Полицейский участок Коустона мало чем отличался от любого другого провинциального оплота правопорядка. Дверь, покрашенная в ультрамариновый цвет, в обрамлении двух кадок с карликовыми деревьями, отнюдь не выглядела строго или мрачно, разве что в глазах преступников, которых приводили сюда в наручниках. Какого-то чиновника посетила идиотская идея вымостить дорожку перед зданием булыжником, и по мнению Грега это было сущим наказанием для ног, во всяком случае, он чудом не подвернул лодыжку, споткнувшись об особо выпирающий из кладки камень.
Уголовный отдел находился в отдельном корпусе и был соединен с главным управлением застекленной галереей. Лестрейд предъявил на входе удостоверение и проследовал вглубь здания, через транспортный отдел, сопровождаемый эхом шепотков, раздававшихся за спиной: гости из Лондона здесь, надо полагать, появлялись нечасто, так что его приход послужит местным темой для обсуждения еще на много дней.
Едва Лестрейд миновал стеклянный мостик между зданиями, ему навстречу вышел, или даже вернее было бы сказать — выбежал, мужчина лет двадцати пяти с волосами морковного цвета*, старательно приглаженными, словно этот молодчик только и делал, что укладывал их перед зеркалом. Костюм его тоже выглядел примечательно и до педантичности аккуратно: идеально отутюженные брюки, накрахмаленная до хруста рубашка, несмотря на жару застегнутая на все пуговицы, и тщательно завязанный галстук сдержанных тонов.
«Сержант, скорее всего, — автоматически подумал Грег, окинув его взглядом. — Раз без формы, то точно не констебль, но для инспектора слишком молод».
— Детектив-сержант Гэвин Трой, полицейское отделение Коустона, — важно представился тот, полностью подтверждая выводы Лестрейда. — А вы?..
«Тебя скорее всего уже проинформировали, кто я такой, — подумал Грег, любезно улыбаясь и протягивая руку для приветствия. — С пропускного пункта наверняка позвонили. То-то ты так мчался навстречу, что никак отдышаться не можешь».
— Старший детектив-инспектор Скотланд-Ярда Грегори Лестрейд, — сообщил он и добавил, не дожидаясь вопроса: — Но я здесь не по служебным делам.
— Вот как, — протянул Трой, очевидно, разочарованный таким заявлением. — А я-то думал, что понадобилось Ярду в нашей глуши.
— Ярду — ничего, — спокойно ответил Грег. — Я просто хочу повидать старшего инспектора Барнаби.
Сержант подозрительно прищурился.
— Зачем?
«Каков наглец!» — успел подумать Лестрейд, и в следующую секунду дверь отдела распахнулась, пропуская грузного мужчину лет шестьдесяти, чье лицо со слегка нездоровым красноватым оттенком было освещено широкой дружелюбной улыбкой.
— Трой, оставь старшего инспектора в покое, — добродушно заявил он. — Что ты ему допрос устраиваешь, словно он преступник какой.
Грег невольно улыбнулся, видя как напыщенный юнец мгновенно утратил всю свою показную уверенность и стал напоминать проштрафившегося школьника.
— Прошу прощения, сэр, — пробормотал он. — Я всего лишь хотел узнать, что привело к нам...
Но начальник его уже не слушал, он просто обошел мямлящего сержанта и раскрыл объятия.
— Грегори Лестрейд! — с непередаваемым восторгом пробасил он. — Сколько лет!
— Много, Том, — вздохнул Грег, обхватывая руками широкую спину Барнаби и при этом, совершенно некстати, вспомнив слова Холмса о недопустимости в приличном обществе объятий на публике. — Больше двадцати, как мне кажется.
— Ты по делу или просто так?
— В отпуске. — Лестрейд смущенно улыбнулся, напомнив себе, что он вовсе не врет старому другу, а лишь поддерживает легенду. — Решил навестить родные места. Ну, и разумеется, не мог же я побывать в Мидсамере — и не повидать тебя.
— Я был бы оскорблен, не сделай ты этого. — Барнаби снова приобнял его за плечи и увлек в собственный кабинет, закрыв дверь перед самым носом сержанта, который с мучительным любопытством прислушивался к их разговору. — И ты непременно должен зайти к нам на ужин! Джойс будет в полном восторге: она так часто о тебе вспоминает, что я почти ревную.
— Видишь ли, Том... — Грег слегка замялся. — Я здесь не один. И не знаю, будет ли удобно...
— С Рейчел? — хмыкнул тот. — Не беда. Джойс тогда, конечно, малость погорячилась, наговорила всякого... Ну так ее можно понять. Месяц репетировать роль, а потом услышать от режиссера, что играть будет Рейчел. Как тут не расстроиться! Но за столько лет все ведь забылось, да и она у меня вообще отходчивая. А что Рейчел? До сих пор дуется?
«Вполне возможно, — с каким-то необъяснимым раздражением подумал про себя Грег. — В отличие от жены Барнаби, моя была весьма злопамятной».
Джойс однажды при всей труппе обвинила Рейчел, что та переспала с режиссером, чтобы получить роль Офелии, которую изначально отдали ей. Лестрейда это заявление тогда возмутило, обидно было за жену. Зато сейчас он готов был голову прозакладывать, что злые слова миссис Барнаби недалеко ушли от истины. Это в те времена он еще не предполагал, что его милая, любящая супруга способна на измену.
Отношения с четой Барнаби после этого случая стали гораздо прохладнее. Том, конечно, извинился за резкость Джойс, а потом вдруг просиял широкой улыбкой и признался, что через семь месяцев будет отцом. Мол, жена вспылила, конечно, но не со зла — это все гормоны. И Грег простил: ну как обижаться на беременную? Но Рейчел простить не захотела, она старательно строила из себя оскорбленную невинность и каждый вечер пеняла мужу, что тот должен был встать на ее сторону и разорвать все отношения с «этой мерзавкой».
С тех пор совместные посиделки на две семьи, которые доставляли Лестрейду столько удовольствия, навсегда ушли в прошлое. А вскоре у Барнаби родилась дочь Калли, и у Рейчел появился дополнительный предлог, чтобы игнорировать попытки Джойс к примирению: дескать, она не хочет весь вечер выслушивать сопливые восторги в адрес пускающего слюни младенца.
— Я давно развелся с Рейчел, — сообщил он, отводя взгляд. И добавил с удивившей его самого злостью: — Она много лет наставляла мне рога, не было сил терпеть.
— Ох ты! — Том сочувственно поцокал языком. — Прости, не знал. Но ведь ты сказал, что приехал не один, значит, уже утешился с кем-то?
«В Лондоне никто не узнает, да, мистер Холмс? — тоскливо подумал Лестрейд. — А как мне сообщить старому другу, что я живу с мужчиной? Что он будет думать обо мне? Если бы я только мог сказать правду... Но ведь неизвестно, где всплывет неосторожно произнесенное слово! Если уж Тальбот настолько умен и расчетлив, наверняка у него есть свои люди в полиции. Не Том, конечно, его совесть не продается ни за какие деньги. Но что насчет того рыжего сержанта, который скорее всего сейчас греет уши под дверью? Может он не просто так аж подпрыгивал от желания выяснить, зачем это инспектор из столицы хочет видеть его шефа?»
— Что-то не так, Грег? — Барнаби не даром слыл одним из лучших детективов Англии, и потому от него не укрылось изменившееся выражение лица приятеля. — Ты выглядишь смущенным, а это немыслимое дело. С твоей новой пассией не все ладно? Она замужем или что? Ну я-то точно судить не стану, что бы там ни было.
— Не она, — судорожно сглотнув, выговорил Лестрейд. — Он.
Густые брови Барнаби, изрядно напоминающие растрепанные щетки для мытья посуды, поползли вверх, и Грег поспешно добавил:
— Так уж вышло, Том.
— Хм... А я ведь готов был поклясться под присягой, что ты-то точно никогда не имел склонностей к подобному, — шокировано пробормотал Том, но тут же исправился, разглядев несчастное лицо Лестрейда: — Да ладно тебе, я ведь не осуждаю. Наоборот, если тебе хорошо, то я только рад. И Джойс будет рада, не сомневайся! У нее, если хочешь знать, лучшие друзья — пара геев, работают осветителями в любительском театре, где она играет. Так что смело приводи своего бойфренда в гости и ни о чем не беспокойся.
— Не уверен, захочет ли он. Понимаешь, мой... партнер... — Грег сделал над собой усилие, чтобы выговорить это слово. — Короче, он... не вполне обычный человек. Работает в правительстве, и я даже не знаю толком, какую именно должность он там занимает — настолько вокруг него все секретно. И главное, он вроде как не в нашей с тобой лиге. С ним рядом не получится просто расслабиться, выпить и поболтать. Мы-то простые парни, а он... Любую, даже самую несложную мысль он каждый раз ухитряется завернуть в такие витиеватые формулировки, состоящие из сложносочиненных предложений, что я чувствую себя полным идиотом.
Лишь произнеся это, Лестрейд понял, какую ошибку совершил. Конечно, каждое слово, сказанное им про Холмса, было абсолютной правдой, но разве так говорят о человеке, который, по идее, должен быть самым близким? «Не из моей лиги», «чувствую себя идиотом рядом с ним», «хранит от меня секреты» — спрашивается, а зачем с таким вообще жить?
Однако Барнаби, невзирая на простоватую внешность, оставался хорошо воспитанным джентльменом с безупречными манерами и чувством такта, потому предпочел не комментировать явное противоречие в словах друга. Вместо этого он нейтральным тоном поинтересовался:
— И как же ты познакомился со столь важной персоной?
— Я больше пятнадцати лет работаю с его братом, и его самого знаю почти столько же, — сознался Грег. — Но мы с ним только недавно...
— Его брат — полицейский? — снова ненавязчиво спросил Том.
— Консультирующий детектив. Слышал про Шерлока Холмса?
В ответ Барнаби лишь присвистнул.
— Тот самый? — изумленно выговорил он. — И ты... с его братом?
— Да. Моего партнера зовут Майкрофт Холмс.
— А этот Шерлок и вправду такой умный, как про него пишут в газетах?
— Еще умнее. — Грег впервые за последние полчаса искренне улыбнулся, ощущая почти родительскую гордость. — Шерлок — гений, каких больше нет и не будет. Я встречал только одного человека, который превосходил бы его умом и наблюдательностью — это его брат.
Барнаби улыбнулся в ответ.
— Теперь понимаю, — удовлетворенно проговорил он. — Ты им восхищаешься, да?
— И ты бы восхитился, если бы его знал. Он просто... сверхчеловек. Не такой, как все.
— Так познакомь! — Том довольно потер руки. — И вообще, Калли будет на седьмом небе от радости, если ты приведешь к нам в гости брата знаменитого Шерлока Холмса. Она по нему с ума сходит, даже вырезки статей о его расследованиях коллекционирует. Боюсь только, что моя девочка за ужином никому не даст вставить и слова: будет весь вечер трещать без умолку и засыпать твоего парня вопросами.
Грег рассмеялся, представив себе такую картину. Он помнил Калли Барнаби совсем крошкой, едва начавшей ходить, но уже и тогда она была настоящим ураганом и умела мастерски вить веревки из всех окружающих. Ей стоило лишь умоляюще посмотреть своими огромными голубыми глазами, обрамленными длинными пушистыми ресницами, — и никто не мог отказать ей даже в самой сумасшедшей просьбе. Страшно подумать, на что она способна сейчас, когда превратилась во взрослую красивую девушку и использует свои чары уже вполне сознательно.
«К счастью, Майкрофт устойчив даже к самым безотказным женским фокусам, — внезапно подумал Лестрейд. И тут же испытал досаду на себя: — С чего я вообще об этом беспокоюсь? Хоть бы и не был устойчив, мне-то какое дело?»
— Он скорчит презрительную гримасу и очень сухо сообщит, что не имеет никакого отношения к играм своего брата в детектива, — доверительно поведал Грег. — Но в глубине души будет неимоверно гордиться. Майкрфот обожает Шерлока, хотя скорее проглотит язык, чем признает это вслух.
— Тогда я говорю Калли, чтобы озаботилась приготовлением ужина к субботе? — Барнаби особо выделил интонацией имя дочери — и проказливо подмигнул.
— Калли? Значит, Джойс так и не научилась готовить? — сообразил Лестрейд.
— Ты помнишь! — Том рассмеялся и картинно закатил глаза. — Она чудесная женщина, я с ней счастлив так, как только может быть счастлив мужчина. Добрая, заботливая, понимает меня, терпит мою работу, не обижается из-за отложенных отпусков или отмененных праздников... Но ее кулинарные эксперименты — это сущий кошмар. И, что самое страшное — она обожает готовить. Вечно раскапывает какие-нибудь сложные рецепты, часами стоит у плиты... Но есть ее стряпню совершенно невозможно!
— Еще бы не помнить, — хмыкнул Грег. — Я всегда удивлялся, как из хороших, качественных продуктов можно соорудить такую несъедобную дрянь. У Джойс, несомненно, особый талант к этому. Уж не обижайся, дружище.
— Да что тут обижаться. — Барнаби пожал плечами. — За тридцать лет ко всему приспособишься. Я давно привык завтракать в столовой управления, а Калли то и дело притаскивает что-нибудь к ужину, чтобы я мог втихаря поесть в своем кабинете. Джойс, конечно, об этом не знает — зачем ее расстраивать?
— Я поговорю с Майкрофтом, — пообещал Лестрейд. — Но он, скорее всего, откажется. Ты уж подготовь Калли заранее, чтобы не сильно разочаровалась. Скажи, что про Шерлока и я могу ей рассказать. О его работе я знаю даже больше, чем Майкрофт.
— На том и порешим. — Том дружески похлопал его по плечу. — А вы вообще надолго в наши края?
— Не знаю пока, — честно сознался Грег. — Я вроде как много лет в отпуске не был... Ну, в работе затишье, вот Майкрофт и решил, что сейчас хорошее время, чтобы мы оба могли отдохнуть. Я написал заявление на две недели, суперинтендант отпустил без проблем и даже сказал, что я могу продлить до месяца, если пожелаю. Это Бриггс-то, который обычно три шкуры с нас дерет!
— Думаешь, его покладистость — заслуга твоего партнера? — Барнаби ухмыльнулся. — Если я верно тебя понял, то он не из тех, кому отказывают.
— Ты даже не представляешь! Мы уже побывали на побережье, и он каким-то образом умудрился на несколько дней арендовать тот самый дом, где я жил с родителями. Приятное пытался сделать! Понятия не имею, как он договорился с новыми владельцами и сколько им заплатил, чтобы они на время съехали. А сейчас мы перебрались в Мидсамер Парва. Майкрофт все твердил про какую-то средневековую церковь, которую он непременно хочет нарисовать.
— Да, церковь в Парва, несомненно, стоит того, — с одобрением проговорил Барнаби, который и сам увлекался написанием акварелей и даже время от времени участвовал в собраниях коустонского общества изящных искусств. — Если твой бойфренд захочет, я могу ему посоветовать и другие достойные виды. У нас тут хоть и глушь, а все же есть на что посмотреть.
«Посоветовать-то ты, конечно, можешь, — мысленно согласился Грег. — Вот только Холмс не церковью заинтересовался. Он, разумеется, честно торчит напротив нее с мольбертом, но на самом деле его внимание сосредоточено на доме по соседству, который до своего исчезновения снимал Бэллингхем».
— Думаю, Майкрофт будет признателен, — ответил он вслух. И с сожалением добавил: — Вернусь-ка я в Парву, пожалуй. А то знаешь...
Барнаби проигнорировал протянутую для прощального рукопожатия ладонь и снова заключил Лестрейда в медвежьи объятия.
— Рад был повидаться, Грег. Пойдем, я тебя провожу, а то Трой снова к тебе пристанет.
— Он... что-то уж очень перевозбудился от моего прихода, — осторожно заметил Лестрейд. — И я не понял, с чего бы? Разве я не могу навестить старого друга?
— Да не переживай, Трой нормальный парень. — Барнаби словно почувствовал, какие подозрения обуревают Грега. — У него только один недостаток: амбиций Бог ему дал гораздо больше, чем способностей. Мечтает выслужиться, получить повышение и перевестись из нашей глуши куда-нибудь поближе к столице. А тут ты — из самого Скотланд-Ярда. Вот он и пытался показать тебе, какой он бравый полицейский. Вдруг проникнешься и замолвишь словечко перед своим начальством.
— А стоит? — Грег вопросительно приподнял бровь.
— Со временем — может быть. Но пока рано: мне еще только предстоит сделать из него дельного детектива.
***
«Твой партнер не из тех, кому отказывают». Это замечание Барнаби, весьма точное, надо заметить, вертелось в голове Грега на протяжении всего пути от Коустона до Мидсамер Парва.
Да уж, старая ищейка Том совсем не изменился за двадцать лет. Это надо же так точно ухватить суть, охарактеризовать Холмса в нескольких словах, даже не будучи с ним знакомым.
Барнаби всегда этим славился: умением увидеть самое главное в человеке, понять его глубинные мотивы и переживания. Может, потому он и раскрывал практически каждое дело, что попадало к нему на стол.
Он был старше Лестрейда на десять лет и уже получил инспектора, когда Грег едва сдал на сержанта. По сути, работа под началом Барнаби очень многому его научила — уроки, которые он впоследствии применял на практике, уже сам став руководителем отдела. В расследовании преступлений Том был истинным демократом, умудряясь игнорировать жесткую полицейскую иерархию. Он придерживался взглядов, что младших по званию всегда следует выслушивать и принимать их мнение к сведению, поскольку головы сержантов и констеблей тоже способны рождать хорошие идеи. И он, в отличие от других глав отделов, никогда не выдавал идеи подчиненных за свои.
Именно так они и подружились с Лестрейдом — невзирая на разницу в возрасте и в званиях. Грег знал, что если он заметил что-то, что начальство упустило, Том не разозлится, а напротив — похвалит за наблюдательность, потому не боялся идти в его кабинет со своими мыслями и предположениями. Как-то Барнаби пригласил Грега в театр на спектакль с участием своей жены. В тот вечер он познакомился не только с Джойс, но и с ее подругой Рейчел.
Больше всего Лестрейду хотелось посвятить Тома в их нынешнюю проблему, ведь кто, как не Барнаби, знающий в Мидсамере каждую собаку, способен помочь быстро разобраться с делом Бэллингхема. Однако Холмс был категоричен: никакой полиции. Грег его понимал: он не знает, кому здесь можно доверять. Тальбот играет на своем поле, у него может быть сколько угодно запасных пешек. И уж в этом-то Грег убедился в первый же день, когда они прибыли в Мидсамер.
***
Майкрофт, сменивший костюм-тройку на брюки из светлого льна и такой же пиджак поверх белоснежной облегающей футболки, даже не походил на самого себя. Во всяком случае, Лестрейд меньше всего ожидал его таким увидеть. Не то чтобы этот новый Холмс перестал вызывать священный трепет — все же Грег ни на минуту не забывал, кто перед ним, — но когда он расслабленно прислонился к парапету на набережной и попросил сфотографировать его на фоне моря, или когда в летнем кафе заказал себе ярко-голубой коктейль с легкомысленным зонтиком, он сделался почти похожим на обычного человека. Много улыбался, нарочито небрежно клал руку Лестрейду на плечо или на талию, и вообще ничем не напоминал суровое и чопорное «британское правительство».
Уже вечером, когда они, нагулявшись до приятной усталости в ногах, вернулись в дом, Холмс включил погромче телевизор и, склонившись к самому уху Грега, прошептал:
— Надеюсь, вы заметили двух человек, которые «вели» нас с момента приезда и до того, как мы скрылись за дверью дома?
Лестрейд сделал большие глаза — и отрицательно покачал головой.
— Один — молодой блондин в гавайской рубашке, изображавший туриста, — так же шепотом поделился Майкрофт. — Второй — мужчина средних лет в офисном костюме. Рядом с нами постоянно находился кто-то один из этих двоих, а иногда и сразу оба. Последние сомнения у меня отпали, когда я заметил, как они обмениваются знаками.
Сообщив это, он поднялся с дивана и нарочито громко проговорил, словно пытаясь перекричать телевизор:
— Сделай потише, дорогой. Мне хватило шума днем на улице.
При этом он на цыпочках обходил комнату, внимательно осматривая каждую деталь интерьера. Наконец, удовлетворенно улыбнувшись, Холмс поманил Грега к себе — и продемонстрировал крохотный, но весьма чувствительный микрофон, прикрепленный с обратной стороны каминной решетки.
«Умно, — подумал Лестрейд. — Никому не придет в голову топить камин в такую жару, так что лучшего места для жучка и не придумаешь».
— Может, выпьем вина на террасе? — между тем предложил Майкрфот, жестом показав Грегу, что ему следует проверить на наличие прослушки и другие помещения.
— Конечно, Майкрофт, — громко согласился тот. — Такой чудесный вечер, не хочется торчать в духоте. Ты иди и присядь, а я все принесу.
За полчаса совместными усилиями они нашли еще шесть прослушивающих устройств, запрятанных по всему дому. Когда Грег потянулся, чтобы снять одно, Холмс отчаянно замотал головой и поспешно схватил его за руку.
— Не вздумай! — одними губами приказал он.
Остаток вечера они провели на террасе, где жучков не нашлось. И тем не менее, они беседовали шепотом, сдвинув кресла так близко, что почти касались коленями друг друга.
— Думаете, это Тальбот?
— Конечно, — уверенно заявил Майкрофт. — Мой отъезд из Лондона не прошел для него незамеченным. Полагаю, отчет о наших сегодняшних перемещениях уже лежит на его столе. И наши разговоры он тоже будет прослушивать. Так что относитесь с особым вниманием к каждому слову, которое произносите в доме. Вы запомнили, где установлены жучки?
— Запомнил. Но я не понимаю, почему бы нам их не убрать?
— Потому что тогда Тальбот удостоверится, что я здесь отнюдь не в отпуске, — довольно резко сказал Холмс. — А наша задача — усыпить его бдительность настолько, чтобы он поверил: мы — просто пара, наслаждающаяся свободным временем в обществе друг друга. Полагаю, он уже запросил вашу биографию и убедился, что вы и в самом деле родились здесь, так что выбор места для нашего отдыха вполне оправдывается этим.
В последующие три дня они чего только не обсуждали в напичканном прослушкой доме. Планировали, что еще можно посмотреть, в какой ресторан сходить, Грег делился историями из детства и обещал отвести Холмса на пляж, где он купался мальчишкой, или показать свою бывшую школу. Однажды Майкрфот, открыв один из своих чемоданов, извлек оттуда этюдник, складной мольберт и папку с какими-то рисунками и стал показывать их Грегу.
— И эти картины... они все твои? — с искренним удивлением спросил Лестрейд, разглядывая содержимое папки. Шерлок, прижимающий к плечу скрипку, медно-рыжий сеттер, несущийся по полю, вид на башню Биг Бена с Вестминстерского моста, каменное надгробие под искривленным деревом... Все это было изображено настолько талантливо и с таким несомненным пониманием красоты окружающего мира, проявляющейся даже в повседневных мелочах, что Грег был потрясен: увиденное никак не удавалось связать с образом Холмса, который сложился у него за годы знакомства.
— Картины — это громко сказано, — усмехнулся Майкрофт, явно польщенный выражением восторга, появившемся на лице Лестрейда. — Так, наброски. Что-то из этого я, пожалуй, перенесу на холст. Когда появится время.
— Я даже не знал, что ты рисуешь.
— Потому что это — тщательно охраняемая государственная тайна, — улыбнулся Холмс. — О моем увлечении живописью знают только те, кому я абсолютно доверяю.
— Ну... спасибо за доверие. — Грег почувствовал, как против воли к щекам приливает краска. На минуту он забыл, что они здесь разыгрывают спектакль для невидимого слушателя. И от слов Холмса в его груди разлилось какое-то неимоверно теплое чувство.
— Окажи ответное, — тоном демона-искусителя протянул Майкрфот. — Попозируй мне для портрета. Обнаженным.
— Зачем? — от неожиданности Грег даже забыл, что вроде как разговаривает со своим любовником, так что подобное заявление из его уст не должно казаться вопиюще неприличным.
— Да в общем, незачем, — легко согласился Холмс. — У меня фотографическая память, я в любой момент могу воспроизвести в мельчайших деталях все, что когда-либо видел.
— Не вздумай рисовать меня в... таком непотребном виде! — возмутился Лестрейд, вновь напрочь забыв, что у Холмса в принципе не было возможности увидеть его без одежды.
— Ты считаешь обнаженное тело непотребством? — Майкрофт удивленно приподнял бровь. — С чего бы?
— Ну, само по себе — нет, но на картине... Я не бог весть какой Аполлон, чтобы меня голым рисовать!
— А мне ты нравишься. — Майкрофт вдруг перестал улыбаться, и Грег даже вздрогнул от того, насколько смертельно-серьезно прозвучали эти слова.
— Все равно не надо, — дрогнувшим голосом проговорил он. — А не то я перешлю Шерлоку все твои фотографии, которые наснимал вчера на набережной. И он будет дразнить тебя до конца твоих дней.
— А я-то полагал, что ты меня любишь, — посетовал Майкрофт.
***
— Что ты думаешь о том, чтобы оформить наши отношения официально? — бесстрастно поинтересовался Холмс в другой день.
— Ты же не собираешься делать мне предложение? — слегка опешил Грег.
— Думается, я только что его сделал.
— Но... так быстро?
— Быстро? — Майкрфот усмехнулся. — Мы знакомы пятнадцать лет, ты дружишь с моим братом, тебя обожают мои родители.
— Я хотел сказать...
Лестрейд осекся, когда Холмс сделал страшные глаза и бросил выразительный взгляд на каминную решетку.
— То есть я, конечно, думал об этом, — исправился Грег. — В перспективе. И я согласен, можешь не сомневаться. Только давай подождем еще несколько месяцев. Мы ведь совсем недавно встречаемся. Даже ребята на моей работе пока не знают.
Холмс одобрительно кивнул. Утром, сидя на террасе, которая не прослушивалась, они еще раз обсудили то, что не следует искажать информацию, которую легко проверить. Подчиненные Лестрейда не могли знать про отношения, раз их не существовало в природе. И если у Тальбота есть свои люди в Скотланд-Ярде, он без труда выяснит это.
***
— Чувствую себя персонажем шпионского боевика, — пожаловался Грег, когда два дня спустя они ехали на машине на юго-запад, по направлению к Коустону. — Слежка, жучки в доме... Во что вы меня втянули, мистер Холмс?
— Майкрофт, — строго поправил тот. — Не забывайся, Грегори, даже когда мы наедине. Одна случайная оговорка в присутствии кого-то из людей Тальбота — и наша игра проиграна. Узнай он, что мой якобы партнер обращается ко мне «мистер», сразу перестанет верить в наш спектакль.
— Думаешь, сейчас он верит?
— Пока мы не дали ему оснований сомневаться, — заверил Холмс. — Но, боюсь, Энтони не склонен меня недооценивать. Даже получив массу доказательств, он все равно будет сомневаться, что я способен настолько потерять голову, чтобы бросить все дела в столице и просто сбежать в отпуск с любовником.
— Да, слушай... я не знаю толком, чем ты на самом деле занимаешься, но в «незначительную должность» давно уже не верю. Скажи, Британия хоть не падет, пока мы тут с тобой в шпионов играем?
— Парламент распущен на каникулы до конца августа, — поведал Майкрофт. — В мировой политике тоже относительное затишье. Но мы собираемся до конца года отправить союзникам еще одну большую партию оружия, и если транспортную колонну опять атакуют, моей карьере конец. Так что вывести Тальбота на чистую воду для меня сейчас действительно приоритетная задача.
***
«Парламентские каникулы, как же, — думал Грег, когда на горизонте показались первые домики Мидсамер Парва, аккуратные и чистенькие, словно только что сошедшие с открытки. — Как будто я не понимаю, что с него станется эти самые каникулы продлить хоть до Рождества, если он решит, что так нужно. Вот только... сфера его деятельности, как мне кажется, гораздо шире, чем дебаты в Нижней Палате. Как же он все бросил? Насколько для него важна та информация, которую добыл Бэллингхем? Или может, для него так важен он сам?»
Последняя мысль Лестрейду отчаянно не понравилась. Однако он поспешно убедил себя, что мысли о пропавшем дипломате вызывают у него неприятные эмоции только по одной причине: он не верит, что того удастся найти живым.
