Свидание вслепую

Когда Канзаки видит ее, у него пропадает дар речи. Он чувствует себя выброшенной на берег рыбой, но ничего не может с собой поделать, даже несмотря на насмешливые реплики откуда-то со стороны Нацуме. Он, наследник клана якудза, босс района, не может отвести взгляда от хрупкой девушки, сидящей за столиком кафе. Она напоминает ему кого-то, но Хаджиме еще не понимает до конца кого именно – его бесцеремонно тянут туда, под навес, где уже ждет стайка ярко размалеванных девчонок. Канзаки вообще не слишком хорошо понимает, что он забыл здесь. Просто позвонил Нацуме, решивший вытянуть друга из пучины скуки и ничего не деланья. Просто было действительно скучно – Футаба уехала домой с родителями, а нудный дед хорошего настроения отнюдь не прибавлял. Просто Нацуме даже не стал слушать ленивых, невразумительных возражений. И вот он здесь. Досадливо игнорирует беззаботно щебечущую о чем-то куклу рядом с собой и заворожено пялится на незнакомку за соседним столиком. Хаджиме не нравится это ощущение, не нравится собственная упрямая мысль о том, что он может знать ее. А потому он смотрит. На тонкие запястья, от которых с трудом получается отвести взгляд, на полоску браслета, на аккуратные ногти, нетерпеливо отбивающие неровный ритм по столешнице. На то, как она заправляет волосы за ухо, путаясь пальцами в ярко-рыжих прядях, на длинные ноги, не скрытые короткой юбкой легкого платья. Смотрит, пытаясь найти то, что кажется ему таким отчаянно знакомым, и находит, когда девушка поворачивается к подошедшему официанту, чтобы забрать свой кофе. - Канзаки?! После окончания школы прошло почти два года. Ишиямовцы разбрелись по университетам, рассыпались по городам, и пересечься с кем-то было большой удачей. Чаще всего Хаджиме видел Огу, оставшегося в городе, от него же он узнал, что Фуруичи учится за границей на врача. Реже замечал Куниеду, перенявшую дело деда, и остальных Краснохвосток. О Нацуме, с которым Канзаки учился в одном университете, говорить и вовсе не приходилось, вот уж кто не смог оставить бедового друга без присмотра. С Ханазавой, по слухам укатившей куда-то совсем на другой конец страны, они виделись и того реже. Но, тем не менее, вот она перед ним, и Канзаки отчего-то с трудом мог в это поверить. Неужели это та же самая мелкая, нескладная, надоедливая девчонка? Нет привычного цветка-заколки в волосах, нет непрерывного, забивающего голову потока слов. Осталась только широкая, невероятно светлая улыбка и эти чертовы тонкие запястья, на которых каждый раз замирает взгляд. Кукла рядом озадаченно хлопает накрашенными ресницами и обиженно дует губы, когда на нее окончательно перестают обращать внимание. Она еще пытается цепляться за вставшего было Канзаки, но ей хватает волны раздражения, выраженной в одной короткой фразе, которая указывает точное направление посыла. Ну, и, может быть, еще вежливого интереса в глазах Юки, за которым явственно проскальзывают опасные искорки. Она изменилась, приходит вдруг в голову Хаджиме. Маленькая девочка выросла и стала настоящей Краснохвосткой. - Идем отсюда, - хмурится Канзаки. В этом месте стало слишком шумно. И Юка смеется негромко на его недовольный тон, поднимаясь и поправляя юбку. Ей не привыкать, она уже давно научилась видеть истину, скрытую за напускной грубостью. Они выходят из кафе под громкие возмущения куклы, и Нацуме салютует им вслед пластиковым стаканчиком с колой. На столике остается нетронутый кофе и деньги, небрежно брошенные Канзаки. А потом как-то незаметно подкрадываются сумерки, неожиданно, словно кот, выпрыгнувший из-за угла. Хаджиме уже и не помнит, когда в последний раз столько разговаривал. И Ханазава, как оказалось, не слишком-то и изменилась за прошедшее время, во всяком случае, ее болтливость осталась при ней. Это было словно вернуться в школьные годы. Но, в то же время, в разы лучше. Забрести в другой конец города. Подраться с местной шпаной, недвусмысленно заинтересовавшейся ногами Юки и наехавшей на Канзаки, алчно следящего за действиями щенков. В своей части города Хаджиме знала каждая собака, а здесь… Не повезло деткам, скажет случайный прохожий. Сами виноваты, отрежет наследник клана якудза и ухмыльнется так, что не то, что говорить – дышать не захочется. До дома Ханазавы они добираются когда уже стемнело. Юка кутается в куртку Канзаки, в которой, кажется, может с легкостью утонуть – несмотря на жаркие дни, ночи все еще холодные. Она улыбается довольно и немного устало, и Канзаки снова не может отвести взгляд от ее пальцев, которые придерживают отвороты кожаной куртки. Ему вообще нравится на нее смотреть, такую странную, словно бы привычную и, одновременно, совсем другую. А еще он думает, что раньше никогда бы не допустил таких мыслей. Все-таки, время много что меняет. - Не пропадай, Канзаки, - звонко смеется Юка, стягивая с плеч нагретую кожу. - Ага, - откликается Хаджиме, и у него не поворачивается язык назвать ее привычным «Вася». Потому что время. Потому что другая. Потому что они оба – другие. А потому он только протягивает руку, небрежно ероша рыжие волосы. Еще даже не понимая зачем, просто потому что хочется – он часто делает так Футабе, а вредная мелюзга вопит, но не уходит. Потому что она, в отличие от непутевого дяди, понимает все лучше некоторых. Понимает, что у каждого свое выражение привязанности. И Юка замирает под ладонью Канзаки. Вспыхивают алым щеки. Она, кажется, боится пошевелиться, боится спугнуть момент, или же просто не знает что делать. - Ты чего? – взгляд у Канзаки удивительно спокойный, почти теплый, и немного удивленный. - Я просто рада, действительно рада тебя видеть, - искренне улыбается Ханазава, пряча растерянность и смятение за закрытыми веками, и комкает в пальцах так и не отданную куртку. А Хаджиме смотрит на дрожащие ресницы, на ладони, сжавшие черную кожу, на эту светлую девочку, на самом деле ни капли не изменившуюся, и понимает, что сегодня он точно оставит у нее свою куртку. Чтобы вернуться еще раз. - И как все прошло, Нацуме?! - Все хорошо, Футаба-чан, все просто замечательно.