Rainbow Wings

      Вчера Чонгук на выбивающий весь воздух из легких вопрос Тэхена не смог связано ответить, что-то невнятное пролепетав, увел разговор от скользкой темы. Не потому что не уверен в своих чувствах к нему - если не любовь, то влюбленность здесь точно есть, а потому что не хочет его наивностью и доверчивостью пользоваться, человеческой порочностью чистейшую из душ пятнать. После за его рассказами о современном мире Тэхен заснул. Он вообще в принципе в его объятиях молниеносно засыпает, а Чон потом им любуется, каждую его черточку изучает, волосы пепельные и обсидиановое оперение пропускает меж пальцев, забывая о договоре собственного сердца и разума, который первое неизменно нарушает и нарушать будет. Сердцу никто не указ, это самый сильный и в то же время слабый орган. Когда мы сдаемся и руки опускаем, оно не отдыхает, продолжает биться, пускай и загнанной в клетку, пропускающей через себя всю боль птицей. Сегодня Чонгук тоже забыл, с Тэхеном, пленяющим все его органы чувств, по другому не получается, с Тэхеном, шебутным котенком крутящимся рядом, все внимание ему одному, что уж и говорить, если он моментом заставил Чонгука телефонную ссору с Чимином опустить, перестать на друга лучшего злиться, отчего на душе вновь легко, вернулось желание закончить ранее начатую в этих стенах работу. Запечатленные на холсте Юнги и Чимин на глазах с добавлением цвета преображаются, становятся более реалистичными, оживают, что радостно отмечает сидящий и старательно смешивающий краски Тэхен. Из-за последнего на его щеках яркие оранжевые разводы остались, ногтевые пластины необычные оттенки приобрели, что художнику кажется милым, забавным и во что непреодолимо хочется добавить что-то свое, в чем, мазнув кистью по его чуть вздернутому носу, он себе не отказывает. — Эй! Что ты делаешь? — смешно сморщившись, хохочет ангел, на что улыбку довольную получает и уже сам пальцами в синюю палитру лезет, за считанные секунды Чонгука в аватара подобие превращает. — Это война, — коварно улыбается Чон, брызгая с кисточки желтой краской в Тэхена.       Тэхен, захваченный азартом, в долгу не остается, его предплечья в зеленом буйстве топит, испачканной ладошкой к лицу напротив прикладывается. Битва завязывается не шуточная, но недолгая и победителей по итогу в ней нет, что им нисколько не помешало друг друга и все вокруг превратить в разноцветное нечто, благо хоть картину догадались простынкой прикрыть. — Неплохо получилось, — смеется Чонгук, оглядывая масштаб катастрофы. Даже его, лежащему на столе телефону досталось. — Я еще никогда так не веселился, — честно признается полулежащий на полу ангел, смотря на парня сквозь пушистые, покрытые не застывшими каплями краски ресницы. — Я тоже, — отвечает Чон, наслаждаясь неподдельным, поселившимся в голубых глазах Тэхена счастьем, им самим, на котором от всех этих ярких брызг места живого почти не осталось, крыльям, сейчас впитавшим радугу, и то досталось. — Твои крылья больше не черные, — неосознанно срывается с губ.       Тэхен растерянно на свое оперение смотрит, спустя секунду понимая, что Чонгук в каком-то смысле прав и неожиданному открытию улыбается. Черный цвет - символ его падения и изгнания, ему не нравился никогда, но и к прежнему белому он, радужные краски предпочитающий, не проникся особой любовью. В этих двух оттенках для него жизни нет, в них она застывает, ни вперед, ни назад не движется. — Красиво, мне нравится, — перебирая наиболее «пострадавшее» перышко, произносит. — Надо бы помыться, а то краска засохнет и потом оттереть ее будет тяжеловато, — говорит Чон, прибирая последствия битвы. — Н-но я не хочу... Крылья же снова прежними станут... — расстроенно со вселенской на лице скорбью озвучивает ангел, о причинах чего догадаться несложно, по крайне мере не для Чонгука, чувствующего его на каком-то ином уровне. — Давай сделаем так: сейчас ты помоешься, а в следующий раз я раскрашу тебе крылья еще красивее и качественнее. Только приобрету подходящие материалы. Вот увидишь, будет намного лучше, чем есть сейчас, а в добавок в воде не сотрется. — Ты правда это сделаешь для меня? — воодушевляется Тэхен, озаряясь квадратной, полюбившейся Чонгуку улыбкой. — Тогда я хочу все цвета радуги! Так ведь можно? Можно же? — Все что угодно, Тэ. Будут тебе радужные крылья, обещаю. А теперь идем, — помогает ангелу с пола подняться Чонгук и клишированно, для себя обыденно в чистом, небесном омуте его прекрасных глаз пропадает. В нем искреннюю благодарность читает и... любовь? А ее ли? И о чем он только думает? Какая любовь? Любовь, в которую очень хочется верить, а еще вечность в ее синониме - Тэхене, тонуть, дарить ему счастье, улыбки, заботу. — Чонгук… Ты такой… Не могу объяснить. Ты как будто олицетворение всех моих сбывшихся мечт. С тобой я забываю о боли, об одиночестве, с тобой я снова живу, — замерев аналогично в напротив карих глазах, признается не отнявший от его рук своих Тэхен. И столько чувств в этих простых, но важных словах, когда как внутри Тэхена - надежда увидеть проблеск взаимной симпатии, о которой ведает - едва ли. У, казалось бы, мудрого, пережившего немало лет ангела на уровне сердца - не разума, все происходит, что Чонгуком никогда не посчитается за недостаток, потому что он сам, прошитый его признанием насквозь, почти ничем от него в этом не отличается. Чонгуку в ответ что-то проникновенное, что-то равноценное сказать хочется, но ничего, кроме жалкого «я очень рад» прошептать не получается, но Тэхен и тому улыбается, весело щебеча, вниз его тащит, где Чонгук, памятуя о последствиях, ему строго-настрого запрещает близко подходить к выходу. Заново в бассейн таскать воду лениво, но деваться некуда, коммунальные услуги в храм не спешат завозить. Зато сегодня у вчера все опробовавшего художника не в пример быстрее ванна импровизированная подготавливается, за десять минут, благодаря самому мощному режиму, нагревается. Ангел же, как и ранее его не стесняется, при нем раздевается и в бассейн опускается. Чон в это время, зная, что второго такого раза не выдержит, старательно взгляд отводит, витражное над алтарем окно изучает, считает трещинки на приходских скамейках. — А ты разве мыться не будешь? — озадаченно на спиной к нему стоящего парня смотрит Тэхен, снимая бинты с поврежденной ладони. — Я после тебя. Там мало места, и я не думаю, что это будет удобно… — отнекивается тот. Ну уж нет. Он и шагу не ступит к этому соблазнителю. — А в прошлый раз ты мне помогал с волосами, — обиженно выдыхает ангел. — Да и рука болит.       Ну что за ребенок? Разве он не понимает, что делает с бедным Чонгуком? Чонгуком, который ни в чем ему отказать не может, а потому, тяжко вздохнув, на ватных ногах идет навстречу очередной, в лице маленького манипулятора, пытке. Берет с пола шампунь и, выдавив его на ладони, начинает намыливать чужую голову. Тэхен, млея под ласковыми прикосновениями, довольно мурчит, однако, их для него, желающего, чтобы человек был ближе, недостаточно. Кто бы знал, какой на самом деле упавший с небес юноша собственник. Чонгук, недоуменно глядя на развернувшего Тэхена, скоро узнает. Пару секунд и он, к нему притянутый и ничего подобного не ожидавший, оказывается прямо в одежде в воде. — Тэхен! Что это такое? Зачем ты это сделал? — смешно отфыркиваясь, теперь негодует, комично размахивая руками, на что ангел, поджав коленки к груди, заливисто смеется. — Ах, весело тебе, да? Ты не ангел, ты чертенок. Сейчас будет весело мне, — надвигается на крылатого проказника Чонгук с на лице ничего ему хорошего не предвещающей улыбкой. В следующий момент Тэхен уже подмятым под ним лежит и, хохоча, от щекотки отбрыкивается, но успехом его сопротивления не венчаются. Чонгук слишком сильный, прилично в габаритах выигрывает у хрупкого ангела. — Ах.. Ч-Чонгук-а, п-прекрати. Я в-все понял, п-пожалуйста... — задыхается юноша, беспомощно руками упираясь в его грудь, что на того нисколько не действует. Щекотка становится более яростной, вода по всему периметру бассейна расплескивается, солнце в окно заглянувшее над ними посмеивается. — Чонгук-а, не думал, что ты можешь быть настолько жесток, — по окончании экзекуции, картинно дуется Тэхен, смывая с лица скатившуюся с длинных волос пену.       Выглядит со стороны все забавно, да только не для имевшего неосторожность вниз взгляд опустить художника, внезапно вспомнившегося, что вообще-то с обнаженным парнем рядом сидит, отчего ушами, щеками горит, а тот, как назло, подползает все ближе, пока на его грудь непринужденно спиной не откидывается и, расправив крылья, совсем расслабляется.       «Это ты слишком жесток» — думает зажмуривший глаза Чон, опуская голову на его плечо, затем ладони на животе плоском сцепляет. — Так хорошо, — шепчет, между тем, ангел. — Пусть так будет всегда. Ты же меня не оставишь? — Никогда, — Чонгук отвечает, чувствуя, как буря внутри нарастает, в десятибалльную шкалу Рихтера не умещается, прибор измерительный ломает, его, плохо себя контролирующего, уничтожает, а беспощадный в своей наивности Тэхен добивает.        — Чонгук, тебе тоже надо помыться. Снимай одежду.       Это какое-то изощренное издевательство. Пыткам там что ли на небесах ангелов обучают? У подвисшего Чонгука пар готов повалить из ушей, особенно когда развернувшийся Тэхен его футболку тянуть вверх начинает. — Тэхен, что ты делаешь? — хрипит Чон, задавая риторический вопрос. — Раздеваю тебя, — невинная, обрекающая на ее обладателя улыбка. — Не надо так делать, Тэ, — шепчет еле слышно художник, отводя его руки, и раздевается дальше уже сам. — Почему? Все люди предпочитают мыться в одежде, или это ты у меня такой особенный? — оглаживают обнажившуюся грудь парня. — Приятно? Хочешь я тебе тоже вымою голову? Мне нравятся твои волосы.       «Хочу, очень хочу, но уж точно не то, что ты подразумеваешь, Тэхен» — неозвученным в горле темнеющего глазами художника остается. Ангел изменения его настроения не замечает, перемещающим его на свои бедра рукам не сопротивляется, устроившись ягодицами на чужом пахе, на нем, сцепив ладони в замок на смуглой шее, неосознанно ерзает, ощущая под собой непонятный и продолжающий расти бугорок. Святая невинность, подставляющаяся под нежные, водящие по его спине мозолистые пальцы. — Такой красивый, — завороженно шелестит Чонгук, пока дрожащий Тэхен в незнакомых, ранее неизведанных эмоциях сгорает. Бежать бы ему, а он только теснее к нему льнет, охотно жадным, горячим рукам подставляется, все позволяет. — Так приятно, Гуки, не останавливайся, — закусив нижнюю губу, прикрывает глаза. — Странные ощущения, обычно мне с тобой тепло, но сейчас мне очень жарко. Все тело горит и покалывает. Не понимаю... — едва не выстанывает, беспорядочно по предплечьям Чонгука шаря. — Значит, я все делаю правильно, — потеряв остатки контроля, шепчет в порозовевшее ушко Чонгук, продолжая водить ладонями по разомлевшему телу. Любезно предоставленную шею короткими поцелуями осыпает, слегка прикусывает ключицу.       За укусом первый стон громкий с губ Тэхена срывается, а сам он выгибается, непроизвольно по возбуждению Чонгука ягодицами проезжается. Чонгук только от одних его стонов кончить готов, что уж об остальном, знаменующемся точкой невозврата, говорить. — Что ты делаешь со мной, Гуки? — в сладком бреду шепчет ангел, сдаваясь продолжающим терзать его шею устам. — Попроси, и я сделаю тебе еще приятнее. Попроси, Тэхен, — как будто сам умоляет, опаляя чужие губы горячим дыханием, тем то ли себя, то ли жертву пытает. Но Тэхена ли называть жертвой? Это Чонгука наглым образом соблазнили, и плевать, что по незнанию. А где-то на задворках сознания внутренний голос «это неправильно» надоедливо повторяет, «ты не можешь так с ним поступить» завывает, к чему Чонгук не прислушивается, он прислушивается к... — Прошу… — Только не бойся, — в нечеловеческие, впитавшие небесную благодать глаза Чон пронзительно смотрит. В них ни страха, ни возражения не находит и на член Тэхена ладонь опускает. Его пальцами длинными окольцовывает, вынуждая юношу от неожиданности дернуться. — Тише, — не дают ему ни на дюйм отстраниться сильные руки, после начинают неспешную пытку. Одна по стволу нежно скользит, набухшую головку массирует, вторая бусинки розовых сосков наминает, небольно оттягивает. — Чонгук… — не может слово в несколько слов обличить ничего непонимающий Тэхен. Все его тело разряды молнии прошибают, но не та это молния, что его с небес низвергла. Другая она совершенно, приятная, накаляющая, доводящая до экстаза. Падший ангел ее не боится, в свое загнанно бьющееся сердце с наслаждением принимает, плеч Чонгука не отпускает.       Чонгук, наращивая темп, горящих темным пламенем глаз от его лица не отрывает, каждую эмоцию с него, такого в удовольствии искреннего, считывает. Яички аккуратные, совершенно безволосые, сжимает, что ему приходится новым фетишем. Он еще при первой встрече заметил, что Тэхен гладкий весь, по-детски невинный, но не думал, что и там будет так же. Не удержавшись, приоткрытые губы пленяет, в них сразу же языком проскользает, все звуки съедает. Ангел в его руках с ума сходит, неумело на поцелуй, расправляя за спиной крылья, отвечает, по наитию первобытных инстинктов толкается пахом в кулак, всем собой требует большего. Знал бы только чего. Яркая вспышка и он вновь с небес падает, но не на землю, а в крепкие объятия своего человека. Чонгук же больше от вида опавшего на него Тэхена, чем от трения, в наслаждении содрогается. Целуя его в сырую макушку, пытается успокоиться, вернуть сознательность, но лучше бы не возвращал. Что же он наделал? Как теперь собирается объясняться? Докатился, сорвался, просто не смог отказаться. — Ч-Чонгук? Что это было? — приподняв с его плеча голову, заикаясь спрашивает Тэхен. — У нас это называют интимной близостью… Прости меня, Тэ, я не должен был так с тобой поступать. Ты ведь совершенно не знаешь... — прерывисто поясняет Чонгук, надеясь, что ангел его не возненавидит, сможет просить. — Не должен? Но я же сам попросил… — как и всегда наивный хлопот ресниц. — Ты не знал о чем просишь, а я нагло твоим незнанием воспользовался. Этого не должно было случиться так. Я осквернил тебя. — Осквернил? Но это лучшее что случалось со мной! Почему ты так говоришь? Тебе было неприятно? Или я как-то не так реагировал? — расстроенно тараторит Тэхен, чувствуя, как к глазам подступают горькие слезы. — Нет, что ты… Мне было очень хорошо. Просто это неправильно, я как будто обманываю тебя. Для тебя подобное впервые, а я... — Если это было неправильным, то что тогда вообще правильно? — обхватив его лицо руками, прерывает ангел, на него упрямо смотря. — Ты объяснял мне вчера, что люди заботятся друг о друге и делают приятные вещи. Это значит, что они влюблены. Мы влюблены, Чонгук. Мне было приятно, тебе хорошо. Какой здесь обман?       Чонгук, почти не дыша, ощущает, как медленно, но верно слова Тэхена и без того его поплывшее сознание обволакивают, затем плавно ложатся на сердце. Влюблены... Им, на деле Тэхену сдается, припадает, больше не слушая голоса разума, к самым желанным во всем мире губам, а Тэхен... Тэхен, кажется, вновь видит радугу.