***
— Смотри, что я добыл! — дверь на заброшенный склад, распахнувшись, ударилась о стену с громким глухим стуком. Этот хриплый голос он узнает из тысячи. Сонный худощавый парень, спящий до этого на скрипучем обблеваном диване повернулся на другой бок. На пороге стоял Изуку собственной персоной и сжимал в вытянутой руке что-то вроде пакетика с порошком. — Что это? — Шото поморщился от того, как остро впилась в ребра ржавая пружина и попытался отодвинуться на более бугристые, но менее острые участки узкого спального места. — Просто улет! В прямом и переносном смысле! — Мидория широким шагом доковылял до Шото и доверительно прошептал — Героин!.. Шото не без удивления поднял брови настолько, насколько это позволял фингал, до сих пор не заживший с прошлой драки. — Попробуем? — с фанатичным блеском Изуку заглянул в глаза собеседнику. Шото безразлично пожал плечами. Терять все равно уже нечего. Где-то в углу шуркнула облезлая крыса, а на трещине в потолке хлюпнула зловонная грязь.***
Перед глазами знатно плывут стены, то сжимаясь, то вырастая выше потолка. Изуку рядом тоже постоянно менял размер и также пьяненько хихикал, обводя стены мутным взглядом, как и сам Шото. Все мысли, границы и предрассудки вытекли из головы из головы какой-то мутной слизью, оставляя за собой какую-то пьяняще-слепящее месиво желаний и чувств. Бурлящее и грязно-белое, чем-то похожее на остывшую пресную манку на воде, только какую-то мутировавшую. Грязные сальные кудри Изуку сейчас как никогда казались привлекательным, хотя в них явно водились блохи и прочая мерзкая живность. Шото не стал себе отказывать и зарылся серыми от пыли и грязи руками в зеленовато-русые волосы. Жители чужой шевелюры забавно щекотали пальцы и Тодороки еще раз хихикнул, не смотря на неприятные ощущения, когда тонкие волоски проезжались по мясу, открытому потрескавшейся от сухости кожей. Он бездумно ткнулся в твердые сухие губы своими, просто потому что захотел, и совсем не удивился, когда ему ответили, впечатав спиной в грязную стену. Рот приоткрылся от удара и чужой язык тут же проник внутрь, слизывая мерзотно-душный привкус от нечищенных зубов и скудной и отвратной еды. Изуку крепко сжал его худощавые ягодицы, наваливаясь на него всем телом.***
А вот от этой наркоты мир кажется кислотным. Все цвета будто выкрутили до аномальных оттенков и от них пиздецки сильно болела голова. Но зато Изуку тут был ядовито-зеленым и выглядел еще более отбитым и токсичным, чем раньше. Парни пошатываясь от алкоголя шли, опираясь друг на друга и периодически тыкая пальцем в забавно-яркие вещи. Где-то за мусоркой послышался тонкий писк, но с раскалывающейся головой он был сродни сирене или колоколу. Изуку со злости пнул бак, так что тот опрокинулся, а Шото отправил его катиться и дальше. За мусоркой оказались трое глупых плешивых и голодных котенка. Они пялились своими огромными блестящими глазами на людей, в панике прижимаясь друг дружке. Как раз в этот момент Шото не выдержал убойной дозы и блеванул на асфальт. Даже блевотина уже отдавала спиртом. Насколько же дерьмого алкоголя они набрались? Котенок еще раз жалобно пискнул и Изуку со злостью сгреб его в ладонь. — Маленькое уебищное чмо! Ты слишком, блять, громкий! — зашипел он на малыша, беспощадно сдавливая его в ладони. Создание жалобно заскулило от боли, а Мидория мстительно продолжал сжимать его, пока тщедушное тельце не выдержало и не лопнуло, растекаясь неоднородным кровавым месивом по руке, распыляя в воздух тяжелый запах крови. Шото хихикнул, а потом еще раз и еще. А потом и вовсе разразился смехом на полминуты, резко замолчав в конце. Тодороки, ведомый каким-то пьяным бредом, взял в руки испачканную ладонь Изуку и широким мазком слизал с нее грязные кошачьи кишки, тут же проглатывая все подозрительно твердые комочки. Мидория отступил на шаг назад и поморщился от еще одного пронзительного визга. Он обернулся и посмотрел вниз. Видимо, он раздавил одного из них: под подошвой дырявого кроссовка расплывалось кислотно-красное пятно, а последний малыш в абсолютнейшем ужасе пытался вжаться в угол коробки. И тут в воспаленный наркотиками и алкоголем мозг пришла абсолютно ебанутая идея и Мидория расплылся в радостном оскале. Он схватил оставшегося котенка и попытался левой рукой стянуть с Шото треники. Тодороки, не совсем выкупая идею, все же помог своему парню и даже сам завалился на пакеты мусора с характерным сладковатым запахом гнили, оседающим под языком. Изуку с садистским удовольствием разодрал поломанными ногтями брюшко котенка. Кровь брызнула в разные стороны и заструилась тонким ручейком вниз. Вялые мышцы живота дрогнули, когда остывающая кровь полилась сверху, затекая в ложбинку пупка и стекая дальше, между ног. Мидория отпустил тушку и так с хлюпающим звуком шлепнулась на мягкий живот. Тодороки с расширившимися от удивления и азарта глазами проследил за тем, как мертвое тельце стекает с его живота по собственной крови, а потом переводит все тот же восторженно-удивленный взгляд на своего парня. Мидория растягивает его резко и грубо, кровь подсыхает и стягивает кожу, а Шото стонет от одной мысли того, что они делают. Деку входит так же неосторожно, отчего внизу печет и тянет, но Шото просто расслабляется и кайфует, наблюдая как ночное небо переливается радугой. Ритм рваный, но он приносит неповторимое болезненное наслаждение. Под конец Деку грубо надрачивает и Шото не выдерживает и кончает первым, а потом отходит от оглушающего оргазма, пока Изуку нагло пользуется его задом.***
Тодороки отрубается прямо не мешках. Изуку подчерпывает пальцами свою сперму, смешанную с кровью и смотрит как они не смешиваясь переливаются каким-то ядрено-голубым с красным. Мусорные мешки скрипят под его телом и в воздух с новой силой взметается этот сладковато-гнилостный запах, уже забившийся в ноздри. Изуку роняет голову на бок и, наблюдая как полуразложившаяся дохлая крыса меняет свой цвет с малинового на фиолетовый, думает, что жизнь намного веселее, когда знаешь, что скоро она закончится.***
Их так неожиданно вяжут, что Деку только успевает закопать полуобморочного Шото в мусор, до того как полиция врывается в пропахший каким то химическим дерьмом клуб и вяжет всех пошатывающихся и не очень посетителей. А потом их всех как в кино везут в участок, допрашивают в бетонной белой комнате и бросают за решешетку в вытрезвитель. Не то, чтобы Изуку хотел сидеть в обезьяннике, но зато Шото свободен. — Эй… Мидория резко оборачивается на голос из горы тряпок в углу. — В картишки?***
Через месяц Изуку выходит из камеры. Солнце в незамутненном пылью и грязью воздухе слепит его, не смотря на то, что в пыли и грязи он не был уже тридцать дней. Его пронесло — он ничего не толкал, а просто обкурился. Иначе бы ему влепили бы уголовку. Со всех ног Деку несется в их с Шото квартиру. Там дерьмово, плесень по углам и воняет трупом, но все такое родное. Еще поворот и… Деку врезается в кого-то, в ком тут же узнает Шото и радостно лезет обниматься. Они стукаются зубами и от кого-то из них отламывается кусочек. Кажется, это был его клык. Изуку на секунду отрывается, чтобы сплюнуть кусок зуба и вновь приникает к родным сухим и тонким губам, ласкает лунки от выгнивших зубов и хрипло смеется в поцелуй. Шото кашляет в рукав, оставляя багряные следы. И вновь они целуются, оседают в болитистую грязь, не отрываясь. У Тодороки из носа идет кровь, а Изуку и рад слизывать багрянец с привкусом гнили или чего-то в этом роде. Он садится на какую-то горку, пересаживает Шото себе на колени и снова упивается его пьянящим запахом. От него несет спиртом, наркотой и каким-то дерьмом и Изуку кажется, что он сейчас словит «белочку». Они тянут друг друга за волосы, оставляя в руках клочья волос, кусают друг другу губы, сковыривая давно не заживающие ранки и радуются жизни. Им по пятнадцать и они скоро сдохнут не дожив и до двадцати, но это настолько похуй, пока можно просто кайфовать от жизни