Юнги опять шляется по пустым улицам, рыскает глазами по лицам мимолётных прохожих, закрывает глаза, вдыхая дым дешёвых сигарет, купленных где-то в переулке у какого-то небритого мужика в оборванной косухе, каких-то спортивках и шапкой, которая закрывала преждевременную лысину. Телефон давным давно разрядился, сто процентов мать обзвонила всех в округе, сто процентов его дома вновь будут отчитывать за поздний возврат, но Юнги похуй. Уже давно стало похуй на всё и всех.
В ушах наушники. Они подключены к старому плееру 00-х или даже лихих 90-х. Плеер привёз батя из-за границы дабы хвастаться перед однокурсниками, а сейчас им пользуется Юнги, потому что телефоны всегда подводили его.
—
Жить в окопах, но я предпочел бы смерть. Пулей от мечты. Жить… Пылать… Сгореть… — проговорил Юн фразу из заслушаной до дыр песни «Вечный путь» группы Перемотка, делая чрезмерно большие паузы после последних трёх слов, как бы обдумывая их смысл, посыл, а может ему просто захотелось сделать паузы после этих слов — кто знает?
Лето в этом году выдалось холодным и Юнги нравилось это. Он никогда не любил жару, не понимал людей, которые сходили с ума по тому, чтобы загореть до состояния кожного разложения. Для него все эти летние ритуалы были очень непонятны. И поэтому сейчас парень доволен погодой и идёт куда-то в никуда. Старая летняя отцовская куртка уже стала ему по размеру, какие-то мешковатые джинсы, майка с принтом группы Кино, чёрно-белые кросовки и главная изюминка этого «наряда» — яркие носочки с единорогами. Сестра подарила.
Мин зашёл в какой-то круглосуточный магазинчик за прилавком которого сидел дряхлый дед, слушал по радио «Дикие лебеди» Софии Ротару и читал новый выпуск неизвестной газеты.
— Мальчик, что ты тут забыл в такой час? — старик поднял глаза, внимательно изучая пришедшего подростка, который, засунув руки в карманы, медленно направился к прилавку с алкоголем. Юнги взял просто пиво (напиваться он не хотел от слова совсем) и прошёл на кассу, выбрасывая из кармана мелочь, которой оказалось ровно столько, сколько стоила бутылка.
— Во-первых, дяденька, я не мальчик. Мне восемнадцать. А во-вторых, есть открывашка? Не хочу зубы портить.
— Паспорт покажи для начала, умник.
Хриплый, скрипучий голос деда заставил Мина поморщиться. Парень медленно, с явной пассивной агрессией открыл рюкзак за плечами и, порыскав в нём некоторое время, достал помятый паспорт и открыл на нужной странице.
— Мин Юнги… Паспорт — самый важный документ, а ты его так хранишь. Как ты докатился до такой жизни, парень? — проскрипел старик и пробил пиво на кассе, тяжко выдохнул, когда увидел кучу копеек, и кивнул на дверь, мол: «пересчитывать не буду, просто уйди с глаз долой».
— Тебе-то какое дело? Хочу и мну. Хоть порву его, мне плевать. Так открывашка есть? Похуй, можешь не отвечать, как-нибудь открою, — промямлил Юнги, забрал бутылку, паспорт и вышел из магазина, полностью игнорируя замечания слишком крикливого старика.
Некоторое время спустя у Юнги получилось открыть бутылку не используя зубы и парень просто сел на лавочку около подъезда возле какой-то хрущёвки, попивая пиво и закуривая очередную сигарету, которая несильно жгла глотку. Внезапно впереди показалась группа подростков, гул которой становился всё громче и громче и вскоре полностью заглушил звук песни в наушниках. Юнги громко цыкнул и включил звук на максимум, закрыл глаза и сделал очередные глоток и затяжку.
—
Открой своё окно и высунись оттуда. Повсюду ебеня и эта пустота. Хорошая песня.
Мин повернул голову и вынул один наушник.
— Чё?
— «Ебеня» Дивергенция. Хорошая песня, говорю.
Юнги смотрел на внезапно появившегося парня перед ним, который выглядел почти также, как и сам Мин — заёбано. Кудрявые чёрные волосы, старая куртка с порванным рукавом, кожаные перчатки без пальцев, потёртые джинсы, палёные кроссовки Адидас.
— Ты откуда взялся?
— Шёл с той группой.
— А чё сел рядом?
— Они меня не замечали и я съебался. А ты вроде тоже потерянный, поэтому будем теряться вместе.
— Окей, сам напросился. Как звать тебя?
— Хосок. Чон Хосок.
— Мин Юнги. Не совсем, но приятно познакомиться.
— Взаимно. Дашь хлебнуть?
— Бери.
Юнги протянул бутылку перед Чоном и снова затянул, слегка поморщившись.
— Хуйня, а не сигареты. Есть покурить?
— Спрашиваешь. Целый Winston Blue.
— Прям так…
И вот они сидят: Хосок с пивом Юнги и Юнги с сигаретами Хосока. У них нет общих тем для разговора, нет ничего общего между собой, но они сидят и смотрят на то, как пытается припарковаться легковушка.
— Хочешь послушать? — Мин протянул наушник Чону и кивнул на пиво, — и пиво верни. Я сделал два глотка всего, а заплатил три рубля.
— Нихуя они зажрались… Пост-панк слушаешь?
— Спрашиваешь. Конечно, — Мин слабо усмехнулся. Если дело касается музыки, то Юнги эксперт. А если дело коснётся хорошей музыки, то Мин может и влюбиться (нет).
***
Юнги и Хосок хорошо сдружились за очень короткое время. Пусть у них не было почти ничего общего, пусть они были разного возраста (Хосоку оказалось семнадцать; небольшая разница, но ощущаемая), но их будто тянуло друг к другу. «Противоположные по заряду частицы притягиваются» — гласит один из законов физики. Так и тут.
Юнги не понял, когда он начал ставить телефон на зарядку каждый вечер, чтобы утром ему позвонил Хосок и пригласил куда-нибудь. Он не понял, как перестал смотреть на всё сквозь чёрные очки пессимизма, не понял когда начал возвращаться раньше обычного, ведь Хосок ещё несовершеннолетний и шляться долгое время после двенадцати ему нельзя. Даже мать Юнги заметила, что её сын поменялся, стал меньше грубить ей, иногда спрашивать «как дела?» и так далее. Хосок менял Юнги. В лучшую сторону. Но что-то казалось Мину странным. Он не знал что, но был какой-то приятный осадок в душе́ после каждой встречи с Чоном.
— Эй, Юнги, просыпайся!
Мин распахнул глаза и глянул на часы. Три ночи. Внезапно он понял, что услышал голос Хосока не в трубке телефона, а за окном. Стук в окно повторился и Юнги понял, что уже не спит и Чон взаправду стоит за стеклом и стучится в советское окно.
— Какого чёрта?! — громко прошептал Мин, рванул к окну и быстро распахнул его, затаскивая друга в дом, — ты чё тут забыл?
— Пойдём погуляем?
— Не. Мне лень. А ты почему не дома?
— Родители уехали на неделю, а меня дома оставили. Вот я и решил прийти к тебе сегодня. А потом дней пять можем у меня сидеть.
— Ммм, — Юнги усмехнулся и сел на кровать, — значит ты у нас владелец хаты на неделю. Вот это подарок. Лады, ложись рядом, музыку будем слушать.
Хосок без лишних вопросов лёг рядом и взял наушник.
— «Крыши?»
— Ага.
Снова молчание. Мягкая, но слишком короткая мелодия отпечатывается в голове, оседает в каждой клетке мозга.
Хосок бросил мимолётный взгляд на Юнги и не смог больше оторвать глаз. Такой спокойный, умиротворённый Мин лежал рядом, закрыв глаза, наслаждался каждой песней, изредка улыбался. Его совершенный профиль, идеальные линии лица в слабом свете от экрана плеера, который лежал где-то на подушках, смотрелся просто божественно.
— Хоба, давай возьмёмся за руки?
Хоба?
— Что? За руки?
— Мг. Давай пальцы переплетём, а? — Юнги повернул голову к Хосоку и слабо улыбнулся. Некоторые пряди упали на лоб парня, но они никак не портили этот прекрасный вид, а только делали его лучше. — Молчишь? Ладно. Не хочешь, как хочешь.
Снова Хосок наблюдает профиль друга; тяжелый вздох. Чон перевёл взгляд ниже, на руку Юнги, на его утончённые, длинные пальцы, немного потёпканые ногти из-за привычки Мина кусать их, когда тот нервничает. Хосок поднял глаза к потолку и неуверенно взял старшего за руку, наблюдая боковым зрением возникновение слабой улыбки на мраморном лице.
— Спасибо.
— За что?
— За всё.
— Слушай, может всё-таки пойдём гулять?
— Ну… Давай.
С крыш наших домов начинается день. День полный надежд, несбывшихся планов. С крыш наших домов ложится тень. Я хочу показать, рассказать о них детям.
Хосок крепко держит руку Юнги, переплетает их пальцы и тащит друга куда-то. Пустые улицы, пустые дороги ранее оживлённых перекрёстков. Дома молчат, в одиноких окошках гаснет свет, погружая всю улицу в глубокий сон. Прекратили светить фонари, переулки погрузились в таинственный мрак.
— Куда мы?
— В Никуда.
— Мама будет волноваться…
— С каких пор ты волнуешься о матери? Раньше ведь плевать было.
— С твоих пор.
— Чё?
— Хуй через плечо. Пошли.
С далека на нас глядит закат. Ярким светом он проливает тоску. Ночью видим с тобой мы звездный парад. Утром встанет тот, кто верит в мечту.
— Хоба, давай встретим рассвет?
— Давай.
Парни сидят на крыше заброшенной хрущёвки и смотрят на облака, которые краснели и оранжевели с каждой минутой. В руках у обоих сигареты марки Winston Blue, в ушах — одни наушники на двоих с играющим пост панком.
— Красиво…
— Да… Но знаешь что лучше?
— Что? Закат?
— Нет. Луна, Хоба, — Юнги повернул голову к Хосоку, смотрел в красивые глаза напротив; рука старшего убрала небольшую чёлку с лица Чона, открывая красивый лоб, — луна сегодня красивая, правда?
