Реакция персонажей BSD

Накахара Чуя Не то, что бы Чуя был вспыльчивым — ну самую малость — и он совсем не был ревнивым! Просто все это превратилось в ужасную кашу из слез, недоверия и злости. А начиналось, вроде, все прекрасно. Даже сказочно. Ну, почти... Т/ф Т/и — один из Директоров Исполнительного Комитета, командир нескольких вооруженных групп, напарник Чуи и до странности обычный парень. Нет, он, конечно, эспер, но обычный в другом смысле: он просто ведет себя как и подобает его возраст — двадцать лет, не совсем серьезный (чаще в самые важные моменты), веселый, немного ветреный. Ну, то есть, самый обычный подросток, что совсем не вписывается в характеристику Мафии. Однако он часть этой тьмы, и ему вполне хорошо на своем месте. А еще он очень эмпантильный и самую малость тактильный: при каждой встречи с Чуей (а это каждый день) он набрасывается на Накахару, смеясь. Поначалу Чую это очень настораживало, потом это стало чем-то привычным, может, ожидаемым и требовательным. Работали Чуя и Т/и с тех пор, как Дазай покинул Мафию. Молодому Т/ф тогда было только-только шестнадцать, удивительно, как он вообще стал Директором в восемнадцать. Так вот, с тех пор Накахара стал кем-то вроде примера для подражания, недосягаемой вершиной горы, объектом восхищения и все в этом роде. И странно, но самому парню это... нравилось. Все эти взгляды, полные восхищения, вопросы по поводу советов и подражание. Это тешило проснувшееся самолюбие и эго, хотя, наверное, так и должно было быть. После самой первой встречи прошло четыре года, и за это время Чуя успел кое-что заметить. Совсем маленькую, почти невидимую детальку: Т/и наблюдал за ним. Не откровенно пялился, нет, а просто кидал украдкой взгляды, когда Накахара был чем-то увлечен и ничего не замечал. Это добавило еще масла в огонь восхищения. В ответ на эти взгляды Чуя стал сам проявлять тактильность: то положит руку на плечо, то потреплет по волосам или несильно хлопнет по спине. И все это вошло в своеобразную привычку. Потом Т/и стал медленно взрослеть, превращаясь из хилого мальчишки в парня с прямой спиной и открытым, но, в моменты, язвительным взглядом. И, Чуя правда это признавал, на лицо да и тело он становился красив: упомянутая прямая спина, подкаченное и стройное телосложение, ясный цвет глаз и не спадающая улыбка-усмешка. И если это не было идеалом, то Накахара тогда готов был поспорить. А еще с годами просто взгляды переросли почти в открытый флирт. Почему почти? Просто до Чуи долго доходил посыл слов Т/и, который мастерски прятал комплименты в обычные фразы. Теперь взгляды были направлены не в спину или затылок, а четко в глаза. Обычно их переглядывания длились пару секунд, но этого хватало, чтобы Т/ф покрылся легким румянцем, а Накахара усмехался. Улыбки стали будто шире и коварнее, похожими на топкое болото, в которое тебя засасывало постепенно. И как же без "Накахара-сан, без вас я бы пропал!" или "Вы в хорошей форме сегодня!" Казалось, в Чуе разливается лава при каждой встрече, каждой улыбке и прищуру глаз. И да, Т/и определенно знал, как завлечь его в свои цепи. А Накахара с удовольствием давал себя поймать, подсказывал, как и где лучше связать для надежности — ему и самому это нравилось. Это произошло, когда Т/и было девятнадцать. В самом расцвете сил и красоты. На тот момент флирт становился все откровеннее и не прозрачнее, Чуя и сам иногда отвечал на него, что только заводило. В тот день этих двоих отправили на урок "Хорошего отношения к поставщикам" к одной мелкой группировке в роли учителей. Справился дуэт за два часа, после чего усталыми и чутка веселыми прибыли в кабинет Накахары. На радостях Чуя открыл одно из вин в своей коллекции — французское "Мас де Дома Гассак", красное полусухое. Парень налил напиток в специальные бокалы, с гордостью вручая один из них хихикающему Т/и. Тот медленно отпил, с наслаждением мыча — с Чуй не просто станешь энофилом, но еще и первым будешь оценивать предложенную им бутылку. — Прекрасное вино с прекрасным мужчиной, — рассматривая алую жидкость, томно произнес Т/и, вызвав у Чуи усмешку, но он это никак не прокомментировал. — Знаете, Накахара-сан... — Чуя выгнул брови, пока парень все не отрывал взгляда от алкоголя. — Вы настоящий Дьявол-искуситель. Т/ф перевел взгляд затуманенных глаз на немного растерянного Чую. Парень усмехнулся. — Ходите тут, по штабу, весь такой прекрасный, красивый и такой... — он выдержал паузу. — Недосягаемый, — еще один глоток. — Вы как запретный плод, который с каждым разом все сильнее хочется надкусить, — парень поддался вперед, опираясь на кофейный стеклянный столик, так что его лицо было в паре миллиметров от лица Накахары. — А еще вы как хорошее вино — с каждым днем, годом все лучше и лучше, — голос был тягучим, ласкающим слух, и немного хрипловатым. У Чуи закружилась голова от количества приятных слов и, кажется, вино ударило в мозг. И сердце, заодно. Скривив губы в ухмылке, Т/и поддался еще немного вперед, непривычно уверенно касаясь чужих горячих губ. И да, Чуя солгал, если бы сказал, что этот поцелуй никак на него не подействовал. Забыв про неуверенность, Накахара сам стал отвечать на поцелуй, беря все под свой контроль, нагло, почти по-собственнически, толкая свой язык в чужой рот. Выходило грязно, страстно и бесстыдно. Все равно, что Т/ф на два года младше него, сейчас этот мальчишка вел себя слишком вызывающе и вульгарно. Аккуратно убрав бокалы в сторону, Чуя резко дернул Т/и на себя, заставляя того перелезть через столик к себе на колени. Ни на секунду не прерываясь, Т/ф пустил пальцы в огненные волосы, пока руки Накахары шарили по его телу, иногда задевая открытые участки кожи. Жар, неожиданно наполнивший воздух, заставлял задыхаться, отчего голова шла кругом. Всего на секунду пришлось оторваться от столько желанных губ для вдоха. Лицо Т/и было красным — от вина или поцелуя черт знает, на лбу выступила испарина, а дыхание было спертым. И Чуя просто не мог не наслаждаться данным видом. Возможно, он с самого начала именно этого и желал, когда первый раз увидел улыбающегося мальчишку за спиной Мори-сана. И сейчас этот самый мальчишка мастерски устроился на его бедрах, медленно перемещая руки с волос на шею, плечи, скрещиваясь около затылка. — Дороги назад не будет, — сквозь вдохи прошептал Чуя, переводя взгляд то на глаза, то на молочную шею. Послышался смешок. — Ее с самого начала не было, — так же шепотом ответил Т/и, и это было зеленым светом: Накахара с особой жадностью впился в столь прекрасную шею, положив руки на талию парня. Послышался удивленный вздох. А потом все как в тумане: поцелуй, много — очень много — поцелуев, тихие вздохи, стоны, диван, кажется, звук разбитого стекла, жар, сжимающая ткань одежды, а потом — одно удовольствие. И только в конце — яркая-яркая вспышка и протяжный стон. Утро было... слегка помятым. Голова болела, а тело приятно ныло. Рядом находился сопящий Т/и, который мало того, что был нагой, так он еще удерживал Чую одной рукой. Чудо, что они поместились на маленьком диване. Почувствовав сладкий привкус еще не ушедшего вина, Накахара оставил поцелуй на кончике носа парня, встал и направился приводить себя в подобающий вид. Через пол часа проснулся Т/ф, сонно оглядывая кабинет. Это был один из лучших видов: на белой коже ярко контрастировали красные отметины, оставленные в порыве удовольствия. — Накахара-сан, — зевнул Т/и, довольно потянувшись, — наверное, поздно говорить, но я люблю вас. Слова сорвались с губ со странной легкостью и надеждой. Сколько же лет парень хотел сказать эти три слова. Чуя, усмехнувшись, подошел к Т/ф, который был заботливо укрыт простыней, и наклонился к его лицу, нагло взяв за подбородок. — Тогда будь моим, — в голосе серьезность и твердость, требовательность и толика самоуверенности. И да, Т/и кивнул, не один раз, все повторяя слова "Люблю, я люблю вас", пока Накахара не заставил его молчать поцелуем. Снова эта ослепительная улыбка и выразительный взгляд. С момента признания прошло всего ничего, но за этот короткий промежуток времени Чуя и Т/и столько успели сделать: ну, для начала, они, как нормальные — в их жизни — люди, официально вступили в отношения. Правда, до этого был долгий разговор, в котором они обсудили детали. Самое важное условие — верность. То есть, полная и без дыр. Теперь Т/и мог флиртовать только с Чуей, только ему он мог дарить самую яркую свою улыбку, только у него мог сидеть на коленях, только, только, только... Очень-очень много пунктов было предъявлено от Накахары, но Т/ф согласился, будто клятву на крови приносил (хотя, Чуя, наверное, и этого мог потребовать). На весь этот список требований Т/и просто попросил любить его в ответ, просто дарить каждый день поцелуи, ласку, ответные чувства. И все. Вот так просто. Но внутри себя Чуя сомневался, что сможет выполнить даже половину этого списка, но он правда постарается. А дальше все понеслось, как в какой-нибудь захватывающей драме. А у драмы, как известно, плохой конец. Т/и переехал жить в роскошную квартиру Чуи, присвистнув при масштабе. Каждый день начинался с легкого поцелуя в лоб или нос, а также с кофе. Ну, Рай, не правда ли? Вот и Т/и так думал, даря Чуе свою лучшую улыбку. В ответ был только смешок и яркий взгляд голубых глаз, которые были заполнены чем-то, похожим на счастье. На работе парни также не забывали друг о друге. На ежедневных собраниях Комитета Директоров Накахара по-собственнически клал свою ладонь в черной перчатке на бедро Т/ф, который теперь благополучно сидел подле него. Босс даже вопросов не задал, будто знал, что так все и будет. Все, вроде, шло хорошо. Время шло, их "отношения" развивались. Только что-то было не так, и Чуя не мог понять, что именно. Т/и дарил всю свою любовь и время ему, но взамен получал лишь одну сотую заслуженного, но он не жаловался. Его мечта была исполнена. Он достиг вершины недосягаемой горы. Второй месяц был более-менее спокоен. Почему более-менее? Потому что Чуя стал ходить за Т/и тенью. Не то, что бы парня это беспокоило, его больше напрягало то, что Накахара следил за ним, будто не доверял. Это напрягало, но не сильно. Сам Т/ф был счастлив. Правда, иногда Чуя вытворял что-то выходящее за рамки приличия. Например, целовал Т/и прямо перед всеми, одним взглядом заставляя всех отводить взгляды. Смотрите и запоминайте: он мой. Толькой мой. Посмотрите на него или, не дай Бог, дотронетесь — и вы труп. Эти поступки, конечно, смущали Т/и, но он молчал, сам не зная, отчего. Потом что-то стало идти не так, и Т/ф не знал, почему. Чуя стал сильнее контролировать его, допрос пока не устраивал, но все же. На миссиях они были теперь только вдвоем, кабинет у них был один. Почти никакого личного пространства. Накахара почти везде ходил за своим парнем, одним своим присутствием отгоняя других людей. Третий месяц начался крайне странно. Т/и казалось, что Чуя уже готов был вокруг него выстроить непроходимую стену, лишь бы никто другой не смотрел на него. Сам Накахара это никак не объяснял, только сильнее ужесточал контроль. Никаких прогулок без него, никаких разговором с другими — только с Чуей. Правда, случалось парочку инцидентов, которые вошли в ненормальную привычку. Т/и все еще был человеком и поддерживать диалог с кем-то был просто обязан. Это категорически не нравилось Чуе, но пока запереть парня в их квартире он него. Не мог же? Если Накахара замечал, что его парень дарит свою улыбку кому-то другому, то тому человеку крайне не везло. Особенно, если он был просто шестеркой. Пару раз Т/и видел это "шоу", но не останавливал Накахару. Ведь в чем его вина? Он признался в любви только одному человеку — Накахаре Чуе, и свой шанс, спустя четыре года, терять не собирался. А Накахара, полный ярости, смотрел своими голубыми глазами на парня и ждал ответа. И каждый раз получал одно и тоже: "Чуя-сан, окиниири, я люблю только тебя. К чему весь этот цирк?". И каждый раз после этих слов зверь внутри Чуи, довольный ответом, засыпал, а сам Накахара прижимал к себе Т/ф и шептал: "Мой. Только мой" — и взгляд его пылал. После этого Чуя заваливался с Т/и в их спальню и, не останавливаясь, раздевал. И так по кругу. По ужасному, тошнотворному кругу. Четвертый месяц выдался еще тяжелее. Чуя будто с цепи сорвался. Просто жестокий контроль превратился в тоталитарный. Был один на миссии — отчет лично Накахаре; с кем-то разговаривал — пересказывай диалог от А до Я; кто-то к тебе прикасался — быстро фамилию и заказывай гроб. Атмосфера между ними стала будто тяжелее, напряженнее. И никаких вопросов. Это парень усвоил сразу. Каждый вечер допрос начинался с короткого "Любишь?". А в ответ только уверенный кивок головой. Тогда Чуя усмехался, довольный. Когда Т/и спокойно разговаривал с матерью по телефону, Чуя почти со всей силы вырвал чертов телефон и сломал одним ударом. Сказать, что Т/и тогда был в шоке — ничего не сказать. На вопрос "Какого черта?!" Накахара только сильнее сжал кулаки, а голова Т/ф закружилась, уши заложило. Казалось, гравитация сейчас давила на него со всей силы, желая раздавить. — Ты мой, — жестко припечатал Чуя, схватив парня за грудки и притянув его к себе. — Чтобы я больше не видел и не слышал, как ты разговариваешь с кем-либо, кроме меня, — его голубые глаза были словно два куска льда, которые обжигали своим холодом. Когда Т/и остался один, то старался перевести дыхание и сосредоточиться — мысли резко уплыли в разные стороны. Поджав губы, парень тайком купил себе другой телефон, про который, конечно, ничего не сказал Чуе. Сердце глухо билось, причиняя боль при каждом ударе. Все, кто смотрели на их "отношения" со стороны, хотели либо застрелиться, либо попытаться спасти Т/и, который, словно слепой, дарил всю свою любовь — в которой уже сам был не уверен — Накахаре, который этого определенно не заслуживал, но тогда это стоило бы им жизни. Пятый месяц стал предпоследней строчкой в их истории. Тоталитарный контроль полностью оправдывал свое название. После того инцидента с телефоном, Чуя лично купил Т/и новый смартфон, на котором была куча программ слежения, контроля и много всякой чепухи. Это немного расстроило Т/ф. Он правда не понимал, чем заслужил такое обращение — свою часть договора, который был похож на контракт с Дьяволом, — он выполнял безупречно. Почти. Однажды Босс в шутку сказал Чуе, чтобы он не дал погибнуть одному из Директоров. Шутка, конечно, имела скрытую угрозу, но на это Накахара только кивнул, уходя в мысли. Медленно, Т/и стал увядать. На работе он, как и требовалось, перестал дарить улыбки, смех стал чем-то запретным, а диалоги превратились в односторонние монологи, при чем, не с его стороны. Чуя этому был рад, как ребенок конфетке. Но вся эта радость испарилась, когда все эти действия Т/ф стал проявлять дома. За прошедшее время накопилось стресса раз в пять больше, из-за чего на красивом и молодом лице парня появились темные круги под глазами и легкие тени морщинок. А ему всего девятнадцать! Накахара не знал, как это исправить. Не найдя решения лучше (а оно было), Чуя ограничил передвижения своего парня (будто до этого у того было больше свободы). Замок Чуя сменил, а ключи забрал, фактически, приковав Т/и полностью к себе. Поняв, что от него хотят, Т/и стал редко проявлять тот отблеск себя, который существовал пару месяцев назад, и кажется, Чую это более чем удовлетворило. Под конец месяца Т/и стал больше походить на труп, чем на молодого парня. Или не труп, а оболочка человека, скорлупа. На работе он стал тенью. Парень вечно был вялый, усталый и рассредоточенный. Это, конечно, многие заметили, но никто не решился вмешиваться — воспоминания у некоторых были не самые лучшие. Капитан одного из отрядов, которым руководил Т/ф, все же решился на отчаянный шаг. Идя по коридорам, Чуя пытался найти своего парня. Его раздражало, что тот сейчас мог находится в чьей-нибудь компании, забыв, чей он. Завернув за угол, Накахара резко остановился: в конце коридора стоял Т/ф и один из капитанов его отряда. Капитан — парень лет двадцати шести — пытался расспросить Директора, все ли хорошо и нужна ли ему помощь. Чуя все отчетливо слышал, сильнее сжимая кулаки при каждом слове. Т/и только отмахивался, качая головой, которая кружилась от недосыпа. Поджав губы, капитан отстал от своего командира, и тот благополучно направился в другую сторону. Накахара тенью следовал за парнем, решив оставить того назойливого капитана на потом. Идя за Т/и, Чуя отметил, что тот сильно похудел, стал тоще и бледнее. Когда Т/ф почти дошел до их кабинета, Накахара резко прижал парня к стене лицом к себе. В голубых глазах горел настоящий пожар ненависти и презрения. — Что, решил все-таки променять меня, да? — его голос звучал хрипло от сдерживаемой злости, а одна из рук резко оказалась на шее Т/и, сжимая тонкую кожу. Парень стал медленно задыхаться. — Разлюбил?! Как же так?! Отвечай! — он разжал пальцы, и Т/и закашлял, давясь кислородом. В лазах темнело. — Я просто давал указания на следующее задание, — еле как проговорил парень, откашливаясь. Ответом ему послужили руки Накахары, одна из которых оказалась на его пояснице, а другая — на шее. — Это моя работа, — взглотнул он. — Твоя работа — быть моим, — холодно перебил его Чуя, чуть сжав пальцы, а потом резко втолкнул парня в кабинет.—И сейчас я последний раз тебя предупреждаю. Он небрежно толкнул Т/и на деревянный стол. Тот сдавленно промычал. На ребрах точно останутся синяки. Накахара схватил его за волосы, наклоняясь к уху: — Надеюсь, ты запомнишь это, — напоследок Т/и увидел садистскую усмешку. Следующие два часа были похожи на Ад. Нет, даже хуже. Накахара почти вдалбливал Т/ф в стол, наслаждаясь стонами боли и тем, как трясся парень. А Т/и давился кашлем и солеными слезами, которые во всю лились из глаз. Когда он уже был на границе сознания, все резко прекратилось. Т/и скатился не пол, пытаясь себя согреть — было безумно холодно. Губы и руки дрожали, а сердце бешено колотилось. Чуя, довольный пустым взглядом, усмехнулся и, потрепав парня по волосам, вышел. Настала тишина, только снаружи кипела жизнь. Слезы новым градом полились из глазниц. Подобрав одежду, Т/ф аккуратно дополз до дивана, ощущая острую боль в бедрах. Да в принципе ноги его уже не держали. Глаза горели, а зрение не хотело фокусироваться. Кое-как одевшись, парень осмотрел кабинет, ощущая тошноту и отвращение — и к себе, и к Чуе. Как так вышло? Как мечта его подростковой жизни могла так поступить? Это из-за того, что добрался до вершины недостижимой горы? Пересек границу дозволенного? А ведь в начале все было так хорошо. Нервный смешок сам слетел с губ. Взгляд зацепился за огромный винный шкаф. Там стояло с десяток дорогих вин, которые Накахара так любил и ценил. На дрожащих ногах Т/и подошел к шкафу и без особых усилий уронил его. Звон бьющегося стекла на секунду заставил вздрогнуть, а уши заложить. Смотря, как красная жидкость расплывалась по полу, Т/ф почувствовал частичку блаженства. Этот алкоголь был важен Накахаре, пусть тоже получит свою долю огорчения. Как можно быстрее, насколько это вообще возможно, Т/и ретировался через черный ход, пока его не заметили. Квартира находилась не так далеко, но эти метры казались милями. Прихрамывая и шатаясь, парень ближе к вечеру смог добраться до квартиры. Ноги адски болели, как и глаза, и голова, и душа. Упав на мягкую постель, Т/ф протяжно застонал от боли в пояснице. В квартире стояла гробовая тишина. — Это конец... — его голос уже не дрожал, а взгляд был направлен в потолок. — Надо это заканчивать, — он криво усмехнулся. — Но месть ведь штука сладкая. И холодная... — в темной квартире его смех — хриплый и надрывной — казался похожим на Дьявольский, придавая тьме еще больше страха. Накаджима Ацуши Все началось с приюта. Точнее, с одного конкретного события: драка в библиотеке. Это было далеко не первый такой случай — это была почти каждодневная рутина, которую все ждали с отстранением. В этот раз Ацуши засиделся в библиотеке над одной книгой и даже не заметил, как началась потасовка. Только когда послышался голос Директора, паренек боязливо выглянул из-за книжного стеллажа. Директор отчитывал двух парней, которые были на один-два года старше самого Ацуши. Один, с черными волосами, будто почувствовав, что появился еще один зритель, повернул голову точно в сторону Ацуши. Его пронзительные красные глаза напугали пятнадцатилетнего Накаджиму. Книга с грохотом выпала из рук, привлекая внимание. Ацуши успел спрятаться за стеллаж, чтобы не попасть под горячую руку Директора. Перед тем, как уйти из библиотеки, Ацуши кинул взгляд на парней, что устроили драку. Их, вероятно, лишат еды на ближайшие дни. Странный парень с красными глазами еще раз посмотрел на Ацуши и напоследок ухмыльнулся так, что у Накаджимы пробежали огромные мурашки по спине. Следующий раз, когда Ацуши увидел этого парня, — на заднем дворе приюта. Там росло одно большое дерево, под которым Ацуши часто сидел один, иногда с книгой, пока другие дети играли. Но в этот раз на ветке дерева вальяжно лежал тот парень из драки и лениво смотрел на детей внизу. Но когда пришел Ацуши, он усмехнулся и спрыгнул с ветки, ловко приземлившись рядом с парнем, тем самым напугав его. — Паренек из библиотеки, — развязно произнес он, медленно проходясь глазами по телу. — Как твое имя? Ацуши замялся, испуганно смотря на незнакомца. Это был, наверное, первый человек, который так странно пытался с ним познакомиться. — Ацуши... — тихо и с дрожанием ответил он. В красных глаза блеснул огонек. — Т/и, — в ответ сказал незнакомец. — Я тебя раньше не видел. Ацуши даже не удивился: он уже много лет пытается быть более незаметным среди толпы. Это давало ему чувство защиты, особенно, если удавалось прятаться от директора. — Но тогда, — продолжил Т/и, имея ввиду библиотеку, — ты очень выделился среди остальных. Ацуши опустил глаза, готовясь с смеху или откровенное насмешке, как это было всегда, когда кто-то заговаривал с ним. — И знаешь чем? — Т/и неожиданно близко оказался лицом к лицу к Накаджиме, который непроизвольно взглотнул. — Ты такой наивный. Знаешь, как цветок, который только что расцвел и его еще не сорвали. Ацуши растерянно моргнул, не ожидая такого. Он поджал губы, немного дрожа от такой странной близости с другим человеком. — Спасибо?.. — очень неуверенно ответил он, никак не отрывая своих желто-фиолетовых глаз от лица нового знакомого. Т/и с прищуром улыбнулся, немного обнажая острые клыки, которые привлекли внимание Ацуши. — Чем ты увлекаешься? — продолжил спрашивать Т/и, но немного отстранился. И именно так начался самый странный, но самый лучший диалог Ацуши с кем-то из его приюта, кто сразу не стал издеваться над ним. Т/и задавал кучу вопросов по отношению к личности Ацуши, его любимая еда, хобби, любимые книги... Ацуши по возможности старался отвечать развернуто, хоть еще и не совсем доверял Т/и, такому открытому и явно без чувства стыда. Но при этом ответы были без утайки. Такой случай произошло и на следующий день. Как Ацуши и предполагал, Т/и лишили еды на четыре дня. Парень должен был сидеть в общей столовой, без тарелки, и просто смотреть, как другие едят. Директор считал, что такая пытка-наказание быстрее заставит детей ломаться. Но либо Т/и давно не первый раз проходил через это наказание, либо он был не человеком, а роботом, которому не нужна была человеческая пища. Ацуши, поджав губы, когда почти все дети разошлись, подошел к Т/и и отдал ему свою порцию. Тот выгнул черную бровь, как бы спрашивая, что это и зачем ему это принесли. — Ты голодный... — Ацуши мяг край своей майки. — А я не люблю кашу... — но он врал: с учетом того, какая ужасная еда здесь была, ее нужно было есть, иначе ты просто свалишься в голодный обморок, а никто не хотел оказываться в лазарете приюта. Т/и так же ясно видел Ацуши, который, к слову, пытался врать уверенно, но врун из него, четное слово, отвратительный. Т/и усмехнулся и, поставив локоть на стол, положил подбородок на ладонь. — Хватит мяться уже, — не скрывая своей усмешки, прервал он тихую речь Ацуши. — Ешь уже. Я уже позавтракал. Ацуши удивленно выпучил глаза, как рыба, чем рассмешил Т/и. Тот указал глазами на тарелку и отодвинул ее от себя. — Ешь, — более строже повторил он, заставив Ацуши вздрогнуть, но покорно сесть и начать есть. Т/и внимательно следил за действиями парня своими ярко-красными глазами, отчего вновь становилось не по себе. Ацуши старался не обращать на это своего внимания, но он то и дело встречался с проницательным взглядом, тут же опуская свои глаза. И, снова, такая ситуация повторялась на протяжении всех последующих дней, даже когда наказание Т/и прошло. Ацуши и сам не заметил, как стал искать черную макушку парня в толпе, как стал желать общества Т/и и стал более открытым в их диалогах. Постепенно Накаджима привязывался к Т/и — как к другу, как к семье. И была одна ситуация, когда Ацуши понял, что его привязанность к Т/и куда глубже, чем он думал. Это случилось спустя месяц их с Т/и общения. Ацуши вновь загнали в дальний угол внешней стороны приюта трое парней, которые и до этого делали это. Они смеялись и указывали на Ацуши пальцами, пока тот медленными шажками подходил все ближе и ближе к каменной стене. Страх сковал все тело, не давая что-то сказать в ответ. Ацуши просто беспомощно смотрел на своих обидчиков. Когда они повалили его на землю и стал пинать, кто-то резким движением оттащил главаря этой банды и с легкостью швырнул в сторону. Двое других растерянно и поражено смотрели на своего лидера. Этим "кто-то" оказался Т/и, в красных глазах которого горел пожар злости. Он с такой же легкостью отшвырнул оставшихся двух парней куда подальше и начал медленно, но очень пугающе подходить к лидеру, который старался отползти подальше. Ацуши приподнялся к земли и, прикрывая рукой свет солнца, старался понять, что происходит. Его одежда была грязной, а из рассеченной губы медленно капала кровь. Сердце бешено билось в груди, заглушая все остальные звуки. Т/и дернул лидера на себя за воротник, приподняв его над землей, и принялся что-то грозно и, не сдерживая ярости, говорить. Ацуши чудом услышал тихий голос, хоть и не полностью: — ... мой... еще раз посмеешь... глотку перегрызу... В глазах лидера был натуральный животный страх, его зрачки были настолько сужены, что практически не были видны. Т/и отпустил его воротник. Паренек упал на землю, но тут же вскочил и принялся, что есть силы, бежать, даже не оглядываясь. Ацуши пораженно провожал его глазами. Т/и с самой злобной гримасой смотрел ему вслед, после чего направился к Ацуши. Тот не слабо испугался почти горящих алым глаз, словно у самого дьявола, поэтому почти на инстинктивном уровне начал отползать назад. Т/и присел перед юношей, смеряя его непроницательным взглядом, который проходился по каждой ссадине, каждом синяке. Он властно и несколько грубо схватил Ацуши за подбородок и немного потянул на себя. — Еще раз они посмеют к тебе притронуться — и их гнилые трупы будут валяться на дне реки, — низким и пугающим голосом произнес Т/и, смотря Ацуши прямо в глаза. Тот испуганно взглотнул. — Ты меня понял? — неожиданно последовал вопрос. Ацуши отрывисто и резко кивнул, боясь что-либо сказать. Т/и вальяжно усмехнулся. — Хороший мальчик, — и легонько похлопал его по щеке, словно щенка. — А теперь поднимайся и иди в лазарет, — и более ничего не говоря, Т/и удалился. Ацуши еще долго сидел на траве, пытаясь осмыслить, что вообще только что произошло. Но еще больше он удивился, когда хулиганы, которые всегда его задирали, начали наоборот обходить парня, тут же покрываясь мурашками, когда Ацуши появлялся в их поле зрения. Небольшое чувство защищенности, но настороженности овладело телом Ацуши. Его встречи и прогулки с Т/и продолжались и дальше, и с каждым разом Ацуши чувствовал себя все более и более комфортно рядом с Т/и, который, на самом деле. был его полной противоположностью: громкий, грубый, не стесняется выражать свое мнение. Именно этим он и привлекал Ацуши — знание, что кто-то сильный сможет тебя защитить. Спустя почти два месяца Ацуши осознал, что испытывает к своему другу далеко не дружеские чувства. Порой он засматривался на Т/и намного дольше положенного, а когда в сны начали приобретать немного другой характер, все встало на свои места. Ацуши старался огородиться от Т/и, но тот, будто зная это, специально выискивал парня по всему приюту. И иногда он вытворял такие действия, от которых Ацуши становился похожим на бутон цветка: то непозволительно близко приблизит свое лицо, то одной рукой перекроет движение, отчего Ацуши приходилось немного запрокидывать голову, потому что Т/и был выше него почти на голову. И в один момент Ацуши дал себе шанс. Шанс на любовь Он встретился с Т/и и робко и стеснительно произнес долго томящиеся в нем слова: — Ты мне нравишься... но не как друг... — он искренне боялся, что Т/и начнет смеяться над ним за такую нелепость. Глаза же Т/и блеснули голодным огоньком. Представлял бы только Ацуши, как долго Т/и ждал этого — этого зеленого света. Он, не говоря ни слова, взял его за подбородок, буравя своими потемневшими от желания глазами, и неожиданно, сжав щеки Ацуши, притянул к своему лицу. Грубый поцелуй — первый в жизни Ацуши — вызвал не те чувства, которые он ожидал, это разительно отличалось от того, что писалось в книгах. Но Ацуши списал это на то, что в книгах очень часто пишут неправду. Он старался отвечать, но Т/и практически не позволял ему это делать, беря всю инициативу на себя. Его острые клыки оставляли мелкие ранки на нежных губах Ацуши, пока пальцы сильно сжимали кожу щек, после чего там останутся красные пятна. — Сегодня, после отбоя, — хрипло шептал Т/и на ухо Ацуши, который пытался отдышатся, — возле черного входа, — и он, ка всегда, ушел, более ничего не объясняя. Ацуши легонько коснулся пальцами своих губ и что-то внутри него затрепетало. Он не знал, зачем Т/и сказал то, что сказал, но надежда заполнила сердце Ацуши. До самого вечера он ходил с улыбкой на лице и даже не заметил, что Т/и не было среди толпы других детей. И его это ни капельки не смутило. Ослепленный чувствами, Ацуши в назначенное время тайком выбрался из общей комнаты и вышел из приюта. Он лишь надеялся, чтобы Директор не прознал про это действие. Т/и уже стоял возле двери, спрятавшись в тени, отчего вины были только глаза. Он коварно ухмыльнулся и, взяв Ацуши на локоть, большими шагами направился в сторону леса. — Куда... куда мы идем? — запыхаясь, спросил Накаджима. Густой лес вокруг наводил небольшое чувство страха. — Хочу тебе кое что показать, — сухо ответил Т/и, не оборачиваясь. Они дошли до одной чащи с мягкой травой, которая была окружена лишь деревьями. Ночь была теплая, спокойная. Ацуши удивленно осматривался, пока Т/и не дернул его на траву. Приземление было мягким, хоть и не желанным. Накаджима нахмуренно потер спину, но не успел что-либо сказать по этому поводу — Т/и заткнул его поцелуем. Понемногу надавливая, он заставил-таки Ацуши обратно лечь на спину, тем самым нависая над ним. За всей этой чередой действий Ацуши не заметил, как одна рука Т/и проникла под рубашку, кончиками пальцев проходясь вдоль живота, отчего бежали мурашки. Только когда пальцы неожиданно сильно схватили за кожу, Ацуши вскрикнул. Ладонь Т/и заставила его поутихнуть. Горящие глаза вызывали желание сбежать, но Ацуши не двигался с места. Одним резким движением Т/и перевернул Накаджиму на живот. Ацуши еще раз тихо вскрикнул. Он не понимал, что происходит и почему это происходит. Куча вопросов вертелось у него в голове. Но по-настоящему его охватила паника, когда Т/и разорвал прямо на нем приютскую рубашку, обнажая молочную кожу. Испуганные глаза Ацуши смотрели на парня, который больше походил на дикого зверя, нежели на человека. После рубашки последовали штаны. Ацуши постарался сдвинуть с лица чужую руку, но Т/и сейчас казался необычаянно сильным. Острые клыки впились в кожу шеи, оставляя ярко-красный след. Ацуши закричал, но ладонь делала его голос тише. Еще укус в основании шеи, еще — в плечо, и еще, еще, еще... Казалось, все тело бедного юноши покрылось отметинами, который неприятно ныли. Ацуши замер, когда почувствовал, как какая-то капелька стекает по его плечу. Ему не хотелось туда смотреть, но глаза сами повернулись. На его правом плече был сильный и глубокий укус. Настолько, что Т/и прокусил кожу, отчего начала вытекать кровь. Она стекала по белой коже и пропадала в высокой траве. Холодный пот выступил на лбу и спине. Сейчас это больше походило на ужастик, где главным героем был Ацуши. "Прекрати!" — пытался крикнуть он, но выходило что-то нечленораздельное. Страх переполнял все тело, окутывая сердце, которое бешено билось в груди, заглушая все другие звуки. Очень смутно Ацуши слышал смешки Т/и где-то позади себя. Взгляд начинал расфокусироваться, отчего вся картина леса плыла. Следующее, что помнил Ацуши, это нескончаемую боль. Он даже не знал, как и откуда на его спине появились мелкие порезы, словно от когтей, которые после очень долго заживали. Его спина, как и ноги, адски болели, бедный юноша не мог ходить целый день, прячась в спальне у себя под одеялом. Ацуши боялся, что если он выйдет из комнаты, то обязательно встретится с Т/и, что уже само собой наводило ужас. Ацуши прокручивал в голове все события прошлого дня: от признания утром и до того рокового момента. Он не понимал. когда что-то пошло не так, когда Т/и из ехидного, но волевого парня превратился в пугающее чудовище. Это просто не вязалось в голове. Подушка без перерыва впитывала соленые слезы, что не прекращали литься из стеклянных глаз. Долго Ацуши прятаться в спальне не мог — Директор заставил его выйти из комнаты, хотя отчетливо видел страх в глаза мальчишки. Ацуши надеялся на удачу, но та обошла его стороной: Т/и был в столовой, куда Директор запихнул Ацуши. Красные глаза медленно переместились на него. На шее все еще были чуть заметные красные пятна, которые вызвали на лице Т/и самодовольную усмешку. Ацуши пытался избегать Т/и, а тот, словно хищник, всегда находил свою жертву. Следующий случай. когда Ацуши пытались взять силком, он старался дать отпор, но его руки просто заломили и немного вывихнули плечи. Потом был еще такой инцидент, а потом еще, еще и еще... Ацуши сбился со счету. Его тело не успевало залечивать старые царапины, как появлялись новые. В одну из ночей, когда прошел месяц, Ацуши не спал — просто не мог. Вечные кошмары превратились в темные круги под глазами. Бесшумно поднявшись, парень тихо прошел между остальными детьми, которые спали, к двери. Спальня семнадцатилетних находилась дальше по коридору. Найти черную макушку Т/и не составило никакого труда, что напугало Ацуши. Он подошел к спящему парню и смерил его затуманенным взглядом. Сейчас Т/и был беззащитным, просто мирно спал, укутавшись в одеяло. Можно было взять подушку и просто накрыть ею его голову. Или сжать шею собственными руками, или выколоть глаза... Так ничего и не сделав, Ацуши с ноющим сердцем вышел. Красные глаза приоткрылись, провожая знакомую спину, после чего на губах заиграла усмешка. — Глупый и наивный тигр. Акутагава Рюноскэ Т/и Т/ф — один из главных секретарей Мори-сана, но тем не менее, важная шишка в Мафии. Быть доверенным лицом Босса уже честь, но быть одним из его главных советчиков — это уже привилегия не для всех. Т/и был старше Рюноскэ на год, отчего тот не всегда в подростком возрасте воспринимал его всерьез. Но то, как Дазай общался с Т/ф, как на равных, заставило парня попридержать свой рот на замке. Т/и не был выше Осаму по званию, но тот не упрекал этом, как многих других, что очень озадачивало Рюноскэ+. Он не понимал, почему к этому секретарю было такое особое обращение. Первая тренировка, на которой Т/ф заменял Дазая, произошла, когда Акутагаве было шестнадцать. Дазая тогда отправили в долгую командировку, а оставить Акутагаву без учителя нельзя было. Никто не знает, почему Босс выбрал именно своего секретаря, который, к слову, был обычным человеком, но вопросов не было. — Готов? — с улыбкой спросил Т/и, когда нашел Акутагаву в тренировочном зале. Тот смерил его равнодушным взглядом. Рю ожидал, что Т/ф будет требовательным, как Дазай-сан, будет жестким и вечно недовольным, но как же его удивило, когда Т/и начал мягко объяснять ему, в чем конкретно была ошибка. Он даже аккуратно поправлял движения юноши. И такие мягкие прикосновения для Акутагавы, который привык только ко всему жесткому, стали чем-то вроде открытия новой звезды. Он был в таком шоке и растерянности, что постоянно делал ошибки, даже самые глупые. Но Т/ф не ругал его, только задумчиво осматривал и выносил вердикт сделанной ошибки. Акутагава даже не заметил, как прошла тренировка, и очнулся, лишь когда Т/и сказал, что время вышло. — Я буду тебя тренировать, пока не приедет Дазай, — напомнил Т/и, пока надевал свой черный кардиган, который практически не снимал. — И буду его заменять, когда он будет отсутствовать. Ты не против? Рю моргнул, будто Т/и говорил с ним на другом языке. Он мог лишь кивнуть, потому что слов не было, тут были одни впечатления. Весь день Акутагава размышлял над этой тренировкой. Она полярно отличалась от тренировки Дазая, который был холоден и жесток. Для обычного шестнадцатилетнего юноши, который знал только боль и насилие, это было поразительно. На следующей тренировке он постарался не быть рассеянным, а как губка впитывать все конкретные изменения. И в который раз убедился, каким чутким, мягким и нежным был Т/и. Он даже ни разу не повысил голос! Просто спокойно и с кроткой улыбкой поправлял Рю, иногда касаясь своими ладонями в перчатках его рук, чтобы изменить их положение. И так каждый раз. Порой Акутагаве казалось, что он попал в сладкий сон, который вот-вот закончится. Он не верил этому сну, и все время ожидал подвоха, которого не было. И от этого Рю становилось в некоторой степени подсознательно страшно и жутко. То, как этот человек мог легко расположить к себе кого угодно такими мягкими и элегантными манерами, заставляло невольно задумываться о том, для чего он мог это все применять. Неужто именно так Т/ф и достал себе звание секретаря? За целую неделю таких тренировок Акутагава ни на йоту не перестал не доверять Т/ф, хотя что-то внутри отчаянно кричало, практически умоляло, чтобы Рюноскэ открылся этому юноше, который был всего на год страше него самого, но было чувство, будто на все десять. И Рюноскэ искреннее не понимал, почему его так притягивала эта доброта, эта мягкость и нежность. И в конце каждой тренировки Т/и говорил "ты молодец" без какой-либо насмешки, отчего что-то теплое разливалось внутри Акутагавы. Когда же вернулся Дазай, Акутагава в полной мере понял разницу между его методами и методами Т/ф. Такой контраст между холодным Дазаем и нежным Т/и заставляло Рюноскэ разрываться, и он сам не знал, почему. Вроде бы, Дазай — спаситель Акутагавы из трущоб, тот, от кого он хотел получить признание, но Т/ф — такой открытый, не давящий на юношу психологически и который не был скуп на похвалу. Акутагава не знал, что ему делать. После мягкого Т/и и его тренировок Рюноскэ стал более рассеянным с Дазаем, который сразу увидел корень проблемы. Его взгляд, не скрывающий неприязни, был пугающим в сочетании с кривой усмешкой. Акутагава боялся, правда боялся, что его учитель разозлится из-за такой дурацкой причины его плохой сосредоточенности, но Дазай лишь расхохотался: громко и задыхающееся. А всему причиной была такая по-детски глупая наивность Рюноскэ. После этой тренировки, на которой все стало ясно, Дазай отыскал Т/и. Тот как всегда был в своем кабинете и работал над финансовыми отчетами и лишь кинул мимолетный взгляд на своего гостя. — По расписанию у тебя тренировка с Акутагавой-куном, — буднично-монотонным голосом произнес Т/ф. Дазай вальяжно упал на стул напротив него. — Я сам себе расписание составляю, — по-ребячески ответил он. Секретарь выгнул бровь, чем позабавил Осами. — Т/и, Т/и. — Что? — вздохнул парень. Иногда он поражался тому, как быстро менялось настроение этого человека. — У меня есть один серкет. — У тебя их миллион. — Ох, но этот связан с Акутагавой-куном. — И? — все еще не понимающе спрашивал Т/ф. — Ой, да ладно! — Дазай положил свои локти на стол. — Неужто тебе не интересно? Совсем-совсем? — На самом деле, да, — Т/и скептично посмотрел на него. — Какое мне дело до твоего ученика? — Ах, но он же влюблен в тебя! — со смешком выпалил Осаму. — Такой наивный и еще совсем юный! — и он снова засмеялся. — Тогда поздравь его, он не первый и не последний, — Т/и все еще не понимал причину веселья Дазая. — Мне интересно, что ты будешь делать, — все продолжал говорить Дазай. — Ты и так прекрасно знаешь, как я отношусь ко всем, кто надеется на мои взаимные чувства, — с толикой неприязни ответил Т/и и взял какую-то бумагу. — Маска дурака тебе не к лицу. Дазай устало и раздраженно вздохнул, опустив голову на стол. Но он с нетерпением ожидал шоу. С каждым месяцем Дазай будто специально уезжал чаще и на более длинный срок, заставляя Т/И раздраженно закатывать глаза. Но, тем не менее, он замещал непутевого эспера на посту учителя. Конечно, Дазай делал это специально — уж очень ему хотелось посмотреть на представление и его дальнейшее развитие, поэтому наблюдал из далека. И как его смешило то, что влюбленность Акутагавы было так легко заметить: как он сразу робко замалкивал в присутствии Т/ф, хотя и так был не особо разговорчивым; как он слегка краснел при небольшой похвале, которой он упивался, как водой; и это вечное послушание. Дазаю казалось, что, даже если Т/и скажет Рюноскэ спрыгнуть с крыши, тот так и поступит. Это так глупо и по-детски наивно, что Дазай серьезно задавался вопросом, действительно ли Акутагава влюблен или просто нашел того, кто может его похвалить. В любом случае, Дазай мог ему только посочувствовать — Т/ф всегда казался не тем, кем был на самом деле. И каждый раз, когда открывалась его истинная личность, было так весело наблюдать за страхом и разочарованием людей. Поэтому Дазаю нравилось веселиться с Т/ф. Т/и с каждым днем все отчетливее и отчетливее находил на себе влюбленно-восхищенный взгляд, от которого легкое самодовольство скапливалось в хитрой усмешке. Он нарочно чаще касался Акутагавы — по плечу, спине или у основания шеи, — и каждое такое "случайное" прикосновение вызывало по коже Акутагавы волну мурашек и жара. Его колеблющийся взгляд вызывал лишь усмешку. Рюноскэ этого не говорил, но это сводило его с ума — каждое такое прикосновение или похвала. Все его худое тело будто горело, а в легких заканчивался кислород, отчего он задыхался. И после этого хотелось чего-то большего — дурацкое тело подростка еще не было до конца сформировано и требовало выплеск гормонов, которые ударяли в голову. Так же Акутагава стал замечать, что после каждой тренировки с Т/ф его тело будто парило, отчего даже не чувствовалась ломота в мышцах. Такое странное ощущение было с Рюноскэ в течение двух месяцев, пока все это не переполнило его медленное изнемождающее тело. Когда Дазай в очередной раз уехал с Чуей в Токио, Рюноскэ решил, что больше он терпеть не может — это чувство облегченности и легкости душило его. Если его не высвободить — Акутагава пойдет ко дну, как тонущий корабль. В конце тренировки, когда Т/ф уже накидывал себе на плечи кардиган и уже собирался идти к Боссу за новыми финансовыми данными, Акутагава резко прокашлялся, чем привлек внимание. — Т/ф-сан, мне нужно с вами поговорить, — Рю непроизвольно залился румянцем, что так резко выделялся на его бледной коже. Т/и выгнул брови, но развернулся и, скрестив руки на груди, показал, что слушает. Акутагава впервые замялся, отчего тут же почувствовал себя стыдно и неловко. — Вы знаете... что это за чувство такое, когда после общения с человеком тело будто парит?.. Т/ф не смог сдержать улыбки и прищура глаз, чем заставил Рюноскэ засмущаться. Т/и подошел ближе к парню, который был на пол головы ниже него. Т/ф мягко взял его за подбородок и приподнял. — Это влюбленность, Акутагава-кун, — снисходительно ответил парень, заглядывая в темные глаза, в которых легко было видно его отражение. Рюноскэ завороженно задержал дыхание. — У тебя есть предмет воздыхания? — дыхание Т/ф опалило и так горячие щеки. — Я его или ее знаю? Акутагава с трудом взглотнул, неожиданно ощущая, как подкашиваются его ноги. У него такое было впервые. — Д-да, — сбивчиво ответил Рю, когда тишина затянулась. — М? Кто же это, если не секрет? — Т/и прекрасно понимал, что под таким напором в личном пространстве Акутагава с легкостью выдаст ему все ответы, даже самые сокровенные дял мафии. — Не... секрет... — Рюноскэ уже с трудом дышал, пока кончик носа Т/ф легонько касался его щеки. Неожиданно его вторая рука, та, что была свободна, аккуратно приобняла юношу за талию, тем самым притягивая ближе к себе. — Тогда кто же это? — теперь горячее дыхание Т/и было над самым ухом. — Вы... — невнятно ответил Акутагава, чувствуя головокружение от всего этого. — Это вы... Т/ф лукаво ухмыльнулся, в который раз наслаждаясь таким наивным признанием в любви. И как же ему нравилось после этого ломать все эти чувства. — Ах, Акутагава-кун... — Т/и усмехнулся. И после этого он просто отстранился, будто ничего не произошло. Как ни в чем не бывало просто поправил кардиган и покинул комнату для тренировок, оставив Акутагаву одного со своими эмоциями, что переливались через край. Рюноскэ на ватных ногах дошел до стены, чтобы облокотиться на нее и не упасть. Его сердце бешено колотилось, пока на коже все еще ощущалось чужое дыхание. Такая ситуация повторилась на следующий день, потом еще раз, и еще, еще и еще... Пока Дазай-таки не вернулся. Но эти почти две недели были похожи на американские горки: с кучей взлетов и падений. Ну, по крайней мере, для Рюноскэ. Т/и же наслаждался этим влюбленным взглядом на себе, этими вздохами и желанием похвалы, желанием внимания. Т/и давал Акутагаве это внимание — он гладил его по плечу, всячески хвалил, позволял себе нечто большее, — но после он возмещал это холодностью и полным игнорированием. Все, что было в той комнате для тренировок, так и останется в той комнате. И такая резкая смена тепла на холод каждый раз потрясала Акутагаву, хотя он прекрасно знал, как опасно было показывать в мафии свои теплые отношения к кому-либо — враги сразу набросятся на свежую добычу. Но сердце Рюноскэ ныло и тосковало по этому теплу. Когда через целых два длинных месяца Дазай вновь уехал. Акутагава с нетерпением ждал Т/ф и начала тренировки. Эти шестьдесят с лишним дней прошли незаметно, но очень ярко. Акутагава впервые знал и понимал, что он к кому-то привязался кроме своей сестры. И это было... приятно, он должен был признать. Вот только Рюноскэ не замечал того, как быстро он стал зависим от похвалы Т/ф. Был один случай две недели назад, когда Рю и Т/и остались наедине, чтобы обсудить что-то насчет какой-то удачно прошедшей сделки. Акутагава только и ждал того, что т/ф произнесет заветное "молодец" или "ты хорошо справился", но этого так и не было сказано. И Рюноскэ помнил, как сильно его это огорчило, как после ухода он, придя в свою квартиру, чуть не разнес ее по кирпичикам. Это была первая такая яркая вспышка его гнева. Дверь скрипнула, оповестив о прибытии учителя. Т/и смерил Акутагаву, который резко выпрямился, холодным взглядом. Его игра немного подзатянулась, обычно она длилась максимум месяц. Т/ф, честно признаться, не ожидал, что Рюноскэ так быстро привяжется к нему. А ведь так хотелось растянуть удовольствие на подольше, вкусить этот вкус удовлетворения от чужих вздохов. — Это наша последняя тренировка, — сухо и кратко проинформировал Т/ф, вешая свой кардиган на вешалку. Акутагава непонимающе нахмурился. — В каком смысле? — В прямом, — Т/ф впервые раздраженно ответил ему. — Или я не понятно выражаюсь? — его ледяные глаза заставили Рюноскэ чуть отступить назад. — Чего ждешь? Начинай. Акутагава взглотнул, но позволил Расёмону начать нападение. Т/и с невероятной легкостью отбился от кусков ткани и, ловко кружась между шипами, подобрался к Акутагаве. Один удар по ребрам — и юноша чуть не повалился на пол. — Слабо. Старайся больше, — фыркнул Т/ф и отряхнул свои руки, будто они были в пыли. Это движение вызвало в Рюноскэ ярость. Он не позволит кому бы то ни было обращаться с собой так низко. Резко вскочив на ноги, он активировал "Челюсти", который должны были поглотить все тело Т/ф. Рюноскэ знал, что помощник Босса далеко не слабый человек, он — натренированный боец, мастер нескольких боевых искусств, которые защищали его не хуже способностей эсперов. Только сейчас Рю осознал, что Т/и никогда не выкладывался на тренировках в полную силу, всегда поддавался, уступал. Это только еще сильнее разозлило Акутагаву. Его атаки стали резкими, статичными, смазанными. Т/ф спокойно парировал каждую атаку, просто отходя в сторону или пригибаясь к земле. Он быстро добрался до тела Акутагавы и одной подсечкой повалил на пол. За секунду Т/и перевернул Рю лицом к полу, заломив руки и придавив сверху своим телом. Хриплый кашель оповестил о проигрыше. — Как тебе эти два месяца? — неожиданно спросил Т/ф, и вновь его дыхание обожгло уши. — Получил удовольствие? — парень суть сильнее сжал кисти рук Рюноскэ. — Я жду ответа, — требовательно произнес Т/ф. — Иди к черту! — вырвалось из горла Акутагавы. За это он получил оттягивание головы назад за волосы. — Хм, а я так старался, чтобы это время прошло незабываемо для тебя, — маска доброжелательности Т/и окончательно слетела. — Думаю, Дазай был прав — ты не подходишь для мафии. Глаза Акутагавы раскрылись слишком широко. — Слабый, жалкий, наивный, — каждое слово Т/ф было словно ударом ножом в спину. — Признаюсь, я ожидал, что ты будешь вести себя не как тупой подросток, но дети в наше время... — он закатил глаза, пока сердце Акутагавы пропускало удары. — Пусть это будет тебе уроком на будущее, — и Т/и вновь спокойно поднялся и покинул комнату, даже не оглянувшись. Акутагава так и лежал на полу, невидяще смотря на доски, пока в ушах звенел его собственный пульс. Им воспользовались, как куклой — наигрались и выбросили, когда наскучило. Он просто не мог в это поверить. И как он повелся на этого мягкого человека? Нужно было сразу догадаться, что в Портовой Мафии никогда не было и не будет мягким и добрых людей, все то — лишь маска. Здесь все лживые и гнилые, готовые на все, ради своей цели. Рюноскэ не помнил, сколько времени прошло после этой сцены, но он все это время так и лежал на полу, пока его не отвлек едкий и до боли знакомый смех. Рюноскэ с трудом приподнял голову и глаза. Перед ним стоял ухмыляющийся Дазай. Дазай Осаму Т/ф Т/и был обычным работником Детективного Агентства. Старше Дазая всего на год. И, по случайности, заставший то время, когда Дазай только пришел в ВДА после смерти Оды Сакуноскэ. Когда Осаму был разбитым и потерянным человеком, который не жил, но просто существовал. Он старался выстроить свою новую маску клоуна, но это было так сложно, потому что при каждой попытке он вспоминал еще теплое тело Оды на своих руках, его горячую кровь. Т/и по натуре своей был добрым человеком, который старался помочь нуждающемуся всеми своими силами, но, если утопающий сам тянул его на дно, отступал. Если человек не хочет, чтобы его спасали, кто такой Т/ф, чтобы противиться его воле? Т/и чем-то напоминал Осаму Оду, отдаленно и смутно, но сходство было. Хоть наставником Дазая был Куникида Доппо, Т/ф частенько был вместе с ними — он был негласным напарником Куникиды. И все-таки Т/и был более опытен в детективных делах, чем Дазай с точки зрения помощи людям. Поэтому Куникида настоятельно рекомендовал своему непутевому ученику в случае чего не бояться просить совета у Т/ф. Дазай с усмешкой принимал это предложение, но воспользоваться им не спешил. Он привык не просить советов и сам их не давал. Это было для него чем-то странным и не привычным. Но время шло — этого никак нельзя было остановить. Дазай очень медленно сближался со всеми из Агентства, но ему это было необходимо — все же, они все коллеги и работают вместе каждый божий день, простых диалогов не избежать. Когда Куникиду отправляли на одиночные миссии или с кем-то из ВДА, кроме Т/ф, то, собственно, Т/и оставался следить за Осаму. Тот уже не раз показывал свою тягу к самоубийству, так что за ним нужен был глаз да глаз. Первый раз, когда Дазай остался на попечительство Т/и, он смог за первый час общения с ним составить для себя полный портрет этого человека. В первую очередь, его интересовала способность парня — через фотографию видеть то, что происходило незадолго до вспышки камеры. На самом деле, это было полезно для детективов, если свидетелей не было, тогда как уличные камеры часто запечатляют моменты видеосъемки в виде фотографии. Но эта способность не была полезна в бою или, наоборот, в защите — лишь для работы детектива в самом примитивном смысле. Но в Дазае все равно остался осадок от этого знания. Он до сих пор хранил ту фотографию с Одой и Анго, и хоть она была хорошо спрятана — воля случая, и ее легко можно будет обнаружить. Т/и, конечно, не роется в комнатах коллег, но все возможно. Личное мнение Дазая о Т/ф было даже для него самого удивительным: Т/и он определил как доброго человека, способного на самопожертвование, на понимание и сочувствие; он не будет бросаться куда-то сломя голову — всегда сначала обдумает план; он человек своего слова и предпочитает решать все мирным путем, поэтому, если кого-то из ВДА отправляют на переговоры, — это Рампо и Т/ф. И так же у него хорошие отношения со всеми в Агентстве, то есть абсолютно со всеми — даже простыми уборщиками, которые приходят после закрытия. И все-таки даже в таком светлом человеке была своя отрицательная сторона, которую сразу не видно — это излишняя доверчивость и эмпатия, через которые на него легко воздействовать. Немного надавить — и все. Куникида тоже это знал. Потому и пригрозил Дазаю сразу, что, если тот попробует применить свои манипулятивные штучки на Т/и, Осаму пролетит над Йокогамой как фанера над Парижем. Но проблема была в том, что Т/ф сам тянулся к Дазаю. Видел то, как сломан был этот человек, и пытался из благого побуждения зашить все открытые раны. Не навязчиво, не требовательно — медленно, осторожно, будто прощупывая почву. Дазай изумился, когда понял это только после третьего их близкого общения. Т/и был мастером незаметно переводить темы разговора на нужные ему, в которых бы человек, сам того не замечая, рассказал бы все свои переживания. Осаму осознал это как раз в тот момент, когда неожиданно стал рассказывать про своего близкого друга, которого ему пришлось оставить, — Чую Накахару. Имени он, конечно, не назвал, но общий портрет уже был понятен. Дазай непонимающе моргнул, останавливаясь в середине рассказа. Его темные глаза буквально прожигали Т/ф, который до этого внимательно слушал. Он обеспокоенно наклонил голову, не понимая, что могло так резко прервать Осаму. А тот усмехнулся, не ожидая такого от на первый взгляд безобидного человека, и покачал головой. — Ха, Т/ф-сан, — вальяжно и размеренно произнес Дазай, — а вы хитры... Т/и непонимающе выгнул брови. — Что-то не так? — неуверенно уточнил он. — Если тебя задело то, что я мог подумать что-то не то... Дазай рассмеялся: громко и звонко, точно ребенок. Порой Т/ф, который был старше, казался ему тем еще ребенком. — Что вы, — Дазай вытер несуществующие слезы. — Все просто замечательно, — он с прищуром ухмыльнулся, чем заставил Т/ф нахмуриться. — Вы свободны сегодня вечером? Куникида-кун не скоро вернется, а мне бы хотелось поскорее влиться в работу, — Осаму мило улыбнулся, вытесняя подозрительность. Глаза Т/и немного посветлели. — Я с радостью тебе помогу, — он заметно расслабился, — не думаю, что Куникида будет против. Сегодняшний вечер они провели в кофейне под Агентством. Т/ф объяснял структуру работы ВДА, пока Дазай смотрел на него из-под полуприкрытых глаз, вальяжно и с легкой ухмылкой, заставляя Т/ф немного ощущать жар в области щек. — Если тебе нужна какая-либо помощь, то всегда можешь обратиться ко мне, — Т/и неожиданно положил свою ладонь поверх кисти Осаму, что лежала на столе. — Поверь, ты можешь доверять всем нам. Мы всегда готовы помочь нашему коллеге и другу, — и он мягко улыбнулся, хотя в его глазах была печаль. Он отчетливо видел все острые углы Дазая, все его ошибки и грехи. И все равно Т/ф не отворачивался, а будто шел все дальше по темноту туннелю без света в конце, который он так отчаянно искал в этом человеке. Дазай удивленно посмотрел на руки, после чего на лицо Т/ф, который еле заметно поджал губы. Он явно ожидал увидеть грусть и сожаление в выражении лица Осаму, увидеть его боль и немой крик о помощи. Но того всего не было. Дазай давно забыл, что такое помощь самому себе в духовном и психологическом плане, поэтому такой порыв его немного напрягал. Но нужно было держать лицо, все же, ВДА отличалась от Мафии тем, что тут все легко чувствовали твои душевные переживания, если на лице хоть на долю секунды промелькнет грусть. В Мафии всем было плевать на то, что у тебя там в душе творится. Дазай опустил плечи, имитируя расслабленность, хотя внутри него съеживался какой-то комок. — Меня поражает ваша самоотверженность, Т/ф-сан, — без злой усмешки признался он и в ответ сжал ладонь парня, чем удивил того. — Для меня очень много значит эти слова, — теплые карие глаза Осаму заставляли тело Т/и буквально воспарить, тогда как сам Дазай даже не обращал внимания на то, как легко ложь капала с его языка и зубов, словно яд. А Т/ф спокойно позволял этим ядовитым каплям, что были похожи на дождь, упасть на свое тело. Дазай мог отчетливо видеть, как яд прожигал ткань одежду и кожу, но Т/ф на это не обращал никакого внимая, будто вовсе и не замечал. — Уверен, ты со всем справишься, — напоследок сказал Т/ф, после чего ему пришлось срочно убегать по личным делам. Дазай провожал его долгим темным взглядом. Ему не особо нравилось, когда кто-то лез в его душу и ворошил тамошние грехи, но слова Куникиды, звенящие в голове, не давали Осаму воли раздавить Т/и своей болью, которая, собственно, и таилась в его душе. Ему срочно нужно спрятать все видимые для Т/ф свои шрамы и раны, иначе этот добрый человечишка может загубить себя. Не то, чтобы Дазая сильно волновала его судьба... Но обещание, данное уже Одасаку, сдерживала ту темную часть, которая всегда была в Мафии. Дазай устало вздохнул. Ему предстояло много работать. Но он не ожидал, что Т/и начнет так воодушевленно исполнять произнесенные им ранее слова. Он старался медленно, но верно стать для Дазая кем-то наподобие друга или того, к кому он мог прийти за советом. Дазай это видел и ему становилось жалко этого человека. Осаму не презирал добродушие и благие намерения, нет, просто такой рьяный порыв показывал, как самому Т/ф в определенное время не хватило этой доброты и заботы. Он вроде бы и пытался помочь людям вокруг себя, но при этом сам себя топил в топком болоте. Или, если представить другое сравнение, Т/и был зависим от того, чтобы помогать кому-то и неважно, кому именно. За пару недель Осаму подметил, что, если у всех все было хорошо, Т/ф становился более молчаливым, более замкнутым, словно корил себя за то, что ему хотелось всем помочь, но не хотелось, чтобы кому-то было плохо перед этим. Это противоречие разрывало его, заставляло быть рассеянным и невнимательным. Куникида и Рампо слишком хорошо знали такое состояние своего друга, поэтому посоветовали ему больше общаться с Дазаем. Помочь, дескать, новичку. Куникида даже не был против того, чтобы они с Т/ф поочередно были наставниками Дазая. Это вернуло парню свет в глазах, который был похож на маленький огонек. Дазай не совсем понимал, что чувствовал по этому поводу: с одной стороны, ему не хотелось, чтобы кто-то видел его душу — он и сам не хочет ее видеть; но с другой ему и самому хотелось помочь Т/ф, чтобы тот не погряз из-за него во тьме. Такая зависимость Т/ф от помощи другим его настораживала. Все началось с малого: Т/и стал покупать каждое утро себе и Осаму по стаканчику кофе. "Ничего же страшного? — неуверенно спрашивал он. — Я заметил, что ты любишь кофе. Мне не сложно покупать его — люди в кофейне меня знают. Да и я сам туда каждое утро туда захожу." — оправдывался Т/ф, не видя ничего плохого в этом жесте. Просто помощь, просто забота. Дазай из будущего хотел бы отвесить себе из прошлого подзатыльник за то, что пустил такое на самотек, но Дазай из настоящего, держа в руках стаканчик горячего кофе, лишь коротко улыбнулся и сделал маленький глоток. Т/и засиял и легкой походкой направился к своему рабочему месту. Пока он не видел, Дазай вылил кофе в горшок с цветком. Он не любил кофе. По правде, терпеть его не мог. И чай он тоже не любил. Виски еще переносил. Странное и смутное чувство заполнило его тело, когда он после этой сценки кинул взгляд на Т/ф, который, напевая что-то под нос, разбирал макулатуру. Затем кофе перерос в кофе с печеньем или чем-то сладким. А после и приглашение на совместный обед. Дазай в принципе питался мало, и редко и Т/ф, кажется, это понял, поэтому и пытался откормить бедного коллегу. Такое странное поведение заметил даже Куникида, который переглядывался с Рампо. Возможно, тот совет был... лишним. Навязчивость Т/и начинала проявлять более октрыто с каждой прошедшей неделей. Вот только Дазай не начал ему открываться, как это было с остальными. Хватало буквально два месяца, и Т/ф мог со спокойной душой сказать, что действительно помог человеку. А тут уже прошло почти пол года, а ничего не двигалось с места — Осаму как не пускал его в душу, так и не пускает сейчас. Т/ф даже понятия не имеет, что Дазай с самого начала просек такую стратегию, в которой было так много манипуляций, и просто не поддавался на нее. Для Т/и это было по-настоящему новым. Впервые кто-то так рьяно не хотел его к себе подпускать... Т/ф решил пока не принимать это во внимание и продолжил уделять огромную часть заботы Дазаю. Тот постепенно все яснее и яснее ощущал чувство дискомфорта, которое только увеличивалось с новой порцией кофе и слойки. Бедный цветок уже не выдерживал каждый день впитывал в себя триста миллилитров кофе по утрам. Уже даже Йосано-сенсей забеспокоилась и перешептывалась с Рампо, который только поджимал губы. Дазай тяжело вздохнул. Он работал в ВДА только восемь месяцев, но за это время он порядком устал из-за навязчивой и настойчивой заботы Т/ф. Просто приглашения на обед превратились в приглашения на ужин или на ночевку. Осаму каждый раз отказывал, а Т/и каждый раз спрашивал. Это морально истощало. К огромному счастью Дазая, Куникида заметил, в каком состоянии находится его уже теперь напарник, и серьезно взялся за это дело. О поймал Т/ф вечером перед закрытием и провел долгую беседу с ним на этот счет. Т/и удивленно смотрел на коллегу. — С чего ты это решил? — спросил он после огромного монолога. — Думаю, если бы Дазаю было неприятно, он бы мне сказал, — в его глазах появился оттенок темноты, который напряг Доппо. — В любом случае, это наши с ним дела. Пожалуйста, не суй свой нос туда, куда не надо. Куникида ошарашенно смотрел, как его коллега и друг уходит из здания, пока в голове все еще крутились только что произнесенные слова. На следующий день Куникида рассказал оо всем произошедшем Дазаю, который с каждым словом становился все мрачнее и мрачнее. Куникида не знал о прошлом Дазая, но, если бы знал, определенно тот час сбежал бы, потому что это выражение лица не сулило абсолютно ничего хорошего. Видимо, пришло время действовать более жесткими методами. Дождавшись Т/ф с очередным стаканом кофе, Дазай резко сказал ему, что им нужно отойти поговорить. Т/и немного нахмурился. — Что-то случилось? — он сразу забеспокоился. — Да, — резко и как-то холодно отозвался Дазай. — Это должно прекратиться. Т/и непонимающе моргнул и несильно сжал свой стаканчик с кофе. — Что именно? — сквозь сжатые зубы уточнил он. — Твоя забота, — Дазай на секунду скривил лицо, позволяя своей темноте вырваться наружу. — Твоя навязчивость. Я не просил тебя ни о чем, но ты настолько привык жить в своем идеальном мире, в котором ты можешь всех спасти, залечить раны каждого, что не видишь своих собственных, — жестко произнес он. Каждую секунду рука Т/ф все сильнее и сильнее сжимала бумажный стаканчик. — Ты не спасатель, ты не спасешь каждого в этом мире, — продолжал говорить Осаму, прожигая коллегу глазами, что походили на крепкий виски. — Прекрати жалеть всех вокруг себя. Помоги сначала себе, а потом уже остальным. Горячий кофе неожиданно вылился из стаканчика, который Т/и неожиданно сжал в своем кулаке. Он даже не обратил внимания на то, как жидкость обожгла кожу его руки. — О, да что ты говоришь, — скрипя зубами, ответил Т/ф. — А я не хочу помогать себе! — он неожиданно вскрикнул и резким движением выкинул ненужный стаканчик. Дазай с прищуром посмотрел на Т/и, который тяжело дышал, но старался себя сдерживать. Его лицо покраснело от гнева, пока ладони хаотично сжимались в кулаки. — Тогда не вымещай свою проблему на других, — Дазай поставил точку в этом диалоге и, простояв три секунды, ушел обратно в Агентство. Т/ф провожал его пылающим взглядом. Т/ф действительно прекратил как-либо заботиться о Дазае: никаких кофе и завтраков, никак больше приглашений на ночевку. Но вместе с тем парень стал молчаливым и вечно хмурым. Пришедший недавно в ВДА Кенджи пытался его развеселить, но все было тщетно: от Т/ф Т/и осталось только тело. Куникида Доппо Это началось... сумбурно. Как-то резко и неожиданно как для Куникиды, так и для Т/ф. Они познакомились еще когда Куникида работал учителем математики в школе в Йокогаме. Т/ф работал в той же школе учителем химии на год дольше своего нового коллеги. И как только Куникида пришел к ним, Т/ф испытал огромнейшее чувство восхищения. Куникида Доппо был решительным, спокойным, справедливым и четко следовал своим принципам. Вся его личность заставляла Т/и просто ходить с разинутым ртом и звездочками в глазах. В отличие от Куникиды, Т/ф Т/и был мягким, тихим, немного зажатым и часто позволял своим эмоциям застилась ясность разума. Не смотря на противоположность характером, Т/ф старался стать для Куникиды не просто коллегой, но другом. Куникида многим учителям не нравился из-за своих взглядов на многие вещи, так что он с охотой принял предложение Т/ф о помощи в привыкании к новому месту работы. Радости Т/и не было предела. На переменах и после уроков он показывал Доппо школу: все важные кабинеты, столовую, раздевалки, библиотеку и так далее. Куникида внимательно его слушал, иногда делая пометки в своем блокноте. И, на первый взгляд, Куникиде все даже понравилось: школа была приличная, в хорошем районе, и зарплата была более-менее хорошая. Но отвлекала его от всех положительных сторон манера речи Т/ф: он был тихим, так что приходилось сильно напрягаться, чтобы его услышать; очень часто Т/и говорил слова слишком быстро или непонятно. И он очень, очень много жестикулировал. Куникида не особо такое любил. Конечности, мельтешащие перед его глазами, отвлекали. — Пожалуйста, не маши руками, — в конце концов попросил Доппо сдержанно, когда с начала его экскурсии прошло пятнадцать минут. Т/и непонимающе моргнул, а после несколько неловко опустил руки и убрал их за спину. Небольшая волна стыда накрыла его. Оставшиеся десять минут прошли в более ровной обстановке — другое слово не подходило для описания. И так, учительская работы Куникиды Доппо официально началась. Он даже не удивился, когда Т/и сообщил ему, что их кабинеты находятся через один друг от друга. Доппо предполагал, что именно так все и окажется. На переменах Т/ф частенько заглядывал у нему и с интересом спрашивал, как прошел урок. Невооруженным взглядом было видно, как сильно его радовало, когда Куникида хорошо отзывался о прошедших сорока минутах. Доппо и сам время от времени заглядывал в кабинет химии и оценивающе окидывал его взглядом. Здесь на стенах висело множество плакатов с таблицами и изображениями некоторых веществ. На столе стояло несколько приборов для экспериментов: горелка, штатив с колбами, халат и перчатки — все в секундной доступности. Т/ф очень любил свою работу и почти никогда не жаловался или ругался на учеников. Те, в свою очередь, так же любили доброго учителя, который всегда был рад помочь. Куникида не понимал, как можно воспитывать учеников методом "кнут и пряник", где был только пряник. Он считал, что что-то хорошее сперва нужно заслужить, поэтому своих учеников нещадно гонял. Просто так получить у него хорошую оценку никто не мог — ученики были готовы умереть или подраться за нее. Т/и, в свою очередь, считал методы друга немного суровыми, но держал свое мнение при себе: боялся разочаровать или огорчить Куникиду. А вот тот совсем не стеснялся высказывать свое несогласие. У них довольно часто были мелкие ссоры по этому поводу, которые заканчивались тем, что в глазах Т/ф стояли слезы, и он дрожащим голосом просил закончить этот разговор. Тем не менее, уже на следующий день после ссоры Т/и всегда был с яркой мягкой улыбкой на лице, и ни капли горечи не было в его глазах. Он словно забывал вчерашний день. Куникиду это лишь самую малость настораживало, но он не особо беспокоился по этому поводу. Их дружба развивалась плавными движениями. Они не торопились сломя голову перескакивать на новый уровень доверия. Тем не менее, мнение Куникиды очень много значило для Т/ф. Каждое замечание он впитывал в себя, как губка, и старался исправиться. Особенно это стало заметно после дня учителя в школе. Для учителей не было очень строго дресс-кода — лишь выбирать одежду в пределах нормы. Куникиды пришел в своем обычном брючном костюме приглушенного желтого цвета. Т/ф же решил одеться чуть менее строго: мягкий пушистый свитер мятного цвета и светлые брюки — так он больше походил на старшеклассника, который случайно попал в среднюю школу. Т/и как обычно зашел навестить друга на перемене. В его руках была коробка конфет от одного из учеников. Т/и хотел предложить Доппо на обеде попить чая с ними. Но не успел он и слова произнести, как Куникида окинул его проницательно-оценивающим взглядом. Его лицо немного исказилось в гримасе неудовлетворения. — Что-то случилось? — Т/ф не особо любил такой взгляд. — Ты одет неподобающе, — прямо в лоб ответил Куникида. — Ты похож на ученика, а не на учителя. Т/ф непонимающе моргнул. — Но дресс-код не запрещает так одеваться... — тихо возразил он, но его хорошее настроение улетучилось. — Мы должны подавать ученикам должный пример для подражания, — перебил его Доппо. — Иначе они совсем расслабятся и не будут соблюдать устав школы, — он поправил свои очки. Т/и стоял, опустив глаза в пол, точно ребенок, которого ругали родители. Его пальцы невольно сжимали упаковку конфет. Куникида же, почувствовав, будто он был выше Т/ф по должности, продолжил отчитывать его. Вся ситуация выглядела сюрреалистичной. Но Т/ф молчал, глотая каждое замечание и не смел оторвать глаза от пола под своими ногами. Чувство разочарования в самом себе начало поглощать его, через каждые две мысли пролетали слова "Как же я облажался", "Я слишком ребячески себя веду" и так далее. Куникида закончил свою тираду только ближе к концу перемены. Его холодные строгие глаза прожигали Т/ф. Тот поспешил резко кивнуть и пошептать себе под нос "прости", после чего поскорее ушел из кабинета. Он направился прямо к мужскому туалету. Холодная вода немного успокоила его, но руки все еще мелко подрагивали. Глубокие вдохи и выдохи тоже помогали не ахти. — Ты сам виноват... — еле слышно проговаривал парень. — Знаешь же правила... На урок он в итоге опоздал на три минуты, но зато его лицо больше не было красным от слез, хотя глаза все же выдавали его душевное состояние. Т/и очень внимательно принял все замечания Доппо и решил, что ему действительно нужно немного изменить себя: стать более сдержанным, более строгим. И он принялся работать над этим. Процесс шел очень, очень медленно. Перестроить себя, считай, с самого корня было не так легко, как думал Т/ф. А с учетом того, что каждодневные замечания Куникиды никуда не исчезли, приходилось еще труднее. Куникида, в свою очередь, лишь ближе к концу декабря заметил изменения в характере своего друга, чему слегка удивился. Т/ф стал меньше улыбаться и больше хмуриться, что так не шло его светлому лицу; он легко раздражался, чего раньше совсем не было — даже ученики заметили такую резкую смену в учителе и неслабо забеспокоились. Куникида немного забеспокоился, когда на свой день рождения Т/ф вместо радостных возгласов и объятий лишь кивнул и с ровным выражением лица принял поздравления и редкие подарки. Вот тогда ситуация приобрела более серьезный характер. Доппо немало удивился тому, как поменялся его друг на все сто восемьдесят градусов к началу весны. Т/и стал тихим и закрытым, будто потерял весь свой буйный интерес к жизни. От него так и несло пессимизмом. И Куникида, хоть убейте, не понимал причину всего этого. Он пытался спрашивать у Т/и, что могло случиться, может, в его жизни произошла трагедия? Но Т/ф лишь смерял его равнодушным взглядом и молчал. Хотя в его душе и сердце что-то кричало и требовало свободы, и порой юноше тоже хотелось просто кричать и плакать. Он уже сам себя не узнавал, в зеркале вместо себя видел жалкого и тусклого человека. Но кульминацией всего это стало заявление об увольнении. Т/и не выдерживал. Просто не выдерживал. Ему становилось морально сложно с каждым днем. Особенно от Куникиды, который сам стал приходить к нему на каждой перемене и все время спрашивал, что случилось. Т/ф хотел ему в лицо сказать, что это полностью вина Доппо — его вечные замечания и неисполнимые идеалы, но Т/ф все еще считал его своим другом. Какое-то теплое и светлое чувство к Доппо все еще оставалось в теле Т/и, и это чувство не позволяло ему все рассказать. Поэтому в свой последний день в школе Т/ф лишь стало и устало улыбнулся Куникиде, после чего по щекам скатилось две одинокие капельки слез. Куникида провожал своего... друга растерянным взглядом и со смешанными чувствами. Он все еще не знал причину, которая так изменила Т/ф Т/и. Достоевский Федор Они познакомились в церкви, на воскресной службе. Просто случайно задели друг друга при движении к иконе. И оба сразу увидели грехи друг друга, увидели темные стороны. Но вместо отторжения друг к другу, как если приложить магниты рядом, они наоборот стали притягиваться, словно металл к магниту. Т/ф Т/и был довольно известен в кругах криминала как самый надежный продавец нелегального оружия и наркотиков. Его паутина связи распространялась не только на Йокогаму, не только на Японию — на весь восток Евразии. Никто не знал, кто такой Т/ф Т/и как человек, не знали, откуда он родом и есть ли у него семья. И во многих аспектах он был до ужаса похож на Демона Достоевского. Порой это пугало. Но их двоих лишь веселило и интересовало. Но единственное отличие — Т/ф был обычным человеком. После той воскресной службы они вновь пересеклись — все у той же церквушки на окраине Йокогамы в богом забытой деревне. Так получилось, что они оба прогуливались по небольшому прилегающему саду с цветущими яблонями и вишневыми деревьями. Т/и что-то напевал себе тихо под нос, пока не заметил знакомую шапку-ушанку. — Либо это судьба, либо воля божья, — усмехнулся он, когда Федор подошел достаточно близко, чтобы расслышать слова. Тот задумчиво посмотрел на небо. — Судьбы не существует, — негромко ответил он, — каждому из нас уже предначертан свой путь, — он внимательно осмотрел незнакомца. — Федор Достоевский. — Т/ф Т/и, — хмыкнул новый знакомый. Они, сами того не замечая, разговорились, медленно идя по проложенной дорожке по саду. Их темы плавно перетекали одна в другую. Оказалось, что у них довольно схожий вкус в литературе и фильмах. За два часа прогулки они довольно много узнали друг о друге. В конце, когда они дошли до другого края сада, они вместо слов прощания лишь кивнули, после чего каждый разошелся своей дорогой. Федор даже не удивился, когда в следующее воскресенье он вновь увидел Т/и. Тот тихо разговаривал со священнослужителем, но отвлекся, стоило заметить боковым зрением шапку. Т/и поспешно что-то сказал священнику и повернулся к Федору. — Начинает казаться, что это и вправду не случайность, — усмехнулся он. — Один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — закономерность, — так же вместо приветствия ответил Федор. — Это уже третий раз, — он хмыкнул. — Раз уж закономерность, — Т/и закатил глаза. — то почему бы не сходить после службы, например, в кафе? Я угощаю, — он подмигнул. Федор с улыбкой покачал головой. — Думаю, уж час свободного времени я найду. Т/и победоносно улыбнулся и жестом пригласил Достоевского в церковь. К приятному удивлению Федора, в кафе они просидели далеко не час. Он не понимал, почему его так притягивает к этому Т/ф. Его характер был немного странный, но казалось, он делал все искренне. Т/и был вежливым и деликатным, умел легко заводить диалог с кем угодно. Но все равно Федор явственно ощущал темноту, которая хранилась в теле Т/ф. И Федора пугало, как его манила эта темнота. Буквально сладким голосом на ушко нашептывала: "Иди ко мне" или "Я прямо тут... Возьми уже". А когда Т/и ловил Федора за разглядыванием себя, то ухмылялся. У него была практически идентичная ситуация. Они были настолько похожи, что это начинало пугать... Оба действуют в благих намерениях, но путь к цели полностью залит кровью. Если Федор ненавидит эсперов, то Т/и — богатеньких лицемеров, которые думают только о себе. И как-то так совпало, что их объекты ненависти во многом являются одними и теми же людьми. Общение Т/и и Федора медленно, но верно развивалось. Хоть они в основном и виделись только по воскресеньям, но это им никак не мешало. Уже через три месяца они могли спокойно выбраться куда-то погулять среди ночи, когда Федору снова не спалось, или когда на Т/и находило резкое желание просто встретиться. И оба не возражали, когда один неожиданно звонил другому в любое время суток. Уже через пол года они приходили друг к другу в квартиры. Они даже немного помогали друг другу с их видами деятельности: Т/ф давал Демону данные на многих политиков-эсперов, Достоевский же доставал "Пауку", как некоторые звали Т/и, новые виды наркотиков через подпольные организации, которые подчинялись Крысам. Такая взаимовыгодная помощь была каждой стороне по душе. Хотя даже в такой сделке рано или поздно кто-то начнет требовать "оплату". В случае Паука и Демона первым стал Федор. Когда пошел седьмой месяц их общения он неожиданно вместо привычного кивка на очередную папку с данными неожиданно схватил Т/ф за руку и резким движением притянул к себе. Пару недель назад Т/и раздобыл для Федора перчатки, не позволяющие его способности бесконтрольно проявляться. Так что сейчас Федор не боялся касаться Т/и, который удивленно вздернул брови, но не особо сопротивлялся. Лишь заглянул в рубиновые глаза, которые просто завораживали. Т/ф молча достал одной рукой из-за спины свой любимый нож, без которого спать не ложился, и приставил лезвие к открытому горлу Федора. Тот чуть прищурил глаза и немного наклонился вперед, тем самым сокращая расстояние между ножом и своей кожей. В воздухе витало напряженное ожидание. Удивительно, как их темные стороны смогли прождать больше полугода прежде, чем вырваться наружу. — Адреналина захотелось? — Т/и криво усмехнулся. — На самом деле у меня такой потребности нет, — лениво отозвался Достоевский. — Но мне показалось, что наша взаимовыгодная помощь слишком... — Слащавая? — Я бы сказал, что подозрительно спокойная. — Оу... — наигранно грустно протянул Т/и и чуть надавил на нож. — Не хотел тебя разочаровывать. Впредь буду знать, что перед тем, как вручить тебе очередную папку, нужно сначала попытаться тебя убить, — его глаза сверкнули недобрым огоньком. — Или тебе нужно что-то... — Т/и неожиданно вырвался из рук Федора и резко развернул его, прижимая к себе спиной. Нож все так был в опасной близости от горла. — Поострее? — Я не привередлив, — снисходительно ответил Федор, немного повернув голову, чтобы их взгляды встретились. И именно с этого дня начался... Адом это назвать сложно. Скорее больше подойдут термины "садизм" и "мазохизм". Такие аспекты во взаимоотношениях Федора и Т/и проскальзывали и раньше, но как-то неуверенно, словно на пробу. Но сейчас начинаются самые ягодки. Не просто взаимопомощь — погоня за нужным материалом. Настоящая охота на партнера, который намеренно водит за нос. Можно сказать, игра, в которой главным сподвижником является азарт. И способы получения желаемого у каждого были свои. В следующую их встречу для обмена информацией Т/и, как и обещал, начал играть по заданным Достоевским правилам. Вместо папки на столе лежала записка — простая белая бумажка. "Ищи там, где все началось." — коротко гласила она. Федор закатил глаза, но ответ понял сразу же. Он отправился в церковь, где он познакомился с Т/и. Внутри здания было тихо — ночью тут совсем никого не было. Лишь один прямой луч света над главной иконой развеивал темноту. Достоевский огляделся по сторонам, слегка удивленный обнаружением... ничего. Кроме, собственно, нужной ему папки — та лежала возле алтаря. Федор сделал только три шага, и мимо него, в паре миллиметров от лица, пролетел дротик, который в итоге попал в деревянную балку входной двери. Федор удивленно обернулся. — Не думал, что ты воспримешь это так буквально, — усмехнулся он, поправляя шапку. Откуда-то раздался смех. — О, это только разминка. Не расслабляйся, — ответил Т/ф, так и не показавшись на глаза. Федор закатил глаза, но сделал еще один шаг. Еще один дротик пронесся на уровне плеч и едва задел край одежды. — Только дротики? — скучающим тоном спросил Федор. — Ты предпочитаешь ножи? — риторически спросил Т/и и метнул нож. Тот сбил излюбленную шапку-ушанку. — Лучше не медли, иначе папка так и будет лежать на алтаре. Достоевский выгнул брови и огляделся, но вокруг не было чего-либо, чем можно было бы прикрыться от ножей или дротиков. Следующий снаряд прилетел неожиданно рядом с ребрами. Рука Федора тут же метнулась к этому месту. Одежда уже начала пропитываться кровью от мелкой и не очень глубокой раны. Достоевский удивился. — Долго будешь стоять? — Т/и держал на кончике пальца нож, балансируя им. — Или уже сдаешься? — Теперь уж точно нет, — Достоевский скривился и зашагал дальше. Чем ближе он подходил, тем опаснее пролетали мимо него холодное орудия. Каждый раз они задевали новые участки кожи. Раны были небольшие, неглубокие, но из-за их расположения по всему телу движения были скованными, нервными. Федор тяжело дышал, пока пропитанная кровью одежда тянула его к полу. Т/и смотрел на него смеющимися внимательными глазами, не пропуская из виду ни одной ранки, ни одной капли крови. Секундные выражения боли на лице Демона доставляли ему неимоверные наслаждения. Спустя долгие семнадцать минут Федор-таки дошел до алтаря и устало облокотился на него. Второй рукой он раскрыл папку... и она оказалась пуста. Федор ошарашенно моргнул прежде, чем его лицо исказилось гримасой злости. Т/и громко рассмеялся из-за такого разъяренного взгляда, направленного на него. — Ох, не переживай, — он достал из-за спины папку и повертел ею. — Свое слово я держу всегда, — он подошел к алтарю и протянул приз. Рубиновые глаза Демона буквально прожигали его. Федор резко выхватил папку, а после неожиданно схватил Т/и за подбородок и наклонил к себе. Так они молча простояли буквально пару секунд — в конечном итоге Достоевский отпустил парня и, не говоря ни слова, удалился из церкви, все еще обливаясь кровью. Т/ф провожал его горящими азартом глазами и уже с нетерпением ждал их следующей встречи. Ухмылка заставляла губы болезненно гудеть. Не прошло и недели, как Демон напомнил о себе. Зайдя к себе в квартиру, Т/и обнаружил конверт с восковой печатью. Усмехнувшись, он сломал печать и открыл письмо. "Он со мною день и ночь, Где бы я ни был – спешит мне помочь! Лучшего в мире не знаю врача я, Только вот часто его огорчаю…" Громкий смех Т/ф заполнил полу-пустую квартиру. Откашлявшись, парень еще раз перечитал письмо-загадку и выгнул бровь. Его иногда поражала креативность Федора и то, как работал его разум, вот и сейчас это не стало исключением. Ответом, конечно, являлся ангел, но к чему это? Или это было завуалированное послание? Ангел — это сам Т/и? Парень на это неверяще усмехнулся. Но тем не менее он пошел в их излюбленную церковь. Мысль о том, что они так осквернили священное место, заставляла Т/и в бурлящем возбуждении почти безумно желать вернуться туда как можно скорее. Грех — он совершил самый страшный грех, но от этого он не чувствовал себя дурно. Даже наоборот. В церкви было темно и тихо — на улице была ночь. Т/и огляделся. Вроде, все было как всегда, лишь маленькая статуэтка ангела в этот раз стояла на алтаре. Т/ф, подойдя ближе, осмотрел ее с любопытством. — Долго будешь прятаться? — со смешком спросил он. — Мы напьемся до пьяна полусладкого... — сладко прошептал голос Федора. — Вина, — закончил Т/и и обернулся к другу. В руках того было два бокала на тонких ножках. Внутри было налито глубокого алого цвета вино. — Хочешь напоить меня? Федор улыбнулся, прищурив глаза. — Я не могу выпить с другом? — напущенно обиженно спросил он и отдал один бокал Т/и. Тот вдохнул тонкий аромат и вздохнул. — Так мне не доверяешь? — Достоевский приложил край стакана к губам. Т/ф лишь закатил глаза и залпом выпил вино. — Тем более, что за преступлением всегда следует наказание. — М? — Т/ф выгнул бровь. Не прошло и минуты, как мир перед его глазами неожиданно пошатнулся. Т/и схватился рукой за голову, выронив пустой стакан. Громкий звук удара стекла о пол раздался по пустой церкви. Миллион осколков разлетелись по полу, на который упал Т/и. Ему неожиданно стало трудно дышать — легкие будто что-то сжимало. Зрачки до ужаса сузились, так что парень даже видеть не мог нормально. Мир то темнел, то снова прояснялся. Федор удовлетворенно хмыкнул и вылил свое вино перед Т/и, который крупно вздрогнул и немного отполз назад. — Псилобицин, — довольно произнес Достоевский. — Признаюсь, достать его было не так уж и легко, но уверяю тебя, это того стоило. Пот начинал крупными каплями скатывать по телу и лицу Т/и, пока воздух медленно выходил из легких. Т/и казалось, что его резко зажали в тисках и начинали сжимать, пока все кости не сломаются. Федор присел перед ним и заглянул в до ужаса бледное лицо. Глаза Т/и нервно бегали Федору, но не видели его. Вместо человека там сидел самый настоящий дьявол с красными глазами, с рогами и огромными крыльями за спиной. Горло сжалось до такой степени, что ни один звук не мог вырваться наружу. Федор, удовлетворенный проделанной работой, легонько ударил Т/и по щеке, а после поднялся и преспокойно покинул церковь. Проснулся утром Т/и, ничего не помня. Внутри него помимо пустоты была и бесконечная радость. Растрепанный, бледный, с кругами под глазами Т/ф с ухмылкой вышел из церкви, к которой уже начинали подходить люди. Они странно на него озирались. Настал ход Т/и. Следующая пытка, которую он выбрал, — усыпить Демона было сложно, но, тем не менее, возможно. И сейчас Федор, сидящий на полу и подвешенные за руки, начал медленно приходить в сознание. Сильное успокоительное продействовало три часа, которые Т/и терпеливо прождал. Достоевский сонно моргнул и лениво осмотрелся. Он пока не заметил острой боли в плечах, что были вывернуты назад. Т/и с наслаждением смотрел за потерянным состоянием друга, сидя на стуле напротив. В руках был излюбленный и уже давно знакомый нож. Через пару минут Федор, наконец, пришел в более-менее нормальное состояние. Он неприятно поморщился, ощутив реакцию тела на такое странное положение. Темно-фиолетовые волосы мешали нормально видеть, поэтому Демон потряс головой, стараясь их убрать. — Доброе утро, спящая красавица, — мило произнес Т/и. — Как спалось? — Если бы не такое положение, то довольно хорошо, — сипло произнес Федор и прокашлялся. — Я уже понял, как сильно тебе нравятся физические пытки, — он кивнул назад, в сторону цепей. Т/ф усмехнулся. — Есть такой грешок, — согласился он. — Но кто не без греха? — он громко рассмеялся. — Как тебе наша игра? Лично мне нравится. — Занимательно, — признался Достоевский. — И довольно разнообразно. Много у тебя еще идей? — Достаточно, — загадочно ответил Т/и и поднялся. — Ты даже не представляешь, как сильно я хочу воплотить каждую... — он медленно подошел к Федору, пока его глаза горели странным ненормальным пожаром. Федор вздернул бровь. — О, уверен, у тебя тоже есть такие желания. — Насколько я знаю, обычные друзья ведут себя совершенно не так, — хмыкнул Федор. — Но мы же не обычные друзья, — Т/ф присел перед ним. — Верно? — лезвие ножа, едва касаясь кожи, прошлось вдоль шеи, спускаясь к плечам. — Не знаю, честно, что ответить, — Федор неприятно отметил про себя, что уже не чувствует рук. Ужасное чувство.— Я впервые имею опыт в такой... дружбе. Т/и хмыкнул, его губы расплылись в усмешке. — Но тебе нравится? — Хм... — протянул Демон. — В целом, ответ будет положительный. В глазах Т/и что-то сверкнуло. — Тогда не будем тянуть... На утро Федор обнаружил себя на полу, в крови и в кусках рваной одежды. На теле была куча мелких ран, не считая одной длинной поперек спины. Руки все еще тянуло и горбиться было больно. Демон устало ухмыльнулся. Настал его ход... Эдогава Рампо Рампо познакомился с Т/и в одной из кофеин. Рампо с Директором просто прогуливались по набережной и решили зайти перекусить. Оказалось, Т/ф работал там администратором и официантом. Хоть парень и делал все очень быстро, Эдогава успел хорошенько его рассмотреть. Его немного взволнованный и растрепанный вид не мог скрыть ярких, полных жизни глаз и приятной улыбки, которая встречала всех посетителей. Т/ф быстро принял заказ у Детективов и поспешно удалился к кассе. Рампо из-под опущенных век следил за передвижением парня, пока Фукудзава разговаривал по телефону с Куникидой. — Ваш заказ! — громко произнес Т/и, поставив на столик поднос с кучей всего, а после снова удалился. — Сегодня много народу, — заметил Фукудзава и взял свой стакан с чаем. — Определенно, — согласился Рампо. Несмотря на огромное количество людей, все были довольны. В частности, благодаря персоналу. Рампо даже уговорил Директора оставить хорошие чаевые, а после с довольной улыбкой отдал Т/ф расчетницу. Тот удивленно выгнул брови, но благодарно улыбнулся и тут же быстро удалился. В следующий раз в это кафе Рампо пришел уже с Ацуши — Эдогава один ни за что бы не отправился в такое далекое путешествие. В этот день было не так много народу, так что администратор более спокойно всех приветствовал. Рампо мог более невнимательно осмотреть паренька, что был одет в черно-белом дресс-коде. На вид был чуть младше Рампо, вежливый, опрятно одетый и хорошо выполняющий свою работу. Еще в свой первый визит Эдогава понял про него все, что нужно. Т/ф Т/и. Двадцать три года. Учится на кондитера. Имеет более-менее стабильный заработок, но все равно иногда выходит на подработки. Веселый и открытый человек. Чем-то он был похож на Ацуши и Кенджи. Рампо по-кошачьи ухмыльнулся, когда Т/и подошел к ним. — Добрый день! — широко улыбаясь, поприветствовал он. — Что будете заказывать? — Вы сами разработали меню, — не как вопрос, но как утверждение ответил Рампо, даже не глядя в меню. Т/и моргнул. — О, ну, я помогал, но... Эм, как вы узнали? — растерянно спросил парень. Он явно такого не ожидал. — Рампо-сан знает все, — хмыкнул Ацуши. Эдогава гордо выпятил грудь. — Пх, знать все на свете не возможно, — добродушно ответил Т/и. — Так что будете брать? — Ваши маффины, — Рампо сделал акцент на первом слове. Т/ф не обратил на это внимания и обратился к Ацуши. Рампо немного опустил уголки губ. Администратор ушел, а после заказ принес уже другой официант. Ацуши сразу заметил, как настроение его коллеги изменилось. Что немного... удивило. Но Ацуши не решился спрашивать, в чем было дело. Во время их перекуса Рампо кидал мрачноватые взгляды на администратора. Всю следующую неделю Рампо приходил в это кафе с каждым из коллег. И каждый раз он пытался тонко намекнуть Т/ф про свою заинтересованность, а тот этого просто не замечал этого. Йосано даже посмеялась над попытками друга и посоветовала для начала вообще познакомиться. Рампо, конечно, побурчал, но согласился, что это хорошее решении. Йосано в тот раз оставила друга в кафе, пожелав удачи, и уехала в Агентство. Эдогава терпеливо дождался окончания смены администратора. Был не очень глубокий вечер, но небо уже было в разных оттенках желтого и оранжевого. Т/ф закрывал дверь в кафе, когда подле него появился Рампо. Т/и вздрогнул от неожиданности и удивленно посмотрел на уже постоянного клиента. — Я могу чем-то помочь? — предложил парень, убирая ключ от заведения в карман. Рампо улыбнулся. — Да! — твердо заявил он. — Я потерялся — не могу найти здание, где находится мое Агентство. Фактически, Рампо не врал — он действительно не знал, в какую сторону ему идти. Так что это был отличный предлог. Т/и моргнул. — Я могу показать вам, эээ, полицейский участок? — неуверенно предложил он. Рампо надулся. — Я не хочу идти к полицейским, — он скрестил руки на груди, точно ребенок. — Тем более, что у тебя нет планов на вечер. — Откуда вы... — Т/и заметно напрягся. — Я — Величайший в мире детектив! Я знаю все. Можешь спросить о чем угодно! — Раз вы величайший детектив, то в чем проблема вычислить нужный маршрут? — логично спросил Т/и. Рампо возмущенно вскинул руки. — Не могу! — Ну, тогда вы не величайший детектив, — парень тихо рассмеялся, чем вызвал еще большее негодование со стороны Рампо. Точно, ребенок в теле взрослого. — Допустим, хорошо. Я вас провожу. Но откуда мне знать, что вы не маньяк? В Йокогаме не редкостью являются убийства. — Да ладно, — скептично ответил Рампо. — Мое имя — Эдогава Рампо! Благодаря мне у полиции нет работы. Я могу даже позвонить одному из них! Он подтвердит мои слова. — Да не стоит, — хмыкнул Т/и. — Так где вы работаете? Рампо приоткрыл глаза и показал визитку ВДА. Т/ф приоткрыл рот в удивлении, и такая реакция несомненно потешила самолюбие Рампо. — Что ж, Эдогава-сан, так уж и быть, я вас провожу, — все-таки согласился Т/и. — Я знаю это кафе, — он имел ввиду кафе под Агентством. — Идемте? — Юху! — Рампо радостно вскинул руки. — Почему вы попросили именно меня? Почему не своих коллег? — Т/ф засунул руки в карманы своей кофты. — Потому что, — просто ответил Рампо, но такого ответа явно было недостаточно. — Ты просто приглянулся мне, вот и все. — Вы в курсе, что нельзя пользоваться людьми, которые вам "приглянулись"? — Т/и скептично выгнул брови. — Люди — это вам не игрушки. Рампо закатил глаза. — Только не читай мне лекций, — кисло произнес он, — мне их уже хватает. Т/и рассмеялся — звонко и громко, отвернув лицо в другую сторону. Эдогава топнул ногой. — Не смейся надо мной!!! — Ну что вы, Эдогава-сан... — немного задыхаясь, постарался ответить Т/и. Вот так под шум смеха и шуток простой администратор кафе довел Величайшего детектива в мире до места его работы. Рампо пытался доказать, что на самом деле он не такой уж и беспомощный, но Т/и лишь понимающе кивал и пытался не дать улыбке расползтись по лицу. — Наверх, надеюсь, подниметесь? — уточнил он на всякий случай. Рампо, подстегнутый этим замечанием, несильно пихнул парня в плечо, тем самым незаметно подкинув визитку со своим номером телефона. Т/ф все-таки подождал, когда Эдогава зайдет в здание, и только после этого ушел в нужную ему сторону, качая головой. Такого знакомства он точно не ожидал. На следующий день ситуация была точно такая же. Т/и было несколько... неловко отводить двадцатишестилетнего парня до его работы, но благодаря веселому характеру Рампо эта неловкость обычно быстро исчезала. Эдогава ради такого даже выучил маршрут от Агентства кафе, где работал Т/ф. Акико была в приятном шоке, что даже не поверила другу сначала. Такой своеобразный ритуал продолжался практически месяц. Т/и и не заметил, как стал ожидать прихода Рампо в его смену, так что неудивительно, что к концу первого месяца их знакомства они уже были довольно хорошими друзьями. Со второго месяца Рампо стал отпрашивать Т/и с работы на час или два пораньше у хозяина кафе. Хорошие связи в лице ВДА и полиции сыграли свою роль, и хозяин пошел на уступки. Т/и говорил Рампо, что это необязательно, но детектив даже не стал слушать. Ему хотелось, чтобы Т/ф больше уделял ему внимание. Рампо нравились прогулки с Т/и, нравилось просто говорить и шутить с ним ни о чем. А Т/и не мог не поддаться на природное обаяние Эдогавы, потому позволил ему буквально забирать себя с работы минута в минуту. Это было в какой-то степени мило и даже... неловко — не то слово, но подходящего Т/и еще не нашел. В любом случае, пока что он наслаждался такими вот легкими вечерами на протяжении еще пары месяцев. У него появились друзья из детективов, а те с удовольствием звали его на чай. Но по мимо этой жизни у Т/и была и другая — это родственники, его другие близкие друзья, хобби, учеба. Он не мог все время находиться рядом с Рампо и ВДА, хотя, кажется, Эдогава уже был готов забрать его к себе в комнату в общежитие Агентства. И бывали дни, когда Т/ф не мог физически разорваться на две половинки, и ему приходилось выбирать между двумя близкими людьми. Чаще предпочтение он отдавал Рампо, но и про старых друзей не забывал. Это вызывало у Эдогаве целый ураган эмоций, которые он не мог контролировать и даже не понимал, почему. В нем просто бурлила эта скрытая ненависть к друзьям Т/и, что знали юношу намного дольше. На четвертый месяц их дружбы (она длилась уже пять месяцев) Рампо терпеливо проглатывал слова Т/и о том, что сегодня он хочет провести время со своими друзьями из учебного заведения — он давно с ними не гулял. Если взять все дни в месяце как сто процентов, то восемьдесят из них Т/и проводил с Рампо, а оставшиеся двадцать — с другими людьми. Эдогаву это немного не устраивало. Ему хотелось все сто процентов, хотелось всего внимания Т/ф. Ближе к четвертому месяцу Рампо уже начал говорить Т/и о том, что хочет проводить с ним больше времени. — Но мы и так проводим практически все время в месте, — удивился Т/и. — Я не могу быть с тобой двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. У меня есть дела, в конце концов — учеба, родители. Я не могу это все бросить, — юноша выгнул брови, надеясь, что смысл его слов дошел до Рампо. А тот хмурился и поджимал губы, сдерживая нарастающее раздражение. — Так уж и быть, — сквозь сжатые зубы ответил он. И он правда позволил Т/и уйти, позволил выбрать других, пока сам был в тени тех, кого выбрали. Как ненужная вещица. И он проглотил это. Только позволил он этому длиться недолго. А после он уже не стал мириться. В начале шестого месяца Рампо все-таки решил высказаться. Это была долгая тирада из монолога, в ходе которого Эдогава не давал Т/и и слова сказать. А тот сидел с опустошенным от шока лицом и просто слушал. Но вся соль заключалась в конце сие монолога. Рампо не составило никакого труда отыскать компромат на друзей и родственников Т/ф, а почитать там было что. Вся информация, сложенная в одну папку, промелькнула перед глазами Т/и, который пытался осознать, что вообще происходит. Он не понимал, в чем его обвиняют. — Одно слово — и эта папка окажется у полиции, — леденящим душу тоном произнес Рампо, выведя Т/ф из мыслей. — Зачем тебе это?! — вскрикнул он и попытался отобрать папку, но эта попытка оказалась тщетной. Рампо спрятал папку у себя за спиной, хищно ухмыляясь. — Но я, конечно, могу и не доносить на них... — напущенно задумчиво протянул он. В глазах Т/и мелькнул маленький огонек надежды. — С условием, естественно. Кулаки Т/и сжались до побеления кожи. Он, ни на секунду не задумываясь, спросил: — Каким?! Рампо постучал по своему подбородку и поднял глаза вверх. — Хм... Что насчет... — он сверкнул зелеными глазами. — Все твое внимание? — он выделил первое слово. — Что, — тупо произнес Т/ф. — Тебе не достаточно того, что я практически в любое свободное время с тобой?! — его голос сорвался на крик. Адреналин бушевал в крови, ударяя в сердце и мозг. — Да, не достаточно, — жестко ответил Эдогава. — Ну так что, ты согласен? Т/и тяжело проглотил тугой ком в горле. Он не понимал, что так резко могло изменить его друга. Сам Т/ф не мог найти в своих действиях чего-то вызывающего или провокационного — он вел себя с Рампо так же, как и с родными, так же, как и с остальными друзьями. Неужели Эдогаве этого действительно было мало? — Черт, — про себя выругался парень. — Будь по твоему! Я согласен. А теперь сожги эту папку. — Ха! — Рампо победно вскинул руки. — Я так и знал, что ты согласишься, — все его тело кричало о самодовольстве. — А папку я сожгу тогда, когда пойму, что ты выполняешь свое условие. Т/и даже возмутиться не успел — Рампо быстро спрятал папку под свою одежду и, схватив его за руку, потащил в сторону лучшего парка развлечений в Йокогаме. Т/и до боли поджимал губы, позволяя вести себя. Весь день они провели в этом чертовом парке. Куда бы Рампо не хотел пойти, Т/ф платил за все из своего кошелька, молча перенося страдания. Если юноша хотя бы на пять минут отвлекался от Рампо или парка, то Эдогава начинал хмуриться и сжимать зубы, что было своеобразным сигналом. Т/и быстро приходил в себя — ему не стоило дважды напоминать о судьбоносной папке. С работой тоже начались проблемы. Рампо все чаще приходил к хозяину кафе и настоятельно требовал пораньше отпустить Т/и. Хозяин начинал возмущаться — его лучшего работника просто так забирают с рабочего места, что за ерунда. А Т/ф не вмешивался и молча смотрел на спор босса с детективом. Его тусклые глаза с синяками под глазами от бессонных ночей просто смиряли спорящих взглядом, а после упирались в пол. Коллеги Т/и тоже немного забеспокоились и принялись расспрашивать у него о том, что случилось, но их попытки были тщетны. Через пару часов хозяин кафе сообщил Т/ф об его увольнении с преогромнейшим сожалением. Т/и лишь понурил голову и кивнул, а после быстро собрал свои вещи, забрал документы и покинул заведение. Его провожали сочувствующими взглядами. Эдогава, шедший подле, до боли в лице улыбался. Внутри него бурлило что-то, желающее чего-то большего. Благо, Рампо пока не вмешивался учебу Т/и, и тот надеялся, что не станет. Но детектив настоял на совместном месте жительства. Т/и снимал небольшую квартиру возле своего ВУЗа, а Рампо жил в общежитии ВДА, которое было существенно меньше нормальной квартиры. Поэтому он по-хозяйски завалился в квартиру со своими вещами. Т/ф было уже все равно — если это требуется для защиты близких, то он готов на этот шаг. Теперь Т/и каждое утро сначала доводил Эдогаву до Агентства, а после уезжал на пол дня в учебное заведение. Тем не менее, Рампо не оставлял его в покое даже так. Почти ежеминутные сообщения сильно отвлекали от занятий, что, в свою очередь, вылилось в отставание от программы. Преподаватели чаще делали замечания, когда Т/и внезапно засыпал на занятиях. Парень тупо не мог спать ночью — он боялся сомкнуть глаза, когда в паре метров от него сопел Эдогава. Один раз Т/ф попытался стащить папку с компроматом, но Рампо давно прознал про это и спрятал вещицу в своем столе в Агентстве. А к его столу доступ разрешен лишь Директору, ну а тот не лез туда — настолько доверял Эдогаве. Так прошло еще три месяца. Т/и уже стал походить на ходячего мертвеца — синяки под глазами, которые не могла перекрыть косметика; вечная усталость в теле от недосыпа; рассеянность и забывчивость; осунувшиеся плечи и поникшая голова. Друзья и близкие уже не узнавали их Т/ф — живого, яркого и веселого человека, который будто светился этой самой жизнью. Будто его подменили. Когда же Рампо в очередной раз потребовал большего — спать в одной кровати, — то Т/и не выдержал. Просто не выдержал. Он уже выучил расписание Рампо, да и тот всегда предупреждал юношу, когда его вызывали куда-то поехать на расследование. Поэтому, когда детектив вновь уехал по делам, Т/ф быстро собрал свои вещи, отвез их на квартиру родителей, а после явился в офис Агентства. Т/и не сомневался, что Рампо уже обо все догадался, но останавливаться не собирался. — Добрый день, — его поприветствовал Куникида Доппо, оставшийся за главного в отсутствие Директора. — Чем я могу вам помочь? — Я хочу написать заявление... о шантаже... — сиплым и тихим голосом проговорил Т/ф. Куникида открыл свой блокнот. — На кого? Т/и поднял на него серые глаза, в которых была лишь пустота. — Эдогава Рампо.