Гадание по кругам

Максим глазами собственными видел, как тачка на полной скорости ушла на дно болота вместе с Титовым, Хозяином и Сонечкой. Свидетелем был, как привезший их додик вместе с местным Чикатило схоронился на илистом дне, ввяз вместе с колесами в водорослях, утоп под тяжестью намокшей шубы. Сгинул, подох, да и будет. Всё равно недолго ж оставалось, если не пиздели. Главное, для него, Максима Кольцова, всё добром кончилось. Не так, как ожидал, но как вышло. Зато по любви и с деньгами. Надежно дважды. Вот и хуй бы с судьбой Титова при таком раскладе, ан-нет: время спустя зашумело по полумертвым улочкам-тропиночкам, завертелся слушок о том, что новый Хозяин прибыл. Не сынок прошлого Хозяина даже, кто-то авторитетнее нашелся. Всплыл внезапно. Всплыл буквально, убеждается Максим, когда домой тащит в ведрах воду и видит, как толпится народ у крыльца избушки бабы Нюры. А среди толпы — он, Титов Денис Олегович. Собственной персоной, да всё в той же шубе, в которой и потонул. Живой-живёхонек. Вроде бы. Кольцов старух плечами расталкивает, ближе подбираясь, останавливаясь в первых рядах рядом с суетливо крестящейся Сонечкой. Она, видно, тоже в чудо такое не верит, хотя с того света сестрищу вытащила. — Чё, не молилась за него будто? — склоняясь к ней, подтрунивает с лыбой Максим. Он-то всё видел, всё по ночам слышал, как сонным Денис около её кровати всё копошился, преклонял колени и влажно прочавкивал от руки до щек и лба. Сбежать ей предлагал. — Не молилась, — шепчет осевшим голосом Сонечка. — Зачем врёшь? — цыкает Максим. — За него тут некому, кроме тебя-то. Сонечка молчит. Смотрит широко распахнутыми глазами на Титова, невольно заставляя и Кольцова рассматривать его тщательнее обычного. Денис бледный-бледный, с серо-голубоватой кожей, точно мукой присыпанный. К подолу налипла тина. Лодыжки перетянуты туго водорослями. Из перекинутого через плечо ружья стекает по стволу мутная струйка, точно всего ничего назад из воды вышел. И руки все грязные, будто землю скреб. Или ил. Кто там разберется, в каком дерьме копался и зачем? Максиму это неинтересно. Знать он хочет другое. Потому по следам мокрым от кед позеленевших от воды идет поспешно после, под локоть хватает крепко поодаль от толпы. — Ты хули выбрался, пародия на бедную Лизу сраная? Мы-то уже крест из палочек тебе у обрыва заложили, не видел? — Максим смотрит в разглаженное, вытянувшееся будто у мертвеца лицо и замечает, что у Титова крючок рыболовный за щеку насквозь зацеплен, снаружи ушком светит на солнышке, как жемчужинкой. — А, подцепил кто? Ебалом на приманки ты щелкать-то горазд, это мы знамо уже. А в Хозяева зачем подался? — А чем ещё заниматься здесь? Что умею — то и делаю, — булькает Денис. — А без Хозяина вы тут пропадете. Вот и вернулся. — Тоже за людьми гоняться и бошки им рубить будешь? — скалится Кольцов. — Рубил уже. И за тобой теперь — первым делом ходить буду. Оглядывайся, сука. Денис, конечно, шутит. Шутки у всех богатеньких всегда такие: ебнутые, несмешные. Максим ему улыбается. Не замечает, что в ответ Денчик лишь растягивает губы, обнажает зубы, а глаза у него остаются недвижимые, заплывшие и мутные. Не замечает, даже если Титов смотрит на него в упор. — Сколько тебе там прошлый Хозяин за работу обещал? Вообще, деньги в сраной деревне не решают — это не Москва ведь с её заоблачными ценами, — а все по старой привычке всё равно тянутся за ними. Стабильность России матушки и её скота. У кого злата побольше — за тем скот и волочится, по следам того нос по ветру держит, чтобы не утерять возможности карман отяжелить медяком. У Дениса бабок по-прежнему столь же много, как в первый день, точно не тратил ни рубля по приезде. Нескончаемые богатства, нагреб и сидеть как Кощей на них устал. Расшвыривает по карманам чужим чуть умнее, но по-прежнему бездумно. А Максим от них уже как-то поотвык. Аринке-то двойная-тройная пенсия приходит за мать, за ним малое: хозяйство деревенское теперь помогает вести, да по ночам её блажить. Дала всё-таки, доверилась ему. Он это ценил. Счастье оказалось в малом, вот и вся правда жизни. Им всего хватало и без хозяйских подачек. Только вот Денис на периферии всё равно маячил часто. То ли от скуки своей, то ли от непонимания. Вылавливал Кольцова ближе к сумраку, и в руки норовил пихнуть пачку деньжат. Возьми, всё говорил, я Хозяин твой или кто, в конце концов? Не бегай от моих подарков, приказывал, хуже будет, раз расстроишь меня. И всё покушался завернуть деньги за ремень, как какой-то позорной порочной девке. Максим скрипел зубами, ругался, шугать пробовал — ни в какую. Уперся как баран, сука-падла. Но на это в ларечке можно будет цепануть сигарет, иногда шепталось в зареберье. Доехать бы, хмуро думал Максим. И Титов то ли по лицу, то ли по хмуро сдвигающимся бровям читал тогда, что он там думал. Вцепился раз за щеки тогда резво и сказал, как отрезал, мол, пойдём-пойдём. Подкину. Довезу. Бензин я знаю где теперь брать. А не пойдешь — башку снесу. Так и ездили теперь. Иногда за полночь, когда Арина мать уложит, а Максим — её саму. Ноги в тапки и рассекать из двора втихую, отходя за пару домов на всякий, чтоб от рокота тачки не проснулись, не запалили. Это напоминало Максиму старые подростковые вылазки, когда на запрещенную мамкой тусовку норовишь выбраться из дома. Или тупо покурить с дворовыми друзьями сигаретку под окнами перед сном. Иногда на обратной дороге от ларька они останавливались с Денчиком прямо на дороге, чтобы раскурить первые сигареты с пачек. Перебирались на задние сидения, открывали одну заднюю дверь и лениво вытягивались, щелкая колёсиками зажигалок. Курили иногда сразу с полпачки, когда захватывали с собой ещё пузырек столичной. — И всё же, ты же утонул тогда? Ты как дед этот вернулся, что ли? Баб Нюркин, да? — однажды всё-таки спросил Максим. — Чудотворная тут земля просто, Макс. Чу-до-твор-на-я, — Денис лениво стряхнул пепел с сигареты на пол салона. — Всё, что хочу, теперь на этой земле могу делать. Главное: жить могу и ходить по ней могу. — Пока это не вредит остальным, делаю, что хочу, да? — припомнил Кольцов. — Верно. Пойдем наружу. Жарко было днем, а тут как раз лужа нормальная. Без тины. И пошли. Гладь была действительно чиста. Вода темная, прохладная, с лёгким туманом поверх. Самое оно, чтоб обряды девки проводили. Максим пальцы оттопырил, считая дни. Сейчас июль, первое, второе было... — Сегодня праздник Ивана Купала, так-то, — победно закончив подсчет, обернулся на Дениса Кольцов. Замешкался, зенки потупил на секунду, лизнув взглядом по выпирающим косточкам таза, по рельефу тощей спины. Потом хохотнул: — Ты бы предупредил, что голой жопой светить собрался. — А ты думал мы так, ножки помочить? — Денис стащил с ноги тапок, небрежно бросая его к сложенной на траве одежде. — Жара была, говорят тебе, дебил. — Да чёт полностью лезть-то холодно будет, голыми-то особенно. Не баня же, ну, — передернул плечами Максим. — Ссышь? Кольцов бойко выдохнул морозный ночной воздух через ноздри. Знает, за что задеть, падла. — Нихуя. Ща. Лучше б зассал. Даже окунувшись, тело к прохладе воды привыкать не желало. Максим сморкнулся, затер нос кулаком. Простудится — и пиздец ему от Аринки, где мог умудриться? Не говорить же, что голяком с Дениской в заплывы за Топями уходили. Ночью еще. Совсем девка его изведет, ему такого добра не надо. — Тебе-то чё, не холодно? — проклацал зубами Кольцов, наблюдая, как виновник этих купаний спокойно проплывал рядом. — Нет, — честно и открыто последовало в ответ. Максим досадливо сплюнул. Не холодно ему. Дрыщ же вроде, мяса в теле нихуя, а не холодно! Брешет. Точно брешет. Пиздлявых он за версту чует. — Давай отплывем подальше от берега, и кто быстрее обратно? — Легко, — пожав плечами, соглашается Денис. Кольцов в предвкушении потер ладони над водой. Вот сейчас кто-то и обосрётся, ага. Ага. Обосрался в итоге Максим дважды. Даже толком не отдохнув, вдалеке от берега Титов припустил обратно со скоростью гиперактивного малька. Тактично охуевший Кольцов проводил в нырок под воду бледные ягодицы и пятки, потупил с секунду, а потом ринулся догонять брасом, сопя, как трактор. А не вышло нагнать всё равно. Доплыл до берега запыхавшийся, уставший и с дикой одышкой. Последний раз так гнался, когда с Сонькой из храма припускали, боясь за свои шкуры и скальпы. А Денчик уже тут давно будто его дожидается: сидит на земле, футболку под жопу подложив, травинку жует, ногу на ногу закинул. — Слабовато будет, Макс, — улыбчиво всхрипнул он. Хлопнул по шубе, подзывая: — Давай, дуй сюда, можешь завернуться. Тебе-то холоднее, чем мне. Ну и хули. Завернулся. Опять утерев идущую носом с холоду слизь, Максим задумчиво пронаблюдал за тем, как рядом разлегся Денис. Водяной он там, русалками ли костистыми прокушенный, а после купаний Ден склизкий и масляной весь будто. Максим ищет объяснения: вода всё же не чистая, сам же читал, всё загажено-отравлено ведь. Ищет-ищет, а рукой в один момент резко тянется и пальцами соскрёбывает рыбью чешую с чужого бока. Чешуйки в пальцах пенятся с тихим шипением, тают на глазах, пропадая бесследно. — Это чё за хуйня такая? — выдыхает Кольцов. — Чудеса опять? Денис даже не вздрагивает. — Да будто не видел тут их ни разу, — усмехается только. — Видеть — видел, отвык. — Ты с девчонкой, что от качественной ебли в старуху обращается, живешь. Или не доходил до того, не осилил? Максим приподнимается на локте, вспыливший мигом, раздраконенный. Обещал же врезать, если ещё раз так заговорит. Рычит, притянув чужую дурную башку за мокрые патлы: — Ты чё за хуйню городишь-то. Тебе въебать? — На Хозяина руку поднимать вздумал? Пизданутый совсем, язык в жопу запихни, теперь нельзя так. И замолкает. Смотрит заинтересованно, приподняв подбородок. Лыбится, сука, прямо в лицо. Максим не понимает. Максим как-то враз потерял из виду всё то странное, что тут творилось. И вот оно опять: рядом совсем; то самое, во что не поверишь. Дена он отпускает, смотрит в ладонь: вся в песке и в волосках травы. С башни чужой. Когда успел затылком прорыть по дну и зачем? — У меня мама на Ивана Купала гадала, когда мелкой была, — внезапно говорит Денис. Максим поднимает на него взгляд. Ещё больше какой-то потерянный. Чужие глаза не блестят живыми ни разу. — Чё там, на венке? — Нет, ещё способы ж есть. Попробовать хочешь? — Нахера? — Хули нет? Максим моргает. — Аргумент. Прежде чем он говорит еще что-то, Денис уже поднимается. Травинку пережеванную выплевывает, обратно в воду лезет, махая бескомпромиссно рукой, мол, за мной давай резче. Идти не хочется. Кольцов поглубже запахивает шубу, вздыхает в ворот, проходит долбанные стадии смирения за раз, и всё равно следует за Титовым. Послушно идет на глубину. Спрашивает: — Так как там это делать? — По кругам гадать будем. Ты желание загадай, а я тебя окуну, и сколько кругов выдаст вода после нырка, то и решит: сбудется или нет. Скажу тебе потом, сколько. План, думает Максим, охренительный. Вообще по всем пунктам: загадывать нечего, гадания — херня сомнительная, а Денис еще более странный, чем до утопления. Максим ему не доверяет. Схватившие за плечи руки хочет сбросить, взрыкнув громко. Нет, нечисто тут что-то, дерьмом воняет, у него нюх на это всё, нюх, опыт у него, у журналюги-то, даже если и бывшего. — Ты не умрешь, — доверительно понизив тон, говорит Денис. — Умрёт тело, а душу твою я уже давно забрал в расплату. Чего робеешь-то? Кольцов только рот открывает, чтобы хоть что-то, чтобы хоть как-то, и его окунают. Без объяснений, без сожаления и с такой силой, что акромионы у него, кажется, трещат. Он взбрыкивает под водой, пути дыхательные изнутри зажимает как может, руки выбросить из воды пытается, а не может. Ступни лижут водные растения, за щиколотки цепляясь; болото затягивает, будто в воронке, долбит по ушам набатом. Не всплыть. Никак. Плакало его долго и счастливо, на которое понадеялся, дурной. Денис внимательно всматривается в тревожную гладь воды, рассекаемую кругами над скрывшейся под водой макушкой. Считает вслух, щерясь. Раз круг, два круг. Максим баламутит воду, выбраться пытается. Десятый, одиннадцатый. Баламутить продолжает, да не так резво. Ещё десять кругов. Двадцать всего. И всё. Чётное. Сбудется, значит. Денис надеется, что Максим загадал одно верное в этой ситуации желание: всплыть живым. Не забыл, не проклял его, не подумал, лишь б у Аришеньки его сраной хорошо всё было, чтоб без него справилась. Чтоб живым всплыл. Ведь когда тачка тонула, а водительскую дверь заклинило от воды, Денис загадывал именно это. Земли-то тут Чу-до-твор-ны-е. Прислушаются, если попросишь.