***
Приветствую читателей моей книги, меня зовут Польша, вы наверное это знаете, так ведь? Я обычный мужчина средних лет, страна, в которой все немного сложно… Я не думаю, что я плохой человек, но и явно не святой. Сейчас не обо мне, о моем прошлом ты узнаешь немного по позже, сейчас я хочу спросить тебя одну важную вещь… Как думаешь, что такое безумие и кого можно назвать безумцем? Слышал, что безумие — это повторение одного и того же действия, с надеждой на другой результат? Я отчасти соглашусь, но это, как по мне, скорее можно назвать привычкой. Думаешь, безумен тот, кто каждый день приходит на работу и потом возвращается домой, спит, а после чего все вновь и вновь повторяется? Наверное, в каком-то смысле ты прав, но я думаю, что безумие — это хаотичность, неразборчивость, как рисунки обезьяны из зоопарка, но только… Хуже. Такое, что не поймет даже самый умный человек на земле, но поймет психически больной, который только успел глянуть на картину. Он поймет что-то свое, даже если автор никак не вкладывал смысла в картину, вдруг Малевич рисовал "Чёрный квадрат" без смысла? Безумие, как я думаю — это не повторение, это постоянное изменение чего-либо, после долгого использования… Как к примеру с музыкой. Была одна пытка, когда человеку включали музыку на протяжении долгого времени, а потом меняли что-то в этой песне. Человек настораживался, так как после долгого прослушивания не мог привыкнуть к новой версии, он мог сходить с ума, если бы это происходило бы и раньше. С комнатой примерно тоже самое, попробуй не трогать ни одну вещь в одной из комнат на протяжении… Примерно двух недель. Каждый день заходи туда, оглядывайся, убеждайся, что все также. Потом попроси кого-нибудь что-либо поменять. Это сразу бросится тебе в глаза, ты захочешь это исправить, ведь обстановка была не такой, ты не привык к этому. Пусть тот человек продолжит менять что-то без твоего ведома, это будет сводить тебя с ума, ведь в этой комнате будет уже не твой порядок. Безумие — хаотичность, изменения в жизни, когда ты уже к чему-то привык, постоянное переживание чего-то. Я убедился в этом сам, находясь в заключении сумасшедшего «отца»-каннибала. Я хочу посвятить тебя в это, и в то, как я пропал из жизни моих родственников и одноклассников, проживал в заточении небольшого домика в центре тайги на протяжении долгих и мучительных 8 лет, пока все же не смог сбежать. Я не помню, где был расположен этот проклятый дом. Помню лишь то, что находится он в тайге, возле трассы. Не помню, в каком направлении бежал от него, сколько я бежал. Будто мне волшебным образом стерли практически все из моей головы.***
Это была далёкая весна 1909 года, 13 апреля. Я находился в школе, был одет в немного большую мне хлопковую рубашку, которая висела на мне мешком, оголив мои ключицы, которых я очень стеснялся и льняные штаны, в которых часто носил зажигалку, чтобы поджечь что-либо, или дать поджечь сигарету старшеклассникам… Да, я и этим занимался. Но я тогда был слабым и немощным, а они меня никогда не трогали, даже защищали за то, что давал им прикуривать — как мне казалось, это было единственное моё спасение, козырь в рукаве. За спиной был рюкзачок, который я очень не любил, так как он был желтого цвета. Не любил я этот цвет, но носить приходилось, отец постоянно заставлял, говоря, что он идёт мне… На ногах гольфы, которые даже, как по мне, непристойно обтягивали мои худые и бледные ноги и небольшие ботинки, что были на размер больше, от чего я постоянно подкладывал туда что-либо, чтобы обувь не спадала. Газету помню, ненужные тряпочки, платки, даже вату где-то находил. Что-то подобное, в общем. От этого мои ноги виделись большими и нелепыми, хотя все и удивлялись маленькому размеру моей ноги, когда мы переодевались на физкультуру. Припоминаю, что был худее и меньше, чем все остальные дети, но не помню, насколько. Всплывает сразу только то, что меня часто путали с первоклассником или второклассником, хотя был я в гордом 5-ом классе, а лет мне было 11 в то время. Скучающе я шел тогда по тропинке, какой обычно проходил — узкой и земляной, по бокам были деревья, кусты, много мух и других жуков, которых боюсь я по сей день. Выходила эта тропинка после на более оживлённую дорогу, где иногда проезжали машины, от которых поднимался столб пыли, бегали в школу радостные первоклашки, степенно проходили старшеклассники, лишь один я медленно и нехотя плелся к месту своего образования самым последним из всех, когда дорога была уже практически пуста. У меня там не было таких друзей, с кем бы я бегал каждую перемену, с кем бы я играл… Я был слишком закрытым и неактивным ребенком. На физкультуре я не мог долго бегать, из-за своей слабости и худощавости, а также из-за того, что меня часто рвало от перенапряжения. Это даже было плюсом, я все равно не любил физкультуру. Отличником я не был, возможно хорошистом — да и то это не факт. Я и отец мой уже ничего не помним о том, а учительница умерла уже достаточно давно, царство ей небесное… Одноклассники, которых мы нашли, тоже ничего сказать не сумели, лишь ответили что-то невнятное. Из школьного времени помню то, что очень любил математику. Не знаю, считал ли я тогда себя гением в ней, но всегда мог практически в точности рассказать, как решать что-либо, как рассказывал мне после отец. Время быстро летело, одноклассники приходили и уходили, но одного я никогда больше не забуду, ведь именно он — одна из небольших причин, почему я тогда не вернулся домой. Америка. США был новеньким в нашей школе, сын директора. Из прошлой школы он был отчислен за плохое поведение и ссоры с учителями, хотя успеваемость его была куда лучше средней, даже лучше моей, а учился я без троек, вроде бы. Одевался дорого, спорил с учителями, пусть и был добр с остальными, но общался в грубоватой манерой, наплевав на какие-либо базовые правила. Курил на каждой перемене, хотя и пятиклассник, так что иногда здороваясь с ним за руку я чувствовал неприятный запах от его одежды. Ни над кем не издевался, даже если и стоило, правда порой нарывался на старшеклассников или парней, способных дать сдачи, даже не издеваясь, а конкурируя с ними, а тех, кто не годился ему в соперники иногда доставал беседами, больше походящими на книжные монологи, нёс всякий бред, предлагая всякую дичь, даже если человек и не желал общения. В тот день его жертвой стал я, сидящий тихо за своей партой и пишущий что-то в черновике — Привет, Польска, не соскучился? Тогда я смущенно отвернулся от него, сглатывая, сжав карандаш в руке — Почему ты молчишь, мм? Сейчас же перемена, чего ты тут сидишь? Устал? Я вновь промолчал, притягивая свой листок к себе, ну а Аме заглянул в него, будто бы забыв о своём обожаемом «личном пространстве», как и всегда забывал, когда дело касалось других. Он сел на парту прямо на парту напротив меня, разглядывая с интересом. — Нет. Я не хочу разговаривать сейчас… Тогда я мрачно глянул на него, после закрыв листок руками, не помня чего стесняясь. — Да ладно тебе, Польска, ты будто меня будто убить хочешь. Почему ты не хочешь разговаривать, не выспался? Тогда я подумал, мол «Господи упаси, какой же он надоедливый» и сейчас я также соглашусь с этим мнением, хотя сейчас для меня это не выглядит, как настолько дикое надоедание. — Нет, просто отвали, прошу. В тот момент я вздыхаю, укладывая голову между рук на парту, пока он взъерошивает мои волосы и выходит из кабинета, заставляя меня вздохнуть с облегчением — Ещё увидимся! Так давно это было… Только оправился от того, что со мной было, и всё своё заточение я винил Америку, ведь парень затащил во все это, как я думал тогда, думал, что они заодно. Теперь мне так стыдно перед ним. Он не был ни в чем виноват, был всего лишь ребёнком со странными идеями. А все началось с одного лишь с виду обычного спора. Не могу сказать точно, что произошло, но сидели мы вместе на уроке с Америкой, тот делал свои дела, я свои, все в классе держали своё на уме, учитель объяснял тему, даже вспомнить не могу какую. Все шло своим чередом тогда, все было стабильно и спокойно. Америка повернулся ко мне, глядя на меня, будто ожидая чего-либо. Я не хотел смотреть на него в ответ, записывая в тетрадку что-то явно несуразное своим кривоватым почерком, что остался со мной до сих пор, а парень придвинулся ближе… — Польша, а ты сможешь потянуть Австралию за косички? Это явно был косвенный¹ вызов, на который соглашаться я не хотел. Австралия была самой высокой девочкой в нашем классе, с очень длинными волосами, которые доходили ей до талии, а также и относилась она ко мне лучше всех. Она была очень доброй, даже слишком иногда. Честно сказать, я любил её некоторое время, но понимал, что у нас ничего не получится. И не только из-за моей худобы и слабости, а еще добавился один фактор: ее всегда окружало мужское внимание, парни липли к ней, как пчелы к мёду… Или, как говорил Аме в очень грубой форме к ней: «Как мухи к говну», что очень меня злило. Так вот, соглашаться на это я точно не собирался, зыркнув на него возмущенными тогда глазами. Он улыбался, я видел это, хихикнув и поправляя на себе солнечные очки — Да ладно тебе, я же просто спросил… Слушай, а давай поспорим? Я отказался тогда от этого, помню, как вчера. Никогда не любил споры, особенно с такими игривыми странами, людьми, городами и так далее, как Америка. Я и сам то практически никогда не был игривым, если только в детстве. -Это связанно с Австра-алией. Он пропел гласную в ее имени, а девушка повернулась, смотря на брата изумлённо, хлопая глазами, с такими большими тогда ресницами. -Ты меня что, продаешь там что-ли? Меня так рассмешил этот вопрос, но я отвернулся, закрывшись в руках и сдержанно улыбаясь, почувствовав странное тепло у себя тогда на сердце. Дальше у британских завязался краткий разговор, в основу которого я не вслушивался, а в конце они оба показали друг-другу языки. Я был немного… Обескуражен этим в то время. Никогда не думал, что у брата или сестры могут быть такие отношения. Дальше, Аме обратился ко мне, по своему привычно улыбнувшись и нахмурившись, подозвав меня к себе рукой, что я тогда и сделал. Он закрыл мое ухо по бокам своими теплыми ладонями, начав тихо говорить, будто боясь, что кто-то услышит его. — Если ты выиграешь спор со мной, тооо… Эти секунды тянулись очень долго тогда, что я даже сейчас ощутимо сглотнул, вновь ожидая над ухом услышать известное мне продолжение. — …То я тебе устрою свидание с Австралией!.. Мои щеки становятся красными от этого, даже столько лет, но тогда я был похож больше на спелый помидор, а волосы мои тогда будто задымились, глаза теперь часто бегали по сестре Америки, будто боясь, что она повернется. Я с ней? Я даже сейчас ей не ровня, скажу я так. Да и тем более, у нее уже давно есть муж… Мечты так и остаются мечтами, как бы это не было прискорбно, особенно мечты об отношениях с красавицами, либо же «светскими львицами», как иногда слышно выражались… Я не раздумывая согласился тогда, даже не спрашивая, про что будет спор, или что будет, если я проиграю… Не знаю почему, ведь помню, что в детстве всегда был достаточно опасливым и осторожным. Тут же, Аме пожал мне руку, протараторив, что договорим мы на перемене, вставая и вальяжным, практически королевским шагом уходя к доске, оставляя меня в недоумении смотреть тому в след.