Давай сбежим?

Он подкуривает очередную сигарету, оглядывая мутным взглядом пространство. Мох холодит кожу, ознобом сводит конечности, он стряхивает пепел и замечает Макса. — Почему ты голый? — Парень усмехается, поднимаясь с земли. Лес вокруг затянуло туманом, редкие ели и сосны безмолвными истуканами нависают над их головами. Где-то сквозь плотные ветви пробиваются редкие лучи. — Слушай, дай подкурить — Денис протягивает ему сигарету и зажигалку. Короткий миг лицо Максима освещает огонь. Денис замечает наливающийся синяк под левым глазом и рваную царапину на щеке. Вдоль подбородка — линия засохшей крови из разбитой губы. Макс выдыхает дым и смотрит ему в глаза. — Ты действительно ничего не помнишь? — Вообще нихуя. — Макс усмехается и молчит, а Титов только сейчас замечает, что сам сидит на этом блядском мхе посреди леса голышом. Он оглядывается вокруг, в поисках хотя бы обуви. Ничего. На всю округу, что он может оглядеть сквозь туман, лишь лес, бескрайний лес.

***

Сумасшествие уже прокралось ему не только в голову, но и, казалось, под кожу, пробираясь к сердцу, лёгким, забираясь все глубже, пока не поглотит целиком. — Пойдём, сбежим. Прямо сейчас. Пойдём, сбежим — он твердит это сбивчивым шёпотом в свете свечей то ли Соне, то ли Максу. Или Макс опять к своей малолетке ушёл? Нет, он тут, рядом, так близко, что протяни руку — коснешься спутанных кучерявых волос. Он медленно вдыхает пшеничный запах смешанный с хвоей. Откуда-то тянет ладаном, а голову разрывает новый приступ боли. Что он сделал, чтобы это чувствовать? Где ошибся так, чтобы настолько мучаться? — Ты бредишь. Иди спать. — Макс прикасается к его оголенному плечу, толкая в сторону матраса. Кожу опаляет жар, а по телу пробегают мурашки: от макушки, врезаясь в позвоночник и дальше, в каждую клетку тела. Денис проводит плечом, сбрасывая руку, а после приближается вплотную. — Дайвай сбежим. Зачем нам это все? Зачем? — он шепчет ему в губы, почти прикасаясь, чувствует горячее дыхание, сознание затягивает пелена. На краткий миг, секундное помутнение ему кажется, что Макс — единственное спасение. Прикоснуться, и все проблемы уйдут, все исчезнет, а боли не будет. Он опускается на колени рядом с сидящим на кровати Кольцовым, утыкается ему в ноги. Макс гладит его по голове, успокаивая, шепча что-то бессвязное: «Спи, Дениска, спи. Утром легче будет» Кажется, будто Максим понимает Дениса даже лучше него самого. Он понимает, что необходимо израненной душе, знает, чего стоит держаться в подобной ситуации. Полная разруха, если не сказать пиздец. Люди пропадают, полиция не работает, выбраться не получается, а боль не уходит. И все будто бы смирились уже, свыклись с этим гребаным посмертием, будто бы приняли, что умерли. Но это же бред, БРЕД. Не могли они умереть. Вот же, живы они. Денис потерся щекой о штанину. Живы. Чувствуют. Сердце бьётся. Голова пульсирует. Хочется окунуться целиком в озеро то сраное и утопиться к чертям. Чтобы не было ничего больше. Всё равно рак однажды убьёт его, все равно не жить. В следующую секунду он резко отстраняется и вскакивает с колен. — Нужно уходить. Сейчас! — Он не замечает, что выбегает лишь в пижамных штанах, громко хлопает дверью, оскальзывается на мокрой траве. Тишина, даже птиц не слышно. А они были здесь, эти птицы? Слышали ли они живых кроме людей и нелюдей? Он останавливается, глубоко вздыхает холодный воздух, вовсе не чувствуя как мороз пробирается под кожу. Горло першит, пить хочется. Воды. А лучше сразу водки, чтоб забыться, уснуть, а проснуться в квартире и посмеяться с ебанутых снов, навеянных обезболом или чем по-крепче. — Куда ты, блять, выбежал? — он оглядывается на Макса, накидывающего куртку и подходящего к нему. Секунды тянутся минутами. Глаза жжёт, руки трясутся, а существу хочется смеяться. Неужели они все такие идиоты? Неужели не понимают, что уходить надо? Соня с монастырем своим возится, бабка эта сумасшедшая с дедом. Катя с Элей пропали. Они ведь следующие будут, как он не понимает? — Бежать надо. — Куда бежать? — Макс подходит близко, берет его лицо в руки, поднимает вверх, заглядывая в глаза, прикасаясь лбом к его лбу — куда бежать собрался, Дениска? — Сначала до станции, потом в Москву? — А Катя как? А Эля, Соня? А я? Бросишь нас? Сам привёл и бросишь? Денис тушуется и снова шепчет. Кожу щёк от горячих ладоней прожигает огнём. Что же лучше: в озеро упасть, утонуть или тут сгореть живым пламенем? — Бежим вместе. Не пойдёшь, я один Уйду. — И решительно отходит назад. Лучше одному, всегда одному. На душе снова становится пусто. Тепло другого человека, так наполняющее до этого, больше не греет. Ему страшно от осознания, но ещё больше хочется забыть все, что было за последние дни. Неужели он ещё способен привязываться к людям? Неужели осталось что-то живое внутри, что ещё не пожрал злосчастный рак? — Пойдём в дом, замерзнешь. А утром придумаем план, найдём бензин, поедем на станцию. Утром, Денис. — Макс непривычно покорный, спокойный, успокаивающий. Видно, совсем дело плохо, раз так ведёт себя. Видимо, понял, что криками, драками и руганью не добьёшься от Дениса ничего, не втолкуешь. — Неет — тянет Титов, пятясь назад — Нет! Либо сейчас, либо мы застрянем здесь навсегда, на всю чёртову жизнь, или как это здесь называется. Если не сейчас, то все пропало, сдохнем все! — Хватит орать. Успокойся — Макс примирительным жестом выставляет руки вперёд, тянется, пытаясь взять за руку, ухватить, чтобы не сбежал, не сгинул как все прошлые путешественники. Денис пятится назад, оскальзываясь, заходясь хриплым смехом. — Ты спятил! — кричит Титов, оборачивается лицом к лесу и бежит-бежит-бежит, пока в горле не застрянет кашель, а в боку не начнёт колоть. Голова разрывается, пульсирует болью в висках. Он хватается за волосы, падает посреди леса на колени, второй раз за вечер, сбивает ноги в кровь, наклоняется к земле и хрипло кричит, не слыша ничего вокруг. — Блять, какого черта? — Макс останавливается в метре от него, склоняется вниз, тяжело дышит — ты совсем ебанулся, да? Думаешь, мне тут прикольно торчать? Думаешь, я рад тут быть? Я блять за тобой пошёл, и что в итоге? Думал, норм человек, а по факту кидаешь сразу, как жопа загорелась, да? Денис в ответ лишь смеётся, запрокидывая голову. Макс грубо хватает его за предплечье и тянет вверх, ставя на ноги. — Пусти! — Денис пытается высвободится из хватки, но у него не получается, отчего он лишь беспомощно трепыхается, будто рыба на суше, в последней вспышке энергии перед смертью. — Мы сейчас идём в дом. Ты ложишься спать, а утром решаем, что делать. — И похуй, что почти рассвет, похуй, что не решат они ничего, Денис ему почти верит, согласно кивая. Но когда Макс отпускает его, снова срывается с места, раскидывая босыми ногами мелкие веточки и мох. Бежать, куда угодно, но подальше отсюда. Это место сводит его с ума, становится только хуже. Хотя куда уж хуже, черт побери? Нога в очередной раз поскальзывается и парень всем телом падает в яму, чудом не попав на колья. — Твою ж мать! — плюётся он, мечась в стороны, словно загнаный зверь. Всё они в конечном итоге станут такими зверями: цепными псами, дичью или развлечением. Всем конец. — Ну шо, добегался? Нравится. Ну и сиди тут до утра, может очухаешься. Денис уже не смеётся, скулит, царапая руками землю. В панике оглядывается, натыкаясь на острые колья, режется боком, отскакивает и снова ищет. Выход, должен быть выход. Сознание застилает пелена, хоть вой, хоть кричи, нужно выбраться. Граница миров стирается на рассвете? Отлично, значит, нужно бежать. Сейчас. — Ладно, давай руку, помогу — Макс склоняется к яме, опуская руку. Секунда промедления и Денис хватается горячей ладонью, рывок вверх, но слишком сильный для того, чтобы устоять на ногах; оба валятся в мох. — Твою мать, Денис! — Не говори о моей матери — удар в челюсть, из губы течёт тонкая капля крови. — Блять — Макс сплевывает и осоловелыми глазами смотрит на восседавшего на нем Дениса. Тот тяжело дышит, упираясь руками Максиму в грудь. — Ты в край ебанулся — не спрашивает, а лишь замечает он. Денис усмехается безумным оскалом и склоняется ниже, ловя тяжёлое дыхание другого человека. Ребра сводит от хрипа, а в голове пульсирует одна единственная мысль: «А что, если?» — Что ты делаешь? — Денису хочется его заткнуть, задушить, утопить его голос внутри, он хочет раствориться в нем, забыть обо всем и просто исчезнуть. Он осторожно прикасается к губам Макса, а тот замирает от удивления. Рука пробирается к кудрявым волосам, зарывается в них, гладит, а губы не отпускают, давя и подчиняя. Макс сдаётся, прикрывая глаза. Казалось бы, что с ним не так? Почему так горячо становится внизу живота, почему сердце начинает биться чаще? Денис, увлекшсь, раскрывает языком его губы и углубляет поцелуй. Становится плевать на все. Просто похуй. Есть этот момент, и в нем уже ничего не важно, кроме биения чужого сердца где-то под рукой. Ноги-руки сплетаются в кокон, шарят по телу, ища ответ. Что они творят? Как эта мысль пришла в их голову? Неужели попросту помутнение места так действует? Макс перекатывается, подминая Дениса под себя, стягивает куртку, рубашку, цепляет ремень. По сути, какая разница, с кем спать? Главное, чтобы все высыпались. Они пожирают друг друга нещадно, царапают, колют, щиплют и целуют места порезов. На языках разливается металлический привкус крови, а в носы забивается сырой запах мха и терпкий аромат тела. У всех особенный запах. У кого-то противный, кислый. У других — приторно сладкий, у третьих — лесной, с примесью хвои. Макс кажется, что от Дениса пахнет именно так: насыщенным хвойным зноем, азотом после дождя и чем-то безумно привлекательным. Денис, растворяясь в ощущениях, думает, что Макс на вкус как мед, сливки и то самое печенье из детства. Ему хорошо, голова прекращает пульсировать вместе с толчками внутри. Его окружает вязкая пелена забвения, перед глазами ходят круги, звезды, разрываются фейерверки. Темнота приходит вместе с облегчением. Все правильно, все так и должно было быть. Почему он раньше этого не понимал?