Больше никогда

             Теплое дерево веранды на солнце пахнет горько-пряно. Сухое, шершавое, нагретое настойчивыми лучами, оно приятно ощущается под ступнями. Мегуми, поддавшись искушению, шевелит пальцами босых ног, купаясь в ощущениях, и вновь украдкой, из-под длинных стрелочек ресниц бросает взгляд на Юджи. Долгий, совсем не дружеский. Такой, за который было бы стыдно, если бы кто увидел.       По стенкам пиалы медленно текут холодные капли. Одна за одной, крошечные, они собираются вместе и лишь затем тяжело срываются вниз, на лоснящуюся сочную траву, которую ласкает ветер. Текут по пальцам, крепким, узловатым, сжимающим разрисованные лакированные стенки. Оставляют длинные мокрые следы на коже.        Юджи, обнаженный по пояс, с аппетитом уминает политый сиропом струганный лёд. Скрестив ноги, щурясь на солнце, он отправляет в рот ложку за ложкой. Облизываясь, причмокивая, с наслаждением закатывая глаза и вздыхая. Мегуми следит за ним и мысленно проклинает. И его, и себя, и неуместные недостойные желания.       – Хочешь? – просто, естественно спрашивает Юджи, протягивая в его сторону пиалу, залитую алым сиропом.       С уголка его рта срывается сладкая капля, и он, не задумываясь, ловко слизывает её языком, смотря Мегуми прямо в глаза. Сил хватает лишь на то, чтобы едва заметно перевести дыхание, и, на остатках самообладания, покачать головой, надеясь, что выражение лица не подвело.        Чёртова школа, чёртовы традиции, чёртовы непрошенные мысли. Мегуми же не виноват, что он не такой. Здесь почти нет девушек, зато хватает интересных парней. И здесь ужасно тонкие стены, бесцеремонные соседи, полное отсутствие приватности.  Мегуми хочет хотя бы раз просто расслабиться. Воткнуть наушники, включить видео, достать из штанов член и посвятить немного времени своему удовольствию. И он бы так и сделал, если бы на видео, которые его интересовали, скачки на кровати устраивали сочные грудастые блондинки, фальшиво повизгивающие от удовольствия и отзывающиеся серией оглушительных стонов при малейшем прикосновении в районе клитора. За такое было не стыдно, и в общаге на подобные увлечения смотрели сквозь пальцы. Все всё понимали, кого-то периодически застукивали за чем-то эдаким, а потом долго и замысловато подкалывали.        Мегуми же дрочил в полной тишине, укрывшись одеялом и постоянно прислушиваясь, чтобы кто-нибудь не вломился в самый неподходящий момент. Кусал пальцы, зажимая себе рот, тихо, контролируемо выдыхал, дрожа, а потом поспешно избавлялся от следов. Он боялся не самого факта самоудовлетворения, а вопросов. Кто ему нравится? Брюнетки? Азиатки или европейки? С большой грудью или с маленькой? А любимая актриса? Потому что понимал – убедительно соврать не сможет. Выдаст себя отсутствием вдохновения и блеска в глазах, которые обычно бывают у парней, обсуждающих свой идеал.        Он был не такой. И в сообществе, где даже в женщинах ценились мужественность и умение драться, малейший намёк на подобную слабость поставит крест на всём.        – Зря отказываешься, очень вкусно! – поучительно помахав ложечкой, заявляет Юджи и, ловко вскакивая на ноги, добавляет: – Пойду ещё возьму.        Мегуми стоит на месте, не шевелясь, с безразличным видом, запустив руки в карманы. Смотрит на Итадори спокойно, без лишних эмоций. Контролировать выражение собственного лица давно вошло в привычку, и сейчас даже самый внимательный наблюдатель бы не сказал, как Мегуми на самом деле взволнован. Взволнован видом натренированного тела, пышущего юной силой и разогретого солнцем. Четкими контурами мышц, которые перекатывались под темной, загоревшей кожей. Совсем рядом, меньше, чем в шаге – Юджи проходит слишком близко, едва не задевает плечом, и Мегуми, не удержавшись, сглатывает.        – Я бы мог тебе помочь.       Голос глубокий, вкрадчивый, наполненный ядом. От него волоски на теле встают дыбом, несмотря на жару. Ощущение опасности, неприрученного дикого зверя, заставляет инстинкты вопить. Но Мегуми, справившись, ровным спокойным тоном спрашивает:       – С чем?        Юджи его всё-таки касается. Точнее, не сам он, а тот, кто делит с ним одно тело. Прижимается плавным кошачьим движением, заглядывает в глаза, и, подавшись вперёд ещё ближе, тихо шепчет на ухо:        – Проклятиям плевать, мужчина ты или женщина.        Осознание бьёт поддых, вышибает из лёгких весь воздух. Мегуми отшатывается, больно приложившись спиной о косяк, но едва замечает это. Он смотрит на довольно улыбающегося Сукуну и осознаёт – это не шутка. Всё он правильно понял. Король Проклятий на самом деле только что заявил, что не против помочь… снять напряжение? Трахнуть? Как это назвать?        – С ума сошел? – дрожащим голосом прежде, чем взять себя в руки, Мегуми выдаёт лишь эту банальщину.        Во-первых, это страшно. Это, чёрт возьми, Проклятие, и от него можно ожидать абсолютно всего, без ограничений и моральных принципов. Во-вторых, если бы раньше кто-то сказал Фушигуро, что Сукуна способен делать подобные предложения, он бы от души посмеялся и посоветовал шутнику проверить голову. Но вот Сукуна стоит перед ним, ухмыляясь, и, похоже, не собирается заявлять, что просто решил приколоться со скуки.        – Ты же не думаешь, что твой случай уникален? – мягкий вкрадчивый голос был подобен змее, медленно крадущейся к добыче. – Я немало таких повидал, поверь. И я отлично знаю, что с вами делать.        – Верни Юджи тело, – вздыхает Мегуми, окончательно придя в себя. – И проваливай в ад со своими фантазиями.        Тихий смех пробирает до дрожи. Самоуверенный, нахальный, снисходительный. Внутри поднимается ярость, и Мегуми стискивает кулаки, приготовившись к любому развитию событий.        – Беспокоишься за это тело? – спрашивает Сукуна, оскалившись. – Я могу сделать всё так, что оно будет вообще не при чём. И ни капли не пострадает. Как и ты. Физически останешься чистым и невинным.       Мегуми не собирается задавать вопросов. Вопрос означает заинтересованность. А ему не интересно, ни капли.        – В тебя ведь пока ещё никто не входил? – нагло, буднично спрашивает Сукуна, вновь приблизившись.        Мегуми угрожающе хмурится и поднимает руку, давая понять, где проходит граница. И что в любую секунду он готов напасть или защититься, если потребуется. Сукуна на удивление покорно останавливается.        – Я могу сделать это. Если ты позволишь. Я могу проникнуть в тебя.       – Ты…       – Здесь, – Сукуна выразительно стучит себя пальцем по виску. – Безопасно, не больно, и намного приятнее, чем просто физически. Такого тебе больше никто не предложит. Ни у кого не хватит опыта и знаний.        – Ты серьёзно думаешь, что я разрешу тебе это? Пущу в свою голову, чтобы ты затрахал мне мозги?!        Фраза звучит, с учётом ситуации, комично, и Мегуми, осознав это, невольно краснеет, смутившись. Сукуну такая реакция лишь веселит ещё больше.        – Считай, что моё предложение в силе абсолютно бессрочно, – голос проклятия сочится самодовольством. – И однажды ты им воспользуешься, поверь. Придёшь и сам попросишь.        – Мечтай, – фыркает Мегуми, и в ту же секунду понимает, что отвечал уже не Сукуне.        Юджи стоит, глядя на него несколько секунд в полном недоумении, а потом, выругавшись, взрывается оглушительно громкой тирадой на тему того, как его уже достали все эти внезапные потери контроля и сам Король Проклятий лично. Злиться было из-за чего – в последнее время Сукуна забирает контроль всё увереннее, хотя Итадори бы никогда в этом не признался.        – Я передумал, – говорит Мегуми, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию. – Пойдём за льдом.        И, отобрав пиалу, Фушигуро отправляется в сторону кухни. Юджи, чьё настроение всегда менялось быстрее, чем погода весной, с воодушевленными криками следует за ним, будто совершенно ничего не случилось. И это немного успокаивает.        Душной волной накрывает город август. Раскаленные башни высоток кольями пронзают небо, а асфальт кажется зыбким и текучим, словно болото.        Август наполнен золотом подсолнухов, звоном стеклянных колокольчиков на веранде, тайными полуночными посиделками и горько-терпким вкусом холодного ячменного чая. По ночам тяжело спать, и Мегуми долго засиживается на веранде, смотря на луну и позволяя мыслям течь неторопливым тихим потоком, словно вода в лесном ручье.        Иногда к нему присоединяется Итадори. Правда, ненадолго, и Мегуми в целом слабо понимает, зачем тот вообще приходит. Сидеть тихо он может от силы минуты полторы, потом начинает болтать и пытаться втянуть в свой монолог и Фушигуро, а затем, махнув рукой, уходит. И вновь наступает тихая прохладная ночь.        – Мы едем на экскурсию! – с явно преувеличенным энтузиазмом заявляет Годжо.        И даже самым недалеким ученикам понятно, что никакое это не забавное приключение, а летняя практика, где наверняка будет куча малоприятной и заковыристой работы. Так что восторг учителя не разделяет никто, а Кугисаки, узнав, что они едут в какую-то глухую провинцию, и вовсе устраивает истерику, чем окончательно доканывает нервную систему Мегуми и выводит на крик.        В автобусе, воткнув наушники, он отгораживается от реальности, прикрыв глаза и постукивая пальцами по колену в такт музыке.        – Эй, чего слушаешь?        Наушник Мегуми оказывается в ухе Юджи. Настолько неожиданно и быстро, что владелец даже не успевает возразить.        – О, ничё так, – комментирует Итадори, покачивая головой в такт биту и совершенно, казалось, не обращая внимания на то, что прижимается к Мегуми вплотную, плечом к плечу.        «А с ним я бы попробовал...»       Фушигуро смущается и отводит глаза от лица, которое рядом настолько, что при желании хоть реснички пересчитывай. Мысль о близости не ужасает – в конце концов, Итадори достаточно хорош собой, пусть каноничным красавчиком его и не назвать. Мегуми ведь ищет не любви, прогулок за ручку под луной и постели в лепестках роз, а привлекательного партнёра, с которым можно разделить желания. Он юн, гормоны бьют через край и заставляют хотеть банально трахаться. Если Юджи ему предложит и пообещает сохранить всё в тайне, он не откажется. Только вот не предложит, куда уж там. Не зря он с Тодо спелся на фоне пламенной страсти к фигуристым девицам.        – Выходим-выходим!        Бодрый крик Годжо, из-за отсутствия одного наушника слышный особенно чётко, заставляет Мегуми поморщиться.       – Давай сюда, – чуть грубее, чем, следовало, говорит Фушигуро, выдергивая свой наушник.       Впрочем, Юджи никак особо не реагирует, лишь кивает и, встав, тянется наверх за плотно набитым рюкзаком.        Под ногами скрипят половицы, дует, надсадно дыша, кондиционер, а со стен печально смотрят наполовину выцветшие картины. По углам, будто в наказание, расставлены  несколько то ли фикусов, то ли каких-то подобных цветов, а в узком коридоре, как в засаде, таится кулер, перекрывая половину прохода.        – Добро пожаловать! – радушие хозяйки компенсирует скромность отеля.        Насколько можно судить на первый взгляд, ничего особо необычного или опасного не наблюдается. Не ощущается присутствие негативной энергетики, не раздаются по углам подозрительные шорохи. Значит, сам отель в порядке. И где же тогда подвох?        Дать возможность теряться в догадках о том, что же тут не так, им, похоже, решают до следующего утра как минимум. Годжо заявляет, что сегодня молодёжь может расслабляться, гулять и развлекаться иными различными законными способами. Впрочем, учитывая, что в этой глуши интернет тянет еле-еле, способов оказывается негусто.  И самый доступный из них – осмотреть окрестности.        – Кайф! – спрыгивая с верхней ступени невысокой лестницы прямо на дорогу, заявляет Юджи. – И чего Кугисаки взъелась?        – Потому что она всё это каждый день с детства видела, – вздохнув, парирует Мегуми, и, поразмыслив пару мгновений, предлагает: – Пройдемся?        – Тоже просёк? – самодовольно ухмыляется Юджи  – Преподы хотят, чтобы мы сами сообразили, зачем нас сюда притащили. Надо только понять, с чего начать.        – Чувствуешь что-нибудь?        – Неа.       – Я тоже, – признаётся Фушигуро. – Давай начнём с центра самой деревни, а там посмотрим.        – Кугисаки лучше не трогать, – предупреждает Юджи. – Она закрылась в номере и пообещала убить любого, кто сунется.        – Значит, идём вдвоём.        Сухая дорожная пыль поднимается клубами, оседая на белоснежных кроссовках, на штанинах, придавая им коричневато-серый оттенок. Сначала это бесит, потом приходит пофигизм, а внимание смещается в сторону местных пейзажей. Густо-изумрудный бархат холмов, океан трав вдоль дороги, заливные поля, где тянется к солнцу рис. Низкие деревянные домики, не новые, но ухоженные. На веранде одного из них дети шумно, аппетитно вгрызаются в яркую мякоть арбуза, текущую сладким соком.       – Жара! – выдыхает Юджи, потягиваясь.       Мегуми молча соглашается – была б его воля, он бы разделся немедленно. Но, в отличие от Итадори, который изредка позволял себе подобное, сидя на веранде общежития, Мегуми обгорает мгновенно и безнадежно, становится похожим на варёную креветку.       – Чувствуешь? – Юджи, остановившись, пристально смотрит на неприметную тропинку, уходящую с дороги куда-то в лес.       – Да, – прикрыв глаза, после небольшой паузы откликается Фушигуро. – Идём.        Упругие ветви цепляются за плечи, за руки и одежду, не желая пускать. Прохлада ложится на горячую кожу протяжными ласковыми касаниями, под которые хочется подставляться, выдыхая с наслаждением. Редкие солнечные лучи, проникая сквозь кроны, рассыпаются по тропинке золотом, разбегаются в стороны при каждом порыве ветра, чтобы затем собраться вновь и застыть на короткое мгновение. Пахнет чем-то сладковатым, душистым, и Мегуми позволяет себе несколько нарочито глубоких вдохов. Также глубоко, шумно, вздыхает за спиной Юджи.        Тропа уводит, петляя, всё дальше и дальше. Нарастает напряжение, непонятное, смутное, навязчивое.       – Стой!        Мегуми едва успевает схватить Итадори, который, задумавшись над чем-то, не замечает, как обогнал его и едва не делает шаг, который мог привести к каким угодно последствиям.        Лазурная гладь озера, ровная как зеркало, раскинулась чашей, обросла каймой высокотравья и склонившихся к ней деревьев. Здесь необычайно тихо, исчез ветер и шелест листвы. Идеальная картина, словно на фотографии, в реальности вызывает озноб.       – Что это? – шепчет Итадори, глядя на озеро во все глаза.       – Хотел бы я знать, –  бормочет Мегуми в ответ.       Они оба чувствуют это – опасность, от которой внутри всё переворачивается. Угрозу, тёмную тяжёлую энергию. Но откуда? Где источник? И что он из себя представляет?       – Могу точно сказать лишь одно – дальше нам нельзя.       – Согласен, – кивает Юджи, отступая на шаг назад.        Здесь нет птиц. Не видно никаких животных. Но по поверхности озера гуляют солнечные блики, заманчиво и красиво, весело и обманчиво умиротворяюще.        – Я проверю, – Мегуми поднимает руки и уже почти произносит имя шикигами, как рот его с силой зажимают.        В первое мгновение это странно и совершенно неуместно. Итадори прижимается к нему, его лицо совсем рядом, но смотрит он куда-то в сторону. Одна рука на талии, вторая у Мегуми на лице, призывает к молчанию.        «Что ты….» – вспыхивает в голове возмущённая мысль. И в то же мгновение по губам неторопливо, уверенно скользит язык.       Мегуми хочется завопить, рвануться прочь, но он быстро соображает, как это будет выглядеть для Юджи. Что он потом скажет, как объяснит? Объяснит, что Сукуне зачем-то срочно понадобилось его поцеловать.       Сердце бьётся от испуга и унизительной беспомощности. Чёртово Проклятие, будто издеваясь, ласкает его губы медленно, влажно, смакуя и тщательно пробуя на вкус. Это противно. Невыносимо и жутко, но лишь до тех пор, пока взгляд не падает на Итадори. Это он обнимает сейчас. Его руки на теле Мегуми. Он дышит рядом, взволнованно, громко. Губы и язык, ласкающие умело, неторопливо, Юджи не принадлежат. Но логика отказывается это принимать, и на секунду допускает мысль, что это на самом деле…       – Смотри… – шепчет Итадори, глядя ему прямо в глаза.       «Чёрт...» – Мегуми отчаянно стискивает кулаки, понимая, что его накрывает.        – Пусти! – умоляет он взглядом прежде, чем окончательно опозориться.        И Итадори, к счастью, этот взгляд понимает.        Он отнимает руку от губ Мегуми, совершенно не замечая, насколько они влажные и покрасневшие, а потом осторожно взглядом указывает в сторону, в заросли кустов. Там раздаются шорохи, чья-то тихая возня, а после в просвет ветвей высовываются сразу две головы,с любопытством озираясь.       – Дети? – удивлённо выдыхает Мегуми.       – Пошли поболтаем, – в голосе Юджи всё ещё скользит напряжение, и к кустами он направляется торопливо, почти бегом, едва сдерживаясь, чтобы не напугать невзначай. – Эй, ребят! – кричит он, преувеличенно беззаботно улыбаясь.        Мегуми продолжает стоять на месте – он готов поспорить, что под водной гладью видел что-то. Одно мгновение, но этого хватило, чтобы тело прошибла ледяная дрожь.        «Нам определённо нужен хороший план, – решает Мегуми, отрывая взгляд от озера и неторопливо направляясь к детям вслед за Итадори. – И Кугисаки пора срочно прекращать свои страдания».       – Проклятое озеро? – в голосе Нобары слышится лёгкое недоверие.        – Да, – задумчиво кивает Итадори. – По ночам поверхность якобы светится, слышатся всякие странные звуки и всё такое.        – И, конечно, первое, до чего додумываются местные школьники, это сходить и проверить, что там происходит на самом деле, – мрачно подытоживает Фушигуро.        – Похоже на обычную страшилку, – Кугисаки пожимает плечами. – В деревне скучно жить, а тут хоть какое-то развлечение. У нас тоже что-то подобное было, только не про озеро, а про старый полусгоревший дом в лесу. Народ там устраивал проверки на смелость. Я тоже несколько раз ходила, но ничего особенного не увидела.        – Я видел, – отрезает Мегуми с раздражением. – Там что-то точно есть. И ощущения мерзкие.        – Я не видел, но почувствовал, – кивает Юджи. – Что бы там ни было, проверить надо.        – Предупредим преподавателей? – осторожно предлагает Кугисаки, вставая с места и придирчиво разглядывая себя в зеркале, проверяя, достаточно ли хорошо выглядит.       В этот момент они принимают решение, которое кажется самым логичным и правильным. Оценивают обстановку, прикидывают уровень угрозы, и сходятся во мнении, что справятся. Решение, расплата за которое не заставит себя ждать.        – Нас сюда привезли, чтобы мы с этим разобрались. Если преподавали хотели просто устранить Проклятие, поехали бы сами, – озвучивает очевидную мысль Юджи, и остальные с ним соглашаются.        Мегуми хочет вернуться назад, повернуть время вспять и всё исправить. Отплевывая горькую воду, отчаянно барахтаясь и хватая ртом воздух, он пытается сделать хоть что-то, прекрасно зная, что исчерпал уже все варианты.        Проклятие – это само Озеро. Всё, что под поверхностью, на которой исключительно для маскировки разлили немного воды. Оно древнее. Об этом говорят сила, расчётливость, безупречная тактика. Стоит ступить в воду – и ты уже полностью на его территории. Опора уходит из-под ног, взмывают вверх волны, и тебя тянет вниз, опутывает длинными плетьми водорослей.        Возможно, втроём они бы справились. Но к озеру пришли дети. Те двое, что Мегуми видел сегодня днём, и ещё с десяток. Наверное, целый класс по меркам небольшой деревни. И с того момента, как они вышли на берег, все планы полетели к чертям.        Мегуми не мог пренебречь чужими жизнями, да и никто из них троих не мог. Они же даже не прокляты пока, они будут жить, если их спасти. А Озеро использовало их как живой щит, давая понять, к чему приведёт малейшее сопротивление.        – Его нужно уничтожить одним ударом, – сквозь зубы цедит Юджи, барахтающийся рядом.        Они переглядываются, понимая, что это значит – Увеличение Территории. То, что позволит захватить противника и навязать ему свои условия боя.        – Моё может не сработать, – Мегуми с досадой сплевывает лезущую в горло противную воду. – Оно не доработанное. И я сомневаюсь, что его мощи хватит.       – Знаю, – отвечает Юджи со злобой в голосе. Лишь мгновение спустя Мегуми понимает, что злятся не на него. – Я пытаюсь договориться.        Справа раздаётся крик, от которого волосы встают дыбом. Истерично воет на одной ноте какая-то девчонка, протяжно и с надрывом. Пытаясь выбраться, царапает скользкую землю пальцами пацан лет девяти, срываясь раз за разом, но снова с отчаянным воплем принимаясь бороться за свою жизнь.       – Они всего лишь дети! – кричит Мегуми в бессильной ярости, но, встретив совершенно равнодушный, скучающий взгляд одинокого глаза Сукуны, открывшегося на щеке Итадори, понимает – ему плевать.        Дети, взрослые, мужчины и женщины, преступники или праведники – Проклятию плевать. Сукуна не впечатлится, если всех этих школьников сейчас покромсают на части. Не исключено даже, что получит удовольствие от наблюдения за процессом. Спасать он будет лишь Юджи, и то в самом конце, когда больше спасать будет некого. Потому что не думает ни о ком и ни о чём, кроме себя.       «Договориться...» – в ушах Мегуми звучит полный отчаянной решимости голос Юджи. Но что можно предложить Сукуне? Такого, что заинтересует и заставит беспрекословно выполнить приказ?        – Я согласен, – зажмурившись на миг, выдыхает Фушигуро, а потом, распахнув глаза, поворачивается к Юджи и смотрит пристально, твёрдо. – Я согласен, Сукуна. Войди в меня.        В глазах Юджи едва успевает мелькнуть недоумение, как взгляд его тут же меняется. Растекаются по лицу чёрные линии, губы прорезает снисходительная усмешка.       – Это договор, Мегуми, – оскалившись, сладким голосом произносит Проклятие. – Я позволю им всем выжить. А ты за это отдашь себя мне.        Если бы Фушигуро мог, он бы побился головой о стену, чтобы выбить хоть немного тупости. Тогда, на веранде общежития, распаленный своими фантазиями, он даже мысли не допустил о том, что Сукуна может иметь в виду что-то кроме секса. Он видел то, что хотел, и совершил несвойственное – забыл подумать логически. Что за дело Проклятию до секса с ним? Сукуне нужно его сознание, его тело. Нужен кто-то, кто будет не настолько упрям и способен к сопротивлению, как Итадори.        «И что? – насмешливо спрашивает внутренний голос. – Раз ты, наконец, всё понял, то теперь оставишь их всех умирать? Что угодно, лишь бы тобой не завладело Проклятие?»       «Плевать, – тут же отвечает себе Мегуми. – В крайнем случае, меня просто убьёт Годжо».        – Я согласен, – ещё раз повторяет Фушигуро. – Считай, что договор заключён.        В глазах Сукуны отчётливо, жутко мелькает торжество. И в следующее мгновение всё вокруг оказывается затянуто в черно-алое марево, под своды кровавого неба, где чужая сила давит так, что больно дышать. Король Проклятий здесь божество, которому воздвигнут храм. И с Озером Сукуна справляется смехотворно быстро, без раздумий и долгого планирования.        Мегуми чувствует, как его трясёт. Это существо будет владеть его телом. Будет внутри него. Сможет ли он сопротивляться ему хотя бы мгновение? Или покорно отдаст всего себя, подчинившись?        – Отдохни этой ночью, – Сукуна оказывается рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки. – Позже силы тебе понадобятся.       Когда тает Территория, когда над головой вместо багровых облаков вновь сияют хрустальные звёзды, Мегуми тихо оседает в воду теперь уже самого обычно озера. Касается коленями песка, зарывается в него пальцами, ощущая илистое дно. Хочется кричать или плакать, горло сжимает спазм.       – Ты в норме? – рядом стоит Итадори, обеспокоенно глядя на него.        Фушигуро ничего не отвечает и не хватается за руку, которую протянули, чтобы ему помочь. Внутри плещется иррациональная, глупая обида на Юджи. И горькая досада на собственную беспомощность.        – Идём, – произносит он тщательно выверенным ровным тоном, вставая. Хотя на самом деле хочется бежать.        Но он берёт себя в руки, нацепляет маску уверенности и спокойствия, а затем направляется к Кугисаки, которая уже вовсю успокаивает детей. Он тоже пытается, и у него вполне даже неплохо получается, особенно, почему-то, с девчонками, которые смотрят на него во все глаза и ловят каждое слово.        И он изо всех сил не замечает пристального обеспокоенного взгляда Итадори, его нелепых поддерживающих жестов. Словно тот беспокоится, что Мегуми вот-вот рассыплется, как исчерченное паутиной трещин стекло.       – Я в норме, – шипит на него Фушигуро, когда это уже совсем надоедает.        Юджи, вздохнув, отводит взгляд и больше они к этой теме не возвращаются.        Ни о каком сне в остаток ночи не может быть и речи. Они приходят в отель, разведя по домам всех детей, почти в три часа. Никто их не встречает. То ли не слышали битвы, то ли, что вероятнее, хотят оставить разбор полётов на утро. Быстрый душ и развешивание промокших вещей занимает ещё минут двадцать. Потом Мегуми лежит и просто смотрит в потолок, а сознание кочует от одной мысли к другой, не находя ни одной радостной.        Он уходит из отеля, едва лишь рассвет окрашивает небо первыми светлыми красками. Знает, что это малодушно, что нечестно сваливать все объяснения на ребят, но не может иначе. Ему страшно видеть Юджи, страшно от того, что случится после. И поэтому, зайдя в лес, на склоне холма он ложится на мягкий травяной ворс, усыпанный росой, игнорирует мурашки, вскочившие на коже, и долго, без отрыва, наблюдает за медленно светлеющим небом.        Как Сукуна овладеет им? Сразу поглотит, едва коснувшись сознания? Будет делать это медленно, наслаждаясь ужасом и бесполезным сопротивлением нового сосуда? И что первым делом он совершит потом? Убьёт всех, до кого доберётся? Или у Проклятия какие-то иные планы?        В сознании мелькает трусливая, позорная мысль обратиться за помощью. Но задерживается всего на секунду, потому что уже слишком поздно. Раньше надо было думать, отбросить все свои комплексы и рассказать хотя бы Годжо.        «Доброе утро, сэнсэй. Знаете, тут на днях Сукуна предложил меня трахнуть. Ну, мне так показалось сначала, потому что я нормально не дрочил уже целую вечность и от неудовлетворённости готов на стену лезть. Но потом я так подумал и решил, что когда он предлагал овладеть мной, то имел в виду совсем не секс. А вы как считаете?»       Мегуми фыркает, невесело усмехаясь собственным мыслям. Сейчас его никто уже не спасёт, договор заключён и Сукуна свою часть сделки блестяще выполнил. Теперь очередь за Фушигуро.        – Эй!.. – раздается позади тихий оклик.        Мегуми вздрагивает, но усилием воли остаётся на месте и даже сохраняет ровный спокойный тон.       – Как ты нашел меня?        Это всё ещё Юджи. Чёртов Юджи, который никак не хотел оставить его в покое.        – Не знаю, – пожимая плечами, Итадори опускается рядом на траву, привычно скрещивает ноги  – Просто искал, ходил, и вот вышел сюда.        – Ясно.       Сила Сукуны, скорее всего. Мегуми не собирается вдаваться в подробности. Он лежит, молча глядя в небо, и, не оборачиваясь, безупречно точно улавливает момент, когда вместо Юджи тело занимает Проклятие.        – Убегаешь? – буднично интересуется Сукуна.        – Хотел побыть один.        – Почти не спал. Боишься?        – Хватит. Делай уже то, за чем пришёл.       Лицо Фушигуро накрывает тень – это Сукуна склоняется над ним, закрывая рассветные лучи. Взгляд тяжёлый, давящий, от которого трудно становится дышать. Проклятие опускается ниже, его лицо совсем близко, и каждый глоток кислорода становится одним на двоих. Мегуми вскидывает руки, самообладание ему изменяет и он касается широких плеч, пытаясь оттолкнуть. Но перед глазами плывёт туман, тело проваливается, как в воздушной яме во время полёта, и в следующий миг он видит алое небо, расчерченное оранжево-золотыми лучами солнца.        Сукуна отрывается от его губ, ловко перебирается назад, прижимает спиной к своей груди, обвивая руками талию. И замирает.        Внизу холма расстилается до самого горизонта долина. Змейкой вьются дороги, как грибы в траве то тут, то там виднеются дома. Неторопливо едет повозка, запряженная жилистой сильной лошадью, а за ней шагает несколько человек в странной, непонятной одежде. Мгновением позже Мегуми понимает, что это грубая крестьянская роба, такая, какую можно увидеть в музее или исторических фильмах.       – Что…       – Я внутри тебя, – отвечает Сукуна, не дослушав вопроса. – Этот мир управляется моим и твоим сознаниями. Сейчас здесь всё так, как помню я.       – Ты был здесь раньше? – не то чтобы Мегуми это было особо интересно. Просто он не знал, что ещё можно спросить.       – Я много где был, – расплывчато откликнулся Сукуна.        Его рука неожиданно скользнула по голой коже. От плеча по груди, по животу и снова вверх. Мегуми осознал, что одет в кое-как запахнутую юкату. Естественно, без нижнего белья.       Тело прошибла дрожь, но вовсе не от  возбуждения. Мегуми почувствовал, как сбилось от страха дыхание, как отчаянно застучало сердце. Почувствовал это и Сукуна, замер на мгновение, а потом остановился, оставив руку в запахе юката, но ничего больше не предпринимая.        – Здесь очень засушливый климат, – голос у самого уха тихий, бархатный, будоражащий. – Летом невыносимая жара, дожди идут редко. Страдает урожай.        Мегуми открывает рот, чтобы спросить, к чему это вообще, как вдруг на деревню резко опускается ночь. Полная луна светит ярко, почти заменяя солнце, вереница факелов на дороге освещает пышное шествие.        – Ты знаешь, как раньше боролись с засухой? – губы Сукуны почти касаются шеи, обжигая горячим дыханием.        Мегуми судорожно втягивает воздух, ощущая, как внутренности на миг сжимает сладким спазмом, за который стыдно. Его взгляд вырывает из середины шествия девушку. До неё слишком далеко, но мир, созданный сознанием, не ведает ограничений.        ‒ Этой ночью она умрёт, ‒ шепчет Сукуна. ‒ Как многие до неё и многие после. Они считают, она станет невестой бога.       Мегуми видит Озеро. Ровная поверхность в свете факелов кажется залитой огнём. Море пламени, по нему тихо скользит лодка, на носу которой, мертвенно бледная, прямо и непоколебимо стоит девушка, совсем ещё подросток. Пожалуй, младше самого Фушигуро.       ‒ У неё нет выбора. Откажется ‒ и изживут всю её семью. Никто убивать не будет, они же не звери. Просто сделают изгоями, перестанут помогать во всём. Никто не придёт в их дом, если крышу обрушит землетрясение. Никто не станет тушить амбар, если там займётся от случайной искры пламя. Умрут или они все, или она одна. И она считает, что приняла свою судьбу.       Вокруг ног ложится грубая толстая верёвка. На несколько слоёв она обвивает лодыжки, стягивая их вместе. К другому концу привязан камень, на который девушка смотрит, не отрываясь. Побелевшие губы дрожат, в глазах ужас, но ни звука не вылетает из её рта, когда её толкают прочь из лодки. Короткий всплеск, радостный протяжный вопль односельчан, заунывные напевы молитвы.       ‒ Захлёбываясь озёрной водой, они все хотели жить, ‒ голос Сукуны безжалостен, насмешлив. ‒ Каждая, без исключения, за миг до смерти понимала, как отчаянно, невыносимо хочет вдохнуть полной грудью воздуха, как мало ей ещё лет и как много она не успела. Они ненавидели эту деревню. Озеро стало чашей их отчаяния, их жажды мести. Оно стало Проклятием, равных которому уже почти не осталось. И я уничтожил его ради тебя.       ‒ Ты рассчитываешь… ‒ голос Мегуми дрожит, пока губы Сукуны оставляют отпечатки на его шее, ‒ возбудить меня историями об утопленницах?       Проклятие тихо смеётся, на мгновение сжимает его в объятиях крепче, и вместо Озера они вдруг оказываются на высоком помосте. По углам яркие факелы, внизу, под ногами, возносит праздничные песнопения толпа. Звуки барабанов и флейты взлетают к ночному небу вместе со снопами ярких искр. Кружатся в рваном танце, подчиняясь ритму, празднично одетые крестьяне.       На Мегуми кимоно. Тяжёлое, многослойное, расшитое золотыми нитями. Оно распахнуто, не скрывает почти ничего, и по обнажённой коже скользят ненасытно руки, умелые пальцы, разжигая пламя, от которого не убежать.       Мегуми не может бороться. Это всё ещё Король Проклятий, его ласки он принимает сейчас. Но ритм барабанов так похож на биение сердца, напевы флейты на протяжное горячее дыхание, а ночь полнолуния на сон, что уже ничего не важно. Только тело, прижимающееся сзади, влажные губы на шее, тихий шёпот, в котором не разобрать отдельных слов, но от которого внутри всё вспыхивает, как искры факелов.       Сукуна поворачивает его голову к себе, и, наконец, целует в губы. Облегчение, которое накрывает при этом, на миг пугает, но вскоре не остаётся никаких мыслей. Мегуми жадно, неловко, торопливо целует в ответ, ласкает чужой язык, пьянеет от мягкости чужих губ и от того, насколько они умелы. Сукуна подчиняет. Всего лишь поцелуем заявляет о своём лидерстве, обещает взять всё, что посчитает нужным. И Мегуми мысленно кричит, умоляет, хочет:       Да-да-да! Сделай это!       Сукуна стягивает с его плеч церемониальное кимоно. Тяжёлым ворохом ткани оно оседает на помосте, на бледную кожу ложатся отблески алого пламени. Толпа внизу сливается в едином ритме, тело Мегуми выгибается в требовательных руках. Сукуна над ним, в его взгляде отблески факелов. Он жадно облизывается, в его глазах голод, жадность, похоть. Мегуми стонет от одного лишь этого взгляда и окончательно теряет себя.       Ритм барабанов отдаётся в ушах гулом. Кожа Сукуны сливается с его, и впервые Мегуми ощущает тяжесть чужого тела на себе, чувствует биение чужого сердца. Сукуна вжимается своим членом прямо ему между ног, бесстыдно и без колебаний, и Мегуми кричит. Его крик тонет в протяжном мотиве фестивальной песни.       ‒ Почему… так?.. ‒ непослушными губами едва выговаривает Фушигуро, понимая, что его реакция совершенно не нормальна.       ‒ Ты никогда не спал с сильными владельцами Проклятой Энергии? ‒ вопрос Сукуны, скорее, риторический. ‒ Это называется Резонанс. В момент эмоционального возбуждения, если двое входят в физический контакт, их силы откликаются и тянутся друг к другу. Чаще всего это не слишком заметно, и не способно выйти на такой уровень. Но, видишь ли, я необычайно силён. А ты фантастически восприимчив.       Рука Сукуны накрывает возбуждённый член Мегуми, и тело будто пронзает разряд. На мгновение сознание уплывает, растворяется в потоке наслаждения, оставляя лишь рваные вздохи, всхлипы, отчаянные попытки податься навстречу.       ‒ Ты чувствуешь меня, мои желания, ‒ выдыхает Сукуна прямо в губы, ‒ а я чувствую твои.       Пальцы комкают плотную ткань кимоно, распластанного на помосте. Вокруг них целая толпа, и кажется, что все смотрят. На то, как Сукуна вылизывает его, как течёт по его рукам смазка, взявшаяся просто из воздуха. Она лужицами возникает в ладонях, капает мокрыми каплями на кожу, стекает туда, где Мегуми очень редко, торопливо и стыдливо ласкал себя всегда всего одним пальцем. Надавливал на вход, а потом поспешно убирал руку, боясь большего. Большее даёт ему Сукуна ‒ сжав его бёдра, входит одним плавным уверенным движением, заставляя Мегуми задохнуться от пронзительной боли.       Толпа подхватывает его крик. Они поднимают вверх руки в торжественном жесте, а Мегуми, упираясь в плечи напротив, пытается оттолкнуть. Сукуна вжимается в него крепко, плотно, не давая ни единого шанса.       ‒ Это всего лишь твоё сознание, ‒ шепчет он. ‒ Здесь нет боли. Почувствуй.       Мегуми, тяжело дыша, открывает глаза. Лицо напротив искажено таким непередаваемым садистским наслаждением, таким желанием, что вновь становится страшно. Это же Проклятие. Они упиваются чужими страданиями.       «Здесь нет боли…»       Мегуми, прикусив губу, медленно выдыхает, постаравшись расслабиться. Он смотрит на Сукуну из-под ресниц, прикрыв глаза, дрожа в его руках и боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не стало ещё больнее.       ‒ Сволочь!.. ‒ стонет он сквозь зубы.       И Сукуна, оскалившись, начинает двигаться.       В сознание бьёт волной оглушающего, ни с чем не сравнимого по своей силе возбуждения. На миг Мегуми чувствует, каково это ‒ быть внутри. Ощущает потрясающее сопротивление мышц, жадно обхватывающих член, видит себя чужими глазами. Он прекрасен. С лицом, искажённым болью и наслаждением, распластанный на ало-золотой ткани, раскрасневшийся, зацелованный, с расцветающими метками засосов на белой коже. Сукуна хочет его. Так, что становится дурно. Хочет поглотить всего, долбиться в его тело, вертеть в руках как куклу, насаживая на свой член. Его голод поглощает, лишает рассудка. Мегуми, поддавшись, раскрывается навстречу, ломает все сомнения и отдаёт себя без остатка.       Голоса толпы, звуки музыки, стоны сливаются в единую сумасшедшую мелодию. Мегуми изгибается, цепляется за чужие запястья и кричит, умоляя не останавливаться. Он не принадлежит себе, и уже не чувствует грани между собой и Проклятием. Они едины, полностью вместе, их тела сливаются, и это кажется самым правильным ощущением на свете. Губы Сукуны на его губах. Мегуми рычит, кусает их и стонет от сладкой боли. Он растянут, заполнен, его тело безжалостно пронзают раз за разом, в рваном ритме, выбивая стоны.       Сукуна тянет его на себя, ложится на спину. Это пошло, слишком откровенно, неправильно, но Мегуми, не думая ни секунды, сам опускается на его член, принимая до предела. Он видит людей, танцующих вокруг. Видит пламя, которое охватывает всё, взмывая с рёвом до небес. Он скачет на члене, не обращая на это внимания, смотря Сукуне прямо в глаза и читая в них агрессивный, хищный восторг. Да, он прекрасен. В глазах Проклятия сейчас он идеален.       По пояснице скользят пальцы, оставляя длинные царапины. Мегуми шипит и выгибается, член Сукуны упирается в какую-то особо чувствительную точку и с губ срывается протяжный сладкий стон. Хочется ещё, точно так же. Мегуми, улавливая ритм и правильный угол, скользит вниз-вверх, кусая губы, поскуливая от удовольствия и хныча. Сукуна наблюдает. Жадно, не отвлекаясь ни на что, и осознание этого накрывает Мегуми новой волной возбуждения.       Безумно хочется кончить. Тело требует разрядки, болезненно ноет сочащийся член, внутри пульсирует жар. Но сам Мегуми не может, сколько ни пытается, и тогда, довольно облизнувшись, одним ловким движением Проклятие опрокидывает их обоих, укладывает Мегуми под себя, вонзаясь так глубоко, что это опять почти больно. Жёстко, быстро Сукуна вколачивается в его тело, а Мегуми лишь шире разводит ноги, придерживая их руками. Он знает, что так надо, что так будет хорошо, что ещё совсем немного, совсем чуть-чуть…       Собственный крик кажется невероятно далёким. Как будто в другой вселенной, Мегуми слышит его на самом краю. Он охвачен волнами, накрывающими с головой, ломающими тело, переполняющими удовольствием, которое невозможно вместить. Он выплёскивает его густыми протяжными струями, пронзённый до предела, жадно глотающий воздух в попытках сделать вдох. Внутри него пульсирует Сукуна. Его горячий член напряжён как никогда. Каменно-твёрдый, словно стальной, он изливается прямо в тело, ещё недавно бывшее невинным. И от осознания этого Мегуми трясёт и бросает в жар.       Он шепчет слова, смысл которых не понятен ему самому. Это приходит из глубин, оттуда, куда сознанию не добраться. Сукуна усмехается и что-то произносит в ответ, а потом неожиданно ласково, нежно целует.       Фестиваль окончен. Внизу, на пыльной земле, среди следов сотен ног, Мегуми, приподнявшись, видит забытый кем-то круглый пёстрый веер.       ‒ Что тебе от меня нужно? ‒ спрашивает он, не стесняясь своей наготы.       Меж бёдер мокро. Сперма вытекает прямо на дорогую ткань кимоно, неохотно впитываясь, но даже это сейчас не кажется постыдным.       ‒ А ты не понял? ‒ с самым невинным видом интересуется Проклятие.       Сукуна уже вернул свою привычную маску снисходительности и превосходства. В его глазах все ещё видны искры голода, когда он смотрит на Мегуми, но сейчас они тщательно контролируются, чтобы не вырваться на свободу.       Фушигуро знает ‒ какова бы ни была истинная цель Проклятия, в те мгновения, когда их тела принадлежали друг другу, Сукуна был собой. Он был искренен, он наслаждался телом Мегуми и их сексом. Но сложно поверить, что цель только в этом.       ‒ Нам пора возвращаться, ‒ вставая, Сукуна довольно потягивается, привставая на цыпочки и заводя руки назад, так, что обрисовываются сильные линии сухих мышц. ‒ Время здесь течёт иначе, чем в обычном мире, но ещё немного и Юджи заметит, что что-то не так.       ‒ Ты не ответил на вопрос, ‒ Мегуми хмурится, чувствуя, что имеет право спросить. Не потому, что они переспали. Просто знает, что теперь это так.       ‒ Заставь меня, ‒ Сукуна скалится, и от его наглого тона внутри Фушигуро вспыхивает ярость.       ‒ Однажды я сделаю это, обещаю, ‒ с упрямой злостью выдыхает он, сверля Проклятие взглядом.       Сукуна смеётся, искренне, заливисто. А потом, резко прервавшись, смотрит на Мегуми долго, оценивающе, будто решая что-то. Однако, вопреки ожиданиям, затем лишь вздыхает и качает головой.       ‒ Теперь ты знаешь, что я могу дать тебе, ‒ самодовольно произносит Проклятие. ‒ Не стесняйся просить.       ‒ Да пошёл ты! ‒ взвившись, Мегуми вскакивает с места.       На деревню опускается туман, скрывая из вида холмы, дома, и затем и факелы. Вместо ощущения падения на этот раз взлёт, будто кто-то дёрнул за ниточку. Мегуми открывает глаза и видит утреннее небо. Блёстки росы на траве, сидящего рядом Юджи. Тот смотрит вдаль, наблюдает за неторопливо ползущим по пыльной дороге грузовиком.       ‒ Я в норме, ‒ вставая и отряхивая штаны, говорит Мегуми. ‒ Просто надо было собраться с мыслями. Идём?       Он не уверен, что Итадори ему верит. Но встаёт тот не споря, не пытается вывести на откровенный разговор. Мегуми бегло осматривает его тело и с удивлением отмечает, что в сознании видел его более крупным. Выше рост, шире плечи и спина, сильнее руки. Впрочем, если уж Сукуна сумел организовать целый фестиваль с толпой танцующих крестьян, то сделать себя покрупнее ему труда явно не составило бы.       «Интересно, член он тоже себе увеличил?» ‒ не без усмешки думает Мегуми, а потом, поняв, что именно сморозил, мрачнеет. Что бы ни хотело от него Проклятие, что бы Сукуна ни сделал, повторения допустить нельзя. Никаких особых изменений в себе Фушигуро не чувствовал, он не ощущал внутри присутствия чужой энергии или влияния. Похоже, это действительно был только секс. А может и ещё что-то, только вот одного раза для этого явно недостаточно.       «Больше никогда!» ‒ мысленно клянётся себе Мегуми.       И на мгновение ему кажется, что он чувствует, как Сукуна где-то внутри Юджи усмехается этой мысли. Впрочем, ощущение слишком краткое и исчезает столь быстро, что легко можно списать на фантазию.       «Больше никогда…» ‒ повторяет Мегуми, зябко передёргивая плечами.       Синеет небо, окончательно избавляясь от робкого, зыбкого марева прошедшей ночи. Медленно, неторопливо, но неотвратимо для Мегуми раскрывает объятия новый день.