Torna a Casa

      Солёная морская вода тихо и спокойно шумит, смывая следы на песке и охлаждая босые ступни. Ночной влажный ветер, приподнимающий подол лёгкого светлого платья, играет с волосами и очищает голову от любых мыслей. Где-то вдалеке слышится мягкий женский смех, который перебивают несколько мужских голосов. Я оборачиваюсь, чтобы разглядеть их и в который раз понять, что я больше не являюсь частью их жизни.       Виктория громко смеётся, и её светлые пшеничные волосы волнами струятся в воздухе. Она поправляет чёлку, смотря яркими голубыми глазами в обрамлении угольно-чёрных ресниц на Томаса, который подхватывает её смех. Их голоса сливаются воедино, нарушая звучную тишину морского побережья. Итан стоит рядом, едва заметно улыбаясь и делая очередную затяжку. Сигарета мягко тлеет, алые угольки ярко мерцают в ночной темноте.       Кажется, даже находясь в пятидесяти метрах от них, я чувствую сладкий аромат духов Виктории, горечь сигаретного дыма, исходящую от Итана, и запах лака для волос, смешанный с ментоловым шампунем, которым пользуется Томас. Я хочу думать, что мне чертовски плевать, где в этот момент находится Дамиано и почему он не смеётся вместе с ними — слегка хрипловато и громко восклицая, словно ему в голову пришла невероятная идея в разгар веселья, временами перебивая Вик, заканчивая за неё предложения, — но мои глаза сами находят его, и я спешно отворачиваюсь, шагая по мокрому песку в противоположную от них сторону.       Не хочу, чтобы он заметил меня. Чтобы меня увидела Виктория, которая обязательно сочувственно улыбнётся, словно мне это может помочь. Чтобы в глазах Томаса я смогла разглядеть, что он скучает по прежним временам. Чтобы Итан неловко не отвёл взгляд, делая вид, будто ничего не произошло, что он ничего не знает.       Однако все — и Виктория, и Томас, и Итан — прекрасно понимают, что ничего не будет как прежде. Мы больше не будем весело и заливисто хохотать, отправляя друг другу наши смешные фотографии или корча рожицы с другого конца комнаты; мы не будем проводить выходные вместе, прячась от невыносимой жары в тени раскидистых деревьев, пока Вик плескается в бассейне, стараясь как можно незаметнее облить водой Томаса; мы больше не будем соревноваться, у кого получаются самые идеальные кольца сигаретного дыма, которые через несколько секунд растворяются в воздухе.       Дамиано стоит в нескольких шагах от них и отстранённо смотрит в экран мобильного, выкуривая очередную сигарету. Его брови сведены на переносице, и он не обращает никакого внимания на друзей, которые отчаянно пытаются вовлечь его в разговор. Он быстро что-то печатает, а после блокирует телефон, выдыхая сероватый дым в ночное небо.       Чувствую на себе тяжёлый взгляд и моментально определяю, кому он принадлежит. Эти медово-карие глаза, отливающие золотом на ярком солнце и искрящиеся тёмными изумрудами, я никогда не смогу спутать с другими. Не выдерживаю и оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него. В руках Дамиано привычно тлеет сигарета; он смотрит на меня, будто на тихом морском побережье больше никого нет, кроме нас двоих. Секунда, пока мы не в силах прервать контакт взглядов, длится самую настоящую бесконечность. Дамиано крутит мобильный, едва заметно кивая мне, и я понимаю, к чему он ведёт.       Достаю свой телефон из небольшой сумочки. Заставка режет глаза и невыносимой болью, словно ломаются кости, проходится в области сердца — фотография Дамиано, сделанная мной в первый месяц нашего знакомства.       Он улыбается, выдыхая сигаретный дым. Мы стоим на балконе, наблюдая за шумной итальянской улочкой. Проходящие люди бурно что-то обсуждают — то ли место, куда идут ужинать, то ли новости за прошедший день. Мягкий закат красиво ложится на шоколадные волосы Дамиано, он щурится, когда золотые лучи попадают ему в глаза, но в этот момент они сверкают моими любимыми изумрудами.       Дамиано притягивает меня для короткого поцелуя, горького от вкуса сигаретного дыма, но не менее сладкого. Он хитро улыбается, приподнимая уголки тонких сухих губ, и моментально втягивает в более глубокий, невероятно тягучий поцелуй, удерживая меня за талию.       Под нашими ногами — шумный Рим, но никто не обращает внимания на пару, целующуюся на маленьком балкончике трёхэтажного дома.       Тёплые руки Дамиано скользят вдоль моего позвоночника, путаются в волосах, пока мы контрастно целуемся — нежно и трепетно, словно это наш первый поцелуй, а после страстно и чувственно, желая утонуть друг в друге.       Он держит сигарету между пальцев, делая очередную затяжку. Ловлю себя на мысли, что безумно хочу запечатлеть этот момент не только в своей памяти, но и на снимке. Быстро достаю мобильный, делаю фотографию — немного размазанную, слегка мутную, но бесконечно атмосферную — и тут же ставлю её на заставку.       Дамиано смеётся, качая головой, и снова притягивает меня в свои объятия. Мы смотрим на закат, не слушая гул людей, и наслаждаемся друг другом.       Вижу новое сообщение от контакта, который вряд ли смогу удалить.       Дами: Пожалуйста, давай поговорим.       Дами: Дай мне последний шанс.       Разум твердит бежать с побережья на другой конец света, лишь бы не видеть его тёплые глаза, с изумрудами надежды смотрящие прямо в душу и выворачивающие все внутренности наизнанку, а сердце тянется к нему в объятия, как в самое безопасное место во всём мире.       Я сдаюсь. Мне невыносимо знать и понимать, что собственными руками окончательно разрушаю всё. Что человек, рядом с которым я чувствовала настоящее счастье, не сравнимое ни с чем в этой Вселенной, станет чужим.       Влажный песок скрадывает шаги, солёная вода смывает следы, но я каждой клеточкой кожи чувствую, что Дамиано стоит позади меня, не решаясь заговорить. Все слова, которые я когда-либо хотела ему сказать — признание в любви, прощание, благодарность, — мигом улетучились из моей головы. Чувствую страх — липкий, мерзкий, поглощающий. Боюсь, что всё на самом деле закончится именно сейчас. — Посмотри на меня, пожалуйста.       Я оборачиваюсь. Дамиано стоит всего в трёх шагах от меня. Серебряный лунный свет путается в его тёмных взъерошенных волнистых волосах; тёплые глаза, неизменно обведённые чёрным карандашом, в которых отражается россыпь мерцающих звёзд, с надеждой смотрят на меня — теряю любое желание уйти от него, как хотела это сделать ещё несколько минут назад. Лёгкая белая рубашка с расстёгнутыми до солнечного сплетения пуговицами и подвёрнутыми рукавами едва заметно колышется от солёного влажного ветра.       Мой взгляд скользит по его татуировкам, пока я пытаюсь мысленно прийти в себя и понять, что именно хочу ему сказать. Змея, обвивающая яблоко, название первого альбома, скрытое тканью рубашки маленькое сердце вокруг проколотого соска — знаю каждую его татуировку наизусть.       Наши взгляды встречаются, и меня словно пронзает бесконечное количество маленьких острых иголок; меня моментально бросает в жар то ли от волнения, то ли от его близости и запаха, который смешивается с солёной морской свежестью. Дамиано пахнет горьким сигаретным дымом, солнечным теплом и свежескошенной травой. — Почему ты ушла?       Он делает шаг навстречу, а я теряюсь, когда он мягко переплетает наши пальцы. Месяц назад я собрала все свои вещи и уехала обратно в свою квартиру. Дамиано искал меня, часами сидел у входной двери, зная, что я дома. Тогда я беззвучно рыдала, молясь, чтобы он ушёл и не делал ни себе, ни мне ещё больнее. — Потому что ты больше во мне не нуждался.       А я нуждалась и нуждаюсь. Я хотела проводить с ним свободные от работы и учёбы вечера — лишь вдвоём. Для меня жизненно важно было его присутствие рядом — чтобы укутаться в его объятия, вдыхать его аромат, уже впитавшийся в мою кожу, и молчать.       Дамиано же всё больше времени проводил в звукозаписывающей студии, а после отдыхал с друзьями, возвращаясь домой утром. Он аккуратно целовал меня в висок, поправлял одеяло и уходил в гостиную, чтобы не тревожить мой сон. У нас не совпадали графики — я просыпалась рано утром, когда он ложился спать, и виделись мы лишь в выходные, проводя время с Томасом, Итаном и Викторией. — Мы отдалились друг от друга, Дами.       Он не принимает это за ответ, хотя в его заметно потемневших от боли глазах вижу, что я права. Я пыталась с ним поговорить, но он в упор не видел никакой проблемы, пока я не ушла. Он отрицал практически всё — что почти не появляется дома, что предпочитает проводить время с группой. Дамиано жил и живёт своими мечтами, в которых меня нет. — Любую проблему можно решить.       Именно после наших «решений проблем» приходилось покупать новые тарелки и рамки для фотографий и залечивать неглубокие порезы от осколков. Мы ругались, кричали друг на друга ночью, наплевав, что это кто-то может услышать. Мы громко мирились, смеялись над причинами ссор, нежились в объятиях друг друга, пока снова всё не возвращалось к началу — замкнутый круг, который было необходимо разорвать. — Мы пытались, но у нас ничего не вышло.       Дамиано начинает злиться. Он сжимает сухие губы в тонкую полоску, заглядывая в мои глаза. Он нервничает, тяжело и протяжно выдыхает, смотрит на меня так, словно виновата в этом только я. Будто я не искала ему оправдания, будто я не закрывала глаза на его отсутствие в важные для нас дни, будто я не улыбалась, когда внутри взрывался вулкан обиды. — Значит, плохо пытались!       Его хриплый голос, обычно мягкий и нежный для меня, сейчас звучит напряжённо и жёстко. Его острые скулы ещё сильнее выделяются; Дамиано делает ещё один шаг навстречу, оставляя расстояние между нами в десять сантиметров. Его ладонь всё ещё сжимает мою руку — крепко, но не больно, словно он боится, что я убегу.       Хочу разрыдаться прямо тут, на пляже, упасть в его объятия, сказать, что не готова и не хочу его отпускать, но понимаю, что ничего не изменится. Мы не будем ближе, лишь отдалимся ещё сильнее и станем совершенно чужими людьми. — Помнишь, как нам было хорошо вместе?       Киваю и тут же вижу, как его взгляд становится мягче и появляются те самые медовые искорки. Дамиано рад, а я просто никогда не смогу забыть всё, что было прожито рядом с ним. Я буду помнить каждую мелочь, связанную с ним, каждый наш разговор, каждую секунду, проведённую с ним.       Дамиано морщится от ярких солнечных лучей, щекочущих ему нос, и крепко сжимает мою ладонь, переплетая наши пальцы. Мы гуляем по Риму, словно никогда не видели наш родной город таким прекрасным, в который раз изучаем старинные улочки, наслаждаясь друг другом. Впереди идут Виктория, Итан и Томас, что-то обсуждая, но я не особо вникаю в их разговор. Вместо окрестностей смотрю на Дамиано, впитывая его движения: как он свободной рукой поправляет волнистые непослушные волосы, как облизывает пересохшие губы, как восхищённо смотрит на старинные дома и проезжающие мимо машины.       Мы направляемся в уже знакомый тату-салон — Вик уговорила парней на очередную татуировку. Она хочет, чтобы их тела украшали одинаковые рисунки. Я же иду просто за компанию, чтобы поддержать ребят и провести время рядом с Дамиано. — Давай сделаем парные татуировки? — он прижимает меня к себе, опаляя горячим дыханием кожу на шее. Я привычно заглядываю в его медовые глаза, убеждаясь, что он не шутит. — Я хочу, чтобы нас связывало нечто особенное, о чём будем знать только мы.       Я киваю, прекрасно понимая, на что соглашаюсь. Первая татуировка будет значить для меня невероятно много — определённо, хочу оставить на своём теле воспоминание о Дамиано.       Пока Виктория развлекается, флиртуя с мастером, а Итан и Томас уже расслабляются, привычно выпуская сигаретный дым из лёгких, мы с Дамиано думаем, что хотим видеть на своих телах. Я сразу же определилась с местом — на рёбрах, поближе к сердцу. Дамиано соглашается, предлагая мне набить Torna a Casa — он любит эту песню, как и я.       И пока мастер загоняет мне под кожу чёрную краску, аккуратно выводя буквы, Дамиано держит меня за руку и хрипло тихо поёт эту самую песню, под которую вечерами мы танцуем дома, оставшись наедине.

Quindi Marlena torna a casa Che il freddo qua si fa sentire. Quindi Marlena torna a casa Che non voglio più aspettare.

      Дамиано прерывается, оценивая результат на моих рёбрах. На удивление, было не больно — или это его голос работает как самое настоящее обезболивающее. Я рассматриваю татуировку в отражении зеркала и понимаю, что между нами действительно крепчает связь.

Quindi Marlena torna a casa Che il freddo qua si fa sentire. Quindi Marlena torna a casa Che ho paura di sparire.

      Дамиано поёт, хрипло смеясь, пока мастер набивает татуировку на его рёбрах. Мы держимся за руки, чувствуя кожей, что мы стали намного ближе. Парные татуировки — невероятно интимно; это безграничное доверие друг к другу.       Он медленно расстёгивает рубашку, отпустив мою ладонь, и показывает рёбра. Torna a Casa спустя год не побледнела, наоборот, в серебре луны ярко выделяется на его смуглой коже. Я медленно провожу по рёбрам Дамиано, выводя кончиками пальцев каждую букву, не в силах убрать руку. — Марлена, вернись домой, — он порывисто втягивает меня в свои горячие объятия, настолько крепко прижимая меня к себе, что дышать практически нечем, — я не хочу больше ждать.       Мои руки сами обвивают его талию, и я утыкаюсь носом в его грудь — едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься, потому что для себя уже всё решила. Я не вернусь домой.       Дамиано едва ощутимо покачивает меня в своих объятиях, целует навсегда пропахшие морской солью волосы, шепчет, что больше никуда меня не отпустит. Однажды уже отпустил, когда наша связь, казавшаяся самой прочной в мире, разрушилась.       Мы лежим полностью обнажённые на широкой кровати, лениво целуясь; наши ноги переплетены так, что мы буквально стали единым целым. За панорамным окном догорает алый закат, а мы растворяемся в объятиях друг друга, не желая прерываться на что-либо.       Дамиано нежно перебирает мои волосы, пока я провожу кончиками пальцев по его татуировкам, оставляя в памяти ощущение его мягкой кожи. Его медово-карие тёплые глаза светятся, а с лица не сходит улыбка — он похож на сытого довольного кота, только не мурлычет. — Моя Марлена, — его сухие губы касаются моего лба, покрывая короткими быстрыми поцелуями каждый миллиметр кожи, — моя муза.       Так он признаётся мне в любви. Я смеюсь — Дамиано посвящает мне песни, называет своей музой, и я чувствую себя по-настоящему особенной и любимой. Мы ни разу не говорили этого вслух, не писали в сообщениях — не было нужды признаваться в том, что и так очевидно.       Его губы опускаются ниже; он целует мои горящие щёки, пока я зарываюсь руками в его шелковистые шоколадные волосы, непослушно падающие ему на глаза. Я смотрю на Дамиано и вижу те самые тёмно-малахитовые отблески игривости и серьёзности, которые так люблю.       Притягиваю его за шею и целую — сначала лениво и нежно, аккуратно, слегка посасывая его губы и проходясь по ним языком, а после сама углубляю поцелуй. Дамиано нависает надо мной; разгорячённой кожей мы чувствуем друг друга, проникая в кровь.       Особый момент близости — Дамиано с обжигающими поцелуями спускается на шею, едва ощутимо посасывая кожу, переходит на ключицы. Его пальцы проходятся по моим рёбрам, обводя татуировку, которая так много значит для нас, пока я чувствую под своими пальцами его перекатывающиеся мышцы на плечах.       Целую его татуировку на груди и понимаю, что больше не могу молчать. Чувства разрывают меня изнутри, просятся наружу, желая быть услышанными. Пока губы Дамиано перемещаются на мою грудь, целуя проколотые соски, я выдыхаю признание. — Я люблю тебя, Дами.       Он останавливается — в его глазах вижу страх, что ему тоже необходимо сказать именно эти слова, который тут же сменяется мягким обожанием и нежностью. Дамиано прекрасно знает, что я не буду просить его признаться в любви; мне достаточно, что он рядом, он со мной.       Сквозь короткие горячие поцелуи, покрывающие моё тело, он шепчет: — Моя Марлена. Моя муза.       Опустившаяся на Рим тёплая летняя ночь всё же заставила нас подняться с кровати. Дамиано курит, постукивая пальцами по круглому обеденному столу, задумчиво смотря на меня. Я сижу в его светлой рубашке и медленно пью горячий кофе без сахара, зная, что в голове у него крутятся строчки для новой песни.       Его голос — оружие, от которого я готова умереть. Хрипотца, сочетающаяся с нежностью и игривостью, временами серьёзностью, — это может меня убить, особенно когда Дамиано поёт те строчки, которые никто не слышал.

Sarò il fuoco ed il freddo Riparo d'inverno Sarò ciò che respiri Capirò cosa hai dentro E sarò l'acqua da bere Il significato del bene Sarò anche un soldato O la luce di sera E in cambio non chiedo niente Soltanto un sorriso.

      Дамиано смотрит на меня; я молчу, не зная, что сказать. Порывисто встаю и сажусь к нему на колени, обнимаю за плечи и утыкаюсь носом в шею, вдыхая аромат его кожи. Он нежно кладёт свои горячие ладони на мои бёдра, поглаживая обнажённую кожу, и его хриплый мягкий голос попадает прямо в моё сердце, отчего кровь тут же замедляет свой ход. — Я люблю тебя.       Он второй раз говорит эти слова. — Я люблю тебя.       Я удивлённо гляжу на Дамиано, выбираясь из его объятий. Он смотрит испуганно, недоверчиво — медовое тепло исчезает за секунду, превращаясь в холодный горький кофе. — Я могу повторить признание ещё раз. — Не нужно.       Окончательно разрываю контакт кожи, словно обжигаюсь. Я больше не чувствую его успокаивающее тепло, которое мне так было необходимо. За последний месяц, который я провела в одиночестве, я приняла своё поражение.       Дамиано уничтожил меня. Я — очередная Марлена, очередная муза, случайно задержавшаяся надолго в его жизни и сгоревшая в пожаре своей любви к нему. Он искренне вдохновлялся моим присутствием, писал новые песни, делился ими со мной и лишь в порыве признался в своих чувствах — или же испугался, что я действительно уйду из его жизни.       Я ждала этого, ждала это признание как ничто другое, а после разочаровалась, не почувствовав внутри себя ответ, — только всепоглощающую пустоту. Я любила и люблю его по-настоящему, по-особенному, насколько вообще способна на это. Но если раньше меня устраивало быть его музой, видеть его рядом и чувствовать кожей, как он горит рядом со мной, то сейчас мне кажется, что в скором времени у него появится другая Марлена. — Это твоё окончательное решение?       Дамиано нервно поправляет волнистые волосы, оглядываясь на друзей. Виктория практически незаметно кивает ему и уводит парней с пляжа, и мы окончательно остаёмся одни. Он закусывает нижнюю губу, с надеждой смотря на меня. Дамиано желает — я вижу это по его потемневшим ореховым глазам, — чтобы я всё обратила в идиотскую шутку, чтобы бросилась в его объятия, шепча, что никогда от него не уйду, и мягко и нежно целуя его щёки.       Но я молча киваю — в горле стоит горький ком, не позволяющий вдохнуть новую порцию морского воздуха. Моргаю, чтобы не дать горячим солёным слезам выбраться наружу и показать мою слабость. — Прости.       Приподнявшись на носочки, оставляю короткий поцелуй на его губах и ухожу, пытаясь не оборачиваться. Спиной чувствую его печальный взгляд, но держу себя в руках, чтобы не вернуться, и всё ещё надеюсь, что он последует за мной.       Но Дамиано остаётся стоять на морском побережье. Холодная вода касается его ступней, но он не чувствует этого, лишь достаёт очередную сигарету и щёлкает зажигалкой. Тлеющие угольки отражаются в его потухших глазах, которые смотрят мне — навсегда его Марлене — вслед.