В борьбе со скукой

      Приходится зашивать раны, потому что кровь евы этого недотёпу больше не выручит. Методично, стежок за стежком, соединяя края кожи воедино ― рутина, скрашивающая очередное столетие.       Со скукой каждый боролся по-своему. Гиа не имел права осуждать других за их выбор, а Эша в особенности. Но всё-таки была в нём одна раздражающая черта. Так же, как вечно его существование, было вечно и его упрямство. Никогда не попросит о помощи, но будет ждать её до последнего. А Гиа не любил действовать впопыхах. Поэтому и иглой вёл нарочито медленно с чувством, с толком, с расстановкой.       Нужно отдать Эшу должное ― не скулил. Сжался в комочек, стиснул зубы, увяз когтями в ладонях, но не выдал ни звука.       Гиа знал, этой болью Эш себя наказывает. Ему было стыдно за очередной провал даже больше, чем горько. Стыд ― черта человеческая, за которую Эш хватался, как за спасительную соломинку.       Выверенный нажим, длинный прерывистый выдох, последний стежок. Щёлк. В руках Гиа остались щипцы и окровавленная игла с кусочком нити. Рана заживёт. Не сразу, но заживёт.       Он бросил взгляд на тяжёлые резные часы над столом. Прошёл час, совсем скоро рассвет. Остался последний штрих и можно идти.       Убрав инструменты в стерилизационную коробку, Гиа вытер руки полотенцем и взял заранее подготовленный шприц с морфием.       ― Руку, ― скомандовал он и перевернул шприц вертикально вверх, затем постучал по нему чёрным ногтем.       Эш брезгливо отвернулся, не без труда поднял дрожащую руку с повёрнутой кверху ладонью. Гиа перехватил её за запястье и притянул к себе. Бережно.       Морфий ― побег от страданий. Эш не отказывается. Упрямство, даже вечное, может дать сбой.       Гиа фиксирует руку, направляет иглу параллельно коже, медленно вводит внутрь и слегка тянет поршень, чтобы убедиться ― попал. Морфий туго выходит из шприца. Эш мучительно морщится, прикрыв глаза. Он стыдится ещё больше.       Закончив, Гиа избавляется от шприца и накрывает коробку крышкой. Он чует, как морфий в воздухе перемешивается с кровью и потом. Запах настолько сильный, что у него вот-вот разболится голова, зато Эш избавился от боли, физической и душевной, на ближайшие часы.       ― Теперь спи.       Или точнее «делай, что хочешь, только не попадайся на глаза».       Эш отнял руку и обхватил бережно, словно собирался укачать младенца. Опустив голову, он тихонько шмыгнул носом и выдохнул сквозь зубы. К выдоху примешался заунывный стон.       ― Ты знал, чем это закончится, теперь не ной, ― одёрнул его Гиа.       Да, он не имел права осуждать других за их способ сопротивляться скуке, но и расплачиваться за чужой выбор намерен не был.       Эш вжал голову в плечи и закусил губу, прервав стон. Его исчерченное глубокими царапинами лицо скрывали спутанные волосы, но Гиа чувствовал спиной его пристальный взгляд, пока собирал медикаменты в чемоданчик.       Остался только бинт. На кровати, где сидел Эш.       Не успел Гиа дотянуться, как белые пальцы мёртвой хваткой вцепились в его оголённое предплечье.       ― Не уходи…       ― Эш, ты знаешь правила.       ― Пожалуйста… Один раз. Я больше не попрошу.       Это была ложь. Каждый раз.       Гиа сверкнул золотыми глазами и насильно отцепил от себя дрожащую руку. Эш встрепенулся, попытался удержать закатанный рукав рубашки и взвыл, когда его пальцы перебили хлёстким ударом.       ― Гиа! ― взмолился он, падая навзничь.       Гиа поймал его за плечи и успокоил:       ― Морфий скоро подействует.       ― Останься до тех пор. ― Эш уткнулся лбом ему в грудь, смял рубашку по бокам. ― Ты же обещал, что не бросишь меня…       ― Я не говорил такого.       ― Прошу, ― сказал Эш совсем тихо, одними губами.       Он съёжился, словно сирота, выпрашивающий приюта. Точно так же, как в ночь их первой встречи.       ― Пять минут и я уйду.       Сбросив с себя ослабевшие руки, Гиа сделал небольшой шаг вправо и присел рядом на край кровати. Потерявший опору Эш опасно накренился вперёд, но смог удержаться за одеяло. Швы на его плече растянулись, скорее всего, причинив боль, и всё же ей было не под силу сравниться с болью внутренней. Она гнула Эша вниз, издевалась над дыханием, собирала на глазах слёзы ― готовилась дать отпор эйфории, вызванной морфием.       ― Я погубил человека, ― без колебаний начал Эш.       Его пять минут уже пошли.       ― Это не первый твой ева, ― напомнил Гиа, скрестив руки на груди.       ― Нет, но в этот раз я всё сделал сам. Ты понимаешь?       ― Ты поглотил его?       ― Я не защитил его.       Гиа промолчал. В том, чтобы знать больше, не было необходимости, но слушать придётся. Он здесь не для слов, а для иллюзии. Эшу всегда будет нужен судья ― неважно, мнимый или настоящий. Просто тот, кто отсечёт последнюю надежду сохранить в себе человека, потому что сам Эш этого сделать не мог.       ― Ни от безумия, ни от петли… Я не вмешался, позволил ему решить самому.       ― Тогда зачем слёзы?       ― Он поступил правильно! ― проигнорировав его, сорвался Эш. ― Он не хотел быть монстром и положил этому конец. Я не должен был мешать. Это всё, что я мог для него сделать.       Эш умолк и задержал дыхание. Его плечи отрывисто задёргались из-за подступающих сухих рыданий.       ― С ним не должно было этого случиться… Он был хорошим человеком, ― с примесью умиления рассказывал он, утешаясь воспоминаниями минувших дней, ― а я держал дистанцию. Но даже так… Почему, Гиа? Почему сила развращает даже лучших?       ― Глупый вопрос.       Эш вновь замолчал, попробовал отдышаться, но становилось сложнее. Грудь поднималась всё реже и реже.       ― И всё же он победил, ― голос хоть и дрогнул, в нём звучала скорбная улыбка. ― Не испугался смерти, не попросил меня, ― словно напитавшись храбростью мёртвого, Эш поднял голову и посмотрел на Гиа. ― Ты тоже всегда выбираешь людей. Почему?       Да, он выбирал. Один из них сидел сейчас перед ним.       ― Скука ― единственный враг тех, кто живёт долго.       Эш не отводил взгляда ― он не понимал. И не мог, потому что до сих пор не отказывался от человечности. Искал, метался, обжигался, возвращался к Гиа побитым щенком и уходил снова. Скучать ему явно не приходилось. И порочный круг не прервётся, пока он не получит ответ на вопрос, точащий его с момента пробуждения, ― «Кто он?»       Эш покачнулся. Зрачки у него сузились, взгляд рассредоточился. Морфий начал действовать. Единственное, что он успел сделать, прежде чем отказал вестибулярный аппарат, так это выбрать, в каком направлении падать.       Гиа поймал его и уложил к себе на грудь.       ― Я ведь говорил, ― прошептал он рядом с прикрытым волосами ухом, ― человеком тебе не быть, перестань пытаться. Люди не созданы для вечности.       Эш задышал часто-часто, уткнувшись носом ему в шею. Вампирский метаболизм стремился нейтрализовать эффект наркотика, но Гиа, рассчитав дозу, не оставил ему ни единого шанса.       ― Я никогда не хотел вредить… Что бы они ни творили, я не желал им смерти…       ― Паразитируя на их жизнях, ты ничего не добьёшься.       ― Почему от меня одни беды?       ― Ничего не изменится.       ― Если я перестану, стану монстром. Безразличие убьёт меня.       ― Будешь следовать человеческой морали, так и продолжишь страдать.       ― Чем я тогда буду отличаться… от мёртв…       Продолжительный стон огласил окончание спора. Время вышло. Исповедь Эша закончилась.       Гиа выждал ещё немного, прислушиваясь к чужому сердцебиению. Оно постепенно замедлялось, пока и вовсе не сошло на нет. Тогда он взялся за обмякшие плечи, чтобы уложить Эша, но он заканючил, потёрся о Гиа носом и обвил руками, прижался в поисках тепла. Кровь его больше не грела. Чем ниже падала температура тела, тем навязчивее становились объятия.       ― Ты помнишь, что я сказал? ― Гиа грубо сжал пальцами его подбородок и заставил посмотреть на себя. ― Пять минут.       ― Они ещё не закончились, ― блефовал сонно щурящийся Эш, положившись на удачу.       ― Верно. У тебя есть ещё одна.       ― Тогда согрей меня.       Гиа склонил голову на бок, всмотрелся в помутневшие алые глаза. Раскаяния в них больше не было. Ничего не было, кроме тупой пустоты. Он склонился ближе и погладил вдоль позвоночника. Эш выгнулся податливо, трепетно и раскрыл губы. Гиа обвёл их нетерпеливым взглядом.       ― Когда-нибудь ты сдашься, Эш. И чем больше ты будешь тянуть, тем сильнее будет отдача.       Никакого отклика, но он знал, что его услышали. Он повторял своё предупреждение непозволительно много раз.       А после всегда облизывал и кусал его обескровленную губу, царапаясь о клыки.       Эш встрепенулся, заскулил, стал оттягивать рубашку на спине Гиа ― он не поспевал за ним, путался из-за волока в сознании. Гиа сминал его губы в момент, когда они приоткрывались для вдоха.       «Не обманывайся, тебе не нужно дышать. Это человеческая привычка. Скулёж тоже ни к чему. Ты ничего не чувствуешь».       А Гиа чувствовал, как возвращает себе своё. Пробираясь пальцами к холодной коже, гладя выступающие рёбра и крепкий живот, скользя языком по мягкому нёбу.       Привкус чужой крови, запах далёких мест ― если Эш хочет остаться в этом доме, он должен пахнуть так же, как Гиа. Он позаботится об этом. Но осторожно, чтобы не потревожить швы, которые сам же и наложил.       Когда-нибудь Гиа тоже сдастся, откажет себе в этой слабости и поищет другой способ избавиться от скуки. Они с Эшем обязательно разойдутся. Никогда Гиа не мог предсказать, чем закончатся поиски Эша в следующий раз, но он знал наверняка, как только он найдёт, что ищет, их встречам наступит конец.       Поэтому Гиа оставалось только напоминать ― ни один человек не сможет дать Эшу такого утешения, которое давал он. И это было взаимно.