Зови меня Сашей

Туман стелился по земле струящейся сквозь пальцы тканью: белесой, невесомой. Александр поежился от источаемого ею могильного холода, невольно передёрнул плечами и поднял воротник пальто. Под ногами протяжно причмокнуло, и Александр едва вырвал из плена болотного бочага высокий, некогда начищенный до блеска сапог. Болото дышало умиротворённо и спокойно, как после плодотворной работы, переходящей в сытный обед. Вдали, сливаясь с горизонтом, чернела искромсанная лента лесного массива. Когда густая, словно мед, ночная тьма сливается с молоком туманной дымки, получается ни с чем несравнимый оттенок: стальной, упоительно прохладный, матовый и абсолютно непроницаемый. Александр с трудом различал узкую тропу, поросшую бородами мха. Двигаться по ней приходилось едва ли не на корточках, то и дело касаясь руками влажной, скользкой растительности. Руки Генриха, тогда, казалось бы века, тысячелетия назад, тоже были мокрыми и скользкими. -Иоганн! - захлебывающийся крик. -Держись, Генрих! Морская вода острой горечью оседала на губах, языке, скрипела кристаллами на зубах, проникала в напряжённые до предела мышцы, но он бы никогда не выпустил его руку. Рижский берег был пропитан солёным привкусом: соленый ветер трепал его светлые волосы, соленые брызги оседали на гладкой, чистой коже, просоленный песок хрустел под весом его поджарого тела... Александр не успел вовремя вынырнуть из воспоминаний, а потому не заметил коварно вильнувшего изгиба тропы, поросшего высоким, бледно-салатовым аиром. Болото возбуждённо загудело, черная жижа хлынула в сапоги, мгновенно пропитала ткань галифе. -А чтоб тебя! - титаническим усилием высвободив правую ногу из разочарованно ухнувшей трясины, Александру пришлось усесться на моховую кочку, старательно выдирая левый сапог из клейкообразной, тягучей массы. Плащ подозрительно быстро стал набрякать, и мужчина почти физически ощутил, как расползается сзади темное мокрое пятно. Туман за его спиной сгустился, превратившись в комковатые обрывки, заклубился в сливкообразных завихрениях, коснулся покрытого бисеринками пота лба. Александр отмахнулся от извивающегося щупальца, поднялся и преодолевая отвращение, сделал пару шагов, приноравливаясь к чвякающему звуку. Ноги моментально замёрзли едва ли не до полной потери чувствительности. "И так сойдёт", - подумалось Александру. "Лишь бы успеть... иначе что пневмония, что смерть - все одно." -Ты? -Я. Пошатываясь, Генрих медленно побрел к машине. Осоловелые серебристые глаза бездумно уставились в одну точку. Александр... Нет, пока ещё Иоганн, захлопнув за другом дверь, уселся за руль. Даже с переднего сиденья был ощутим запах дорогого парфюма Шварцкопфа, смешивающийся с нотами крепкого алкоголя. -Ты хочешь стать трупом, нет?... Срывающийся полушепот ожёг щеку и висок плавленым металлом. Александр, уже Александр, едва не вздрогнул. От самого затылка до кончиков пальцев мелкими иголочками сбежали мурашки. Губы Генриха скользнули по углу нижней челюсти, и от этого прикосновения у Александра желудок примерз к позвоночнику. -Ты мне мешаешь, Генрих! - мужчина поскорее отпихнул Шварцкопфа от себя, неожиданно сильно испугавшись этого нового, электрически пронзительного чувства... -Мне страшно... А ты не боишься остаться в живых? А? Впереди забрезжил свет: неровный, смазанный туманной шалью. Александр заставил напряжённое до состояния пружины тело двигаться ещё медленнее, чем раньше. Хуже всего будет отдать концы в болотном омуте в каких-то метрах от заветной цели. На блуждающий огонь свет был не похож. Обогнув купу ивняка, Александр ощутил, как твердеет под ногами земля. Теперь в его следах во мху не скапливался темный выпот, и сама тропа плавно перетекла в широкую, утоптанную площадку. Посреди нее непропорциональной кучей громоздилось покосившееся от времени строение, больше всего напоминавшее заброшенный сарай. Но не успел Александр глубоко вдохнуть, осознавая положение, как внутри завозились, заворчали, а потом басисто и раскатисто гавкнули. Александра мороз продрал по коже. Отчего он так перетрусил - мужчина и сам не мог понять. Но интуиция встопорщила его волосы на затылке дыбом, заставило тело мгновенно перестроиться в боевую стойку. Александр метнул короткий взгляд на тропинку, змеёй уползавшей от него в пожухлое разнотравье. Отступать по такой тропе, пусть и хорошо изученной, на больших скоростях спиной вперед не получится. Подставлять спину противнику хотелось ещё меньше. Поэтому Александр остался стоять. И дождался... Он клоком тьмы отделился от плотной тени, создаваемой висящим при входе фонарем. -Ты? -Я. Генрих выглядел неважно. Даже в скудном освещении были заметны впалые щеки, синеватые виски и утратившие блеск, сухие, будто выстиранные в хлорке, глаза. -Что ты здесь делаешь? - безжизненным равнодушным голосом поинтересовался Шварцкопф, облокачиваясь о покатые колышки забора. Александр бы не рискнул - некоторые из них мучительно скрипели сами по себе, рискуя сломаться под малейшим давлением. -Я пришел за тобой. -Зачем? -Хватит валять дурака. -Почему? -Потому что это несерьёзно. -Это серьезно, Иоганн. Или лучше... Александр? - Генрих произнес его имя почти по слогам, смакуя и растягивая каждый из них. Внутри Александра тонкая струна натянулась до предела, грозясь оборваться в любое мгновение. -Прекрати вести себя, словно мальчишка! - вспылил мужчина, непроизвольно смахивая со лба каплю холодного пота. -А я мальчишка и есть, - Генрих искривил губы в подобие усмешки. - Избалованный и запутавшийся. -Легко заниматься самобичеванием, отгородившись от всего мира, сидя в этой трясине, - Александр облизнул пересохшие губы. Внутри закипала знакомая ему холодная ярость. Только в этот раз мужчина чувствовал в самой ее глубине ядро, ядро, наливавшееся соком, ядро, чья температура сравнилась бы разве с температурой на поверхности Солнца, ядро, превращавшее диалог в схватку. Личную схватку. -А ты попробуй вернуться и действовать. Переступить через себя... Генрих засопел простуженным носом. -Сколько раз ты улыбнулся мне искренне, а не потому, что так было нужно? - внезапный вопрос окатил Александра ледяной водой. -Что? - растерянно переспросил он. Ядро внутри мужчины заворочалось, обжигая внутренности. -Ты слышал, Иога... Александр. -Если тебе так проще, зови меня Сашей, - Александр и сам не понял, зачем он это сказал. Эта форма имени стала для него настолько сакральной... Каждый год службы, каждый год войны шел за несколько, и все это время он жил двумя жизнями, обе из которых ему не принадлежали. Услышать подобное обращение из уст другого человека наверняка означало бы провал операции и провал его, как агента. В глазах Генриха мелькнула искорка. -Ты не ответил на вопрос...Саша, - получилось тягуче и неумело, но Александру показалось, что над болотом расцвел рассвет. -Ты был единственным, кому мне хотелось доверять, - честно ответил мужчина. Генрих глубоко вздохнул. -Почему мы постоянно должны выбирать,...Саша? Политику, страну? -Такова жизнь, милый мой, - сухо ответил Александр, лихорадочно соображая, как бы ему поскорее вывести Генриха из состояния этой липкой хандры. Зная Шварцкопфа, он, как старательный рудокоп, мог так глубоко зарыться в свою тонко чувствующую натуру, что без врача возвращение не представлялось возможным. -Потому мы должны быть сильнее этого. -Почему ты выбрал их? Ясно, о ком спрашивают. -А почему ты отказался от своих? - в тон ему спросил Александр. Он чувствовал, как взмокла его спина под черным кителем. Генрих вскинул голову, прожигая Александра взглядом, и тот поспешил разбередить Шварцкопфа ещё сильнее. Нельзя, нельзя было поддерживать равнодушную философию Генриха. Необходимо было раскочегарить, разозлить мужчину, пробудить в нем хоть какие-нибудь эмоции. -Жизнь куда сложнее бутылки коньяка, Генрих! Я выбрал то, что посчитал нужным и правильным. Ты поступил также. Генрих фыркнул. -Не ёрничай, - Александр медленно закружил по площадке, с каждым шагом становясь ближе к замершей у забора фигуре. - Оставим эту демагогию, Генрих. Прошу тебя, возвращайся. -Вы мне противны! - Шварцкопф буквально выплюнул эти слова Александру в лицо. - Вы все! Фашисты, коммунисты... А ты... Но тут Александр приблизился к мужчине вплотную и схватил того за грудки. Счёт пошел на секунды. Ядро в Александре набирало обороты и раскалилось почти докрасна, когда дверь в покатый сарайчик распахнулась и в узкий круг света выскочила громадная, черная псина, волоча за собой длинную, бряцкающую цепь. Александр не боялся собак. Он в принципе привык к страху, как ко второй коже, но тут не смог удержаться и сдавленно охнул. На морде собаки застыло дьявольское, ни с чем не сравнимое выражение. Она сама казалась непропорционально гигантской, темнее окружающего мрака. И от нее пахло смертью. -Тише, моя хорошая, тише, - Генрих, не высвобождаясь из рук Александра, спокойно кивнул в сторону животного. -Моя. Подобрал здесь же, на болотах. Вот держу ее тут, навещаю иногда. Александр не сводил глаз с третьего участника диалога. Что-то было не так, что-то было неправильно. Интуиция вопила, стучала в теменные кости током крови, отдавалась в напряжённых мышцах. -И чем ты ее кормишь?... -Я - ничем. Она сама. Людей здесь в округе пропасть. -Генрих...- Александр наконец выпустил из пальцев смятый ворот куртки. -О чем ты? -Думаю, моя собака тут уже навроде легенды, - Шварцкопф небрежно потрепал псину за ухом. -Страшное проклятие здешних мест. Не выходите ночью на болота и все такое прочее. Александр медленно отступал. Он физически чувствовал, как сгущается над болотом воздух, приближаясь по консистенции к студню, который легко пропарывается ножом. Собака неотрывно следила за мужчиной проницательным, тяжёлым взглядом, в свете фонаря отдающего рубиново-красным цветом. Не будь у Александра его многолетней выдержки, он бы примёрз к земле соляным столбом или, не разбирая дороги, ломанулся сквозь болото прямо по жадно зияющим бочагам. -Генрих... - выдохнул он в последний раз, прежде чем адская тварь с утробным ревом бросилась на него, одним рывком выдрав из гнилых досок кольцо, удерживающее цепь. -Генрих! Александр вздрогнул и проснулся. Спальня, книжные полки, в окно просачивается сальный свет затенённой облаками луны. Тикают часы, оповещая мужчину о том, что уже три часа назад на Земле наступило 15 мая 1945 года. Александр опустил ноги с кровати, нашарил тапочки, удивлённо тронул мокрую насквозь подушку. Ни болот, ни собаки, ни равнодушно глядящего на него Генриха. Впрочем, насчёт последнего Александр несколько ошибся. Скрипнула дверь. -Ты чего вопишь? - заспанный и встрепанный, Шварцкопф напоминал разбуженную летучую мышку, и Александр внезапно проникся таким порывом нежности, что едва удержал себя от того, чтобы вскочить с кровати и крепко обнять друга. -Ещё и по-русски. Александр нахмурился. -По-русски? -Звал-то ты меня, но как-то...неправильно что ли. Никогда от тебя такого произношения не слышал. "Вот черт", - Александр уткнулся лбом в ладони. "Я потерял контроль. Я потерял контроль над собой даже не получив ранения, не валяясь в предсмертной агонии. Я утратил над собой контроль из-за ночного кошмара". Это никуда не годилось. Позор ему как разведчику! -Я принесу воды, - Генрих исчез за дверью. Было слышно, как он чем-то шуршит, натыкаясь в полутьме то на спинку кровати, то на крышку стола, как звенит стаканами и как журчит, переливаясь из графина, вода. Александр поднялся, прошел в соседнюю комнату и встал, скрестив руки на груди, у дверного косяка, тяжело привалившись к нему боком. -Генрих? -Что? - Шварцкопф, шипя, потирал ушибленный локоть. В непривычной ему обстановке Генрих становился на редкость рассеянным. -Я тебя тоже... -Что? - не понял тот. Вспыхнувшее внутри Александра ядро взорвалось сияющими искрами. Они калёным железом выжигали себе путь наружу, сквозь сердце, сквозь мозг, и только одно могло их остановить, прекратить эту жгучую, нестерпимую боль. -Давний прием у фюрера... Ты снова был изрядно подшофе, и я провожал тебя до машины... Александр говорил это спокойно и размеренно, как будто все его тело не кровило от лучисто распускавшегося ядра глубоко внутри. -Так вот, я тоже люблю тебя, Генрих. Шварцкопф уронил из мгновенно вспотевших ладоней стакан. Прошла вечность свободного полета, а Генрих все смотрел в лихорадочно блестящие глаза Иоганна ... Александра... Саши. Смотрел на вставшие дыбом мягкие темные волосы, тронутые влагой пота, на тонкие и правильные черты лица. Одновременно родные и чужие. Генрих, как ни старался, не мог избавить себя от навязчивого ощущения двойственности. Будто он и знал этого человека досконально, и не знал его совсем. Впрочем, так оно и было. -Иоганн, - медленно произнес Шварцкопф, и тут стакан наконец достиг конечной цели и разлетелся вдребезги. Осколки со звоном заскакали по полу, в лунном свете превращаясь в льдинки. -Иоганн, я... Губы пересохли и слушались с трудом. Иоганн, черт бы его побрал, никак не желал помочь ему, вперив немигающий взгляд в окно. Луна ласкала его пробивавшимися сквозь шторы белёсыми нитями. -Александр. Пробрало. Иоганн оторвался от созерцания скачущих за стеклом теней и кинул на Генриха такой отчаянный взгляд, что Шварцкопф едва не поперхнулся на вдохе. -Александр, - твердо повторил мужчина, - я хочу узнать тебя. Генрих приблизился к нему почти вплотную. Александр задышал чуть глубже, не справляясь с пустившимся в бешеный пляс сердцем. Шварцкопф опустил руку ему на плечо, до боли сжал в длинных, чутких пальцах, и зарылся носом в отросшую за последний месяц челку. Лунный свет обливал серебристой патокой две высокие стройные фигуры, замершие у дверей, вдыхавшие друг друга, сообщавшие друг другу касаниями рук, губ несравнимо больше, чем можно было передать словами.

"Не удерживай меня Ведь мы такие разные Образ мой - западня Твои надежды напрасны Моя личность - миф В твоих серых глазах Напоролся на риф И остался во льдах Мой корабль любви... Правда сердце вскрывает, Не оставляя пленных. Меня убивает Твоя холодность, Генрих. И худшее наказание -твое во мне разочарование" - ©автор