Он станет моим

***

—Я люблю тебя — Съёмка начинается в белоснежной палате реанимации. Камера фокусируется на лежащем на койке под капельницей шатене в бинтах и сидящем подле него брюнете с отливом в лиловый в полицейской форме и ушанке, сжимающем худую ладонь первого. —Я даже не знаю, как тебя зовут— Брюнет хмурится и закатывает глаза, очерчённые глубокими тенями после многих бессонных ночей, но не выпускает чужой руки и учётной книги. —А ты не знаешь, как зовут меня— —Меня зовут Дазай Осаму, и я люблю тебя— С готовностью отвечает этот самый Дазай. Блестящий коньяк чужих глаз темнеет, взгляд расфокусируется. —Как же вы меня все достали. Японец? — Не заинтересовано спрашивает брюнет, вписывая что-то в учётку, скорее всего, имя и фамилию горе-суицидника. —Для тебя, кто угодно, Феденька— Дазай улыбается, сжимая чужую руку со всей силы. Из рукава больничной рубашки выпадает красная корочка, раскрываясь на странице с именем-фамилией. Тихое хихиканье за камерой перерастает в настоящий гогот. Достоевский Фёдор Михайлович, старший лейтенант третьего подразделения, болезненно сморщивается, но руки не выпускает и поднимает своё удостоверение. В ответ на ржач поднимает нервный взор багряных глаз чуть ниже камеры, очевидно, на её обладателя. На минуту экран затемняется, словно его прикрыли ладонью, а хохот затихает. —Он станет звездой Интернета — Раздаётся тихий низкий шепот из-за камеры, сопровождающийся нервными смешками. —Он отвертит тебе голову— Тихо закашливаясь, шипит кто-то, находящийся позади оператора данного шоу. —Не нагнётся так низко, скумбрия чёртова— Зло отвечает оператор. Картинка проясняется и трясётся. В кадр попадает ворох чёрных волос, одинокая белая прядь, маленькие ладони с ухоженными ногтями и вторые, чуть побольше, расцарапанные в кровь. —На, подержи, у меня руки устали— Изображение возвращается к двум в палате. Старший лейтенант что-то строчит в книжицу, время от времени сверяется с медицинской картой суицидника, и всё не выпускает руку. Что поделаешь, издержки профессии. —Ты прекрасен, как мимолётное цветение лотоса. Достоевский-кун, я уже говорил тебе, что ты прекрасен? — Делает очередную попытку завоевать русского Дазай, переплетая пальцы с чужими, и прижимая руки к сердцу. Фамилию брюнета он произносит с характерным «ф». —Тебе будет невьебически стыдно, когда ты полностью отойдешь от наркоза— Фёдор закатывает глаза и заканчивает писать, бросая ручку. Поворачивается к Осаму и тяжело вздыхает, поправляя ушанку. —С меня сдерут три шкуры за то, что в мою смену пытался сдохнуть иностранец— —Феденька, если бы я встретил тебя раньше, я бы не смел и думать об очередных попытках умереть! — Дазай вскакивает с постели, сверкая янтарно-коньячными очами, и прижимает Фёдора головой к своей груди, подтверждая свои слова действиями. —Твои прекрасные сиреневые волосы и вишнёвые глаза с кровавым отблеском способны заставить меня делать что угодно, даже жить! — —Тогда пусть они заставят тебя меня отпустить и не распускать свои культяпки! — Рявкает Фёдор, пытаясь высвободиться из цепкой хватки суицидника. Камера стремительно приближается и фокусируется на покрасневших кончиках ушей русского. —Ав-в— Тихо протягивает новый оператор наигранно-милым голосом и вновь заходится тихим смехом. Вдруг продолжает серьёзным голосом диктора. —Друзья, сейчас вы можете наблюдать завоевание самца самцом в условиях дикой природы— —Я смотрю, ты все же перестал бояться за мою шкуру? — Раздаётся знакомый ехидный голос. Камера поворачивается влево, фокусируясь на низком парне в смешной шляпе, чьи рыжие волосы разметались огненным вихрем по плечам. На губах играет озорная усмешка, а в голубых глазах плещется веселье. —Я и не боялся, больно ты мне сдался- Громко произносит оператор, возвращая камеру к происходящему в палате. А затем продолжает так тихо, что услышали это лишь динамики телефона. —Друзья, вы лицезрели само совершенство в обличьи Чуи Накахары. А теперь вернёмся к нашей дикой природе— Тем временем в палате Фёдор наконец успешно освобождается от хватки шатена и укладывает того на кровать. Закатывает глаза и стучит костяшками по столу. —У нас будет десять детей — Нежданно-негаданно произносит Дазай и расплывается в широченной улыбке. —Десять? — Ехидно спрашивает Достоевский, приподнимая бровь. —Да, десять таких же чудесных, сиреневых и хмурых, как ты, детей— С улыбкой подтверждает Осаму, кивая, и прожигая в старшем лейтенанте дыру мутным взглядом. —И кто же родит всех этих десятерых детей? — Безучастно спрашивает Фёдор, переводя взгляд в далёкое никуда. —Я конечно же! От кого ещё ты собрался иметь детей? — С искренним возмущением в глазах и голосе кричит Дазай, недовольный тем, что взгляд объекта его обожаний перешёл с прекрасного его на какое-то никуда. —У тебя есть матка для этого? — Всё так же незаинтересованно продолжает Фёдор. Возмущение в глазах Дазая затмевается глубокой задумчивостью, навеянной такими сложными в решении вопросами. Воспользовавшись замешательством суицидника, Достоевский ловко снимает у него отпечатки пальцев. —Я решу этот вопрос — Спустя нескольких минутное замешательство произносит Осаму и бесцеремонно вытирает руку от чернил об чужую униформу. —Но сначала мы должны пожениться. Я не хочу, чтобы наши детки чувствовали себя нежеланными— Фёдор не успевает возмутился должным образом, стирая с формы пятна чернил, прежде чем Дазай, наконец добившийся внимания к себе, продолжает. —На церемонии ты должен быть одет в белый смокинг. Тут есть у кого-нибудь смокинг? Эй, принесите смо-о-кинг! — Осаму орёт во всю глотку, а в край заёбанному брюнету приходится заткнуть его рот рукой. —Прекрати орать, придурок, мы в больнице — —Но Феденька, ты не можешь быть на свадьбе без смокинга! — С искренним возмущением громко шепчет Дазай и метает искры из глаз в Достоевского. —Что, без костюма я тебя уже не устраиваю. Не долго продлилась твоя любовь— С наигранной обидой произносит Достоевский, специально скрещивая руки на груди. —Моя любовь к тебе вечна, мой прекрасный цветок сирени! — В противовес ему слишком серьёзно восклицает Дазай и, прижав чужую кисть к себе, целует по-очереди каждый палец. Камера приближает кадр так близко, что можно различить каждую царапинку и обкусанную кутикулу на пальцах Фёдора и трещины на бескровных губах Осаму, касающихся те. Изображение резко дёргается и поднимается вверх, старательно фокусируясь на полностью красных ушах Достоевского. —Но смокинг обязателен— Продолжает Осаму после череды поцелуев, обрушившихся на Фёдора, как рушится снег зимой на российских дворников. —А знаешь почему? — В коньяке глаз Дазая загораются игривые хитрые огоньки. Достоевский поднимает охеревший и вопросительный взгляд кровавых очей на Осаму. —Потому что после свадьбы я должен буду обязательно его с тебя снять— С торжеством в голосе закончил предложение суицидник, хитро и слегка пошло улыбаясь и прижимая к себе уже две оборванных кисти и переплетая пальцы. —Нам ведь надо будет как-то делать наших детей— Достоевский продолжал немигающим взглядом смотреть в стену напротив, ритмично поглаживая большими пальцами руки Осаму, иногда натыкаясь на шероховатые бинты, широко распахивая глаза при этом глаза и тут же убирая пальцы пониже. —Феденька, а я тебе уже говорил, что ты похож на цветение сирени? — Осаму решительно не нравилось то, что Фёдор вновь смотрит не на него. —Почему я просто не проспал сегодня дежурство? — Растерянно и пугливо спросил сам у себя Достоевский. —Ты такой же прекрасный, лиловый, и пахнешь свежесрезанными мокрыми цветами— Не обращая внимания на Фёдора, продолжил Осаму заливаться соловьём. —Я так люблю мокрую сирень. И тебя тоже так люблю— —Зачем я пошёл в отдел учёта. Зачем я вообще в полицию поступил— Всё так же растерянно продолжил Фёдор, падая лицом в руки и роняя на пол ушанку. Хохот за камерой перерос в очередной приступ дикого ржача. —Я тебя люблю. Лю-юб-лю-ю! — Осаму осторожно подобрал ушанку, продолжая распевать признания, и нацепил головной убор на себя, раскачиваясь из стороны в сторону с видом гордого петуха. —Прекрати орать — Обречённо зашипел сквозь зубы Фёдор, не поднимая, кажется, покрасневшего лица от рук. —Почему? Ты не хочешь, чтобы все знали, как я тебя люблю? — С искренним удивлением спросил Осаму, замирая на месте, с ушанкой набекрень. И осторожно убрал чужие руки от лица. —Я хочу, чтобы ты замолчал— С нотками истерии в голосе прикрикнул на него Фёдор, поднимая кровавые очи. –И отдай мне мою ушанку— Осаму покорно стянул с головы ушанку и грациозно, пафосно одел на зла-грустного Фёдора головной убор. —Я же говорил, для тебя — всё, что угодно— Дазай закрыл глаза и радостно улыбнулся, падая в руки Достоевского и урча, как заправский кот или маленький колхозный трактор. Гогот за камерой стих на фоне урчащего от растерянных трепаний каштановых волос Осаму и постепенно краснеющего Фёдора. Камеру тряхнуло, в кадр залезли чужие рыжие волосы, будто бы их обладатель улегся головой на плечо оператора. —Акутагава-сан, не хотите заняться изучением повадками самцов в дикой природе на практике? — Раздался совсем близко к динамику нежный шёпот. Камера опять дрогнула и начала опускаться, словно её собрались выключать, но тут же поднялась на прежнее место, услышав стук двери. В палату торопливо вошёл врач. Фёдор тут же оттолкнул горе-суицидника к стене и поправил ушанку. —Иван Петрович, я не могу его толком допросить, он совсем не отходит от анастезии— —Он не был под наркозом. Несмотря на то, что он плыл в ледяной воде около часа, никаких повреждений не было— Доктор широким шагом прошёл через всю палату и стал дёргать раму, в надежде открыть старое окошко. —Слушай, Феденька, я как раз хотел себе сообщить — Весь туман и расфокусированность тут же пропали из коньячных глаз хитрожопого суицидника, а зрачки судорожно забегали по стенкам палаты. —Ах ты сволочь! Урод! — Взорвался Фёдор, краснея за секунду, и поднимаясь на ноги. От столько резких движений учётная книга слетела под стол. Достоевский бросился к двери. —Феденька! — Осаму вскочил вслед за ним, наплевав на выдернутый катетер поперхнувшейся капельницы и врача. —Иди нахуй! — Послал его Достоевский в пешее эротическое и вылетел из палаты, поправляя ушанку. —С удовольствием! — Крикнул ему вслед Дазай, резко повернулся лицом в камеру, заставляя смотрящих утопать в блеске коньяка его очей, тряхнул чёлкой и сказал. —Он станет моим— [издержка в комментариях к видео: он стал]