Embryology / Эмбриология

План оказался сложнее, чем ты ожидала. Хорошая новость заключается в том, что отсутствие Миранды предоставляет вам больше свободы, вы можете идти туда, куда вам нужно, не придумывая причин. Плохая новость заключается в том, что вам все еще нужно придумать, как доставить часть припасов на территорию Моро и Леди Димитреску. Скорее всего, Моро будет более сговорчив, но также, скорее всего, он продаст вас Миранде, как только она вернется. А Леди Димитреску? Это само по себе вызов. Хайзенберг настаивает на том, что вам нужно положить в замок кое-какие припасы на случай, если ему придется туда войти. С другой стороны, ты с трудом представляешь себе ситуацию, когда кто-нибудь из вас ступит туда ногой — если только Леди Димитреску не затащит вас туда в самый разгар событий, о чем, как ты полагаешь, все еще беспокоится Хайзенберг. Первая остановка — это, очевидно, водохранилище Моро. «Не волнуйся», — уверяет тебя Хайзенберг, отводя к ветряной мельнице, и сразу же спускаясь по ступенькам. «Я знаю, что ему сказать». Еще один лифт. Странное место для лифта, но чем больше ты исследуешь деревню, тем меньше улавливаешь во всем смысла. Не проходит и нескольких минут, как до тебя доходит запах: вонь пропитывает лифт еще до того, как он прибывает к месту назначения. Двери открываются, демонстрируя что-то похожее на какую-то подземную шахту — и от нее воняет. Когда ты была ребенком, у одного из твоих друзей был аквариум, который ты однажды помогала вычищать. Запах затхлой воды и водорослей чуть не сбил тебя с ног, и здесь пахнет ровно так же, только в разы хуже. Слава богу, что сегодня ты не надела наряд для церкви, а предпочла рабочие ботинки, комбинезон и рубашку с длинными рукавами, которую Донна сшила для работы на фабрике, ибо уже через несколько минут грязь под твоим ботинком начинает хлюпать, прежде чем ты успеваешь ее почувствовать. «Он здесь живет?» Спрашиваешь ты, пока Хайзенберг ведет тебя все глубже в шахты. «Ты удивлена?» Он смеется, качая головой, когда пригибается под особенно низким выступом. Ты задаешься вопросом, когда же вы доберетесь до жилых помещений Моро, но Хайзенберг решает эту загадку за тебя, ударяя боковой стороной кулака по деревянной стене и крича «тук-тук!». Ты слышишь глубокий, почти болезненный вопль, который безошибочно принадлежит Моро, его ноги стучат по гниющим половицам, когда он бросается к «двери», которая представляет собой не более чем щель, прикрытую простыней из ткани. «Б-брат!» Задыхаясь, Моро откидывает ткань в сторону. «Что…» Моро замечает, что ты стоишь позади Хайзенберга, и замолкает. Он выглядит так, будто увидел привидение. «О-о-о-о-о… нет!» Он внезапно умоляет, глядя на Хайзенберга, его глаза расширены. «Я же сказал тебе, я не хотел, чтобы она заболела! Я вымыл руки, как Матерь всегда говорит нам…» «Расслабься», — вклинивается Хайзенберг, подняв руку, жестом показывая Моро остановиться. «Я здесь не из-за этого. Как ты можешь видеть, с ней все в порядке». Глаза Моро бешено мечутся между тобой и Хайзенбергом, как будто он уже предположил худшее и просто ждет следующего шага. Честно? Ты не можешь его в этом винить. «Тогда почему вы здесь?» Спрашивает он, немного отступая назад, его руки все еще сжимают ткань, держа ее так, словно она может защитить его, если вдруг Хайзенберг решится набросится на него. «Ты никогда не приходишь, ты просто звонишь». «Мне нужно кое-что сделать вокруг твоего маленького болотца…» «Это водохранилище!» «Неважно. Возникло несколько неотложных дел по обслуживанию. Но, что более важно», — настаивает Хайзенберг, протягивая руку назад и кладя свою ладонь тебе на поясницу, направляя тебя перед собой и фактически заставляя Моро замолчать, прежде чем он сможет возразить. «Мой маленький Лютик говорила мне, что она никогда не видела Сумерки». Глаза Моро снова расширяются, он потрясенно моргает, когда ты поворачиваешься и одариваешь Хайзенберга взглядом полного возмущения. «Не нужно смущаться, Лютик», — смеется он. «Я уверен, что Моро будет более чем счастлив выкроить время из своего плотного графика, чтобы помочь тебе наверстать упущенное. В конце концов», — говорит он с ухмылкой, — «Ты часть нашей семьи». Ты открываешь рот, чтобы возразить, но чувствуешь, как холодные и слегка влажные (фу) пальцы Моро обхватывают твое запястье и тянут тебя внутрь его… логова? «О боже!» восклицает он про себя, его волнение переливается через край, что его достаточно, чтобы заглушить смех Хайзенберга, либо для его тотального игнора. «У меня даже есть угощения!» Похоже, он совершенно забыл обо всем, что говорил ему Хайзенберг. «Пойду займусь обслуживанием», — сквозь смех произносит Хайзенберг, пока Моро тащит тебя дальше в… ладно, теперь, когда ты здесь, это меньше похоже на логово и больше напоминает хижину. «Вы двое ведите себя хорошо. И помни, Лютик — здесь много земли, если она тебе понадобится!» Моро, волнение которого, кажется, переходит в восторг, отпускает твою руку посреди того, что похоже на основную часть его жилого пространства, и быстро ковыляет в угол, заваленный подушками и скомканным постельным бельем. Он хватает удивительно большую декоративную подушку, быстро ковыляет обратно к тебе и кладет ее на пол. " У меня н-нет стульев из-за проблем со спиной», — он объясняет, не сбиваясь с ритма, когда подходит к небольшому стеллажу и начинает рыться в нем. «Но ты можешь взять большую подушку! Ооооооо, я так взволнован!» Он открывает какую-то коробку, опрокидывает ее на что-то другое, и ты замечаешь, что от переизбытка эмоций тело Моро слегка надулось. «Это мой любимый фильм — не могу поверить, что ты его не видела! Матерь сказала, что ты п-продвинутая!» Чувствуя себя крайне неловко, но решив, что пока все это выглядит довольно безобидно, ты прочищаешь горло. «Продвинутая?» Спрашиваешь ты, наблюдая, как Моро бессистемно ставит деревянный поднос с целым колесом сыра на него. «Ухххх». Он включает телевизор, быстро вытаскивает из проигрывателя видеокассету с надписью «Красотка» и меняет ее на кассету с надписью «Сумерки 1», написанной очень неаккуратным почерком на этикетке — почерк, в котором ты узнаешь Хайзенберга. «Потому что ты извне и новенькая», — объясняет он, убедившись, что видеомагнитофон работает, прежде чем сесть. «Матерь говорит, что люди за пределами деревни грязные и плохие, но ты ей показалась особенной…», — останавливает он себя, бесцеремонно опускаясь на пол, оставляя приличное расстояние между собой и твоей подушкой. Наблюдая за тем, как он начинает порционировать колесо сыра, ты неохотно садишься, немного удивленная тем, насколько удобная подушка. Когда начинается фильм, ты понимаешь, как трудно будет сделать вид, что ты не видела «Сумерки». Конечно, ты смотрела первую часть — во время ее релиза это было почти неизбежно. Хотя, надо признать, что у этой копии есть свои причуды. Субтитры, например, на кириллице, хотя сложно понять на каком языке, а качество? Ох, ну и жесть. Это очевидно пиратская копия, и тебя не покидает мысль, может быть, Хайзенберг записал её прямо с DVD, находящегося у него в коллекции. Честно говоря, ты даже не уверена, выпускали ли еще видеокассеты, когда вышли «Сумерки». Тем не менее, Моро, кажется, получает удовольствие, совершенно очарованный фильмом, который он, должно быть, видел уже сотни раз. «Почему «Сумерки»?» Ты проболталась, не сдержавшись. Моро, однако, кажется не обеспокоен твоим вопросом. «Мне нравится, как они влюбляются», — говорит он с таким благоговением, которое кажется почти озабоченным. «Он думает, что он плохой, опасный и страшный, но Белле все равно, она любит его таким, какой он есть». Он делает паузу, чтобы откусить кусочек сыра в форме ломтика торта. «И я думаю, что это прекрасно». Ты поднимаешь бровь. «Тебе нравятся романтические фильмы, да?» Он кивает, не отрывая глаз от экрана. «Ага. Может быть, если я буду себя действительно хорошо вести, Матерь Миранда даст мне жену». Ты немного напрягаешься. Возможные последствия этого желания… тревожные, если не сказать больше. «Я не жена Хайзенберга», — поправляешь ты, стараясь говорить мягко, чувствуя некоторую жалость к нему. «Вы не женаты?» Этого, видимо, достаточно, чтобы отвлечь внимание Моро от фильма, его глаза расширились, как будто он только что узнал страшную тайну. «Но… но… вы влюблены». Он хмурится, глядя на свой сыр, и кажется, что ему немного больно от этой мысли. «Я вижу, как мой брат смотрит на тебя», — тихо говорит он. «Обычно он так не улыбается, если только не забрасывает кого-нибудь в свой лабиринт убийств». «Лабиринт убийств?» Спрашиваешь ты. «Потом увидишь. Это место, куда обычно попадают люди извне». Он делает паузу, чтобы съесть еще один кусочек сыра. «Почему ты не замужем?» — спрашивает он с искренней грустью в голосе. «Это то, что должно происходить, когда ты влюблен. Матерь говорит, что у вас с Хайзенбергом это произойдет до того, как родится ребенок». От этого утверждения по коже пробегают мурашки, но ты знаешь, что лучше не спорить. В глазах Миранды ты должна казаться готовой и послушной, а глаза Моро — насколько ты можешь судить — просто дополнительный набор глаз для его «Матери». Ты неохотно протягиваешь руку и берешь один из небольших ломтиков с сырного круга. Сыр не выглядит испорченным, и при ближайшем рассмотрении он таким и не пахнет. «Я думаю, у нее еще не нашлось на это времени», — говоришь ты, пожимая плечами. Моро, после минутного раздумья, кажется, удовлетворен таким ответом. «Она была очень занята с тех пор, как нашла…» Моро застывает, его глаза расширяются. «Н-ничего!» Он настаивает, прежде чем ты успеваешь спросить. «Я не должен никому об этом рассказывать!» Моро смотрит тебе в глаза, и ты понимаешь, что он сдерживается от того, чтобы не заплакать. «Пожалуйста, не говори Матери Миранде!» Завывает он. «То, что она рассказала — особенное! Обычно она говорит моему брату или одной из моих сестер, но в этот раз она поделилась этим только со мной!» Ты оглядываешь комнату, пытаясь найти что-нибудь, что можно было бы использовать для смены темы разговора, чувствуя себя неловко от умиления Моро. Он, в конечном счете, безобиден в этой ситуации — но это все равно тревожит. Боже, у него так много романтических фильмов, большинство из них — пиратские копии, но некоторые — нет. «Красотка», «Реальная любовь», «Принцесса-невеста», «Вестсайдская история», «Встретимся в Сент-Луисе»… В отличие от Хайзенберга, который немного мягкотелый только внутри и то чуть-чуть и то, только тогда, когда позволяет тебе таким себя увидеть, в Моро этого качества более чем предостаточно. «Я не собираюсь ей говорить», — заверяешь ты его. «Зачем мне это делать?» А затем, в порыве нечестности, который либо впечатлил бы, либо разозлил Хайзенберга (ты не уверена, если честно), ты протягиваешь свою руку и берешь в нее руку Моро, нежно сжимаешь и изо всех сил стараешься игнорировать тот факт, что влага, кажется, выделяется из его кожи, будто ты сжимаешь губку. «Мы же друзья, не так ли?» На мгновение тебе кажется, что ты совершила огромную ошибку. Моро смотрит на тебя так, будто ты самое прекрасное, что он видел за всю свою жизнь, и ты думаешь, что только что совершила огромную глупость, которую тебе придется как-то объяснять Хайзенбергу. Ты осторожно отпускаешь его руку, а Моро опускает взгляд, уставившись на свою собственную так, словно он никогда больше не собирается ее мыть. Господи, что ты наделала? «Я…» Он смотрит на тебя с паническим выражением лица. «Я могу сказать тебе!» Он настаивает, его слова убедительны, будто он умоляет тебе. «Ты добрая… и хорошая! Ты должна быть такой, иначе Матерь Миранда не спасла бы тебя от людей за пределами!». Ты не можешь ничего другого сделать, кроме как смотреть на него, пока он оправдывается перед самим собой. Моро ухмыляется, и ты задаешься вопросом, может быть, в глубине души он рвался рассказать кому-нибудь все, что скопилось у него. «Матерь Миранда сказала, что сосуд для ее особого ребенка почти готов!» Говорит он, понижая свой голос до шепота, который звучит более пронзительно, чем должен быть, поднимаясь и опускаясь от волнения. «Но она должна уберечь особенного ребенка от плохих людей из BSAA, поэтому я должен заставить леди в ее лаборатории спать». «Почему она…», — оборвала ты себя, понимая, что чуть не сыграла на руку, спросив, зачем Миранде нужна Миа Уинтерс. Ты не должна знать, кто такая Миа Уинтерс. Ты не должна знать, что все это значит. «…Что ты имеешь в виду, говоря о леди в ее лаборатории?» «Ты не можешь никому рассказать!» «Не скажу, обещаю». Он едва колеблется. «У Матери есть особая, секретная лаборатория, в которую разрешено ходить только мне», — объясняет он. «Именно там я поместил Каду рядом с твоим сердцем — потому что Матерь сказала, что твое сердце такое чистое». Он ласково улыбается сам себе, как будто это драгоценное воспоминание, а не основная часть твоей продолжающейся травмы. Ты заставляешь себя улыбнуться вместе с ним. " Она привела другую новую леди и поместила ее в свою лабораторию, хотя она просто заставила меня усыпить её, без того, чтобы поместить в нее Каду. Только очень особенные люди попадают туда, так что она, должно быть, очень особенная!» Это подтверждает подозрения Хайзенберга, что она ещё не оперировала Мию. …Но не объясняет, почему она держит ее там. Или почему вообще появились BSAA. «Что такое BSAA?» Спрашиваешь ты. Моро пожимает плечами. «Не знаю. Но Матерь говорит, что это плохие люди, которые хотят навредить ее особенному ребенку и всем остальным в деревне, так что я надеюсь, что мы никогда об этом не узнаем». Ты хмуришься. Подожди. «…Что значит…», — у тебя свело живот. «Что ты имеешь в виду под ее особым ребенком?» Моро сверкает на тебя глазами, протягивая руку и указывая на твой торс. «Тот, которого ты собираешься вырастить в своем животике!» Радостно объясняет он. «Матерь всегда говорила, что есть только один по-настоящему особенный ребенок, и она сказала мне, что это будет тот, которого ты сделаешь для нее». Он смеется про себя. «Тебе так повезло. Хотел бы я сделать Матерь такой же счастливой, как ты делаешь ее». Ты нервно смеешься, пытаясь скрыть, как тебе плохо от этой мысли. «Ну… будем надеяться, что это скоро случится». «Матерь говорит, что у нее есть специальное лекарство, которое можно принять, если процесс застопориться», — говорит Моро, прежде чем запихнуть в рот еще сыра. «Надеюсь, это случится скоро! Матерь будет так счастлива!» Становится слишком неловко продолжать этот разговор, и ты решаешь спокойно погрызть свой кусок сыра, притворяясь, что смотришь фильм. Конечно, это не так. Ты слишком погружена в свои мысли, чтобы сосредоточиться на нем. BSAA здесь? Они ищут тебя? Нет, конечно, нет. Скорее всего, им нужна Миранда или что-то связанное с плесенью. И какое отношение к этому имеет приезд Мии? Миранде надоело ждать? Много ли у тебя осталось времени, прежде чем она сама решит вмешаться? После того, что кажется вечностью, проведенной наедине со своими мыслями, Хайзенберг, наконец, возвращается, нижние части его брюк кажутся более мокрыми, чем раньше. «Все готово», — говорит он с меньшим энтузиазмом, чем до этого. «Пойдем». Ты без колебаний соглашаешься, вскакиваешь на ноги, изо всех сил стараясь не подбежать к нему. «Но… но фильм…» Моро жестом показывает на телевизор, и, хотя «Сумерки» идут к логическому завершению, это еще определенно не конец фильма. «У нас есть важные дела, Моро». «Но ты привел ее сюда, чтобы она могла посмотреть фильм!» Он делает шаг вперед, готовый спорить, и ты уже понимаешь, что такой поступок не приведет ни к чему хорошему. Хайзенберг не собирается терпеть такое поведение от своего брата, а, если он решит угрожать Моро, тот обязательно настучит Матери, когда представится возможность. Ты преграждаешь путь Хайзенбергу, жестом показывая, чтобы он воздержался от оскорблений, которые уже наводнили его сознание. «У тебя есть другие части?» Спрашиваешь ты. Моро моргает. «…Есть другие части?» Ты киваешь. «Я читала книги». Это конечно же ложь — ты никогда не читала эти книги. Ты прочитала первую, когда она вышла, но потом потеряла интерес. К счастью, у тебя были друзья, которые обожали «Сумерки», и ты впитала большую часть этой истории через социализацию с ними. «В следующий раз мы можем закончить фильм, и я расскажу тебе, что произойдет в следующей части». Ты ловишь себя на том, что используешь странный тон, к которому не привыкла. Это не похоже на разговор свысока, но ты определенно используешь тот самый голос для «мягких переговоров», который часто применяла с трудными (обычно пьяными) пациентами раньше во время работы в скорой помощи. «Но нам нужно поработать над…», — прочищаешь ты горло. «Делом для Матери Миранды». Лицо Моро снова загорается, когда ты поворачиваешься к Хайзенбергу, который, кажется, немного взволнован тем, что Моро сошло с рук такое препирательство. Однако он, к счастью, сохраняет спокойствие, пока выводит тебя из шахт и проводит до лифта. «Так вы теперь лучшие друзья, да?» Спрашивает он, слегка ухмыляясь про себя. Ты выдыхаешь. «Нет, он просто…», — задумываешься ты на секунду. «Видимо, Миранда рассказала ему больше, чем тебе». «…Что?» «Да», — киваешь ты. «Моро говорит, что Миранда упоминала BSAA». «BSAA?» Повторяет Хайзенберг. «В смысле из Штатов? …Похоже, у этой сучки больше проблем, чем я думал». Лифт останавливается, возвращая вас на ветряную мельницу. «Миранда также не планирует внедрять Каду в Мию», — объясняешь ты, выходя из лифта и ожидая, пока Хайзенберг поведет тебя к следующей остановке вашего маленького тура. «По словам Моро, во всяком случае». «Думаешь, BSAA переселила ее сюда?» Спросил он, выводя тебя из ветряной мельницы. «Поближе, может быть…» Хайзенберг смеется, качая головой. «Сучье совпадение… хотя, учитывая то, что мы знаем о BSAA…» Он поворачивается к тебе и пожимает плечами. «Возможно, это было запланировано». Он разворачивается обратно, открывает ворота в деревню и жестом показывает, чтобы ты прошла первой. «Неважно! Не наша проблема — все, о чем мы должны беспокоиться, это о том, чтобы ударить эту суку в самое слабое место. Кто знает? Они могут сделать большую часть работы за нас». «Мы можем надеяться». Он улыбается, когда догоняет тебя, чтобы идти рядом. «Я чувствую, как в тебе зарождается настоящая жажда мести», — замечает Хайзенберг. «Мне это нравится. Дико заводит». В ответ ты только смеешься и закатываешь глаза, зная, что, без сомнения, как только вы завернете за угол и вернетесь в город, вас будет ожидать толпа деревенских жителей. Им, как всегда, любопытно, но, учитывая, что вы оба так часто приходили и уходили сегодня, жители решили не бросать все свои дела, чтобы пялиться пока вы проходите мимо, а решили выглядывать из окон, не прекращая свои занятия. «Следующее место особенное», — говорит Хайзенберг, его голос звучит ниже обычного. Хайзенберг ведет тебя через более тихий уголок деревни, по тропинке, которая в остальном выглядит пустынной, не считая несколько запертых и чересчур задекорированных ворот. В конце концов, вы приходите к руинам, и, прежде чем ты успеваешь спросить, для чего они, ты слышишь рык, рычание, тяжелое дыхание. Опять ликаны. «Это их логово», — объясняет он, когда вы оба проходите через вход, огромную и относительно хорошо сохранившуюся крепость. «Миранда велела Моро держать у себя столько, сколько он может. Я раньше удивлялся зачем, но теперь, когда мы знаем, что BSAA, очевидно, разнюхивает здесь что-то, такая предосторожность имеет гораздо больше смысла». Он немного ворчит про себя, используя свою силу, чтобы поднять стальные ворота, которые, судя по громкому скрежету и лязгу, обычно управляются цепями. «Эта сука, похоже, собирает собственную армию». Ликаны, как обычно, на взводе, но, к счастью, ни у кого из вас нет открытых ран, с сочащейся из них крови — так что ты чувствуешь себя немного менее напряженно, когда проходишь мимо них, даже несмотря на то, что все они, кажется, готовы наброситься в любую секунду. По какой-то причине, однако, они, кажется, слушают Хайзенберга, расступаясь, когда он кричит им «убирайтесь на хрен с дороги». Это хотя бы немного подпитывает твое душевное спокойствие. Пройдя еще немного, вы оказываетесь в одном из главных помещений логова. Оно выглядит как внутреннее помещение замка, с лестницами и шкивами. «Чем это было раньше?» — спрашиваешь ты. Хайзенберг начинает раскрашивать старые брошенные ящики и коробки, оставляя тебя собирать травы и припасы, чтобы положить их в каждый из них. «Раньше это была часть какого-то форта — в те времена, когда было этими землями владело четыре короля, а не лорда», — объясняет он. «Я не большой любитель истории, но, насколько я знаю, Миранда всегда держала здесь ликанов. Или, во всяком случае, она держала здесь старого Урьяша. Думаю, остальные ликаны просто последовали за ним». «Урьяш?» Спрашиваешь ты. Хайзенберг слегка ухмыляется про себя. «Увидишь… не думаю, что он тебе понравится». Он делает паузу, глядя на уступ. «Нужно поднять туда ящик», — говорит он, бросая тебя один из маленьких пустых ящиков. «Думаешь, твои растительные способности справятся?» Там… высоко. Возможно, уступ — неподходящее слово… Снизу это больше похоже на утес. Ты оглядываешься вокруг, пытаясь понять, есть ли здесь лестница, но единственный путь туда, похоже, лежит через странный лабиринт из строительных лесов и того, что похоже на трос. «Хороший вопрос», — выдыхаешь ты, глядя на грязь под ногами. Нет причин, почему бы и нет, хотя ты никогда не использовала лианы для перемещ… Стоило только задуматься об этом, как способности проявляются, заставляя тебя закричать, как только куча лоз, поднимающаяся с земли, обхватывает тебя и поднимает над обрывом. Хайзенберг смеется, стоя внизу, смотря на то, как ты цепляешься за ящик и приземляешься на задницу, глаза округлены, и ты дрожишь от неожиданности. «Все в порядке, Лютик?» Он заливается что есть силы. Ты наклоняешься над краем обрыва и смотришь на него сверху вниз. «Пошел ты!» Восклицаешь ты, побуждая Хайзенберга откинуть голову назад и гоготать. Ты хмуришься, расстроенная тем, что он находит это забавным, и решаешь, что пришел его черед. Из земли прорастает еще один пучок лоз, поднимая его так же, как и тебя, и, хотя он не кричит, когда они перебрасывают его через утес, он определенно издает какой-то удивленный рев, чего тебе вполне достаточно. «Не хотелось бы, чтобы ты использовала эти лианы против меня», — предупреждает Хайзенберг, садясь и отряхиваясь, пока ты пытаешься сдержать смех. «Я запомню это». «Хорошо», — говоришь ты с улыбкой, поднимаясь на ноги. «Может быть, ты сможешь вести счет и сказать мне, когда мы будем в расчете». «В расчете за что?» «За все те разы, когда ты использовал свою силу Магнето против меня». Ты смотришь, как Хайзенберг встает, скрещивая руки и готовясь к тому, чтобы бросить в тебя очередное оскорбление или комплимент. «Что еще за Магнето?» Спрашивает он. Ох, черт — он не знает? Вместо ответа тебя хватает только на то, чтобы рассмеяться и толкнуть двери, которые, как ты предполагаешь, являются следующими на пути к… куда бы то ни было, а Хайзенберг берет на себя инициативу, протискиваясь мимо тебя. Часть тебя беспокоится, что это тебе еще аукнется позже, но… честно? Часть тебя надеется, что это тебе аукнется, если ваш последний визит в кузницу был таким показательным. Когда вы наконец добираетесь до Урьяша, он не нуждается в представлении. Хотя он, кажется, и не замечает присутствия Хайзенберга, он, к сожалению, проявляет интерес к тебе. Он подходит медленно, и только когда он прижимает тебя спиной к стене маленькой круглой пещеры, ты понимаешь, что Хайзенберг, похоже, ничуть не обеспокоен. «Он не причинит тебе вреда», — уверяет Хайзенберг, загружая очередной ящик. «Просто дай ему понюхать». «Дать ему понюхать что?» Спрашиваешь ты, хотя это совершенно бесполезно, потому что Урьяш уже принюхивается к тебе, его лицо сначала кривится в рычании, но потом смягчается с каждым новым вдохом. От него воняет смесью запаха тела и гнилого мусора, который можно найти на тротуаре летом. Через несколько мгновений он смотрит на Хайзенберга и бесшумно отпрыгивает назад, возвращаясь на выступ в центре пещеры, которая, похоже, является его пристанищем. Хайзенберг усмехается про себя, покачивая головой, когда заканчивает с коробками. «Я же говорил, что он не причинит тебе вреда», — говорит он, наклоняя голову в сторону двери справа от него, очевидно, закончив. «Пойдем, осталось совсем немного». На описание следующего места… ты вообще не находишь слов. «Твою ж мать», — это все, что тебе удается сказать, пока ты следуешь за ним по коридору стены, которого усыпаны кристаллами. Ты хочешь остановиться и рассмотреть их получше, но Хайзенбергу, кажется, это совсем не по душе из-за чего он хватает тебя за запястье и тянет за собой. «Следующая часть плана важна. Перестань валять дурака», — инструктирует он — и, наверное, в какой-то степени он прав. В конце концов мы можем оказаться на грани жизни и смерти, и это намного важнее, чем блестящие стены, даже если блестящие стены выглядят настолько захватывающе. Хайзенберг подводит тебя к лодке, наносит немного желтой краски на перила крошечной платформы рядом с ней, чтобы лодка была видна издалека. «Залезай и будь внимательна», — приказывает он, — «это один из наших планов побега». «Один из наших планов побега?» Спрашиваешь ты, забираясь внутрь, ноги немного дрожат из-за качки судна, тем не менее ты осторожно садишься в передней части. Он кивает. «Я расскажу об остальных позже, но этот», — объясняет он, забираясь в лодку и запуская двигатель, — «я могу продемонстрировать тебе прямо сейчас». Он постукивает по двигателю, который работает и уже начал толкать лодку вперед. «Двигатель старый, но надежный. Может потребоваться два или три рывка, чтобы он заработал, но он заработает, так что не пугайся». Он указывает жестом на руль, чтобы ты видела, как он им пользуется. Он уверен, что ты поймешь это, наблюдая за ним. «Если что-то случится, и нам придется разделиться здесь, я могу быть уверен, что ты спокойно доберешься. Поэтому запомни, что тебе нужно сесть в эту лодку…» «И Донне», — настаиваешь ты. Хайзенберг закатывает глаза, «и Беневиенто», — ворчит он, несколько нетерпеливо. «Неважно. Ты садишься в лодку и плывешь по этому каналу. Это единственный канал, который не ведет к водохранилищу, так что никакого Моро ты не встретишь». «Что ты имеешь в виду?» Спрашиваешь ты. «Моро кажется довольно безобидным». «Думай о Моро как о русалке», — объясняет он. «Ничем блядь не примечательной, пока ты не окажешься с ней в воде». Ты не до конца улавливаешь его мысль, но, учитывая состояние водоема, тебе бы не хотелось проверять его гипотезу прямо сейчас. «Там скоро будет небольшой причал — если решетки в конце канала все еще подняты, ты заедешь на причал и выйдешь из лодки, пока я тебя не догоню». «А если нет?» «Тогда ты продолжишь путь и не остановишься, пока не выйдешь на сушу в следующем городе». Тебе сразу же хочется с этим поспорить. Ты понимаешь, что это означает — что дальше тебе придется идти без него, если с ним что-то случится — но ты не готова принять это. Честно? Ты удивлена, что он вообще предусмотрел такую возможность, учитывая его… уверенность, граничащую с комплексом бога. «Значит, я должна ожидать, что решетки будут целы?» Спрашиваешь ты, когда в поле зрения появляется причал вместе с решетками, которые сигнализируют о конце туннеля канала. Хайзенберг ухмыляется. «Молодец». Он подводит лодку к причалу, жестом показывая, чтобы ты высадилась первой — предположительно потому, что думает, что ты упадешь, что вполне справедливо, учитывая, как неаккуратно ты высадилась. Как только вы оба оказываетесь на суше, он быстро бросает немного краски и на этот причал, будто ты можешь его пропустить или забыть. " Я приготовлю место, где ты будешь ждать», — говорит он, указывая на маленький туннель, в который ведет тебя. «Это вон там. Видишь?» Он указывает жестом на нишу с лестницей. «Старая лаборатория Миранды. Только держись от нее подальше, хрен знает, что она там оставила». Тебе хочется разузнать о ней побольше, но Хайзенберг идет дальше слишком быстро. «Если дело пойдет совсем плохо», — говорит он, рукой указывая на лестницу в конце туннеля, — «по ней ты сможешь вернуться в деревню». Немного задумавшись, ты не сразу обращаешь внимание на то, что он жестикулирует, призывая тебя подняться по лестнице, но ты не колеблешься, потому что, честно говоря, тебя немного пугает концепция старой лаборатории Миранды, что даже Хайзенберг не решается заглянуть в нее. «А что насчет замка?» Спрашиваешь ты, поднимаясь. «Есть идеи?» «Идеи есть», — признает он, останавливаясь, пока ты поднимаешься по лестнице и оказываешься в маленьком помещении. «Но они мне не нравятся». «Не похоже на тебя», — смеешься ты. «Обычно ты любишь свои собственные идеи». «Обычно». Он делает шаг вперед, открывает старый, обветренный замок на двери, прежде чем толкнуть ее. «Мне не нравится, в которых придется использовать тебя в качестве приманки». Ты выходишь вместе с ним наружу и понимаешь, что находишься на кладбище, а позади тебя был склеп, хотя ты предпочитаешь на заострять на этой мысли внимание. «Что-то ты не особо колебался, когда оставил меня с Моро наедине». «Честно говоря, я больше беспокоился за Моро», — шутит он, отпирая еще одни ворота, ведущие к маленькой часовне. «Я волновался, что, когда его Каду снова возьмет вверх, ты испугаешься и проткнешь его или что-то в этом роде, используя свои… ну, ты понимаешь». Его голос понижается в громкости, и ты вспоминаешь, что снова находишься на открытом воздухе. «А деревня?» Спрашиваешь ты. «Должны ли мы…?» Хайзенберг оглядывается по сторонам и переводит дух. «Завтра», — решает он. «Солнце садится, а Миранда предпочитает путешествовать ночью», — объясняет он, его тон становится немного ядовитым. Ты задаешься вопросом, что произойдет, если она вернется домой раньше, например, сегодня ночью, но не решаешься спросить. Хайзенберг и так на взводе, как бы он ни пытался не подавать вида. Ты не хочешь еще больше испортить ситуацию. Когда вы возвращаетесь на завод, вы снова принимаетесь за работу. Автоматизация производства позволяет тебе выкроить время, чтобы сосредоточиться исключительно на новых проектах Хайзенберга. Ты смогла завершить сборку реактивного и бронированного солдатов с помощью изменения проводимости напряжения через ствол мозга и некоторой перестройкой их реакторов, хотя, очевидно, что они настолько перегружены деталями, что вряд ли вы сможете их автоматизировать. Впрочем, теперь, когда конструкция отработана, сборка должна быть более быстрой, даже если она ручная. Остается Штурм. Штурм был бельмом на глазу у обоих, хоть и по разным причинам. Для Хайзенберга это был его белый кит, недосягаемое произведение искусства, идея, которую он должен был воплотить несмотря ни на что. Для тебя это был нереалистичный проект, который живет бесплатно в сознании человека, которого невозможно убедить в обратном. Ты уже сбилась со счета, сколько раз ты говорила ему, что солдат нежизнеспособен, как мягко, так и прямо, теперь, даже когда границы твоих возможностей расширились — но ему все равно. Штурм, как ты поняла, это не то, что он хочет построить для достижения своих целей, не больше, чем его Солдаты. Штурм — это то, что Хайзенберг хочет построить, потому что может. Это то, что удовлетворит его комплекс бога. Это еще одна вещь, которую он может контролировать. С ним не поспоришь. Итак, ты снова оказываешься глубоко в груди трупа, подключая последние соединительные провода к контактам реактора. «Вот так», — ворчишь ты, морщась, когда вытаскиваешь руку и хватаешь тряпку, чтобы вытереть смесь крови, масла и других жидкостей, которые были прокачаны через нее. «Можно протестировать». Ты делаешь паузу, ухмыляясь, когда отходишь от… нечто на столе перед тобой. «Что я выиграю, если он отрубит себе руки?» «Ничего», — отвечает Хайзенберг, отвозя свое творение в отделенную часть комнаты, предназначенную для активации новых конструкций. Она отделена стальными прутьями, это своего рода наблюдательный пункт — если что-то не отвечает на его приказы, внутри достаточно металлолома, чтобы Хайзенберг мог творение прикончить. Это не было мерой предосторожности, о которой он беспокоился, пока не появилась ты, очевидно. «Это сработает». «Это просто мое мнение», — возражаешь ты, скрещивая руки, наблюдая, как он подключает Штурма к силовым катушкам, которые дадут ему «толчок», достаточный для запуска реактора, чтобы тот мог поддерживать себя. «Это сработает, но если ты не поставишь защиту за этими лезвиями…» «Мы это уже проходили», — настаивает он. «Защита делает его слишком тяжелым!» Хайзенберг выдыхает в разочаровании, наконец, выходит из отгороженной зоны, закрывает и запирает за собой дверь. «Он не собирается отрезать себе руки, у него все еще есть стремление к выживанию». Ты смотришь, как он дергает за выключатель, питающий катушку, свет в лаборатории снижается до допустимого, так как большинство энергии направляется на подпитку солдата. Ты наблюдаешь, как катушка загорается, и жужжащий звук, который она издает, становится почти немного тревожным, прежде чем она выпускает заряд в Штурма. Честно говоря, ты наполовину удивлена, что тело не взорвалось сразу же — это самое высокое напряжение, которое вы использовали в тестах до сих пор. Возможно, это и к лучшему, что тело конюха такое плотное. Хайзенберг смотрит на Штурма, сосредоточившись, ожидая увидеть хоть малейшую судорогу жизни, когда заряд закончится, его рука все еще на рычаге. Его энергия — единственное, что сильнее запаха обугливающегося трупа по ту сторону стальных прутьев, и он так увлечен этим, что невольно задаешься вопросом, действительно ли это его страсть к мести, или же он настолько увлечен своими творениями, что создавал бы их даже без желания убить Миранду. Шум, который издает Штурм, когда он приходит в «жизнь», ужасен. Это смесь шума автомобильного двигателя, заклинивания шестеренок и звуков бензопилы. Ты прижимаешь руки к ушам от неожиданности этих отвратительных звуков, Хайзенберг гогочет, когда Штурм вскакивает со стола и начинает по-звериному метаться по комнате. «Да!» Рычит он, наблюдая, как Штурм сначала спотыкается, но потом ему удается поймать баланс и встать на ноги. Лопасти его пропеллера громко ударяются о некоторые решетки, и это ужасный, отвратительный звук заставляет отпрыгнуть назад и закричать — однако Хайзенберга это не беспокоит. Кажется, он в восторге от происходящего. «Мое творение!» Восклицает он, ухмыляясь от уха до уха. Он делает паузу, смотрит на тебя, а затем снова на Штурма. «…Остановись». Он приказывает ему. Конечно, Штурм останавливается и стоит на месте, к твоему удивлению. Он смеется от восторга, делая шаг к решетке. «Начинай!» Приказывает он. Как и ожидал Хайзенберг, Штурм снова начинает взволнованно вышагивать. «Идеально!» Хайзенберг переключает свое внимание на тебя, похоже, его не беспокоит то, что ты сейчас практически укрываешь голову руками. «Ты видишь, на что я… на что мы способны?!» Кричит он, его радость снова переходит в манию. «Ничто не мешает нам сделать целый взвод из…» И тут ты слышишь это: влажные, хлюпающие звуки. Звук того, как что-то влажное ударяется о стальные стены и пол на большой скорости, снова и снова. К тому времени, как на тебя попадает первая струя крови, одной руки у Штурма уже почти не осталось. Как ты и предполагала, он запустил свои собственные руки в двигатель. «Блядь!» Огрызается Хайзенберг. «Какого хрена…» Он издает разъяренный рев и, как всегда драматично, взмахивает рукой вверх, его способности вырывают одну из главных электрических трубок, соединяющих реактор Штурма со спинным мозгом, в результате чего тот полностью отключается и падает на пол окровавленной кучей. «Сучий потрах!» Кричит он, хотя его недовольство, к счастью, направлено на Штурма, а не на тебя. «Да что с тобой такое?! Ты хоть представляешь, как это было чертовски трудно…», — останавливает он себя, вместо этого принимаясь пинать стоящий рядом верстак. «Это поправимо», — быстро говоришь ты, убирая руки от ушей и перемещаясь к решетке, чтобы получше рассмотреть, пытаясь не дать ему впасть в ярость и полностью разрушить постройку. «Мы можем просто закрыть эти обрубки и… ну, по крайней мере, нам не придется беспокоиться о том, что его руки будут мешать, верно?» Хайзенберг сначала просто ворчит, но затем делает секундный и глубокий вдох. «Твой оптимизм достоин восхищения», — наконец выдыхает он. «Но на сегодня с меня достаточно. Думаю, пора ужинать». Словно нажав на какой-то переключатель в своем настроении, он отталкивается от скамейки, открывает дверь обратно в коридоры завода и жестом приглашает тебя следовать за ним. Сейчас от чего-то ты нужна ему за ужином. Он стал позволять тебе готовить все больше и больше, потому что, хотя он и не признается в этом, Хайзенбергу нравится, как ты готовишь… Вы уже на полпути к месту назначения, когда Хайзенберг внезапно останавливается. Перед вами одна из рабочих комнат, его «микрохирургическая комната», в которой находятся хирургическое кресло и другое оборудование по типу ультразвуковых инструментов и тому подобных вещей. «Лютик», — говорит он, медленно поворачиваясь к тебе лицом. «Ты была права», — смягчается он, и, хотя сначала ты думаешь, что получишь в свой адрес столько извинений, на сколько способен Хайзенберг, — внезапно твой браслет начинает дергаться. Он начинает тянуть в сторону кресла. «И за это, я думаю, ты заслуживаешь награды». Хайзенберг усмехается, наблюдая, как ты, спотыкаясь, тянешься за браслетом, который в конце концов вынуждает тебя сесть в хирургическое кресло. Он медленно подходит к креслу, смотрит на тебя, оценивая, прежде чем нажать ногой на одну из педалей под креслом, заставляя его откинуться назад. «Расслабься», — смеется он. «Ты это заслужила». Смутившись, ты знаешь, что лучше не пытаться потянуть за браслет — учитывая его тон, ты можешь предположить, что Хайзенберг собирается либо трахнуть тебя, либо пытать, и он не кажется достаточно злым для последнего (хотя ничто не исключено, когда дело касается Хайзенберга). «Что ты…», — останавливаешь ты себя, когда он протягивает руку и расстегивает пуговицы твоего рабочего комбинезона, аккуратно и целенаправленно стягивая его вниз и четко по бедрам, пока ему не удается (с небольшим трудом) стянуть его через твои рабочие ботинки, а затем и нижнее белье. Ладно. Значит, это секс. Но кресло? Это как-то странно… оу. Хайзенберг хватает маленький докторский стул на колесиках и устраивается между твоих ног, используя свои способности, чтобы подогнуть подставку для ног под корпус кресла, подкатывает стул ближе к тебе, захватывает твои лодыжки одну за другой, кладет твои ноги себе на плечи, и ох, окей теперь до тебя окончательно доходит. Ужииииин. Тоооочно. «Правда?» Спрашиваешь ты, ухмыляясь, с трудом веря в то, что это происходит. Ты знаешь, что он трахается, но ты никогда не ожидала, что он… «Ты хочешь, чтобы я остановился?» Спрашивает он. Ты быстро качаешь головой, не в силах подавить ухмылку, которая застыла на твоем лице. «Нет», — быстро настаиваешь ты. «Нет, всё отлично». «Через секунду будет просто великолепно», — говорит Хайзенберг себе под нос с ухмылкой, проводя большим пальцем по твоему центру, немного сжимая дойдя до верха, и обязательно нежно надавливая на твой клитор. Так хорошо. И тепло. Тщательное введение ах, черт, неважно, Хайзенберг прижимается к тебе ртом и сразу же решает приступить к действию. Твой голос подавляется у тебя в горле, перехватывая дыхание, и крик, и дыхание застревают на выходе и превращаются в удушье, когда он демонстрирует, что использование его большого пальца было не введением, а скорее оценкой цели, так как его язык сразу же нацеливается на тебя. Твоя спина непроизвольно выгибается, прижимаясь к его рту еще сильнее, твои ноги случайно скользят по его плечам, оставляя на них лежать только икрами. Его руки лежат на верхней части твоих бедер, время от времени сжимая их плоть, и что-то в том, как он это делает, наводит тебя на мысль, что ему нравится это чувство. Честно говоря, он на удивление хорош в этом, хотя нельзя сказать, что ты действительно уверена в том, чего ожидала. Он начинает работать плоской стороной языка, и, Господи Иисусе, где он вообще этому научился? «Черт!» Наконец-то тебе удается ляпнуть, и единственная рука, не прикрепленная браслетом к стулу, быстро тянется вниз и осмеливается снять с него шляпу, отбрасывая ее в сторону, чтобы ты могла вцепиться в его волосы. Кажется, он не возражает. Твои ноги уже начинают немного дрожать, хотя ты бы не сказала, что уже близка к финалу. Ты просто очень взволнована. Что-то в этом есть… напряженное. До сих пор динамика сексуальной власти была довольно разграниченной. Хайзенберг — главный, а ты — грязная маленькая сабмиссив. Но это о, блядь, он начал периодически посасывать твой клитор — но этот поступок именно для того, чтобы ты чувствовала себя хорошо. Конечно, это награда, но… тебя вдруг осеняет, что это подтверждение той самой власти. Это награда. Он может заставить тебя чувствовать себя хорошо, когда захочет, так же хорошо, как ты заставляешь его чувствовать себя, потому что кто-то, кто-то хорошая девочка, оооо, боже, ты визжишь, и твои бедра слишком сильно дергаются, и Хайзенберг теряет положение, но, к счастью, он быстро соображает, потому что он просто ворчит в раздражении и вытягивает руки из-под тебя, чтобы его ладони могли схватить твои бедра и удерживать тебя на месте — и взгляд, который он на тебя бросает, превращает твои мозги в гребаное месиво. Через несколько минут звуки постоянно работающего завода почти полностью заглушаются твоими криками, стонами и хныканьем, и чем громче ты кричишь, тем быстрее он двигается. Его пальцы впиваются в твои бедра так сильно, что ты уверена, что на коже появятся синяки, пока он не берет одну из своих рук и не проскользнет в тебя двумя пальцами, и под «проскользнет» ты имеешь в виду скольжение, потому что ты настолько мокрая и готовая, что нет никакого сопротивления, и, о боже, ты надеешься, что он трахнет тебя после этого, но неважно, потому что он собирается сделать это пальцами, очевидно. И знаешь что? Этого достаточно, и, хотя обычно ты беспокоишься о том, чтобы сжать ноги вокруг головы партнера так, как ты это делаешь, когда кончаешь, одним из преимуществ Хайзенберга является то, что ты уверена, что на этом этапе он несокрушим, и, учитывая шум, который он издает, ему это нравится. Когда твой оргазм проходит, и ты начинаешь успокаиваться, Хайзенберг садится, вытирает рот рукавом с довольной ухмылкой. «Хорошо?» Спрашивает он. Ты отвечаешь мечтательной улыбкой и довольным вздохом, слегка кивая, пока твои ноги безвольно болтаются на краю сиденья. Ты ждешь, что он перевернет тебя и начнет трахать (и, честно говоря, ты была бы рада этому), но он этого не делает. Вместо этого он опускается вниз и протягивает тебе комбинезон, на что ты с любопытством смотришь на него. Хайзенберг слегка смеется, когда понимает, о чем ты думаешь. «Я же говорил тебе, Лютик. Это была награда». Он делает паузу. «Я нагну тебя позже, не волнуйся, сначала нужно сделать кое-какие приготовления». Остаток вечера проходит за ужином и выпивкой, пока вы обсуждаете лучший способ доставки припасов в замок Димитреску. Жаркий спор, кажется, идет по теме того, зачем вообще там нужны припасы — ты не можешь предвидеть ситуацию, когда кому-то из вас понадобится быть в замке, особенно в день икс, но Хайзенберг настаивает. Ты знаешь истинную причину его настойчивости, и это слон в комнате, которого вы оба решили оставить без внимания, он убежден, что Леди Димитреску каким-то образом доберется до тебя. Как только ты понимаешь, что он не уступит в вопросе о необходимости размещения припасов в замке, обсуждение переходит к логистике. Нет смысла расставлять одни и те же ящики с припасами по всему замку — Леди Димитреску тщательно следит за деталями, и даже если она каким-то образом их не заметит, ее дочери или даже служанки смогут. Решением будет оставить припасы в подвале — или, как его называет Хайзенберг, «подземелье». Несмотря на опасность этой части замка, если ты собираешься проникнуть внутрь (или выйти), это та часть замка, из которой, по словам Хайзенберга, больше всего выходов. Как же ты собираешься спустить их туда так, чтобы Леди Димитреску или ее дочери не заметили? Есть только один путь, и, хотя Хайзенбергу он не нравится, это ваш лучший шанс на успех. Ты собираешься пойти туда и занять их, пока Хайзенберг проникает в подземелья и делает то, что ему нужно. Ты ожидаешь ответной реакции, но, её не следует, ибо это лучшее решение, что у вас есть. Ты не так напугана, как могла бы быть, несмотря на беспокойство Хайзенберга. Она не причинит тебе вреда, ни без согласия Миранды, ни если от тебя ждут, что ты произведешь на свет особенного ребенка Матери. Если Моро понимает важность твоей роли в ее планах, то Леди Димитреску понимает её абсолютно точно. Ты не неприкосновенна, но ты вполне можешь быть таковой, пока Миранда не вернется и не скажет обратное. Остается только территория Донны (что будет достаточно легко, учитывая твои с ней отношения) и деревня. Хайзенберг говорит, что вы займетесь этим завтра, настаивая на том, что вам двоим пора отдохнуть. Вы ложитесь спать, и, как и было обещано, он… он не нагибает тебя для жесткого траха — на этот раз он слишком мягок с тобой, — но ты, так сказать, решаешь отплатить ему той же монетой. Ты засыпаешь, измученная прогулками, исследованиями и оральными ласками, и просыпаешься только тогда, когда в какой-то момент в течение ночи Хайзенберг возвращается в постель. Ты так устала, что даже не заметила, что он ушел, и не знаешь, как долго его не было… но усталости в тебе настолько много, чтобы тебе не хватает сил беспокоиться об этом.

***

В маленьком, но шумном городке в двух часах езды от деревни Миа Уинтерс покупает овощи для супа. Заказанная ею книга должна прийти завтра.