Великая китайская стена

      Дело было в деловом квартале, а, если быть точнее, — в его центре.       Ви удачным образом скатился с возвышения в какой-то гипсокартон, чудом не сломав себе рёбра.       Несомненно, смех был первой реакцией пацана: он ведь выжил! Выжил после погони!       Однако долго радость не продлилась – вор осознал, что он застрял. И что сзади кто-то довольно посмеивается, будто оценивает открывшиеся ему виды.       Голос был, к сожалению, пиздецки знакомым.       — Джонни, не начинай.       — Очень удачное приземление, парнишка.       — Ты издеваешься что ли - А! – Хлопок металлической руки по мягкому месту заставляет вскрикнуть, почувствовать странный жар на месте удара. Ви понадобилась лишь пара секунд, чтобы начать возмущаться.       — Чо ты творишь?       В ответ – тишина: голосам в голове не требуется объяснять эмоции носителя, чтобы подстраиваться. В этом их преимущество… и главный страх хозяина.       И вот уже в назидание отворачивается дешманская ткань штанов. Слышно, как расстёгивается ремень, ширинка…       Парень начинает потеть: он абсолютно ничего не видит, но чувства… Чувства смешивают странные ощущения вперемешку с паникой в единое целое, выдавая сумбурный коктейль с приторным ароматом мартини.       Этот запах обволакивает его всего, заставляет ноги подгибаться, а колени трястись от предвкушения следующих действий странного партнёра.       — Такое ощущение, что я тебя в бар веду. Малой, о чём ты думаешь, а? Это ведь не свидание какое-то. — Нагло вырвали из грёз. Да, Ви, это не свидание. Нет, это ебучее мать его порево. Именно так происходящее позиционирует твой мозг, что щедро делится с био-чипом информацией.       Щёки предательски наливаются румянцем, волосы встают дыбом, когда чужие руки касаются живота, спускаются всё ниже и ниже, достигая бёдер, сжимая их, потирая и слегка щипая за пах.       — Что за нахуй?!       — Мой на хуй.       Спорить наёмник даже не стал. Если это карточная игра, то он только что выронил свою колоду.       Стало холодней, чем обычно: по ту сторону серого гипсокартона Ви остался без штанов и нижнего белья.       Разум сразу задаёт вопрос.       — Как ты думаешь, это я сделал или ты сам?       Пиздецки стыдно.       — Слушай, я, конечно, могу подойти к твоей передней половинке и протереть твои слезливые глазки, но мне лень, окей? Просто перестань зажимать веки и проветрись. Потому что сейчас будет пиздец как жарко.       А Сильверхенд, сука он такая, не врёт – сразу дёргает вперёд, собственным весом давя на спину сопартийцу.       Ви начинает паниковать…       — Б-блять? БЛЯТЬ?! — Его тело качается в такт трущегося меж булок члена, но паникует парень не от этого – ему нравится. Чертовски нравится.       — Не блятькай, а то кто-нибудь заметит. — Окурок касается внутренней стороны бедра, Ви шипит и не понимает, что именно ему стоит думать о происходящем.       Сердце вылетает из груди, в висках бьёт кровь, а чужой орган уже вот вот… Он достучался. Плавным, робким, но таким уверенным движением, при очередной давке ствола на податливую плоть, корона входит в сфинктер, вызывая томные стоны удовольствия у обоих сторон гипсокартонной комедии.       Кажется, Ви не уследил за своим языком, ведь тот свисает, как у шлюхи. Глаза закатываются при каждом толчке.       Просить о большем – слишком уж по-девичьи. Но и без слов и задних мыслей, на уровне эмоций, его и так понимают. И то есть самое худшее, что могло с ним произойти.       Нежный такт, постепенно переходящий в звериное ремесло, ломающийся гипсокартон под натиском вцепившихся в него пальцев.       Этот момент прекрасен, безусловно, но он так мимолётен: так легко ломается об один веский факт – Ви девственник.       Больше, чем на пять минут, юного тела не хватает, да и расшатанная стена от сильного прогиба и экстаза ломается в два счёта, оставляя наёмника лежать в собственной сперме на жёстком сером бетоне под ситником, смывающим с него с каждой мелкой капелькой всю грязь без остатка.       Юноша забывается в собственных снах, улыбаясь, будто ему некуда идти, будто весь мир сейчас для него ничего не значит.       От жизни нужно брать всё, особенно, если жить тебе осталось совсем немного. Так почему же тогда, позвольте узнать, Ви нельзя просто остаться здесь, голым и опороченным мальчишкой?       Сквозь пелену постепенно угасающего удовольствия ощущается довольно ласковый жест протеза: он обводит каждый мускул на щеке и касается подбородка на долю секунды, чем вызывает действительно детскую улыбку у вора на полу.       Джонни случайно улыбается следом.       — Первый раз, да?       — Да…       Ситник постепенно переходит в ливень, так что никто не услышит того, что они шептали друг другу.       Эти тайны для обычных прохожих останутся там – под дождём, в осколках гипсокартона, однако для самих участников буйства они будут ещё очень долго тлеть в переплетённых судьбой умирающих сердцах.       Потому что жить нужно так, как ты сам того хочешь. Особенно, если жить осталось совсем недолго.