дети занимают особое место в Божьем сердце, и любой, кто причиняет вред ребёнку, навлекает на себя Его гнев.
***
Глаза с трудом открывались, будто смазанные клеем, тело ощущалось тяжёлым, в горле сухо, голова уже не болит, а подо мной жёсткий матрас. Такие были ощущения, когда я очнулся. Я был тогда в доме, но не понял того сразу. Я ничего не помнил, не понимал где я и что я такое, лишь сопя носом от мучающего меня все детство насморком и глотая слюну, хотя даже это я умудрялся не делать, и у меня все текло за борт, из-за тогдашних ощущений чего-то теплого на моей щеке, что все ещё отложились у меня в памяти как противные личинки… Вокруг все плыло, под моей головой была тонкая, но мягкая подушка, тело было накрыто простыней, а по полу шла противная прохлада, что приходила из-под щели под дверью в мою комнатушку. Голова моя была забинтована и пахла какими-то лекарственными травами, снизу, с первого этажа, в то время как я лежал на втором, шёл приятный запах чего-то печенного. Было похоже на блины, а лежал в таком состоянии я минуты две наверное, хотя, я и не вспомню этого даже, все так пролетало мимо меня, одновременно ползя как улитка. Но спустя время я смог раскрыть глаза, увидев перед собой такую тёмную комнату, что хоть глаз выколи — ничегошеньки ни увидишь. Мое тело было накрыто лишь простыней, руки и ноги ничем не связанны, на удивление, рядом даже не лежали ножи, орудия пыток там. Что маньяки обычно используют, вот скажите мне? Вот там всего этого не было и в помине. По крайней мере, в моей комнате. Перед моими глазами всё тогда плыло, нос был забит, а из глаз хлынула волна слёз. Тело моё пробила дрожь, пальцы рук затряслись, мне было нечем дышать, меня будто кто-то душил, прижимал мое горло к кровати и сдавливал его всеми своими силами. Мою грудную клетку также сдавливало, легкие по ощущениям были похожи на самый сморщенный изюм, что можно было только найти в маленьком пакетике с рынка. Страх будет моей главной проводницей по этому дому, ведь она была все время со мной, никогда не отпускала, но не давала поддержки. Возможно, страх был и мужского пола. Будто бы она была самостоятельна, сама меня хватала и затаскивала в объятия. Но страхом был и тот, с кем я жил, он был настоящим, но так-же хватал и притягивал к себе. Я жил с ним или с ней, я не могу сказать точно даже сейчас. Это так трудно объяснить, но вы скоро сможете все понять, не волнуйтесь. Я надеюсь. Этим чувством, которое не давало мне дышать и был страх. Противный, давящий, такой холодный и чужой. Он дал мне попить тогда теплого молока, от чего я начал кашлять им же. Руки все еще судорожно дрожали, пальцы сжимались, а я немного хрипло выдохнул свою необходимую дозу воздуха, начав кашлять после. — Боже мой, маленькая Польша, ты так напугана? Я был… Очень напуган. Я даже, верить если моей памяти — не ответил ничего. Совсем. Ни кивком, ни словами: я застыл как статуя, с глазами по пятьдесят грошей* и холодом, который прошёлся по моему телу, заставив меня дрогнуть пару раз. Этот человек выглядел как Германия, говорил практически как Германия… Характеры их тоже отличались, возможно, либо же мой похититель был отличным притворщиком, о чем я потом узнаю подробнее. О Ги же я знаю только из рассказов моего отца, исторических записей и. Рейха, его сына. На удивление, он не знал даже о своём нежданном дяде. Хотя, черт его знает, хотел ли он об этом знать, или ему было все равно. — Моё имя Рейхоугольник, маленькая Польша. Можешь называть меня РУ, слышишь меня? Он тогда поднял меня на свою руку, она была большой, мужской, такая шершавая и тёплая… Но кончики его пальцев всегда были холодными, будто отмершими. Держал он меня как невесту, ласково смотря на моё лицо, приподняв за подбородок свободной рукой. Моё лицо быстро залилось румянцем, но после побледнело от головокружения из-за больной головы, руки невольно схватились за опору, в виде одежды Рейхоугольника, в которой я и не нуждался, в глазах вновь появились слезы, а голову охватила паника, заставляя меня ускоренно дышать, кто-то вновь давил на мою грудь, в глазах темнело, а изо рта потекла нить слюны от обильного и нежданного слюноотделения. Я не чувствовал, как меня поставили на ноги, как наклонили над тазом, сунув два пальца в рот и вызвав у меня рвоту. Было отвратительно, из глаз в этот таз вместе с рвотой капали мои слезы, я держался уже на настоящую опору в виде того-же Ру, пока тот держал мои распущенные волосы, не давая им запачкаться в желудочном соке. После такого инцидента мне стало легче, даже дышать, но головокружение со страхом никуда не ушли, лишь уменьшившись. — Тебе надо поесть, маленькая Польша. Ты любишь выпечку? Я сделал тебе блинчики. Я нахмурился, посмотрев на него, отдыхиваясь после рвоты, с соплями, слюнями и слезами на всём лице, во рту был типичный отвратительный рвотный вкус, а руки подрагивали — Сами поешьте п-после. После рвоты. Сказав это, я отвернулся, глубоко вдыхая и выдыхая, рукой утирая слезы с глаз. Дальше. Дальше все было так размыто, я помню это лишь отрывками. Меня повели в ванну, умыли, дали прополоскать рот. Я очень чётко помню, что как и где стояло или находилось в этой комнате. Ванна в углу, сверху полупрозрачная шторка, что обычно была полностью закрыта, рядом небольшая тумбочка с парой чистых полотенец, рядом тазик и в нем доска для чистки белья, которую я называл избитой железкой, впритык к концу стены стоял длинный и узкий шкафчик с мазями, таблетками, мышьяком, шприцами и так далее. Там было много всего, даже по паре штук. На одной из его полок были вязальные принадлежности, спицы, разная пряжа. И один его шкафчик был закрыт для меня, я узнал что там только-только под конец своего пребывания здесь. Напротив этого шкафчика была керамическая раковина и зеркало в деревянной раме. Зубные щётки стояли в небольшом стеклянном стаканчике, на полу был небольшой синий ковёр без рисунка, рядом с дверью была повешена картина моря и разломанного корабля на нем… Я её часто пугался не пойми из-за чего, когда заходил в ванну. Наверное из-за того, что я чуть не утонул однажды, мне в то время было 6 лет… Сейчас я уже избавился от этого страха, но ту картину все равно вспоминать страшно и очень уж неприятно. Под ней был также стул, на нём железное ведро и ещё один большой таз, в тазу была какая-то цветная ткань, которая позже окажется хлопком. Кстати, забыл упомянуть — раковина была с шкафчиками, их было 3. Две выдвижные полки и одна большая с двумя дверца и по бокам. В первой выдвижной было мыло, зубная паста, запасная зубная щётка, шампунь, духи и бритвы, а так-же лезвия от них. Во втором ящике были… Как это правильнее сказать, какой кошмар. В нем, если не выражаться никаким другим языком — были две баночки смазки, штук 10 презервативов, засунутые в пакет, искусственный фаллос и огромная бечёвка, длинной в метр или два. Накрыто это все было чёрной тканью и завалено какими-то другими непонятными вещами, никак не относящиеся к ванне, по моему мнению. Ладно, хватит о ванне. После всех тех процедур мне стало получше, лишь моя больная голова давала о себе знать, треща от частых вспышек боли. Меня усадили на тот стул под картиной, убрав ведро и тазик, Ру отошёл к узкому шкафчику, где были таблетки, видно роясь в поисках обезболивающего. Он был очень высокий и очень статный на вид. Он был одет в красный шлафрок*, на ногах бардовые домашние и относительно тонкие тапочки, волосы его были немного взъерошены, а на руках почему-то были чёрные ажурные перчатки. Мой взгляд невольно остановился на нем, внимательно оглядывая, размазано, но стараясь разглядеть детали в одежде или открытых участках бледно-персикового тела… Было приятно на него смотреть, но меня так-же что-то пугало, заставлял содрогаться внутри. В моём горле пересохло, а взгляд вскоре опустился вниз, в пол из белой плитки. Я чувствовал тревожность, меня начало распирать изнутри, стены начали давить на меня, а голова вновь загудела… Мой стук сердца отдавался в уши, коленки подкосились, задрожали, на глазах вновь появились слезы — дышать стало труднее, но моё горло не так уже сдавливали. Кончики пальцев начали холодеть, тело пульсировало. В моей голове крутился бешеный поток мыслей, кружа мне голову: «Беги, тут небезопасно, бежать, нужно бежать, опасность рядом, опасно». Я уже не помню тот момент, но я уже оказался у входной двери, панически дергая ручку, практически крича и дрожа от страха, что вновь окутал меня, я не мог отдышаться, а сзади чувствовалось чужое присутствие, заставляя мои ноги подкоситься и упасть на колени. Ручка вскоре перестала дёргаться, плечи дрожали, на полу образовались пару слезных лужиц, которые я сам и устроил. Мне на плечи вскоре легли две шершавые руки, слабо сдавливая часть моего тела, немного вскоре потянув на себя и заставив повернуться, глянуть в лицо хозяина дома. — Польша, милая, я пытаюсь позаботиться о тебе, пожалуйста, прими мою скромную помощь. Ты слишком ранена, ты очень глубоко в лесу, я не смогу довести тебя до города, ты же умрёшь в таком случае. Моё лицо было заплаканно, и слезы лить не прекращали — мне было тогда 11 лет, я боялся умереть, но больше — это остаться с незнакомым человеком в одном доме. Что он может сделать со мной? Отправит ли он меня? Может запрет где-нибудь и будет морить голодом? Я и так не так много ел тогда, яблоко одно с утра, да и стакан молока. Ни яичница, ни хлеб, которые предлагал мне отец я не ел. Если только кремувки*, которые я уж слишком любил. Вечером за обедом ел голубцов, которые отец уж слишком обожал, редко супа хлебнуть мог, да и то, без хлеба, если верить моему отцу… На ужин я вообще ничего не ел, от того и был такой худой и мелкий, как мышь серая. Меня смущало, что Рейх обращался ко мне в женском роде, но было особо не до этого, да и неудобно из-за чего-то. Мою голову держали его руки, а после подхватили, неся в ванную комнату, из которой я выбежал в недалёком прошлом… Рядом со входом была кухня, рядом с кухней небольшой зал, в котором стоял виниловый проигрыватель, что я так тщетно просил у отца, когда был совсем уж маленький. После зала стояла небольшая узкая кладовая со швабрами, метлами и всем остальным, рядом стояла лестница на второй этаж, практически у стены — напротив был большой шкаф с зеркалом, рядом с ним два широких стеллажа из-под книг, на которых были поставлены разные другие вещи, помимо книг, ведь библиотека была на втором этаже. Напротив кухни была столовая, достаточно обширная, если верить моей памяти. Огромный сосновый стол, стулья обшитые мягкой обивкой. Возможно, Ру сделал это все сам, на что в будущем получу отрицательный ответ. Меня донесли до ванной, налив в стакан воды из-под крана и сунув мне таблеток в руку. Вроде это было обезболивающее, успокаивающее и почему-то жаропонижающее. Жара я не чувствовал от истерик и страха, а Ру мог все почувствовать, так как вскоре мне и вправду стало легче. Честно, я был удивлён, что это были не наркотики или та же виагра, прости меня Господи. Обычно в таких книгах героям сразу дают какую-то отраву, наркотик или возбудитель, а тут у меня были обыкновенные таблетки, которые я хоть и съел, но с видным недоверием, что заставило моего «спасителя» слабо, но мило улыбнуться, усадив меня на табуретку. Было очень сложно различать его эмоции, их не было от слова совсем, лишь иногда улыбки, ухмылки и слабые нахмуры. После того, как я выпил таблетки, спустя наверное пол часа, когда мы успели перебраться в комнату, Ру меня уложил и сидел рядом, обняв одно колено, мне стало лучше — мне было легче дышать, думать и даже говорить, внезапный для меня жар и вправду отошёл, руки же ощущались легче, как и ноги. Было все ещё немного прохладно, по окну забил дождь. Неловкое молчание окутало комнату, Рейх явно не собирался начать разговор первым… — Хочешь немного блинчиков? Хотя нет, он начал.