***
Увидев на заднем дворе маленькую, будто игрушечную повозку, которую накануне придумали и смастерили Коджи и Сай по чертежу художника, светлоглазая от души рассмеялась, заражая возлюбленного супруга весельем. — Это сделано для меня? Отсмеявшись, Коджи поспешил защитить совместное с Саем творение: — Из-за расширения конюшни наш задний двор уже не такой просторный, чтобы размещать в нем большую грузовую повозку как у извозчиков. Но она вполне удобна и безопасна. Мы с Иоширо успели опробовать ее вчера — повозка не трясется на дороге и сделана на совесть. Я буду править аккуратно, когда повезу тебя к бабушке. И вновь почувствовал, что начинает скучать, представляя будущую разлуку. — Я буду навещать вас каждый день. ******************************************************************************** Кумо Вопреки обыкновению в Кумо уже несколько дней не было дождей и весеннее тепло выманивало на улицу даже самых хмурых и унылых домоседов. Все выходили в сады. Мегуми посчитала — сегодня шел третий день с тех пор как она не видела его. Сэдэо так и не ответил… А чего она ждала? Того, что он забудет про брата и закроет глаза на ее подурневшее лицо? Бесспорно, она не была гением как он, но и дурой тоже никогда не являлась. Когда же она превратилась в пустую мечтательницу?! В дверь постучалась помощница с тарелкой супа. Превозмогая отсутствие аппетита, Мегуми проглотила несколько ложек, понимая, что та старалась и расстроится, если ее блюдо не оценят. — Спасибо вам, мне очень понравилось. Я наелась, — она вежливо извинилась, удивляя верную Накаяма-сан. Прошел еще один длинный пустой час. Она склонилась над каким-то свитком, стараясь сосредоточится на стихотворении и отвлечься, когда услышала радостный возглас сына и звуки быстрых детских шажков на каменной дорожке. Даже не пытаясь усмирить затрепетавшее сердце, поднялась в стремлении скорее подойти к окну на неверных слабых ногах. Мегуми почти добралась и остановилась, боясь потерять сознание, пережидая неприятное потемнение в глазах. Потом, судорожно вздохнув, шагнула, становясь перед раскрытым окном. Они увидели друг друга одновременно. Сэдэо только что опустил на землю ребенка и по давней привычке первым делом посмотрел в окно их спальни, неожиданно встречаясь с пронзительным взглядом. Взглядом тех миндалевидных выразительных глаз, которые он узнал бы среди сотен других. Мегуми чувствовала, что задыхается, прочитав в его глазах ответ, ей стало невыносимо жарко, словно ее окатили кипятком. Она поспешно отвернулась, нечаянно бросая взгляд на зеркало. Женщина замерла, увидев себя — блестящие черные глаза, краску, выступившую на щеках и трепет во всем облике, несмотря на нездоровую бледность и худобу, на краткий миг ее лицо было вновь почти прекрасным: едва ли не точно таким же, как тогда — у Отоми. И мгновенно накатила горечь. Отоми… Коджи… Как страшно и жестоко она проиграла судьбе: оценив и потянувшись к мужу, когда их счастье невозможно. Никогда Сэдэо не простит ее, как бы сильно не любил — а она только что прочла любовь в его глазах!***
Он вошел в спальню без стука. — Выйдешь в сад? Она покачала головой, не поднимая взгляда. — Не волнуйся, мы тебе поможем, — пообещал он, готовый отнести ее на руках и через секунду объяснил. — Просто погода чудесная. Мегуми безвольно села на циновку — ноги больше не держали. — Я — чудовище. Я совершила большое зло. Сэдэо сел рядом. Не стал вилять и оправдываться, хотя и мог бы, угадывая будущие реакции: гнев, обиду и проклятия. — Коджи жив. Я соврал. Мне были необходимы признания и я хотел, чтобы ты навсегда оставила его в покое. — Это правда? — в голосе прозвучало столько отчаянной надежды, что он понял — проклятий не будет. Она увидела его кивок и, будучи не в силах сдерживаться, кинулась ему на грудь, плакала и не могла остановиться. Захлебываясь и содрогаясь всем телом, ни в малейшей степени не пытаясь держаться достойно и элегантно, Мегуми громко рыдала, цепляясь за него, что есть силы. Плакала от облегчения и радости освобождения от вины и страха. ******************************************************************************** Коноха Вечером Коджи с помощью Такаши запряг в новенькую повозку спокойную десятилетнюю кобылку и выехал со двора. Накагава решил повторно проверить безопасность повозки и, нагрузив ее большой сумкой с вещами Ханаби, поставил на дно чашу с водой. Если та не прольется, то завтра он сможет смело везти беременную жену в квартал Хьюга. Ханаби осталась одна, она медленно обошла комнаты дома. Прекрасно понимала, что очень скоро вернется сюда, возможно, уже через пару недель, когда привыкнет и научится заботиться о детях. Как знала и то, что обязательно обрадуется, войдя в дом отца, и успокоится под присмотром бабули и Сакуры. Но… Но все равно ей было чуть тоскливо: не хотелось оставлять свой дом. Здесь был особенный мир их семьи, их любви, мир его страсти и ее нежности, дом, чьи стены слышали шёпот признаний и звуки поцелуев. Она постаралась стряхнуть с себя наведенное загрустившей чакрой настроение и в противовес постаралась вспомнить забавные моменты их истории. Перед внутренним взором замаячили картинки того, как мастер тайдзюцу долго пыталась освоить дзюцу рамена. И то, как когда-то глупо приревновала жениха к милейшей Акане-сан; а как она негодовала, возмущаясь его появлением на балконе гостиницы в Сендае! Но ярче всего вспомнился момент на Барабанном мосту! Он ведь оказался прав, когда после выходки Коджи произнес: «… иначе мне никогда бы не удалось взять вас… на руки», и он, действительно, взял ее, полностью изменив их судьбы и, бесповоротно завоевав ее сердце. Весеннее солнце медленно уходило за горизонт. Светлоглазая куноичи выглянула в окно и немного озадаченно подумала, что мужу пора бы уже быть дома. Желая надышаться свежим воздухом, Ханаби накинула плащ и, выйдя на крыльцо, активировала бьякуган, почти тотчас радостно ахнула и изумленная осталась с секунду стоять с приоткрытым ртом. Молодая хозяйка, опираясь руками о балку крыльца, вновь включила Кеккей Генкай: Коджи управлял лошадью аккуратно, так что новенькая повозка спокойно катилась по ровной дороге. А в этой самой повозке устроившись между двух сумок, важно восседала… госпожа Хару, держа морщинистыми руками чашку с водой! — Бабуля, — сквозь смех, радостно пробормотала Ханаби, она поняла, что ей не придется никуда уезжать. — Наша милая госпожа Хару. Словно в ответ ей зашевелились дети — не так сильно как раньше, так как оба выросли, и им уже не хватало места для свободного движения. Мама поспешила успокоить разбуженных малышей, стараясь неспешно и плавно дышать прохладным весенним воздухом.***
— Бабуля, любимая, — Ханаби обняла старую куноичи. — Глазам своим не верю! — Что же здесь невероятного? Не решила ли ты, что я брошу тебя без присмотра? — Нет, но я думала, что будет лучше самой переехать к вам… Старая госпожа махнула рукой. — Всегда правильнее рождаться в своем доме! — Хару лукаво подмигнула. — Вон Хината родилась дома и спокойно вышла за местного парня. А вот другая шустрая куноичи так спешила родиться на чужбине, что я совсем не удивилась, когда она внезапно выскочила замуж за чужестранца! Коджи и Ханаби прятали улыбки, но в конце не выдержали. В шутке почтенной госпожи была правда — многие поворотные моменты их любовной истории произошли в других городах. Воспоминания о которых всегда порождали в их душах романтическое настроение и любовное томление, желание насладиться нелегко доставшейся им возможностью быть вместе. — Спасибо тебе! Но как ты решилась оставить дом без присмотра? Глазки мудрой Хару довольно блеснули. — Я сказала о своем решении Сакуре еще неделю назад. Акира — хороший и умный мальчик, он уже может оставаться без меня. Тем более, Неджи часто работает в домашнем кабинете, ничего, присмотрит за сыном бьякуганом. — А отец? Хару с Коджи вновь заулыбались. Накагава вспомнил, как, ведомый бьякуганом бабушки, он совершил приличный крюк по дороге, и они таки встретили тестя во время неспешной вечерней прогулки в обществе приятной женщины Хьюга. — Мы с твоим милым случайно повстречали его по дороге, и я предупредила Хиаши, что поживу у вас недельки две-три. Выразила надежду, что он позаботится о себе и не будет пропускать обед и ужин. Внучка выжидательно смотрела на госпожу Хару, предвкушая то, о чем несмело мечтала уже много месяцев. И почтенная куноичи не подвела. — В конце концов, госпожа Эмико попросила у меня разрешения приносить бенто моему незадачливому сыночку, — кажущаяся вполне удовлетворенной бабуля через миг сменила настроение и с возмущением добавила. — Милая, ну скажи мне, чего он ждет? Пора бы перестать ходить вокруг да около и решиться поговорить с ней начистоту! Или твой папа думает, что я буду готовить ему обеды вечно?! Губы Ханаби расплылись: как было бы чудесно! О большем она не просила небо — все остальные уже были счастливы. ************************************************************************************* Кумо. Сэдэо. Его мысли и воспоминания В начале марта вместе с главой Хьюга Сэдэо посетил дом Хьюга Хиаши в качестве родственника младшего зятя и как ответчик по делу доносов из Кумо. Господин Хьюга был сдержан и учтив, принимая его объяснения и извинения, но выслушав его заверения в исключении повторных провокаций, пригласил родственника разделить ужин с ним и его матерью. Тем же вечером старая госпожа покорила его житейской мудростью, причудливо сочетающейся с острым языком и неповторимым юмором. Они с господином Хьюга курили трубку на террасе, рядом в теплой накидке сидела госпожа Хару, наблюдая за играющим в саду правнуком. Мальчик гладил кошку, которая на первый взгляд показалась Сэдэо очень необычной, даже отталкивающей — неприметная, серая, с почти напрочь оторванным ухом и культей передней лапки, она доверчиво лежала, растянувшись, позволяя ребенку гладить себя по животу. Отвечая его удивленному взгляду, брошенному на покалеченное животное и ребенка, старая куноичи произнесла ту пословицу, кратко рассказав, о несчастной кошке, которой не повезло котенком нарваться на собак, но посчастливилось остаться хотя полузадушенной и покусанной, зато живой и прибиться к их двору. А Акира — так звали малыша, с пеленок привязавшись к бедолаге, не замечал недостатков питомца, играя и заботясь о нём.***
По приезду из Конохи, он пару дней почти безвылазно пробыл на службе, разрешая накопившиеся государственные дела, а затем как и планировал, отправился за сыном. Известие об отравлении жены советник Райкаге получил еще будучи в Конохе, но не поверил новости, сочтя ее очередной уловкой Мегуми. Но то, что он увидел дома ошеломило: перед ним лежала разбитая параличом, словно высохшая с заострившимися чертами лица, полумертвая страдающая и жалкая Мегуми. Сэдэо не смог ничего сказать ей, но и сразу уйти в тот вечер у него не вышло. Каждый последующий день обещал себе, что перестанет ходить туда, когда она встанет на ноги и окрепнет, вот тогда-то он со спокойной совестью заберет ребенка и постарается забыть ее.***
Через несколько дней Направляясь в комнату сына, он услышал ее крик. Почему-то сразу же подумал, что она вновь пыталась убить себя, и похолодел от ужаса, побежал, молясь о том, чтобы успеть. Не помнил себя, когда поднимал ее, боясь увидеть кровь и помертвевшие глаза, и очнулся, только убедившись, что она жива.***
Пословица о язвах на любимом лице породила у Мегуми резонный вопрос. И в последующие дни он избегал встречи, тот вопрос не давал покоя ему: а есть ли еще любовь? Осталась ли? Постарался трезво смотреть на вещи — она преступила людскую мораль и законы совести, действовала подло, используя неплохих людей и давний конфликт, чтобы чужими руками добиться своего. Она была чудовищем, но и он не был святым. Это он сначала довел несчастную Мияко до трагической безвременной смерти, а потом, как нетерпеливый юнец торопился со второй свадьбой, из-за чего на него справедливо обиделась дочь и осудил брат . В своей слабости перед Мегуми не одергивал её, когда она зарывалась, обижая прислугу, пренебрегала родителями, или попросту вела себя бесцеремонно. Он слишком поздно понял, что во многом способствовал взращиванию пороков молодой жены. Нет, покачал он головой. Дело не в том, любит ли он жену. А в том, что не желает возвращаться к прошлому — он никогда и ни за что снова не будет жить с женщиной, которая не любит его, в пустой надежде на взаимность. Он согласен остаться в одиночестве, но не позволит ей больше топтать себя. Мудрый советник осознал свою жалкую роль просителя в собственном доме. Она стала очевидной ему в Конохе, когда он пару дней гостил в доме младшего брата. Сэдэо видел, как Коджи стремился порадовать любимую даже в мелочах, а та старалась позаботиться о нём; его глубоко тронуло то, как оба тянулись друг к другу. С запоздавшим раскаянием он вспомнил первую жену и понял то, ради чего брат решился пожертвовать многим. Да, Мегуми до сих пор владела какой-то частью его сердца, но теперь этого было недостаточно. Он не будет с той, кому он не нужен, с той, кто презирает любовь.***
Сэдэо увидел ее в окне и на секунду не совладал собой — она так сильно изменилась: не великолепная и горделивая, как обычно, а тонкая, хрупкая в скромной темной одежде, без прически, Мегуми словно помолодела; с выступившим румянцем и глазами, которые смотрели на него так необычно: в ожидании его, а не кого-то другого, смотрела так, как он всегда мечтал. А потом советник сжал кулаки и заставил себя отвести взгляд и продолжить разговор с сыном. Нарочно задержался в саду и не торопился зайти к ней, не желая в очередной раз поддаться самообману, вообразив себе то, чего не было. Проницательный во всем, он всегда был бессилен перед ней. Потому и нарочито небрежно обратился к Мегуми с будничным вопросом о прогулке, пытаясь звучать равнодушно. Но дальше всё снова стало ему неподвластным: ее покаяние и слезы, и то отчаяние, с которым она бросилась к нему, разрушили весь его барьер и разумные доводы. Сэдэо обнимал Мегуми — она уже не плакала, но не отпускала его. Он негромко вздохнул и спросил: — Я не ужинал, посидишь со мной? Она кивнула, не отрываясь, затем попыталась встать, но плач забрал слишком много сил. Поддерживая ее, он вышел из комнаты. Накаяма-сан не сдержала удивления, приподнимая брови, и радостно заулыбалась, увидев посветлевшее расслабленное лицо Мегуми, быстренько захлопотала у плиты, пока Сэдэо усаживал бледную, но умиротворенную жену. Под шумок помощница также подала суп для хозяйки, и та хотя и с трудом осилила половину миски.***
Через несколько дней. Цветение сливы Он так и не вернулся жить в тот дом, но каждый вечер навещал жену и сына. Вокруг цвели сливы, Сэдэо выводил ее на воздух, и они немного гуляли в саду, а затем шли ужинать.***
Мегуми и Сэдэо. Финал. Цветение розовой сакуры А когда зацвела сакура, Мегуми уже могла сама ходить по дому и двору, голос не восстановился, но горло меньше сипело, и она могла тихо разговаривать. В последнее воскресенье марта после шумной игры и сытного обеда сын задремал в детской и Сэдэо заглянул к Мегуми. Она продолжала надевать скромные домашние наряды, чтобы не привлекать к себе внимания, собирала волосы в простой пучок, закалывая невидимой канзаши и редко смотрела в зеркало, чтобы меньше расстраиваться. Бывшая знаменитая на всю Кумо красавица не замечала, что постепенно сошел ее синяк на лбу, шелушащаяся кожа постепенно сменялась новой гладкой и чистой, а белки глаз больше не пугали желтизной. Она же видела лишь темные круги под ними, острые скулы, впалые щеки, нездоровую бледность и виноватый погасший взгляд. — Мегуми, не хочешь прогуляться в поместье? Жена изумленно посмотрела на него. Он зовет ее к себе — значит… она вспыхнула и неуверенно покачала головой: — Это далеко — я не дойду.***
Он помог жене взобраться на свою лошадь — теперь, живя далеко от резиденции, советник ездил на службу верхом. И они поехали: в женских одеждах Мегуми сидела боком, Сэдэо правил лошадью одной рукой, второй придерживая ее. Она смотрела вперед, любуясь цветами, преобразившими обычно неприметные вишневые деревья. В какой-то момент, Мегуми растрясло и она покачнулась, немедленно почувствовав удержавшую ее руку, непроизвольно приникла к Сэдэо, страшась падения, но затем, поспешно убрала руки и, спохватившись, извинилась: — Прости, я задумалась. Спасибо. Почувствовала, как сильно напряглась рука Сэдэо на ее талии, почти до боли прижимая к себе, к счастью, впереди показались ворота дома Накагава. Советник остановил коня и спешился, собираясь помочь жене. Мегуми увидела ждущие ее руки и подалась вперед. Ощутив почву под ногами, она пару мгновений не отпускала его плеч, набираясь сил, но никто из них не решился на следующий шаг. Оказавшись в огромном цветущем саду, супруги молча пошли по дорожке, Сэдэо по привычке придерживал её. Насладившись видом и весенними ароматами, Мегуми произнесла немного грустным шепотом: — Здесь, правда, намного красивее, чем в нашем доме… Советник посмотрел на жену, что она хочет этим сказать? И решил не играть с ней в аиста и лягушек*, предпочтя объясниться сразу — больше никакой игры слов, он хотел, чтобы между ними все было ясно. — Ты спросила, есть ли у меня любовь, но ты сама знаешь, что она есть. Этого не скрыть. Женщина остановилась, что-то в голосе мужа изменилось, даже признание не звучало обнадеживающе, отнюдь. Она вгляделась — лицо его было исполнено такой же мрачной решимости, что и в день его ухода. - Знаешь, моя любовь не спасет ничего. На одной ноге далеко не уйдешь, а костыли мне не нужны. Я ушел по этой причине, а не из-за красот поместья. Я слишком стар, чтобы ждать, когда ты полюбишь меня в ответ. Он замолчал и отвел взор в сторону, чтобы не выдать того, как сложно ему произносить это: — У тебя останется всё, к чему ты привыкла: я ездил в Коноху и договорился с Хьюга. Если ты прекратишь действовать против Коджи, то сможешь жить как тебе хочется. Я не стану забирать сына, но буду часто навещать и обеспечивать его. Если ты… встретишь кого-нибудь… подходящего, — он сделал глубокий вдох и договорил. — Я освобожу тебя от брачной клятвы, но тогда сын переедет сюда, естественно. Она со всей ясностью поняла — Сэдэо отказывается от их будущего и бросает ее. Радости и надежды последних дней, после того как она узнала правду о Коджи, внезапно оборвались и развеялись в прах, похолодела, ощущая как ее внутренности заполняются пустотой. Но не только ею, в самой глубине Мегуми ощутила что-то иное — боль… — Ты говоришь это, потому что у меня больше нет красоты? Это всё из-за моего лица? — безжизненным голосом, еле слышно спросила Мегуми. Он усмехнулся и, уже глядя на нее, покачал головой. — Ты, вероятно, шутишь? Мегуми, ты уже красива, а еще через месяц снова будешь сиять! Я сказал так, потому что не желаю, подобно голодному псу ждать обглоданной кости! Я поздно понял, что даже безупречная красота не может быть главнее того, о чем ты запретила говорить в твоем присутствии. Мегуми вспомнила, как кричала, что ненавидит даже слово любовь и какие грубые слова кидала ему в лицо. — Но я люблю. Я полюбила тебя, — красавица чувствовала, что он не верит ни сиплому жалкому шепоту, ни выступившим слезам, но знала, что замолчав, рискует больше не решиться на признание. — Разреши мне любить тебя, научи как это делать! Неуверенно просящим жестом нищенки протянула к нему открытую ладонь, он увидел тонкое запястье с проступающими сквозь бледную кожу синеватыми венами. И не смог отвернуться. Дотронулся и, не встретив сопротивления, потянул, привлекая к себе.***
Мегуми Мегуми никогда не позволяла ни себе, ни ему проявлять нежности где-то, кроме их спальни, искренне полагая, что и там отбывает рутинную женскую повинность, считая совокупление сродни долгу: вроде платы за остальные блага. Платы не особо приятной, но неизбежной. Она, действительно, изучила любовное мастерство, как науку: со своими законами и правилами. Мегуми старалась и умела угодить ему в постели, но скорее для себя: чтобы он быстрее удовлетворился и оставил ее в покое, она могла распалить его и сжечь дотла, отлично зная любовь тела, но оставаясь бесстрастной внутри. Она даже не старалась получить телесное удовольствие, считая себя выше непристойного и даже животного соития. А сейчас они целовались в саду, обнимая мужа, черноглазая красавица забывала о том, что их могут заметить работники. Их губы и языки раз за разом встречались, ласкали, скользили, приглашая и поглощая друг друга; она покорно позволила его рукам своевольничать, рискуя репутацией благовоспитанной госпожи. В голове всплыла картинка Отоми и Коджи — одни посреди вечернего поля. И тот бесконечный поцелуй… Сэдэо прервался и спросил, заглядывая в разомлевшее, разгоряченное поцелуем лицо: — Ты, правда, этого хочешь? — Хочу… В холостяцкой спальне, она вновь оказалась в его объятиях, продолжая дарить друг другу ласки, только нежнее, спокойнее без отчаяния и горечи, никуда не торопясь. Не нужно было больше хитрить, играть роль недоступной, а значит манящей, холодной красавицы, ей впервые захотелось загореться вместе с ним, узнать каково это — любить занимаясь любовью? Темная юката осталась лежать в стороне, Мегуми прикрылась рукой — сильно похудевшее тело, смутило ее, наверняка, ему будет неприятно смотреть на острые ключицы, утратившую пышность и упругость грудь, ради красоты которой она так мало кормила ребенка, быстро найдя ему кормилицу, проступающие кости и тощие бёдра, она зажмурилась, ожидая жестокой насмешки. — Мегуми, — он ждал, пока она не раскроет глаза. — Посмотри на меня. Она не шелохнулась, ругая себя — нужно было сначала привести себя в порядок, как же она не подумала об этом раньше! Он взял ее лицо в ладони и, вынудил открыть глаза, глядя в которые обжигающим страстью взором, произнес: — Когда я оставлял тебя, ты была прекрасна, но я ненавидел тебя, хотел навсегда забрать сына и не видеть тебя никогда. А сейчас я с тобой. Потому что ты изменилась. Я простил тебя несколько дней назад и полюбил ту, какой ты стала лишь сейчас, пережившую боль и раскаявшуюся в грехах, любящую нашего мальчика и способную оценить труд и заботу помощников, ту, что больше не таит в себе зла. Для меня новая Мегуми прекраснее прошлой в десятки раз. И я очень хочу любить твое тело и хотел бы, даже если бы оно, действительно, сильно изменилось, но если ты не готова, я не стану принуждать тебя… Изогнутые ресницы задрожали. Бывшая гордая красавица убрала скрещенные руки с груди, мечтая, чтобы он скорее скрыл её под собой, но Сэдэо не спешил: он гладил исстрадавшееся тело, бережно обходя участки кожи с темнеющими синяками, оставшимися от уколов иглой ирьенина, по выпирающим ключицам и ребрам, впалому животу, которых она стеснялась мгновения назад. Поцеловал грудь, спускаясь ниже. К счастью или к сожалению, но у нее не было сил, как прежде, самой позаботиться обо всём. Раньше она ублажала мужа и, испытывая неподдельную брезгливость к этой стороне жизни, старалась поскорее отвлечься. Но теперь они поменялись ролями — оказавшись во власти Сэдэо, Мегуми сдалась на его милость и подчинилась, наверное, впервые в жизни, позволяя делать с собой всё, чего бы он ни пожелал. Хрипло вскрикнула из-за жаркого прикосновения языка, которым Сэдэо провел снизу — от входа в ее глубину, вверх — до маленькой точки женского наслаждения — о которой ей говорили мастера любовного дзюцу, но тогда эта тема не интересовала Мегуми, более того, считая ее точкой женской слабости, она избегала подобных ласк. Он повторил это медленнее, но с большим нажимом, вырывая протяжный, глухой стон Мегуми; Сэдэо продолжил изучать ее, меняя частоту и силу ударов языка: становясь то быстрым, то словно нарочно, невыносимо медлительным. Он хотел увидеть ее настоящую. Ослабленные нездоровьем руки беспокойно метались по плечам супруга, безуспешно пытаясь оттолкнуть его в мгновения, когда он особенно сильно задевал распаленный островок нежной кожи, дразня языком или всасывая его губами. Она сходила с ума, не ведая точно, что произойдет дальше: когда приятная тягучая ласка сменится быстрой и интенсивной, не в состоянии предугадать момент, в который ее накроет острой вспышкой такого сильного телесного восторга, заставляя Мегуми хрипло кричать, бесполезно моля его остановиться; боялась умереть в миг блаженства, от которого судорожно сжималось всё и спереди, и сзади, а ноги сами подёргивались рваной дрожью. Потому Мегуми почти облегченно обрадовалась его вторжению. Это в отличие от бурной прелюдии, в которой Сэдэо предстал в непривычной ей роли своевольного господина, подчинившего ее. Само супружеское сношение ей было прекрасно знакомо, приняв мужа, она приготовилась напрячь посильнее внутренние мышцы, и поскорее привести Сэдэо к разрядке, но он посчитал иначе. — Расслабься, мы никуда не спешим. Она раскрыла глаза и увидела мужа, который широко разведя ее ноги, принялся неспешно двигаться, Мегуми не сдерживала стонов, наслаждаясь нарастающим ощущением жара внизу, расслабляясь и растягиваясь, она старалась податься навстречу его толчкам, но истощенное тело, разнеженное ласками, не послушалось хозяйку. Сэдэо, догадавшись, подхватив ее под ягодицы, начал входить глубже, потираясь сначала слегка, а потом всё сильнее пахом о ее истомившуюся промежность. О небо, как же сжалось ее лоно! Мегуми не заставляла себя, ее внутренние стенки сами обхватили его ствол, и красавица невольно повторила поведение своего естества, крепко обнимая мужа руками, пытаясь соединить ноги за его спиной. Сэдэо старался перевести дух и отвлечься от ощущения отяжелевшего тела ниже пояса и онемения — предвестников скорого извержения. Добившись ее разрядки, но желая продлить любовную игру, он вышел и лег рядом, пытаясь на время усмирить свою нижнюю чакру. Черноокая пребывала посредине между явью и сном. Разморенная, несколько секунд она блаженствовала и одновременно недоумевала, почему отказывалась от этого раньше? Ведь для того, чтобы ощутить эту сладкую телесную негу достаточно было довериться и отдаться ему сердцем. Муж услышал изменение ее дыхания. — Тебе было хорошо? Прикрыла лицо рукой и пробормотала: — Я была глупой. Накагава поднял ее подбородок и легко поцеловал, шепнув: — Останешься со мной на ночь? Она быстро замотала головой. — Дома ребенок… и я не успела никого предупредить… — Накаяма-сан знает, что мы поехали сюда, я сказал ей об этом еще днем. Вернувшая себе чарующую женскую прелесть этим вечером красавица охнула, пораженная его коварством, а Сэдэо рассмеялся. — Удели мне еще немного внимания, а потом мы поужинаем, — последнее он говорил между короткими поцелуями, вновь спускаясь к соскам. Мегуми поглядела вниз и недоверчиво прошептала, увидев его неподдельное желание: — Ты выпил любовное зелье? Его пальцы потирали и поглаживали, то нежно растягивая, то заставляя трепетать и сжиматься, и она извивалась, пытаясь хоть на секунду освободиться от томительно дразнящих ласк, но когда он останавливался, капризная красавица тотчас понимала, как ей не хватает их и начинала хныкать, выпрашивая продолжения. Она хотела и звала его. Сэдэо не заставил вновь обретенную возлюбленную долго ждать. Оставив Мегуми лежать на спине — он поднял ее изящные ножки, уложив щиколотки на свои плечи, и вошел, придерживая за бёдра. Сэдэо знал, что его выдержка на исходе и поспешил накрыть ладонью её нежный лобок. Мегуми прикусила губу, пытаясь удержать стоны, но чувствуя, что к его сладкой пытке присоединились пальцы, терзая ее снаружи, не выдержала — разгоряченное страстью лицо исказилось в момент освобождения и она снова вскрикнула от того, как резко и сильно сократились ее сочащиеся любовным соком внутренние стенки. Они тесно и жарко обняли его орган и, продолжая содрогаться еще сильнее, приняли пульсирующий жар мужской плоти и последние самые глубокие толчки. Сквозь внезапно оглушивший ее звон в ушах, женщина сумела услыхать его протяжный стон, а позже, уже придя в себя, самый важный для себя вопрос: — Ты будешь моей? — Я уже… ******************************************************************************** Коноха Перед сном старая куноичи разобрала свою сумку, Ханаби раскрыла шкаф в гостевой комнате и помогла разложить бабулины вещи на полку. Закончив, внучка увидела в руках Хару две маленькие тряпичные фигурки детенышей обезьянки с красными лицами. — Синяя для мальчика, чтобы был удачлив в делах, а розовая для девочки, чтобы была счастливой браке. — Спасибо, бабуля, я их обязательно сохраню. — То-то же! Старая куноичи покопалась и достала со дна мешка красную обезьянку*. — А это тебе. Помню, ты передарила свою. Так что пришлось шить новую. Ханаби поклонилась, принимая амулет. Возможно, это и глупость, но перед первыми родами она волновалась, не зная, как все пройдет. И если ей удавалось прятать беспокойство от Коджи, то бабушка читала ее хорошо. Вот и сейчас, Хару включила бьякуган и кивнула: — Все будет хорошо, не переживай, милая. Да, придется потерпеть чуток побольше — все-таки их двое, но я вижу их сильные и здоровые чакры! Дальше последовали наставления, как ухаживать за собой после рождения малышей и какие упражнения делать, чтобы лучше восстановить женское здоровье. В конце концов, бабуля завершила объяснения: — И никаких плотских утех два, а то и три месяца, пока полностью не придешь в себя! — строго сказала Хару и подняла пальчик. — Хорошо, что я вспомнила об этом и пока не забыла, скажу твоему ненаглядному, чтобы раньше и думать не смел приставать к тебе со своими мужскими желаниями. Коджи! Покрасневшая внучка чуть не подскочила и отнюдь не солидно, а довольно жалко перешла на позорный писк. Представила, как смутится муж и она сама, выслушивая подобное назидание от взбалмошной бабули, славящейся острым языком! Это может звучать даже более непристойно, чем у Ино с ее стрелами любви! — Бабушка, я сама скажу ему, пожалуйста. Не надо, он не будет, честное слово! На зов Хару незамедлительно явился зять, деликатно постучавшись в её комнату. — Вы меня звали? Можно войти? Ханаби с мольбой посмотрела на бабулю, та сжалилась и перевела тему. — Заходи, дорогой, я тут интересуюсь, как вы назовете детей? Мужчина вошел и, сев рядом с любимой, поведал почтенной госпоже, что они договорились с Ханаби, что он даст имя сыну, а она — дочери. — Если первым родится мальчик, то я хочу назвать его Таро*. А если он будет вторым, то назовем именем моего отца. Хару согласно покивала головой, соглашаясь: — Да, дух почившего деда придаст мальчику сил*. Это хорошо. А ты, Ханаби, что скажешь? — Если папа не будет против, то я хочу назвать девочку Рейко как маму. Но, может быть, ему будет грустно смотреть на нее? Тогда я еще подумаю. Старушка мягко улыбнулась, вспоминая давно ушедшую сноху. — В сердце Рейко было столько тепла и любви, что он скучает по ней до сих пор. Надеюсь, наша малышка поможет ему возвратиться к радостям жизни, — Хару впервые за долгое время проявила слабость и пожаловалась. — Это ведь очень горько: на склоне лет видеть своё дитя одиноким. Коджи взял ладонь Ханаби, видя, как опечалилась юная супруга, переживая за отца, а почтенная куноичи веско произнесла: — Берегите друг друга. Стрелы сердца камни пробивают* — истинная любовь живуча, но если не ценить ее, то даже самое великое чувство остывает! *** В конюшне было много дел, но они справлялись. Корма хватало, Коджи удалось договориться о постоянных поставках сена в имение. Однажды вечером дом Масаши-сана навестил сам молодой хозяин. Он выглядел довольным и было видно, что молодой Накагава принес добрую весть. Акане заварила свежий чай, гость благодарно приняв чашку, смакуя, попробовал горячий напиток. Наконец, он перешел к делу. — Как вы знаете, недавно приезжал господин Сэдэо. И привез с собой свадебный подарок, но так как моя свадьба давно прошла, мы с ним решили потратить его иначе. Часть денег мы пустили на закупку кормов и строительных материалов для конюшни, а остальную решили отдать будущим молодоженам. Сообразительная женщина начала смекать раньше мужа. — Но, господин Коджи, мы не можем… — Ничего не хочу знать, считайте, что это подарок от нас с братом! — он достал из кармана сверток. — Здесь должно хватить и на подарки родственникам Рури-чан, и на праздничные угощения. — Окажите мне такую честь, Масаши-сан, — молодой человек поднялся и, поклонившись, передал подарок до сих пор не проронившему ни слова, растроганному верному помощнику. Оба обнялись. Коджи откланялся, не дожидаясь Такаши, который как раз в это время встречал любимую Рури у дверей магазина.***
Дом Неджи Хьюга Семья главы Хьюга сидела за накрытым столом прекрасным мартовским вечером, после того как Сакура вернулась от подруги, недавно ставшей мамой очаровательной голубоглазой Аими. Улыбаясь, Акира лопотал что-то, разговаривая с отцом, а розоволосая почти не принимала участия в разговоре, пребывая в неведомых мыслях. Ночью уложив сына в постель, она дождалась, когда он засопел под ее тихую песенку. Сакура прикрыла дверь в детскую и пошла к мужу. Он уже лежал в постели, когда жена вошла в комнату и встала у окна: освещенные месяцем цветущие деревья казались покрытыми пушистым белым снегом, она вспоминала их первую ночь любви… Неджи встал и подошел к ней. Обняв погруженную в думы Сакуру, склоняясь к мягким волосам, так приятно пахнущим вишней, мужчина спросил: — Что-то случилась, родная? — говоря это, он касался губами любимых розовых волос. От Хьюга не укрылись ее молчаливость и рассеянность за ужином, и ему хотелось помочь жене справиться с трудностями. — Хочу родить дочку, пока Ино не присвоила все красивые имена для своих! — по-детски капризно и решительно заявила зеленоглазая куноичи. Он едва не расхохотался, понимая, что его изумительная супруга до сих пор умудряется поражать его, порой бесстрашно бросаясь в бой с опасным противником, а порой серьезно переживая по пустякам. Слава ками, что её нынешний запрос был вполне осуществим! — Нужно заметить вам, прекрасная госпожа Сакура, — прошептал Неджи ей на ухо. — Что для такого похвального желания, на вас непростительно много одежды… Целуя на ночь сладкие губы засыпающей жены, самозабвенно отдавшейся достижению намеченной цели, молодой глава Хьюга улыбнулся, размышляя над тем, как извечное соперничество Харуна и Яманака продолжается доныне. Пока Ино вела, но, зная характер любимой, он не сомневался, что по итогу счет будет равным. *** Мир. Жизнь Это повторялось не одно тысячелетие: вечерами семьи воссоединялись после рабочего дня, и по завершении ужина, играли с малышами, обсуждали новости, решали вновь появляющиеся проблемы и любили друг друга. Жизнь, чья ипостась — движение, бесконечно меняясь, принося каждый день новые события и новые жизни, не имела конца. До тех пор пока солнечные лучи согревают землю и она рождает новые зеленые ростки, непрерывно текут реки, чтобы, в конце концов, слиться с отцом — великим океаном. И пока ветер гонит по небу облака, чтобы та же вода могла пролиться дождями, напоив плодородную почву за тысячи ри от морей; и земля дышит огромными лесными лёгкими; пока в небесной вышине парит свободная гордая птица, а по бескрайним равнинам резво несутся прекрасные скакуны — она будет продолжаться. Она — со всеми радостями и печалями, страхами и восторгами, подарками и потерями; искушениями и болью плоти; поражениями и победами духа, не останавливается ни на миг. Неповторимая у каждого, порой по-детски простая и незамысловатая, и вместе с тем непостижимая для умов признанных мудрецов. Лишь она одна имеет значение. Иногда невыносимо тяжелая и жестокая, но всегда желанная, дороже которой для человека не было и нет подарка небес, она — Жизнь. Не всегда благополучная и безмятежная, отнюдь! Часто претерпевая разрушения тайфунов, землетрясений и цунами, терзаемые огнем войн и засух, голодом и болезнями, люди каждый раз находили в себе силы подниматься, строя будущее и порождать новые жизни. Об этом и не только говорили Эмико и Хиаши, неспешно прогуливаясь, вновь переживая вместе период ханами. И мысли эти навевались им тихим шёпотом облетающих нежных лепестков во время цветения прекрасной розовой сакуры… *** Примечание * игра «Аист и лягушки» — японская детская игра, чем-то схожая с игрой в «Кошки-мышки» * Таро — мужское имя, означающее «великому сыну». * — у многих народов считается, что названный именем умершего родственника ребенок, получает силу и поддержку от тезки. У тех же народов не принято называть ребенка именем еще живого родственника, поскольку это ведет к ослаблению взрослого тезки. * Рейко — женское имя, означающее «прекрасный ребенок», «красивый ребенок». /Спасибо Ristepani за идею имени/ *Стрелы сердца камни пробивают — японская пословица.