***
Увитая плющом беседка из розового мрамора расположилась на самом краю густо заросшего белыми лилиями пруда — и такая близость прохладных вод явно должна была оказаться нелишней в прокаленный солнцем полдень… Так что, заметив это уютное укрытие, Вилли немного взбодрился и прибавил шагу по безупречно прямой парковой дорожке. От замысловатых мозаичных узоров на этой широкой тропе сейчас рябило в глазах, и, особенно в комплекте с нудной головной болью, это отнюдь не прибавляло хорошего настроения. Устроить двухдневную пьянку по случаю только что свершившегося переворота, в котором сам Вилли принял непосредственное участие, безусловно, звучало весело, но вот последствия оказались не сильно-то приятны. А впереди, кстати, вполне могла ещe и маячить разнос от Карла — за внезапное исчезновение в разгар событий. Вилли, конечно, было к такому не привыкать и всe же, всe же… Короче, стоило признать, что перспективы на день не особенно радовали, хотя он и пытался верить в свою всегдашнюю удачу — должна же она была вернуться к нему после всех недавних малоприятных событий! …Тогда, в самый разгар суматохи с трупом, который внезапно обнаружился в будуаре императрицы Маргарет, Вилли наскоро удостоверился, что Карлу пока ровно ничего не угрожало, и выскользнул прочь, постаравшись сделать это как можно незаметней — благо, воцарившиеся в комнате толчея и хаос к подобному демаршу вполне себе располагали. Оказавшись в коридоре, заговорщик слегка покривился от гулкого стука собственных сапог, но, наплевав на шум, быстро подошел к всe так же лежавшему на полу Зальму и опустился перед ним на одно колено. Удивительно, но парень ещe дышал — коротко и рвано, продолжая прижимать ладони к распоротому животу. Правда, помогало это плохо. Кровь всe равно обильно сочилась сквозь пальцы — она успела запятнать и алый мундир гвардейца, и паркет рядом. Вилли, конечно, знал, что не обладает никакими особыми лекарскими познаниями. А со времен похождений в хаддарских землях он и вовсе суеверно шарахался от всего связанного с целительским делом. Но вот тут даже полному профану оказалось несложно понять — жить Зальму оставалось едва ли более нескольких минут. «Зачем я только притащился сюда, идиот, — с неожиданной злостью подумал Вилли. — На севере как будто на мертвяков не насмотрелся!.. На всю ведь жизнь, с запасом!» Именно в этот момент Зальм вдруг открыл глаза и в упор уставился на Вилли: — Ле… лейтенант, — Вилли ждал грязной ругани или — что было бы скорее в духе Зальма — пафосных проклятий, но слова того прозвучали на удивление мирно и даже испуганно. — Вы… Почему? — Нет уж не надо, лежи, — придержал Вилли парня за плечо, когда тот со стоном попытался отползти. — Плохая идея — ты мне поверь, плохая… Лучше уж не дергайся, герой. Что-нибудь сейчас придумаем, слышишь?.. Потерпи только немного, а? Придумать что-то, разумеется, удалось бы вряд ли — любой из тех, кого даже в теории можно было позвать на помощь, вернулся бы в коридор разве только добить слишком верного гвардейца. Но вот просто промолчать и, развернувшись, подобру-поздорову вернуться к императору Вилли, хоть и мысленно проклиная себя за бесполезные сентименты, всe равно отчего-то не смог. — Не… нет. Поздно, я… вижу, — чуть отдышавшись продолжил мальчишка. — А вам, лейтенант… Вам с ними худо будет, знайте. Вы… У вас есть… — его голос, без того уже превратившийся в еле слышный шепот, оборвался — будто разом угас. — Что?.. Что — у меня есть?! Эй, ну же! — Вилли крепко вцепился Зальму в плечо — чтобы внезапно понять, что смотрит уже в застывшее и, совершенно точно, мертвое лицо. …А смотреть на него вот так пристально, наверное, не стоило. Возвратившись к Карлу — тот был не особо доволен его отлучкой, но слишком воодушевлен чтобы распекать приятеля — Вилли, разумеется, постарался выбросить нелепое происшествие из головы. Однако сделать это оказалось не так-то просто: лицо Зальма упрямо продолжало всплывать у него перед глазами, а в ушах назойливо шелестело затихающее: «У вас есть…» — да что, черт возьми, бедолага вообще мог иметь в виду?! Поэтому как только Карл вместе со вдовствующей императрицей удалился в личные покои, Вилли раздал последние указания гвардейцам и решил сгладить скверные воспоминания привычным способом — завалившись в достойный внимания кабак, если только хоть один из таковых оставался открыт в нынешние тревожные времена. После недолгих размышлений выбор пал на «Золотого лебедя» — далекое от изысканности, зато куда как богатое и пышно изукрашенное заведение, в стенах которого Вилли провел не одну веселую ночку. Сегодня в местных просторных залах оказалось даже более многолюдно, нежели обычно, и алый мундир Вилли, разумеется, не мог не привлечь острожного, но пристального внимания. Однако развлекающаяся публика здесь держала себя слишком высоко, чтобы пускаться в открытые расспросы, а увивавшиеся вокруг посетителей танцовщицы и прочие девицы не особенно строгих нравов давно научились смирять неуместное любопытство. Так что Вилли безо всяких препятствий вольготно расположился за столом у дальней от входа стены и за первым бокалом коньяка принялся и сам украдкой разглядывать собравшихся. Нарумяненные или попросту раскрасневшиеся лица сверкали улыбками, но не нужно было обладать проницательностью дознавателя Черных Гончих, чтобы понять — веселье многих в действительности выглядело лихорадочным или наигранным. Представители эрбургского благородного сословия и столичные денежные мешки ни на шутку волновались за свою судьбу, а их прихлебатели и любовницы — очень даже искренне сопереживали им, встревоженные вероятностью потерять источник безбедного существования. И всe это пестрое сборище колыхалось перед пока ещe ясным взглядом Вилли, поспешно-пугливо или с показным благодушием перемещаясь по залу, вызывая приятное чувство превосходства — ведь самому императорскому фавориту беспокоиться было теперь ровно не о чем. Но почему-то, хоть убей, этого оказалось мало для безмятежного наслаждения поздним ужином, отменной, надо признать, выпивкой и зрелищем становившихся всe менее и менее прикрытыми прелестей здешних красоток. Вроде бы пробил час торжества, по факту же — торжество вдруг приобрело вкус горелой ваты, а вовсе не божественного нектара, на возможность прильнуть к которому Вилли недавно уповал с такой силой. «Н-да, братец, — подумал он, грея в ладони бокал. — Права ведь дражайшая матушка насчет того, что подари, мол, тебе чистейшей воды алмаз — ты и в нем, гад, сыщешь трещинку… Эге-гей, дубина! Взбодрись, что ли — эта расчудесная империя с нынешней ночи, считай, вся твоя!.. Хотя вся-то она мне точно ни к черту не сдалась — пусть Карл развлекается, а мне довольно будет этого вот мундира. Ну и может в придачу — пары луизиных фрейлин посговорчивей, чего бы нет». Впрочем, как повод надраться все эти сожаления подходили ничуть не хуже, чем вдруг показавшийся сомнительным триумф. Да и треклятая физиономия Зальма в определенный момент всe же перестала являться назойливым призраком — пусть и только после того, как всe вокруг растворилось в мутном мареве. …Так что овчинка всe равно стоила выделки — а сейчас просто нужно было немного приободриться, дабы не разочаровывать свежеиспеченного императора слишком уж быстро. Однако когда Вилли кивнул охранявшим беседку гвардейцам и вошел внутрь, он сразу не без усмешки подметил, что властитель Мидланда и сам выглядел весьма помято. Своего капитана монарх подозвал, поманив пальцем, и не удосужился больше никаким формальным приветствием. Только сидевшая с Карлом рука об руку Луиза — вот уж кто продолжал цвести почище дворцовых роз — медово протянула: «Доброго дня, господин Эццонен», на что Вилли с необычным для себя смущением пробормотал: — Ваши императорские величества… Счастлив видеть. — Полегче, Вилли, полегче! Всяких почтительных мартышек и без тебя во дворце с избытком, — тут же оборвал его Карл. — Давай, садись, наливай себе вина и поболтаем. Ты, я смотрю, тоже времени зря не терял, а, — императорский кулак знакомо и довольно-таки болезненно ткнул Вилли в бок, — ищем тебя, ищем… И, между прочим, по делу. — Виноват, ваше величество, — уже привычно молодцевато откликнулся Вилли. — Рад служить! — Вот и послужишь, не сомневайся, — удовлетворенно кивнул монарх. — Помнишь у себя в гвардии парня такого, белобрысого? Ну, который этого поганца-изменника из ваших так ловко приколол… Что и говорить славная у нас выдалась ночка, ха! — весьма самодовольно и всe равно — как-то по мальчишески неловко — осклабился Карл. И тут же просительно посмотрел на друга — похоже, всерьез ждал от Вилли одобрения. А тот, признаться, с трудом удержал на лице доброжелательную мину. Но всe-таки выдавил: — Да уж… лихая, — чтобы через мгновение приглушить горечь слов солидным винным глотком. — Во-от, то-то же! — воздел к небесам палец Карл, а потом, уже спокойней, продолжил: — Так что блондинчика этого назначишь своим лейтенантом. Я уже, кстати, и имя его вызнал, пока ты веселился — Эдмон Денгоф, во как!.. Не из последнего имперского рода парнишка… Хотя сын от второго брака и лутецийский полукровка по маменьке. Ну и черт с ним, зато не мямля. Так что — поздравляю с заместителем! Тут уж и без того не особо свежая голова гвардейского капитана ощутимо пошла кругом — и на сей раз, к сожалению, вовсе не от выпитого. — Но, ваше величество, — мысленно ругая себя за жалкий тон, начал Вилли. — Боюсь, у рядового Денгофа всe ещe маловато опыта, чтобы… — Так и мы с тобой вроде не к старости места свои заняли. Да только, — неожиданно хитро прищурился Карл, — кто в Мидланде теперь посмеет сказать что не по праву, а?.. Крыть было нечем, нарываться дальше — глупо. Вилли оставалось кивнуть и попросить у его императорского величества разрешения удалиться, чтобы приказать подготовить необходимые бумаги о назначении Денгофа. А в перспективе — призвать всe своe самообладание и начинать бестрепетно терпеть под боком кровожадную гниду… Которая ещe и как пить дать окажется достаточно изворотлива, чтобы не сгинуть в паутине дворцовых интриг — хватило ведь сволочи ума выслужиться в первую же ночь нового правления, прирезав одного чересчур благородного дурачка! Да гори оно всe! Хотя и с этим небезопасным пожеланием Вилли в Эрбурге успели опередить, вот уж бесова, однако, незадача!.. Проклиная всe на свете, он дотащился до своего нового рабочего места и наверняка продолжил бы считать этот жаркий день одним из отвратительнейших в жизни — если бы только не найденное на столе в кабинете письмо. Оно внезапно развернуло мысли капитана гвардии уже в совсем ином — и, внезапно, куда более приятном — направлении.***
Тишина обрушилась как-то сразу и на редкость пугающе — будто потолок от близкого взрыва. Ассоциация Терису ужасно не понравилась — слишком уж ярко показывала, как въелось в его шкуру всe связанное с войной… Однако и отделаться от неe было выше его сил. Вроде бы стоило порадоваться удачному завершению дня. Ведь, пусть и далеко не сразу, но удалось уговорить дражайших соратничков принять вариант Адриана Фиенна, хотя те не раз и не два заставили лерийского лидера припоминать поговорку про лес, дрова и разницу мотиваций. Одни чуть не с пеной у рта требовали, чтобы Терис при следующей встрече добился от Адриана гарантий принятия Лерии в Жемчужную Лигу, другие — с не меньшей яростью пытались доказать, что в действительности фиоррский властитель морочит главе мятежного полуострова голову, собираясь сделать лерийцев чуть ли не своими личными рабами… Но что оставалось неизменным: от аргументов обеих сторон Терису хотелось постучаться этой самой башкой прямо о ближайший выступ пещерной стенки — благо, чего-чего, а уж их в «роскошном» горном убежище хватало. …Правда, в конечном счете — каким-то чудом Создателя, не иначе — воззвать к здравому смыслу собравшихся всe же удалось. Может, помогла непреодолимо-обволакивающая мягкость фраз удачно вступавшей в диалог с самыми упертыми параноиками Дамарис, может — зверское выражение физиономии Ианта, который в какой-то момент вслух предложил «пригласить своих славных ребят» чтоб те послушали, почему должны сдохнуть, а не выпнуть мидландцев вон со свистом, раз уж на последнее появился такой отменный шанс. А, возможно, и доводы самого Териса на что-то сгодились. Тем более, даже голос на хрип у него сорвался крайне удачно, уже под самый конец всего этого, теперь уже однозначно исторического, заседания. Хотя и абсолютно непреднамеренно — просто вести долгие разговоры после того, как имперская удавка едва его не прикончила, у Териса получалось с трудом, а уж перекрикивать весь этот вольнолюбивый курятник… Однако в итоге вышло весьма эффектно, спору нет — главное, чтобы такие выверты не повторялись слишком часто. Но сейчас, вместо того, чтобы ощущать удовлетворение от ещe одного (и не такого уж малого) шага к намеченной цели, Терис поймал себя на мысли: он не чувствовал ни-че-го — сколь бы жалко подобное ни звучало. Всe вокруг казалось одинаково холодным и бесцветным. Таким, каким, наверное, было в почему-то пришедшей на ум тундре на самом севере континента, у границы с альвскими землями: еe, к счастью, Терис никогда не видел воочию, зато неплохо представлял по рассказам одного из взявших его в плен имперских офицеров… Не того, который потом неторопливо, со вкусом, кромсал вождю мятежников пальцы, но тоже довольно противного типа. А, впрочем, какими бы тварями мидландцы не были, смотреть на то, что с ними потом сотворили освободившие «главную лерийскую надежду» люди Ианта было всe равно поразительно мерзко. Вот только остановить последних Терис не смог бы в любом случае. Разве что, возмутившись расправой, окончательно утратить контроль над самой боеспособной частью своей армии — называй ту хоть головорезами, хоть святым воинством, а другой у него просто не было и не объявится. Поэтому, Трое Милосердные, Защищающие — дайте только окончить чертову мясорубку и окончить чем-то иным, кроме имперской кабалы, а уж там… Там он непременно окажется готов ответить за всe — хоть перед небесным судом, хоть перед любым из земных… Да, так и только так! — Терис?.. — невысокая фигура в черном выступила из темноты, заставив его с изумлением обнаружить, что тягостным размышлениям он предавался отнюдь не в одиночестве. — Дамарис, — он постарался придать лицу уверенное выражение. Пусть даже отлично знал, что в данном случае это сработает едва ли. — Я думал, ты ушла вместе со всеми. Ты очень помогла мне сегодня, так и знай! Отдохни немного — хотя бы насколько это позволяют… кхм-м, местные условия. Увы, предложить императорскую резиденцию с золочеными фонтанами не могу — во всяком случае, пока! — Пустяки, — нетерпеливо отмахнулась она. — Я-то свою меру точно знаю, в отличие от… Но давай сначала присядем. У меня к тебе остался один вопрос. — Ещe один? — стараясь казаться беспечным, переспросил Терис и указал собеседнице на прикрытую парой пушистых шкур лавку у стены. — Я-то думал, после наших дорогих — и громких — друзей придумать что-то в довесок будет затруднительно… — Ну, во мне можешь не сомневаться, — чуть лукаво усмехнулась она. И, уже куда строже, осведомилась: — В свете открывшихся обстоятельств… Ты ведь отзовешь Квилона из Эрбурга? О, дьявол… Терис медленно поднял голову и, почти не размыкая губ, уронил: — Нет. — Нет?! Послушай меня, Терис! Я всегда считала, что вся эта акция… Она была жестом отчаяния, вполне понятным, но… Сейчас, когда у нас появилась надежда… — Она была — а, вернее, станет в случае удачи — нашим справедливым возмездием, — отчеканил он, подавив желание совсем по-детски зажмуриться под еe спокойным взглядом. — Мидланд всe тот же, на троне — по-прежнему Вельфы, а их солдаты — на нашей земле… Так пусть же империя узрит войну и в самом своем сердце! — Терис, Создателя ради, ты не на площади!.. Не надо мне тут лозунгов, у тебя ещe, надеюсь, будет немало случаев их озвучить. И я даже не буду напоминать тебе о чудовищности подобных действий, но… — Нет?.. Значит, ты изменилась. Сильно изменилась, — не сдержался он. — Может быть. Даже если мне не больно-то приятно это признавать — может, — глаз Дамарис, конечно же, не отвела. — Но я всe ещe хочу напомнить тебе кое-что иное. Скажи, ты подумал о том, как на такие… способы ведения войны посмотрит Жемчужная Лига, если узнает?.. Цивилизованная, трикверианская, заметь, Лига! — А кроме того — прагматичная, богатая, но — вечно живущая страхом мидландского вторжения, — усмехнулся Терис, припоминая свой диалог с Адрианом Фиенном, и начиная чувствовать себя уже на куда более твердой почве. — И, несомненно, способная на компромиссы — с совестью, в том числе. Ну, и потом… Лига явно не узнает о нашем «подарочке» Вельфам сразу. А когда — и если — всe же догадается, то — что эллианцы поставят выше?.. Чистоту методов, о которой сами вспоминают далеко не всегда? Или — собственную безопасность вкупе с возможностью контролировать — вместе с нами, которые окажутся благодарны им на века вперед — практически всe северное побережье Хризолитового моря? Как ты думаешь, Дамарис, что в этом случае перевесит, а?.. На несколько мгновений в пещере воцарилась тишина — поразительно уютная, особенно учитывая, какого рода тут только что шел разговор… А потом Терис вдруг ощутил на щеке прикосновение мягкой ладони. — Ох, Терис, — голос Дамарис прошелестел тончайшим шелком, — вот кто изменился сильнее всех нас — так это ты. А ещe — вырос, не стану спорить… И, возможно, ты даже прав насчет Лиги. Но не забывай и о Тирре, против которой Лига точно не пойдет. Как и любой здравомыслящий человек, впрочем… А сам Священный Город никогда не простит тебе таких фокусов, будь уверен! — Тирра, — протянул Терис, ловя себя на абсолютно неуместном желании бездумно уткнуться в ладонь наставницы, как слепой кутенок. Уткнуться — и забыть обо всем за пределами этих стен хоть на ничтожную горстку минут. — Тирра всегда за мир и покой на континенте… Сколько бы трупов не было положено в основание этого покоя. А ещe — далека и мыслит широко. Будем надеяться, слишком широко, чтобы заметить ничтожных и мелких нас. — Разве что так, Терис. Разве что. — Но если всe же выйдет иначе, — вот теперь-то голосу точно нельзя было срываться, никак нельзя. — Клянусь, я отвечу пусть даже перед самим понтификом… Я один, не Лерия. А она… она будет свободной. И для меня это стоит хоть дыбы, хоть костра — можешь не сомневаться. — Я и не сомневаюсь, мой милый… Я просто боюсь — за тебя, за Лерию, за всех нас. И более всего — того, что сама не знаю, какое решение тут было бы лучшим. Но, во всяком случае, у тебя хватило смелости принять своe — и это не так уж мало.***
Алая кожица нежно поблескивала прохладной влагой — она казалась ещe ярче и соблазнительней на контрасте со снежной белизной. Луизе это навевало вполне конкретные образы, приходившиеся ей очень даже по вкусу. Но озвучивать подобные мысли она не стала, просто ловко погрузила крупную клубничину во взбитые сливки, чтобы протянуть ягоду Карлу, который с удовольствием взял ту губами. — М-м, неплохо! Зря я считал это дамским лакомством, — сказал он, и Луиза потянулась за следующей. — О, поверь, дорогой, у меня всегда для тебя найдутся разные… приятнейшие мелочи, — заверила она. — А Эццонену, между прочим, ты отменно указал на его место — наш гвардейский кобелек рановато стал являть свой норов, видят Трое! — Это да, но так-то Вилли — мой друг… — Теперь он — твой подданный. И, я уверена, такой человек, как Денгоф, отменно послужит тебе на посту лейтенанта! — Раз ты этого хочешь, — пожал плечами Карл. — Не могу же я отказать своей любимой избраннице в маленьких радостях… — А знаешь, чем ещe ты можешь еe порадовать? — Луиза легко спорхнула со своего кресла, усаживаясь к любовнику на колени — так, чтобы обрамленный кружевом глубокий вырез платья очутился у того ровно под носом. — О, я не сомневаюсь — ты догадываешься, мой сладкий… Как же иначе, да-а!.. Она была уверена, что дальше проведет время не без удовольствия — насколько его в принципе мог доставить венценосный мальчишка. А, главное — ещe и с пользой, приучая Карла и к узде, и к награде за послушание. Но в этот самый миг у входа в беседку, к несчастью по-прежнему открытую всем ветрам, послышался даже не кашель, а какое-то придушенное сипение очередного стоявшего на страже гвардейца. А после — и очень некстати — появился сам императорский вояка в сопровождении невысокого серенького типа. Последний сперва показался раздосадованной императрице абсолютно заурядным чинушей, коих в имперской столице обреталось великое множество. Но стоило Луизе приглядеться к нему немного пристальней, как по коже неудержимо поползли мурашки… Ровно такие же, какие прежде появлялись только в обществе одного единственного человека — еe хитроумного дядюшки Морица.