Пыль

      У Боруто нет проблем. Сложно их иметь, когда вокруг — поистине идеальный мир с вкраплениями — малюсенькими — счастья. Отец расстарался, когда строил его на развалинах четвёртой мировой войны шиноби. Отец не учёл одного: идеал недосягаем.       Наруто Узумаки ночи напролёт сидит в своём кабинете семь на семь и перебирает бумажки. Наруто Узумаки — пародия на себя прошлого. Боруто помнит, каким был отец десять-двенадцать лет назад. Боруто всё помнит, но хотел бы забыть: не было бы так горько смотреть на то, что случилось с тем, кто мечтал о несбыточном.       Случилось неизбежное, в общем-то.       Он понял, что несбыточное несбыточно. Наруто Узумаки понял, отодвинул в сторону самого себя и воздвиг стены, которые никто не в силах разрушить. Отец променял будущее на настоящее и сам себе этого не простил.       Боруто семнадцать. Он ищет в пустоте свой путь и считает дни до годовщины. Годовщины ухода его отца из дома.       Три года прошло. Три года, наполненных ненавистью до краёв. Три года, в которые Боруто по пальцам одной руки мог пересчитать встречи с отцом. Он ухмыляется. Будто раньше их, встреч, было многим больше. Итак, Наруто ушёл. Тихо, смиренно. Осознавая целиком и полностью, что пожалеет об этом ни раз и ни два. Он ушёл. Нет, он никого не бросил. Просто ушёл. Боруто долго думал, что именно «бросил», но на закате третьей годовщины понял что-то такое, что раньше от него ускользало невесомо, тихо.        —Хорошая погода.       Он пришёл. Наруто. Хокаге. Отец.       — Ага.       Под Боруто — двенадцать этажей. Это здание — самое высокое в городе. Пока что. Говорят, что построят выше. Говорят, что оно будет почти полностью из металла. Засверкает на солнце, явит миру свою фальшивость и искусственность во всём блеске.       — Ты долго уже тут? — Наруто — отец? — садится рядом.       Погода действительно хорошая. С самого утра.       — Пару минут.       — Ага.       Молчание шипит. Молчание висит на тонкой верёвочке.       — Как дела?       Боруто кривится. И это — всё, что он может спросить! Это всё, до чего он додумался! Как глупо и предсказуемо.       — Как обычно.       — Всё ещё ищешь свой путь?       — А ты?       У Наруто очень много морщин. Ему обычно дают сорок лет. Ему нет тридцати пяти. Он ухмыляется и на мгновение кажется, будто он всё тот же, что и десять-пятнадцать лет назад, что он — тот, кого Боруто когда-то знал. Но ухмылка меркнет, и всё возвращается. Точнее, уходит снова.       — Мне его уже не найти. У тебя всё ещё есть шанс.       Внизу — двенадцать этажей. Можно запросто пройтись по вертикальному спуску и ни одной ссадины не получить.       — Так уверен? — Наруто не дрожит. Наруто Узумаки — хокаге — никогда не боится, никогда не сомневается. Он только говорит и делает, делает и говорит, повторяет-повторяет-повторяет заученное много лет назад снова и снова. Наруто Узумаки существует — не живёт. — Я слышал, что ты потерял свою повязку.       Боруто непроизвольно ёжится. Не от ветра.       Правда. Он потерял повязку недели две назад. Это было очень глупо. Даже для него. Даже для времени, когда повязка уже ничего не значит.       В лесу было тихо. Сарада под боком считала звёзды и говорила о глупостях и о будущем, хотя разве будущее — не одна сплошная глупость? Боруто посмеивался в перерывах между её сбивчивыми: «А вот потом…» Потом — потом. Боруто уже давно для себя решил, что у него нет пути — и не было никогда. Просто так взял да и решил. Мицуки говорил, что глупости это всё, что у солнце есть цель — сиять, но Боруто всё ещё не понимал, с какого это он — солнце и как это — сиять. В этом, наверное, и была проблема.       Дождь хлынул как-то внезапно. Они спрятались за деревом и хихикали, что теперь даже до дома дойти нормально не смогут. Было очень тихо. Боруто поцеловал её первым. Потом всё как-то закрутилось. Ну, как обычно бывает у дураков и подростков. Ничего не было. Но повязку Боруто посеял. Без надежды, впрочем, что из неё чего-то вырастет. На следующее утро мать разок упрекнула в этом, а Ханаби, кажется, что-то промямлила про «папа расстроится», но Боруто уже когда-то решил, что у него больше нет отца. Боруто уже давно всё для себя решил — сам, не смотря ни на кого и не слушая ни единого человека. Боруто потерял повязку и не захотел её искать.       — Ага, — говорит он, — потерял.       — Понятно.       Наруто — хокаге — не упрекает. Шикадай рассказывал, что он даже своих советников никогда не ругает, если они чего натворят, — просто говорит, как исправить. Боруто ёжится. На этот раз от ветра.       — Как Саске-сенсей?       — Недавно ушёл на миссию.       — Он даже к Сакуре с Сарадой не заглядывал. — Боруто хочет перенять от своего отца только одно — не упрекать. Он хочет научиться понимать людей так же, как это делает Наруто: без лишних слов. — Почему?       — Не захотел, — Наруто чуть пожимает плечами и смотрит вниз — там всё ещё двенадцать этажей. — Может, не захочет и в следующий раз.       — Почему? — повторяющийся вопрос немного режет воздух.       — Потому что не хочет.       — Нет, — Боруто смотрит прямо на Наруто — отца? — Я не об этом.       Наруто вздыхает, улыбается уголками губ. Ветер воет. Скоро ночь окончательно спустится на разросшуюся, как сорняк, Коноху. Скоро пора будет домой.       — Саске не умеет признавать свои ошибки. Ему это очень-очень-очень-очень тяжело даётся, даттебайо. Так всегда было.       — И так будет впредь? — усмешка сама лезет на губы.       — Да.       — Почему? — Боруто семнадцать, и у него «почему» больше, чем у семилетнего.       — Потому что люди не меняются.       Ветер шепчет, что это неправда. Боруто качает головой и всматривается в то, что осталось от Наруто Узумаки.       — Ты в это сам не веришь, отец, — немного режет слух и воздух, но Боруто не сдаётся и добавляет: — Ты когда-то мог менять людей.       «Когда-то», потому что больше нет. Седьмой хокаге перестал быть Наруто Узумаки когда-то очень-очень давно, когда он решил, что люди не меняются, а существовать лучше, чем жить. Наруто Узумаки стал хокаге, чтобы строить будущее, и забыл, зачем ему вообще это было когда-то надо.       — Ты не знал меня раньше, Боруто. — У седьмого хокаге на лице странный отпечаток прожитого: морщины, несколько седых волосков в отросшей щетине и — самое ужасное — синяки под уже не смеющимися глазами. — Ты не знал.       — Знаешь, — Боруто наконец-то подходит ближе к краю этого двенадцатиэтажного монстра, — я бы очень хотел узнать того тебя. Ну, прошлого.       Наруто усмехается и кладёт свою настоящую руку на плечо тому, кого обычно не называет сыном.       — Мы бы с тобой поладили.       Боруто уворачивается от прикосновения седьмого хокаге и морщится. Ветер неприятно холодит лоб без повязки. Наруто знал, к чему он идёт с самого начала. Боруто только предстоит это выяснить, а пока…       — Я поищу потом повязку.       — Поищи, — почти эхом откликается Наруто. — Может, даже найдёшь.       Через минуту крыша самого высокого здания в Конохе пустует. Ночь всё-таки опускается.