Deep bond

      Ичиго просыпается медленно и неохотно. Снова в чужой постели. Тусклый дневной свет пробивается сквозь неплотно закрытые шторы, слышно, как на улице моросит дождь.       Осень в этом году ранняя и мерзкая, не в пример прошлой. В душе Ичиго творится нечто похожее — холод и изморось резко контрастируют с воспоминаниями о яркой, аномально жаркой осени, когда он попал в Сейрейтей, встретил настоящих друзей, наставников и… Любовника? Или любимого? Впрочем сейчас уже не важно — прошлый год принёс непрекращающуюся головную боль и огромный ворох проблем, с которыми он не разобрался и по сей день.       Друзья, любовник, наставники внезапно превратились во врагов, людей, которым он больше не может доверять. Не может или не хочет? Он старается убедить себя, что не может — они лгали ему. Лгали с самой первой встречи. Шихоин, Кискэ, Гриммджоу, даже Рукия — все они использовали его так или иначе. Не то чтобы это стало для него открытием только сейчас, но именно сейчас он сильнее всего чувствует обиду и несправедливость произошедшего. Он не должен был ничего знать о вампирах, вступать в Сейрейтей и встречать Гриммджоу.       Сейчас, когда зов крови больше не властен над ним, он особенно остро понимает, что его зависимость, жажда и жадность, горячая сладкая ненависть — всё это не исчезло бесследно, а трансформировалось в другое чувство, от которого нельзя избавиться, просто разорвав связь. Слишком глубоко оно въелось не только в разум, но и в сердце. Теперь он отлично понимает, почему Гриммджоу так долго и отчаянно сопротивлялся.       Что они оба получили в итоге? С чем остались? Боль от предательства. Страх потери. Невозможность быть свободными. Можно убежать от Сейрейтея, от Эспады, даже друг от друга, но от самого себя — не сбежать.       И вот он лежит в чужой кровати и размышляет о своих поступках, убеждая себя, что всë сделал правильно, но совершенно не чувствует удовлетворения.       К чёрту всё! Он ещё вчера сказал, что каждый из них сделал свой выбор. Начатые со лжи отношения изначально обречены. Порой нужно просто переступить и жить дальше. Именно этим Ичиго следует заняться.       На часах почти одиннадцать, он проспал свой обычный подъём, впрочем, ему вообще больше не нужно рано вставать. Универ он бросил, работы тоже нет, как нет и человека, с которым хотелось бы просыпаться. Он свободен — не жизнь, а сказка.       Скользнув понурым взглядом по весёлым детским обоям с покемонами, Ичиго вспоминает, что он в доме своей новой подруги Икуми, ночует в комнате её умирающего сына, которого он так рьяно вчера вызвался спасти. Боги… Как интересно он собирается помогать бедной матери и её ребенку, если самому себе — не в состоянии.       Вчера Икуми, которой надо помогать, накормила его ужином и предоставила ночлег. Сам Ичиго не может себе позволить ни первого, ни второго.       Нет, можно было, конечно, вернуться в квартиру Бараггана, но Ичиго достаточно уже того, что он до сих пор в одолженных ему Барагганом шмотках. Он отказывается даже мысленно произносить «подаренных», потому что это означало бы, что он принял сей «щедрый» дар, а это не так. Он лишь одолжил на время. Он ничего не примет от Бараггана, от Эспады и жить в их домах не будет!       Правильно. Всего нужно добиваться самостоятельно.       Именно так! Они богатые, властные, высокомерные ублюдки — западло от таких помощь принимать, а вот несчастная, продающая за гроши собственную кровь девчонка — дело другое!       Ичиго прикрывает руками глаза в бесполезной надежде на то, что эти двое когда-нибудь заткнутся. — Рыжик, ты проснулся? Завтрак готов! — доносится из кухни звонкий голос Икуми.       Ичиго чувствует себя самым дерьмовым дерьмом на свете — теперь он не содержанка, а альфонс.       Он смотрит на постельное бельё в тех же покемонах и отчаянно сжимает в кулаке простынь, в очередной раз ощущая всю неправильность ситуации.       Делать нечего. Затолкав гнетущие мысли поглубже в подсознание, Ичиго поднимается и как послушный мальчик идёт завтракать. Когда-то мама так же будила его и звала к столу, потом — отец, потом — сёстры; Гриммджоу завтрака никогда не готовил, но заряд бодрости с утра обеспечивал запросто. Теперь Ичиго будит едва знакомая женщина, и если его мать умерла, то все остальные близкие люди, которых он любит, по которым скучает каждую секунду, живы, но он почему-то добровольно отказывается от них.       …       Пф-ф!..       Даже его бесценным советчикам тут сказать нечего.       Омлет с рисом оказывается очень вкусным, Ичиго ест с удовольствием и запивает сладким чаем — всё, что он любит, тогда почему почти ломку чувствует по горькому кофе и сигаретному дыму. — Ешь побольше, — поощряет его аппетит Икуми и смотрит ласково. По-матерински. От этого Ичиго едва не давится. У него вчера стоял на эту… мать. И как только он вспоминает об этом…       Икуми беззаботно болтает о том, что сын мечтает о новом конструкторе «Лего», и что она обязательно подарит ему его после выхода из больницы. О том, как малыш будет рад познакомиться со «старшим братиком», и что после смерти мужа у самой Икуми теперь есть поддержка в лице Ичиго. Ичиго же думает, что он пиздец какой извращенец, и как теперь без палева выйти из-за стола.       Стоп! После смерти мужа? — После смерти? — переспрашивает Ичиго. Её муж бросил их с сыном, разве нет? — Ну, — Икуми прикусывает губу и на секунду прячет взгляд, — я предпочитаю считать, что он мёртв, а не живёт где-нибудь припеваючи, трахая других баб, когда его сын умирает.       Ичиго молча кивает. Дураку же ясно, что она лжёт, но вот в чём? И зачем?       Лжёт. Все лгут! Почему, блять, все лгут?! И почему, блять, вчера он был так упрям?! Он быстро доедает омлет, благодарит и предлагает прямо сейчас отправиться в больницу, навестить ребëнка, из-за которого его жизнь снова перевернулась с ног на голову. — О, — запинается Икуми, словно выбившись из сценария, — я уже ездила туда утром, пока ты спал, знаешь, встала пораньше и навестила свою кроху, рассказала о тебе, он очень ждёт встречи, но сегодня уже не получится, там процедуры у него и… Может, завтра? Ты можешь оставаться у меня сколько захочешь, — заканчивает очередным щедрым предложением.       Ичиго смотрит ей в глаза и отчётливо видит, что каждое её слово ложь, уж слишком много оговорок и недомолвок. Сейчас подозрения Гриммджоу кажутся вполне логичными, и Ичиго ещё сильнее бесит то, что этот недоверчивый мудак снова оказался прав. — Чем, ты говоришь, он болен? — голос Ичиго становится тише и ниже обычного. — Л-лкимия… — отвечает Икуми, словно не уверена в диагнозе болезни, на лечение которой так отчаянно собирает деньги.       Ичиго снова кивает, мол, ясно всё и улыбается так, что по коже Икуми пробегает холодная дрожь. Она не может видеть реяцу и спектры, но неприкрытую угрозу, исходящую от еë гостя, заметил бы даже слепой. Она достаточно общалась с вампирами, чтобы понять, когда зверь готовится к атаке. Сейчас именно такой момент. Перед ней уже не тот светлый самоотверженный самурай, которого она вчера обработала так, что он ради неё даже любовника бросил. Взгляд обманчиво тёплых карих глаз полон высокомерия и жестокости, очень, очень пугающий, он даже на человеческий сейчас не походит — на Икуми смотрит настоящий хищник. Под тяжестью этого взгляда кажется, что по всему её телу ползают насекомые, а эта кривая улыбка распиливает, словно ржавая пила. — Ты закончил? — говорить, не задыхаясь от страха, крайне сложно, но Икуми справляется. Ей больше ничего не остаётся, кроме как надеяться, что шторм пройдёт мимо.       Дождавшись едва заметного кивка, она забирает тарелку Ичиго и встаёт из-за стола. Поворачиваться к зверю спиной чертовски рискованно, но смотреть в его нечеловеческие глаза ещё хуже. Икуми отходит к раковине помыть посуду, её руки так сильно дрожат, что мыльная тарелка выскальзывает из пальцев, трескается, и острый край ранит кожу. Кровь стекает в водосток, Икуми отдёргивает руку, кладёт палец в рот да так и застывает, словно окаменев. По телу пробегают ледяные мурашки, и волосы шевелятся от мерного дыхания в затылок. Зверь стоит у неё за спиной. Она не слышала, ни как отодвигается стул, ни шагов, ни единого звука, но чужое присутствие ощущается так чертовски близко, что страшно дышать.       Спустя несколько секунд, показавшиеся ей вечностью, она чувствует лëгкое прикосновение к шее, пальцы не давят, не причиняют боли, скорее, ласкают, но от этого становится ещё страшнее. Ощущение, будто она наступила на мину — шелохнëшься и — БАХ! — Не убивай! — молит Икуми, страшно так, что даже заплакать не получается, а уж в этом она мастерица. Она много раз общалась с вампирами, не скрывающими своей сущности, со злыми, грубыми и хитрыми, н-но… этот… милый и добрый мальчик пугает её куда сильнее. Есть в нём что-то, нечто незримое, неосязаемое, недоступное обычному пониманию. Нечто абсолютно нечеловеческое. — Ну что ты, конечно, нет, — тихо и вкрадчиво отвечает Ичиго, словно не помышлял ни о чём таком, — но ты должна рассказать мне правду. — Я не…       Пальцы сжимаются мгновенно и так сильно, что глаза Икуми лезут из орбит, но мысли кристально ясные — зверь держит в руках не только её жизнь, но и разум контролирует, позволяя прочувствовать все грани боли и страха. — Говори! — рычит Ичиго ей в ухо, ему до смерти надоело слушать чужую ложь, все, кого бы он не встретил, лгут ему. Все! И если добиться правды он может лишь силой, что ж… — Или я сам узнаю, — это уже шипит как змея, коротко лизнув похолодевшую кожу на шее девушки. — Я скажу! Скажу! — в ужасе хрипит Икуми, дышать ей почти нечем. — Нет у меня никакого ребёнка! — А детская комната?! А фото?! — Ичиго всё ещё хочет еë оправдать, сдержать зверя, что рвётся с цепи. — Для достоверности! Это даже не моя квартира! Твой друг был прав, я обманула тебя! Ради денег! — Как ты связана с Эспадой?! — он отпускает, перемещая руку на подбородок, жëстко сдавливает, резко разворачивая еë голову к себе. — Я просто продаю кровь. Больше ничего. — Опять лжёшь! — Ичиго встряхивает еë, словно котёнка, и всем весом вжимает в край раковины. Сдерживаться он больше не хочет. Зачем? Она сама виновата. — Нет! Клянусь! Я чистый донор, это правда! Тёмные ценят таких. Барагган прислал меня к тебе в качестве подарка. А ты такой… — она пытается подобрать нужное слово и лучше всего подошло бы «наивный», но сейчас он ей таковым совсем не кажется. — И я подумала, что смогу неплохо на тебе заработать! — У меня нет денег, разве не видно?! — как же Ичиго бесит, что его в очередной раз обманули и хотели использовать. — А у твоего бойфренда есть, у Бараггана есть, вам, кровососам, достать деньги — не проблема.       Это правда, но ты же не из таких?       Ага, ты за справедливость, так накажи её! — Прости, что обманула тебя! Прости меня! Пожалуйста… — на последних словах слёзы, настоящие слёзы наконец срываются с глаз Икуми. — Не убивай! Пожалуйста…       Упоминание Гриммджоу нервирует Ичиго больше, чем вскрывшаяся правда. Этот циничный гад всегда видит людей насквозь. Почему Ичиго не может быть таким же проницательным? Почему, переняв столько черт характера Гриммджоу, он упускает самое важное? Может, его и сейчас обманывают. Может, Икуми утаила ещë что-то. Заговор с Эспадой. Ей соврать, как два пальца! Он хочет узнать правду. И есть только один способ это сделать.       Не надо.       Давай! — Ты обещал, что не тронешь меня, — коченея от страха, шепчет Икуми, когда Ичиго вновь проводит языком по бьющейся в сумасшедшем ритме артерии на еë шее, но на этот раз медленно, жадно предвкушая, пробуя на вкус.       Давай! — Я солгал! — усмехается Ичиго и ему чертовски приятно говорить это. Такая детская месть, такая мелкая, но такая сладкая.       Он впивается зубами в шею своей жертвы без предупреждения и подготовки. Икуми воет от боли и трепыхается, но руки, держащие еë, сжимаются, словно стальные тиски. Кровь заливает ей плечо, грудь, пачкает одежду — ни один вампир ещё не был с ней так жесток и безжалостен. Её кровь чистая, тут она не лгала, тёмные берегут её, а вот Ичиго или, может быть, тому кровожадному зверю, каким он видится ей сейчас, совершенно наплевать на это.       Кровь пьянит за считаные секунды — тёплая, густая и сладкая — каждый глоток разливается по телу энергией, конечно, её не сравнить с энергией вампира, но она достаточно вкусная, чтобы утолить голод. Ичиго видит всё: мысли и эмоции Икуми — она напугана, так сильно напугана его поведением, что боится сделать лишний вдох. Она готова пасть на колени, пресмыкаться и молить о пощаде, заклинать чем угодно, лишь бы он отпустил её и не причинял боли. Она слабая, словно букашка, по сравнению с ним, опасным хищником, стоящим на порядок выше простых людишек. Она полностью в его власти. Эта власть и вседозволенность пьянит Ичиго сильнее самой крови — м-м-м, как всё это восхитительно. Дрожь хрупкого тела в его руках, которое он с лёгкостью мог бы сломать, будоражит; слёзы, что текут от жуткого страха, страха перед ним, возбуждают. О-о… Почему раньше он не чувствовал всего этого? Почему раньше пить кровь, калечить людей казалось ему недопустимым? Это же так прекрасно — чувствовать превосходство, силу, власть, возможность держать в руках чужую жизнь и возможность лишить жизни.       Всё это так возбуждает Ичиго, что он не в силах больше сдерживаться, да и зачем — он может делать всё что захочет. Она лгала ему, хотела воспользоваться. Она виновата. Она должна быть наказана.       Ты уже узнал всë что хотел, остановись.       Не останавливайся! Она сама виновата! Она должна быть наказана!       Ичиго бесцеремонно дёргает её, тащит к столу, укладывает на столешницу, заламывает руки, задирает подол не слишком длинной юбки. Там, между её ног, должно быть тоже вкусно, влажно и тепло. Он трахнет её, а потом укусит там и это будет прекрасно. — Нет! Нет! Пожалуйста, не надо! Умоляю! Отпусти меня! Отпусти!!! — не своим голосом кричит Икуми.       В груди её леденеет настоящий ужас. Никто никогда не брал её против воли, а уж тем более обезумевший вампир. Она чувствует чудовищное давление, исходящее от него, всем существом — он полностью владеет ей и, если захочет, запросто оборвёт её жизнь.       Ещë страшнее обрывки его мыслей и эмоций, плавающие в кровавом мареве, которые она случайно ловит, человеку не справиться, не пережить вторжение такого ужасающего сознания. Ещё немного и она сойдёт с ума, мозг превратится в кровавый кисель и просто вытечет через глаза и уши, а он будет продолжать пить кровь и насиловать безжизненное тело.       Ичиго видит эту леденящую душу картину и его едва не тошнит от отвращения.       Это он? До чего он докатился! Доблестный самурай без пяти минут маньяк-психопат! Разве таким его воспитывал отец? Разве за это его уважают друзья? Разве такому ему Гриммджоу признавался в любви?       Нет! Стоп! Стоп! Стоп!       Ичиго резко отпускает Икуми, отшатывается в сторону как от чумы и осматривает дело рук своих: хрупкое девичье тело содрогается в рыданиях, на шее горит кровавая метка, одежда порвана. Ещё немного и дороги назад уже не было бы.       Уф-ф…       Пф-ф!..       Несколько минут проходят в абсолютной тишине. Икуми вяло сползает со стола и остаётся сидеть на полу, она боится сделать лишнее движение, боится поднять взгляд на своего мучителя. Вдруг это обман, уловка и, как только она расслабится, всё начнётся заново. Вдруг он играет с ней, как кошка с мышью. — Икуми… — дрожащим голосом зовёт Ичиго. Он облизывает пересохшие губы и снова чувствует на них вкус крови, но теперь она горькая, отвратительная. Судорожно пытается стереть еë с лица, она пьянит и отравляет одновременно. Одна часть Ичиго всё ещё хочет наброситься на свою жертву и закончить начатое, а другая просто в ужасе от содеянного. — П-прости…       Помоги ей, налей воды хотя бы. Проси прощения.       Да что тут извиняться, она сама виновата! — Заткнитесь оба! — не сдержавшись, выкрикивает Ичиго. Эти голоса сводят его с ума! Он толком не уверен даже, кто они. Саламандра? Пантера? Он сам? Ангел и Бес? Какой же он глупец, если считает, что сможет нормально жить, имея внутри таких соседей. За силу нужно платить и цена иногда непомерно высока.       Икуми вздрагивает от его выкрика и непроизвольно осматривает комнату — здесь только они двое. Осознание, что Ичиго разговаривает с кем-то, кого она не видит, или хуже того — с самим собой — расшатывают последние уцелевшие нервы. — Икуми, я… я потерял контроль, прости, я больше не причиню тебе вреда, — убеждает Ичиго и не верит собственным словам. Как скоро одна из его личностей снова займёт главенствующее место?       Икуми наконец набирается смелости посмотреть в глаза зверя, но видит в них испуг не меньше собственного. Перед ней снова наивный добрый мальчик. — У тебя что раздвоение личности? — спрашивает она и пытается хоть как-то прикрыться тем что осталось от платья.       Ичиго стыдливо прячет взгляд. Он с удовольствием весь целиком спрятался бы куда-нибудь, да хоть под землю прямо в ад, лишь бы заткнулась очнувшаяся совесть. Где она была пять минут назад, а?! Где было его благоразумие? Аура положительного героя и вся остальная самурайность? Где?!       В пизде!       Отвечают ему в один голос, и на этот раз Ичиго абсолютно согласен со своими советчиками. Он опускает голову пониже и для верности прикрывает руками. Ну не признаваться же в самом деле, что шизофреник.       Икуми тяжело вздыхает, окончательно убедившись, что опасность миновала, во всяком случае на время. — Уходи, — просит она и, не желая больше испытывать судьбу, поднимается с пола и скрывается за дверью ванной. Ей чертовски хочется вымыться, смыть с себя кровь и чужие прикосновения.       Закрытая дверь даёт ощущение безопасности, хотя никакая дверь не спасёт, когда за ней стоит вампир. Икуми очень надеется, что когда решится выйти отсюда, этого «светлого мальчика» в еë доме уже не будет. Какая же она дура, раз подумала, что сможет манипулировать столь могущественным существом, он ей наглядно показал насколько глупы и беспомощны людишки. Всё, хватит, никаких больше дел с кровососами.       Ичиго очень стыдно. И страшно. И в то же время, сейчас, когда он получил желанную дозу свежей крови, разум его в покое и соображает очень здраво. Он понимает Икуми, он чертовски напугал её, причинил боль, едва не изнасиловал, и никакие извинения тут не помогут. Логично, что она боится его и не желает видеть. Да и сам он не посмеет здесь остаться. Но куда же ему идти?       Для начала он поднимается с пола и убирает учинëнный им беспорядок. Выкидывает разбитую посуду, вытирает кровь. Она повсюду — на столе, на полу — живительные капли божественного нектара, Ичиго безжалостно вытирает их тряпкой, полощет её под краном и насухо вытирает раковину, чтобы даже запаха не осталось. Потом осматривает себя, на его одежду тоже попала кровь. Он сдёргивает футболку и без сожаления выкидывает в мусор, потом вспоминает, что её подарил… Стоп, дал ему Барагган. Чёрт, придётся отдать за нее деньги. Которых у него нет. Зараза, чем больше он пытается стать независимой личностью, тем больше влезает в долги и проблемы.       Он тщательно умывается и идёт в коридор посмотреть в зеркало, чтобы убедиться, что ни пятнышка крови на нём не осталось. Из зеркала на него смотрит он сам — ничего необычного.       «Как ты мог?» — сам у себя спрашивает Ичиго, никто, конечно, не отвечает. Даже чëртовы «советчики» молчат. Он прикрывает лицо руками, трёт усталые глаза и, когда снова смотрит в зеркало, в отражении мелькают невыносимо синие глаза Пантеры, насмешливые и хищные они блестят, отливая алым, но исчезают быстрее, чем Ичиго успевает моргнуть.       Чёрт побери! Как же Гриммджоу её контролировал?       Ичиго возвращается в детскую комнату, стараясь не смотреть на вездесущих покемонов, надевает худи от Бараггана и покидает дом Икуми.       На улице моросит холодный дождь. Ичиго кутается в толстовку и старается не думать о холоде и предстоящем неизвестно где ночлеге.       Ну и куда теперь, а? Снова бродить, как бездомному, по улицам, ждать, пока наткнётся на какого-нибудь доброго дедушку или сердобольную бабушку. Ха — было бы смешно, если бы не было так грустно. И даже если наткнётся, на самом деле Ичиго уже готов попросить помощи у первого встречного, да только ведь его, легковерного дурака, всë равно обманут, не так так эдак.       Не отчаивайся.       Нытик!       Ох, как же они его достали! Не затыкаются же ни на секунду! И каждого в отдельности послушать, так ведь дело говорят. Раньше у него был только один «сосед» и появлялся не так уж часто, пусть злой, но худо-бедно контролируемый, а эти двое пиздят без умолку и никто им не указ! Советчики хреновы! Именно «советчики», советы дают — советники, а эти только чушь всякую несут, да издеваются. Боги… Ичиго пора признать, что он чëртов шизофреник и место ему в психушке!       Не преувеличивай. — Да я преуменьшаю! — спорит Ичиго, видимо, из чистого ослиного упрямства.       Да уж! Господин Императорский племянник! Это же надо было такое придумать! — Замолкните, всё из-за вас!       И вовсе нет!       Да какая разница из-за кого, лучше думай, что делать сейчас. — Бомжом буду! — огрызается Ичиго.       Это дело не хитрое, но не лучше ли проглотить свою гордость и вернуться к Гриммджоу? — Вот уж нихера! — упрямится Ичиго, хотя сейчас ему как никогда хотелось бы, чтобы позади оказалось надёжное твёрдое плечо любовника. Ну или ещё что-нибудь твёрдое.       Правильно! Никогда не признавайся в том, что был не прав!       Но ведь он действительно был не прав.       Много ты понимаешь!       Да уж побольше твоего.       Дальше Ичиго фоном слушает спор, шипение, рычание и прочие стрëмные звуки, похоже, эти двое исключили его из разговора. И пока они заняты друг другом, Ичиго может наконец спокойно поразмышлять о насущном — делать-то действительно что-то надо. Не бомжом же становиться в самом деле. Если подумать, вариантов у него предостаточно: семья, Сейрейтей, на худой конец загипнотизировать кого-нибудь, но все эти варианты его почему-то не устраивают. Очевидно одно — помощь ему необходима, и он даже готов попросить, но только у человека, который никогда ему не лгал. А есть ли такие? Получается, что нет. Отец врал про маму, про то, что сам вампир. Орихимэ — про Улькиорру, Шихоин и еë приспешники — вообще про всë, о Гриммджоу и говорить нечего. Блядство какое! Никому в этой жизни нельзя доверять!       После мучительных раздумий с большой неохотой Ичиго приходит к выводу, что единственный кто говорил с ним откровенно, был Барагган. Конечно, его, как Икуми, он проверить не сможет, но его посулы хотя бы совпадают с мыслями самого Ичиго. Чем больше он вспоминает их разговор, тем больше убеждается в его логике и правоте. И пусть методы у Эспады грязные, зато конечная цель Ичиго вполне нравится. Непонятно только, чего именно они хотят от него. Столько интриг наплели, чтобы получить себе разрушителя. Зачем? Сила. Сила у него, конечно, непомерная, но как еë собираются использовать, никто конкретно не объяснил.       Так пойди к Айзену и спроси!       Не думаю, что это хорошая идея.       Тебя не спрашивали! — Цыц! — прикрикивает Ичиго на вновь присоединившихся к нему советчиков, да так громко, что на него оборачиваются прохожие.       Он так задумался, что перестал избегать центральные улицы и прятаться от камер и агентов. Конечно же, охотятся на него только в его воображении, но, как оказалось, оно у «господина Императорского племянника» очень живое и яркое.       Не цыкай на нас, бестолочь!       На этот раз в один голос, ну хоть в чëм-то они солидарны.       Ичиго просто задыхается от вопиющей несправедливости — собственные «питомцы» его затыкают. Обнаглели вконец!       Да что с него взять! Ссыкотно ему к Айзену топать!       Вот и замечательно, нечего ему там делать.       Достали гады! — А вот возьму и пойду! И вас спрашивать не стану! — снова не сдержавшись, выкрикивает Ичиго и тут же оглядывается — не стоят ли за спиной санитары со смирительной рубашкой.       Как по заказу, словно из земли перед ним вырастает телефонная будка, а пальцы нащупывают в кармане брюк листок с номером Бараггана. Ичиго решителен и твëрд!       Эх…       Мужик!