Нейролептик

      Ремор любит одиночество. В особенности луну за своим окном.       Каждую ночь одно и тоже: голову устало клонит набок, пятак в поисках подушки, голод съедает его изнутри, мышцы болят от изнеможения.        Но… почему так происходит? Причина всегда одна – таблетки.       Блокатор, который убивает его организм, жаждущий страстей.       Каких страстей? Плоских и не очень: его клыки давно не врезались в чужую плоть, а на языке и подавно не осталось того самого прекрасного кровавого вкуса; когти – не царапали, не рвали живых существ на куски.       Пиглин страдает и он сам прекрасно это понимает, знает причину.       Если этакий вестник смерти пожелает отказаться от вечного спокойствия, он сорвёт с себя цепь и кандалы, сдерживающие монстра.       Это ужасно, по мнению окружающего его общества, ведь тогда Рем пропадёт в полном беспамятстве среди кровавых рек, не в силах объяснить своё поведение. Нужно лишь выйти к людям.       Чёртов хвост в штанах всё никак не уймётся, копыта сводит, по клыкам стекает вязкая слюна...       — Заебало. — Без толики сожаления плюёт барон, резко хватая со стола банку с растворимым наркотиком.       О, поверьте на слово! К этим таблеточкам он питает особую ненависть, не такую, как к живым существам, ещё больше!       Слышен треск пластика – мощные руки через чур сильно сжали медикамент.       Глубокий вдох-выдох, глаза закрываются… Банка летит в окно и приземляется где-то в снегу, около конюшни.       Неведомая зверушка обнажает свои клыки в ужасно неестественной улыбке, белые зрачки на чёрном яблоке становятся ещё безумней.       — Никакого "большого дяди свина" сегодня ночью. Только Ремор.

***

      Уже как час чудище должно было принять новую дозу и возобновить эффект, но вместо этого оно просто дало ему полностью сойти на нет.        И теперь лежит, смеётся и дерёт собственную шерсть с плотью, плавно проводит когтями по ногам, раз за разом, расчёсывая раны всё сильней и сильней, углубляясь, раздирая изнутри не людской эпидермис. Всё равно никто не увидит это под штанами зверя.       Ундо любит причинять себе боль, ведь никого больше рядом нет.       Он любит касаться себя и терять контроль над своим телом.       Розоволосый тянет самого себя за клыки и гриву, сам слизывает свою же кровь с толстого когтя странным языком.       Была бы его воля на то, он бы и хвост себе подрезал.       Но бог прибыли знает, что, если он это соизволит сделать, то непременно станет инвалидом для самого себя в первую очередь.       А ещё он знает, что всем нравится не он, а тот, кто приходит к нему на замену, когда тело под антидепрессантами.       Барон знает, что он никому не нужен в его исконном виде, как эмоциональном, так и физическом.       Увидь кто его сейчас таким податливым мазохистом, сразу же бы прозвал психом. И это так льстит! Так льстит!       Свин смеётся, как не в себя. Искренне, пусть и стремновато, улыбается самому себе в отражении дворцового окна.       — Может, возьмёмся за нож, а?       Лёгкое фырчание, подмеченная смазка на короне полового органа…       — Ты прав. Лучше сразу меч.       Ремор любит причинять себе вред, но не потому, что он мазохист, нет, – просто рядом никого нет: не над кем издеваться и некого терзать.       Кровожадность – одна из причин пиглинской нелюдимости.       Он знает, что он монстр, он горд этим и, возможно, никогда не выпустит себя наружу.       Барон проговаривает слова из прошлого, когда обжигает незеритовым мечом собственную кожу в который раз, позволяя эмоциям порхать, а хвосту плыть по затхлому воздуху.       — Этот мех можно задорого продать… Я бы хотел себе такие клыки домой, хах… Ох, это твои копытки, свинка? Я думаю, я смогу найти им применение получше, чем ноша бесплатного бекона по безлюдным лесам со степями.       Длинный язык вычищает окровавленное лезвие. Монстр томно выдыхает, обводя кончиком органа каждый изгиб, каждую впадинку зачарованных рунических символов.       — Интересно, а какая на вкус плоть… Что под твоей одеждой, пятачок… Говорят, что свиной язык – деликатес.       Прикосновение к розовому члену вызывает дрожь во всём теле, заставляет стонать и рычать.       — Содрать бы с тебя шкуру. Дай поиграться с твоим телом, зверушка.       Ундо отбрасывает оружие в угол комнаты, прямо в подготовленный заранее манекен для подобных выходок, и, как подобает умному животному, обдаёт своё тело зельем регенерации.       — Я знаю, что мы забудем это к утру… Я знаю. — Все полученные увечья сразу же исчезают, раны, возможные шрамы – всё это исчезает.       Пиглин сворачивается калачиком и спокойно обнимает собственное вонючее одеяло, пропитанное теперь его же кровью.       Ремор засыпает, похрюкивая, не дав себе и половины возможного наслаждения, не доведя себя даже толком до оргазма.       Да что тут говорить... Барон даже до стояка себя не довёл. Для подобного чуда ему нужна чужая плоть, а то, что сейчас происходило, – неимоверно херовая замена для старого хряка. Но что самое главное – Ундо забыл подобрать и всё же принять таблетки. И вот уже из этого выплывает один особо интересный и многозначительный вопрос: Случайно ли?