Захваченный штормом

В самом начале Маммон вообще не собирались этого делать. Это был всего лишь незначительный промах, их тела оказались слишком близко, и неожиданное напряжение гудело между ними, как электричество, и Маммон отступили из-за неуверенности, взволнованного шока и прочих эмоций, которые изо всех сил старались похоронить под своим капюшоном. Фонг позволил им это сделать, хотя его глаза потемнели от желания, в противовес невыносимо спокойной и мягкой улыбке. Эта реакция — или отсутствие таковой — одновременно все и облегчила, и усложнила. За исключением первого поцелуя — да, черт возьми, даже тогда — Фонг всегда был мягким и терпеливым. Казалось, он никогда ни на что не реагировал по-настоящему, в отличие от Маммона. Вероятно, это все какая-нибудь глупая китайская философия, типа «будь сильным и гибким, как бамбук» или что-то в этом роде. Маммон были в этом уверены. Именно такая мысль, хоть и появившаяся из ниоткуда, подтолкнула Маммона попробовать нечто подобное в следующую их встречу. А потом еще раз. И еще. Поддразнивать Фонга было весело. Если признаться честно… Маммон все гадали, когда же тот наконец сломается. Даже будучи бывшими Аркобалено, они оба в конце концов оставались людьми. Какими бы запасами терпения Фонг ни обладал, у них должен быть предел. Что ж. Маммон его нашли. Нашли, когда тело Фонга врезалось в их собственное — безжалостно, с неутомимостью машины. Оно практически горело под руками Маммона, когда они цеплялись за Фонга, впиваясь ногтями в кожу, и хотя они оценили это в самом начале… Трудно что-то оценить, когда можешь видеть мир только сквозь туман всепоглощающего удовольствия и слишком ощутимых прикосновений, от которых дрожит каждая частичка тела. Часы. Они, должно быть, занимались этим уже несколько часов, подумали Маммон почти в бреду, когда их ногти впивались в напряженные мышцы спины Фонга. Они потеряли счет тому, сколько раз Фонг заставлял их перейти через край, но в какой-то момент не оказалось никакого края, и падать стало некуда — теперь они были невесомыми, бесформенными и сосредоточенными только на Фонге. Казалось почти невозможным почувствовать хоть какие-то боль или дискомфорт, когда их захлестнуло столь сильное удовольствие, что они словно утонули в нем. Еще одно движение, толчок — и мир растворился в свете. Их голос будто тоже растворился, и Маммон удивились, услышав долгий высокий крик, который не сразу распознали как свой собственный. От удовольствия было практически больно. — Фонг!.. — рваный вздох, полусухой всхлип — как долго эти звуки вырывались из их горла, пока оно не пересохло? Маммон были слишком гордыми, чтобы просить пощады, они прошли через слишком много дерьма, чтобы уступить, но Фонг измотал их и разорвал на части, превратив в дрожащее изможденное месиво, цепляющееся за него изо всех сил. Они бы, блядь, умоляли о секундной передышке, хотя бы о минуте отсрочки. — Фонг, я, я не могу, слишком много, просто, я не могу, я не могу… И на мгновение им даже показалось, что Фонг прислушался. Движения не прекратились, но замедлились, стали неглубокими, мягкими толчками в их ставшее сверхчувствительным тело, но их все еще было много, слишком много. Мир вновь обрел четкость, когда Фонг заглянул им в глаза, и Маммон поняли, что выглядит ужасно — дрожащие, раскрасневшиеся, со слезами в уголках глаз, с прилипшими к лицу и разметавшимися по матрасу волосами. Это определенно был бардак, но сквозь дымку Маммон едва могли разглядеть совершенно удовлетворенную улыбку Фонга. Тот поцеловал их, и, казалось, забирал с их губ жизнь до тех пор, пока Маммон не начали задыхаться, и лишь тогда отодвинулся. — Ты можешь, Маммон, — пробормотал он, и на мгновение Маммону показалось, что это тот же самый Фонг, несмотря на то, что их тела были так прижаты друг к другу, а Маммон распластаны под ним. Но затем что-то в его взгляде обострилось, стало пронзительным, и Маммон вцепились в него изо всех сил, на какие были способны их слабые дрожащие пальцы, готовясь к тому, что последует за этими словами… — Ты сможешь. Мир снова вспыхнул ярким светом.

***

— ВРОООООООЙ! Фонг отвел телефон Маммона от уха и слегка поморщился. Печально известный капитан Варии продолжил, чуть понизив громкость: — Маммон, какого черта ты творишь? Ты же должны были отчитаться еще вчера! — Мои извинения. Боюсь, что вина за такую задержку лежит на мне, — спокойно ответил Фонг, осторожно поднеся телефон ближе. — Мы устроили спарринг… — в его голосе не было скрытой улыбки, —…и боюсь, что оба немного перестарались. Маммон будет восстанавливать силы весь день. На другом конце повисла пауза, пока Скуало прислушивался к его голосу. — Ты Ураган Аркобалено… Мастер боевых искусств, Фонг. Я тебя помню, — в трубке послышался вздох. — Ну, если они не померли и вернутся в течение недели, все в порядке. Это наш лучший гребаный иллюзионист, так что не затягивайте с этим дерьмом! — Я постараюсь запомнить ваши слова, — усмехнувшись, Фонг сбросил вызов и посмотрел на вышеупомянутого иллюзиониста. — Я вижу, он по-прежнему полон страсти. Маммон лишь сердито посмотрели на него в ответ. В их глазах вспыхнуло раздражение, а потом они резко отвернулись и уставились в окно. Они представляли собой весьма впечатляющее зрелище, и Фонг не скрывал восхищения, разглядывая их, свернувшихся калачиком на подоконнике его тихой маленькой обители. Маммон казались такими уязвимыми от того, что сидели, явно пытаясь не потревожить некоторые болезненные места на теле. Такими хрупкими в накинутом на них халате Фонга, который был слишком велик для их маленького тела. Фиолетовые волосы беспорядочно спадали на лицо, но были недостаточно длинными, чтобы скрыть красивую цепочку синяков на горле и плечах Маммона, которые так подходили им по цвету. Фонг был уверен, что если отважится взглянуть, просто отодвинет рукава на сложенных на коленях руках, то увидит отметки такого же цвета на запястьях, там, где сжимались пальцы. Воистину это было прекрасно, и Фонг без малейших колебаний наблюдал бы за ними весь остаток дня. Но тут засвистел чайник, и он быстро принялся готовить чай. — Вот, — пробормотал он, подходя ближе и протягивая чашку, — это должно помочь успокоить твое горло и, надеюсь, восстановить голос. Только одно напоминание о ситуации с их голосом и о том, что к ней привело, заставило Маммона ощетиниться. Они выхватили чашку из рук Фонга с гневным румянцем на щеках, который сделал их татуировки еще более заметными. Фонг только тихо рассмеялся, когда Маммон отвернулись от него, и позволил себе устроиться позади — исключительно для того, чтобы подразнить. Наблюдать за Маммоном оказалось приятно, но быть еще и тем, кого они любят… Это Фонгу нравилось гораздо больше.