Ненавижу тебя

      Саймону откровенно надоело стучать в дверь родного дома и просить прощения ни за что у женщины, чья любовь оказалась условной. Она отрекалась от него, наверное, раз тысячу. Говорила, что ненавидит его, что он ей не сын, что он убийца — хотя он клялся, что не убивал никого, что было правдой. Но она ему не верила. Ему, человеку, которого должна была любить несмотря ни на что. Саймон пытался достучаться до неё, плакал, орал, выл, бил себя головой о стены, но она от этого лишь с большей яростью его проклинала.       И в конце-концов он перестал пытаться. Он ужасно устал от всей этой боли, что причиняла ему некогда самая близкая женщина на земле. Он уже не помнил, когда именно это случилось, но однажды ругательство с проклятьями нашло свой отклик в его душе. Он возненавидел свою так-называемую мать с такой же мощью, с какой ненавидела его она сама. И с того дня его жизнь стала легче и приятнее. Он стал свободным. Он перестал ощущать себя её должником.       Сестру ему было ужасно жаль. Однажды ей предстояло разочароваться в матери точно так же — это было неизбежно. Саймон был уверен, что следует ей оступиться хоть на шаг, и мать тут же нападёт и на неё тоже. Ему ужасно сильно хотелось поговорить с ней. Но здравый смысл подсказывал, что лучше этого не делать — вдруг она его разочарует точно так же, как мать.       Разочарованный, брошенный всеми, Саймон собрал осколки своего разбитого сердца и решил начать жизнь заново, позабыв обо всех своих бедах. Обо всех людях, которые стали их причиной.       Клэри отправилась на свалку истории сразу после родной семьи. В конце-концов, в этом была логика — она была одна из ближайших для него людей, почти сестрой. Хочешь отказаться от семьи — отказывайся полностью. И он сделал это.       И ведь никто не пострадал от его отсутствия в своей жизни: Клэри и Джейс зажили счастливо, наплевав на весь остальной мир, как они давно мечтали, Ребекка вышла замуж и улетела ко всем чертям из страны, а мать… а мать осталась одна, никому не нужная мерзкая злая старуха.       Саймон давно перестал ощущать хоть какую-либо жалость к ней. Даже любовь его к этой женщине давно умерла. Но следов от этой любви, маленьких осколков разбитого сердца хватило для того, чтобы он ощущал злорадство, думая о ней, наблюдая за ней. Чувствовал, что справедливость восторжествовала, что Всевышний отомстил за него.       Пустые места в его жизни заняли вампиры из отеля Дюмор. Магнус как-то предложил ему уйти вместе с ними, и он последовал этому совету. Рафаэль не удивился, увидев новичка на пороге своего логова — видимо, старый друг предупредил о пополнении в клане.       Другие были к нему чрезвычайно добры, но Саймон прекрасно помнил, что у всего этого дружелюбия есть предел. Оказалось, что даже у материнской любви есть условия и границы — что уж говорить о добродушии незнакомцев. Клан вампиров ощущался, как семья, но как раз это-то и настораживало Саймона.       Горький опыт семейной жизни слишком многому научил его, чтобы он начал кому-либо доверять. Чтобы он перестал бояться.       У него ушло так много времени на то, чтобы пережить причинённую матерью боль… Так ужасно много времени…       Алек и Магнус усыновили двух чудесных мальчиков, Джейс и Клэри улетели в путешествие, откуда вернулись с новорождёнными близняшками… Изабелль стала преподавать боевые искусства тем немногим юным Сумеречным Охотникам, что бывали в Нью-Йоркском Институте… Родители её разъехались кто куда… Джослин тоже выбрала путь одиночества. Изначально за ней, конечно же, повсюду следовал Люк, но тот, как оказалось, играет за другую команду. Как только из дальнего путешествия вернулся бывший муж Джослин — Валентин — Люк сразу же ушёл к нему.       Любовь, любовь, любовь… Сколько же коварства в этом феномене, — думал иногда Саймон. Он безумно мечтал о ней когда-то. Наивно полагал, что судьба навсегда связала его сперва с Клэри, потом с Майей, с Изабелль… Порой даже возникали такие же мысли по поводу Джордана… Но всё это прошло.       Всё в мире потеряло вкус, как только родная мать выставила его за порог. Какая к чёрту романтическая любовь, когда тебя ненавидит даже собственная мать?!       Кровавые слёзы периодически катились по его бледным щекам. Он же был не виноват в том, что превратился в вампира! Его обратил один пьяный идиот на вечеринке у Магнуса — и поплатился за это, уж Рафаэль-то позаботился. Но как объяснишь это матери?       Саймон ненавидел эту ужасную женщину. А ещё любил её и скучал по ней. Мечтал об её тёплых объятьях и ласковых словах. Молился, чтобы его мир вернулся в прежнее русло. Чтобы он никогда не узнал о сверхъестественных созданиях и сумеречном мире. Чтобы он никогда не встречался с Клэри Фрей, чёрт бы её подрал — это ведь из-за знакомства с ней его затянуло в эту дыру…       Временами он разбивал всё вокруг и истерил, как Кайло Рен. Плакал, выл и жалел себя. Другие вампиры притворялись, что не видят его таким.       И лишь Рафаэль обращал на него внимание. Подходил к нему, хлопал его по плечу, мог даже крепко обнять…       Изначально Саймон указалось, что тот просто выполняет свои обязанности лидера клана, но это было лишь до того дня, когда Рафаэль впервые поцеловал его. Это был сладкий, тёплый, нежный, завораживающий, пьянящий поцелуй… Саймон поддался ему и ответил. Никто раньше так не целовал его. Никто и никогда. Ни одна девушка, ни один парень.       В постель они легли в тот же день. А чего медлить — и так было ясно, что обоим очень нужно было расслабиться и снять стресс. Это был идеальный союз — симбиоз двух вампиров. И оба они понимали, что на большее расчитывать не стоит.       Саймон был навеки разочарован в любви, им двигала лишь похоть, да и Рафаэлю, казалось, ничего кроме секса тоже не нужно было. И никто из них другого за это не стыдил. Они даже привыкли друг к другу. Обнимались по вечерам, прижимались друг к другу, целовались, как влюблённая парочка. Но это, как думал Саймон, была лишь иллюзия, которой суждено было однажды развеяться.       Пока не настал тот день, когда Магнус застукал их в постели.       — Алек просил передать, что… Что за… Это что такое, Рафаэль?       Удивлению мага не было предела, и Саймон спекрва не мог понять, чему это тот так сильно поражается — всё-таки однополые связи были для него не в новинку. А потом всё выяснилось.       — Но я думал, что ты асексуал, — поражённо произнёс Магнус, хлопая жёлтыми глазами.       — Так и есть, — ответил Рафаэль, лениво потягиваясь, — Но это не значит, что я не могу временами сделать приятное любимому.       Любимому… Они никогда раньше не говорили о любви… Целовались, правда, всегда очень горячо и отчаянно, особенно после того, как выбирались из особо опасных переделок… Особенно после того, как кто-нибудь из них двоих чувствовал, что ещё шаг — и он потеряет другого.       Саймон всё ещё не доверял любви. И Рафаэль молчал. Молчал и отдавал ему то, в чём сам не испытывал нужды. И это было прекрасно и трогательно.       И они начали некое подобие серъёзных отношений после того случая. И оба они ждали, когда же Саймон скажет Рафаэлю «Ты тоже для меня любимый». Но он не мог. Рана, оставленная матерью, оказалась слишком глубока. И постоянно открывалась. Рафаэль старался залечить её теплом и лаской, но…       Это были два совершенно разных вида любви. Раф не мог заменить Саймону мать.       Самой близкой к роли матери для него после его собственной была только Джослин, но та, как часто вспоминал Саймон, тоже бросила своего сына. Так что пошла она.       Но его освобождение пришло внезапно и резко. Он не ожидал от себя такой реакции.       Это случилось в тот год, когда Ребекка сообщила, что впервые отводит своего третьего сына в школу. Саймон умилился племяннику и послал ему несколько книжек по почте, поговорил с сестрой и впервые за долгое время ощутил себя полноценным. Обнажённый Рафаэль лежал на диване и решал судоку. Все остальные вампиры занимались своими делами.       И тут внезапно — вот-те на! — они все ощутили человеческое учащённое сердцебиение. Услышали прерывистое дыхание, почувствовали запах пота и духов. Саймону не нужно было увидеть её, чтобы понять, кто пришёл. Это была она, его мать.       — Я спущусь и прогоню её, — сказал он Рафаэлю, который пожал плечами и вернулся к своему занятию. Он был сыт и доволен жизнью, иначе бы отреагировал на появление человека по-другому.       Саймон поймал себя на мысли о том, что ему было бы наплевать, если бы Рафаэль или какой-либо другой вампир напал на его мать.       Он увидел её в холле, смущённую, скромную сгорбленную старуху с седыми волосами. Она перестала их красить или скорее просто посыпала голову пеплом, чтобы надавить на жалость и выпросить у него что-нибудь.       — Саймон… — крикнула она, подбегая к нему. Попыталась обнять, но он не позволил.       — Вы принимаете меня за кого-то другого, миссис. Вы ошиблись адресом, настоятельно советую уйти отсюда, пока я не вызвал полицию.       Он не ощутил вины, произнося эти слова. Они дались ему с лёгкостью. Все чувства к этой женщине в нём окончательно умерли, исчезли. Бесследно. Она стала ему совершенно чужой. И жалости к ней он тоже не ощущал.       Услышав холод в его голосе, она зарыдала.       — Сынок, пожалуйста, выслушай…       — Вы когда-то сами говорили, что я вам не сынок. Я монстр, убивший вашего Саймона. Мне было больно, очень больно это слышать. Долгие годы я жил с горькой памятью этого разговора. Но годы прошли, и боль вместе с ними. Теперь я счастлив, и вам не место в моей жизни. Уйдите пока я не вызвал полицию.       — Умоляю, прости меня…       Когда-то давно Саймон мечтал ответить на её просьбу о прощении словом «никогда», но в день, когда мать наконец-то стала умолять его простить её, он дал ей ответ покруче — равнодушное хмыканье и запертую у неё перед носом дверь.       Так и прошла его травма.       А спустя полгода после этого инцидента, вампиры отеля Дюмор навсегда покинули Штаты, и миссис Льюис никогда больше не увидела сына, от которого так жестоко отреклась.