Десерт

      — Разве в праздник труда принято устраивать корпоративы?       — Принято быть весёлым и добродушным хотя бы один день в году, Адам. Хочешь фруктовый кнедлик?       Он отказывается и отворачивается от Арии, с овчарочьей настороженностью осматривает первый этаж штаба, вновь заполненный не по состоянию нависшей над всеми тревожности. Флажки, ленты, музыка, звон посуды — у кого полноценные бокалы, у кого чашки, не особо важно, в чём пить безалкогольное пиво (вариант-предположение). Кто-то даже умудряется работать среди всеобщего торжественного хаоса; кто-то умудряется одновременно работать и требовать выключить пресловутую «рожу мисс крысы-Кассан» — тут-то Дженсен понимает, что не все побрезговали принятием градуса на душу.       — Может, мне к ней самой зайти?.. — вдруг слышит он негромкое бормотание позади себя, вновь возвращает всё внимание к Ариа, чем заставляет её слегка чертыхнуться. — Не грузись, я о своём.       — О ком конкретно?       — Да о Деларе, — тянет собеседница, причём отводя взгляд куда-то вниз. Не то что бы ей известно, сколь скептически (лютая, лютая неприязнь…) агент Дженсен относится к новоявленным для их работы психологическим тренингам и сеансам, однако кое о чём, видимо, догадывается, причём достаточно давно. — Хотелось и её угостить вон десертами своими. И тем, что мы всем кулинарным клубом приготовили.       …сама социальная активность воплоти. До сих пор Адам считал, что кулинарный клуб в пражском отделении ОГ29 — это миф и сказка, а то и вовсе шутка, с помощью которой Макриди и ему подобные самоутверждаются. Ан нет.       — Она у себя? — взгляд снова вперёд, только уже на дверь, на которой написано «Психотерапевт». — Зайди к ней. Док ведь никогда…       — Сейчас она чем-то там сильно занята. Ну и потом меня вот-вот украдут: Джен с остальными насочиняла кучу всяких конкурсов и хочет хитростью добиться того, чтобы Макриди в них поучаствовал. И вот уже крадут!..       Не успевает Дженсен что-либо ответить — хотя скорее даже не старается, — как до Арии добираются другие члены новоявленного не-тайного общества, та подхватывает два подноса с вкусностями и немедленно ретируется со своего поста. Под смех и улыбки она не забывает всучить агенту тарелку с двумя фруктовыми кнедликами. «Ты должен это попробовать, Адам, обязательно попробуй!» Он остаётся в беспомощном одиночестве стоять, пока всё вокруг вертится в более активной ликующей круговерти. И так бы вовсе уйти отсюда, выбраться из омута навязчивого увеселения, но искусственные ладони продолжают держать в руках тарелку, когда как взгляд снова направлен на самую примечательную дверь.       Автоматический корректировщик ошибок позволяет не отвлекаться на лексическую стройность, печатать предложения по мере прихода мыслей. Делара Озен старается писать как можно более быстро, и всё то ей мало формата одного сообщения. О слишком многом нужно доложить.       Поэтому она совершенно не ожидает, что дверь в её кабинет с тихим шелестом сойдёт с места, пропуская незваного гостя. Доктор Озен и крупно вздрагивает, и чересчур резво разворачивается, утаивая мобильник за спиной. В подозрительном поведении ей не занимать, но сейчас она чуть ли не сдаёт все свои позиции.       — Адам? — и удивление до чего же живое; с запозданием Дженсен осознаёт, что задерживает на том внимание дольше необходимого. — Насколько я помню, у нас на этой неделе не намечалось никаких сеансов. Что тебя привело?       Кажется, они оба едва ли смотрят на что другое, нежели на лица друг друга. Действие в равной степени смехотворное и провокационное.       — Ничего особенного, док. Просто агент Ардженто приготовила для всех угощения. Надеялась поделиться с вами.       — А ты сам не пробовал?       — А разве это важно?       Пауза в несколько секунд прерывается мягкой усмешкой. Делара покачивает головой, как бы вслух называя Дженсена совершенно не исправимым, а затем уже более спокойно — и даже демонстративно, чтобы у того не укоренились сомнения в её преданности предприятию, — допечатывает финальное сообщение и отправляет его нужному абоненту. Пока она это делает, агент успевает подойти максимально близко, чуть ли не нависнуть. Поставить тарелку с кнедликами не на самый край стола, но и так, чтобы она не задевала клавиатуру. Вытряхивать случайные крошки из техники Делара вряд ли потом захочет.       — Так почему вы не вместе с коллективом, док? — внезапно раздаётся вопрос, заставляющий Озен, прячущую телефон в задний карман брюк, с изумлением и заинтересованностью посмотреть. — Вы говорили мне о важности выстраивания социальной коммуникативности. А в итоге сами идёте против своих установок?       — Ну, выходит, что так, — уклончиво отвечает она и пожимает плечами. — Навряд ли тебе хочется узнать подробности, поэтому давай условимся на том, что я достаточно лицемерна в теме личной экстравертности.       Делара подходит к узкому шкафчику, в котором хранятся её верхние вещи и сумка. Взгляд Дженсена следует за ней. Подмечает детали, фиксирует нюансы. Размеренность шага, выровнявшееся сердцебиение, удерживание осанки. Всё так деланно и чинно, и чинно-фальшиво. Теперь. А жаждется вновь того самого живого, которое он заметил, когда только-только пришёл сюда.       — Мне всё-таки хочется, чтобы вы утолили моё любопытство, док.       — Вот как? — В зеркале, висящем на внутренней стороне дверцы шкафчика, мелькает выработанная снисходительная улыбка, которая в искажении пестрит издёвкой. — Почему же?       — Что если от этого будет зависеть, насколько успешно пройдёт моя следующая миссия? Готовы вы взять грех на душу и заставить агента принять на себя пулю, только потому что он не выспался из-за вопроса, оставленного без ответа?       Руки, уже успевшие стянуть с вешалки бежевый тренчкот, замирают, а на лице Делары Озен, кажется, проступает холодное напряжение. Дженсен делает вид, что не замечает этого, подходит к стеклянной тонированной стене и через рисунок вырезанного номера высматривает персонал, часть из которого вдруг начала танцевать под какую-то незатейливую чешскую мелодию. Выглядит это нелепо. Возможно. Но у самого агента нет ощущения отторжения и брезгливости — скорее напротив.       Тяга к забаве пока не раздавлена полностью под тяжестью мрачности настоящего, грехов и никчёмных побед.       Он слышит вздох, после чего ему говорят: «Праздники не любят меня, и я научилась отвечать им взаимностью». Печальное заявление, кого-то точно схватившее бы за глотку. Но когда доносится шорох одежды, а затем бумажного пакета — явно для десерта от чуткой и доброй Ардженто, — ответ в голове выстраивается несколько иной, чем можно было бы ожидать.       По крайней мере, Дженсен уверен, что Делара добивалась от него сожаления и окончательного прекращения диалога.       — Мне кажется, что вы здесь лукавите, док. Такие организованные сборы для побега с мероприятия как-то не напоминают проявление психической травмы.       Агент оборачивается ровно в тот момент, когда доктор старательно подавляет в себе неподдельный смех. Скулы и участки возле глаз чуть порозовели.       — С каких пор ты стал специалистом по психическим травмам? — Шумно выдыхая, Делара прячет пакет в своей сумке, туда же перекладывает мобильник и после застёгивает тренчкот на все пуговицы, подвязывает талию поясом. — Когда вообще?.. Ты что, решил сместить меня с этой должности? Что ещё за объявление конкуренции?       — Почему нет? Приятный кабинет. Личный сейф для спиртного. Диван, — взмах рукой в сторону указанного предмета мебели. — Но вы уходите от темы, док. Я же хотел сказать, что вы попросту боитесь позора.       — Какого ещё позора?       — Что все узнают, что вы не умеете танцевать.       Тут-то она сдаётся. Смех звонкий, заливистый наполняет кабинет, Делара смущается при этом смотреть на Дженсена, сохраняющего на лице каменную непроницаемость. «Она здесь настоящая? Правда?» Сотня мыслей взрывается салютом, и все как одна — о лжи, о прогнившей человечности, обмане любого намёка на чувственность. Но при этом появляется то причудливое ощущение, задерживающее разум в светлой периферии: «Я добился».       Открытости и довольно приятного глазу беспокойства. Может, конечно, это что-то подсознательное, что-то вроде мести за все докторские попытки покопаться в тронутом технологиями мозге…       — Адам, — с шутливым укором произносит Делара, когда неожиданно натыкается на протянутую руку.       — У вас сейчас только два выхода, док.       — Адам, это уже какой-то шантаж! — её голос дрожит, и подобное удивительно в радость слушать. — Я не останусь здесь и уж тем более не пущусь ни с кем в пляс. У меня вообще-то много работы на дому накопилось, знаешь ли. Кто, если не я, будет её делать?       — Тогда один выход.       — Ох, — она закатывает глаза, отступает назад: в безопасную зону между столом, шкафчиком и комодом. Но когда слышит, что вообще-то ей придётся согласиться на танец с агентом прямо здесь и сейчас, тет-а-тет, принимает на себя осознание попадания в тупик. Смех возвращается, а глаза блестят как два авантюрина. — Ни один сеанс не вывел за тобой черту коварства. Где я ошиблась?       — Сейчас уже поздно об этом думать, док. Делара.       …он зовёт её. Он понимает это позже, чем делает, однако тут же принимает. Как и всякое сумасбродство, на которое толкают неизвестные волшебные причины.       Доктор Озен не соглашается довольно долго, в то время как глянцевые чёрные искусственные пальцы сохраняют прежнее положение, подчиняясь терпеливости обладателя. Раздаются и вздохи, и хохотки, и воззвание к разумности: «Давай не будем разыгрывать спектакль, у тебя ведь тоже полно дел, я уверена». Но Дженсен отныне идёт на принцип, совершая в точном направлении шаг, заставляющий смутиться с беззащитной импульсивностью. Корпоратив и праздник, о котором с лёгкостью можно забыть, нагревание ощущений благодаря послаблению коллегиальных границ и алкоголя; домашняя еда, приготовленная не для дома, громче звучащая музыка, вконец перечеркнувшая телевещание — всё это позволяет обнажить суть кристально-чистую. С честностью агент готов признать, что в торжественных днях, как заряженных частицами довольства явлениях, есть смысл. Теперь он воспринимает слова Арии не просто как саркастичное подтрунивание.       — Ну же, Делара.       — Ладно! Ладно, — она даже поднимает руки — замена белому флагу. Выход вперёд вместе с тем, как узкая изящная ладонь накрывает углепластик и металл киберпротеза. — С тобой невозможно спорить, это просто бессмысленно.       — Я вас не раз об этом предупреждал. Но почему-то вы никогда не слушаете.       Рывок к центру кабинета, сменяемый почти что благородным спокойствием. Бережное сжатие ладони и наблюдение, как другую Делара укладывает на плечо. И что слегка оглаживает плотную ткань пальто — непроницаемо чёрную, но не жёсткую до суровой наждачности. Следом, конечно же, рука на талии Озен. От чего та не вздрагивает и не трепещет. Не проявляет и доли опасения, что ожидается от всякого «чистого», способного признавать в ауге лишь чудовище.       — Только давайте условимся, агент Дженсен, — переход на официоз — неприкрытая фарсовость. Делара улыбается соответствующе, взирая снизу вверх и стараясь рассмотреть оптические импланты через солнцезащитные линзы. — Танцевать мы будем совсем недолго.       — Не могу обещать.       — И потом! — поднимает Делара голос, чтобы её, наконец, услышали, — мы уйдём отсюда немедленно, не задерживаясь ни на каких конкурсах. Вы мне это обещаете?       Дженсен делает многозначительную паузу. И, прежде чем начать плавно и покачиваясь двигаться, он дёргает надбровными дугами, что заставляет обнажиться глаза. Раз уж доктор перед ним сейчас настоящая — это правда, это не может быть ничем иным, — то и Адам обязан ответить тем же.       — Обещаю.