To have or to be?

Северный ветер беспощадно трепещет выцветшие мышино-блондинистые волосы со стихийной упрямостью, но сталкивается с упрямо счастливым молодым лицом. Юноша просовывается ещё дальше в маленькое окошко, даже не пытаясь смахнуть неугодные пряди с глаз. Музыка долетает до его ушей, но он перекрикивает мелодию, вторя насмешливым словам: — She's some kind of demon messin' in the flue! If you don't watch out it'll stick to you, to you What kind of fool are you? * Роджер слепо щурился и улыбался солнцу и весеннему ветру, безоблачному небу и мелькающей под шинами белой полосе, встречающимся на соседней полосе водителям и их недоуменным взглядам — парень не видел, но точно знал. Он знал старшее поколение как всех участников The Jimi Hendrix Experience, как знал цены на самые крутые барабанные палочки на углу карнаби-стрит (как и знал, что никогда такие не купит), знал, что никто из молчаливого поколения, из поколения его уважаемой матушки и отца в жизни не скажет, что готов платить за свободу любую цену. Что война должна закончиться. Что вставлять цветы в дула винтовок не такая уж и плохая затея. А такие как он, Роджер, готовы были продать дома, машины, все имущество и наследство ради вечной свободы и запаха лета. Роджерова свобода пахла мокрым асфальтом, библиотечными книгами и машинным маслом. Выглядела как залитая софитами концертная площадка, угольно-черные кудри и сжатые в руке барабанные палочки. Звучала как громкий смех, непрошенные лекции на еле понятном научно-физическом языке и недовольный шепот товарищей по комнате, когда кто-то кому-то уткнулся ногой не туда. На вкус она была как ра… Чьи-то холодные пальцы резко обхватили лодыжку барабанщика и выдернули от сладких рассуждений о свободе и заставили болезненно ойкнуть в момент когда его голове пришлось столкнуться с металлическим ободком машины прежде чем попасть внутрь салона. — Выпадешь же сейчас, кретин, — скептично фыркнуло в ответ на все возмущения юного мечтателя длинноногое нечто. Оно уселось рядом дабы контролировать не в меру инфантильного товарища. В Роджеровой свободе был один метр и восемьдесят восемь сантиметров. «Свобода» носила черные кашемировые брюки клёш и слишком короткие полосатые свитера, которые открывали обзор на тонкие запястья; имела степень бакалавра по специальности физика и математика, копну Смоляных непослушных кудрей и острые клыки, которые были особенно видны когда их владелец искренне улыбался. Его свобода носила имя Брайан Гарольд Мэй и была безнадежно гетеросексуальна. Тейлора же с лёгкой руки беспечных и ни о чем не подозревающих Тима, Фредди и Мика прозвали Радугой. Мол, ты такой весь радужный ходишь, светишься, конверсы у тебя, Лиззи, розовым сверкают. Ага… Сверкают… Не то что шестицветная радуга, стыдливо запрятанная глубоко под кровать, которую он выкупил в одном из закоулков у обдолбанного мужика, чувствуя себя мальчишкой, который впервые курит за школой на спор. Она то уж точно никогда не будет гордо сверкать на его стене между постером Джорджа Харрисона и Митча Митчелла**. Видимо, сегодня был на удивление меланхоличнозадумчивоблагоприятный день, иначе Роджер бы не сидел тихо, уставившись в изрядно пострадавшее окно отсутствующим взглядом. Никто не пытался расшевелить парня, все тактично снизили тон с ора на благопочтенный клёкот молодых, но немного усталых перепёлок. Да, сравнивать с перепёлками своих друзей это то, чего ему так не хватало. А ещё ему не хватало темпераментных совпадений со слишком правильным Мэем. Они бы точно увеличили его шансы на отношения. Хотя кого он обманывает? Было бы ещё обиднее. Мэй был уравновешен и в жизни бы не нагрубил незнакомому человеку; Тейлор был готов бросится с кулаками на любого, кто посягнул на право их вокалиста находится на территории Великобритании. Мэй прилежно доучился и защитил диплом, Тейлор же в один момент просто перестал появляться на парах. У Брайана были правильные родители, правильная профессия и правильная жизнь и если бы этому молодому человеку не стукнуло бы однажды взять в руки гитару, ничего неправильно в его мире не произошло бы; у Роджера единственным правильным был ответ на вопрос «кем вы хотите стать?» в детстве. Слишком разные. Роджер никогда не был сторонником пошлой и отливающей псевдофилософией и физикой фразы «противоположности притягиваются», но он и не считал их с кудрявым противоположностями. Обоих связывало много нитей и для некоторых это много бы стать бременем, но Тейлор ценил каждую из этих тонких шерстяных струн — как те, которые пронизывают вселенную — в это верил Брайан, а если Брайан верит, то и самому Роджеру можно поверить, кудрявый ведь знает толк, он учёный, в отличии от него самого. Роджер этого не стеснялся. Он бережно пересчитывал все их совпадения и общие черты: «мы оба без ума от научной фантастики…»; «Мы оба считаем Заводной Апельсин верхом современного кинематографа». Иногда это доходило до абсурда: «он носит такие же джинсы левайс, что и я… Тьфу, у нас же один шкаф на всех, точно. Долбаеб». Роджер думал о том, что сейчас он почти счастлив. Что до его счастья не хватает ни много, ни мало — одного метра и восьмидесяти восьми сантиметров. Он ведёт богемную жизнь, они с Queen мотаются между Ридж Фарм и многочисленными студиями в Лондоне, записывая последний альбом, если он не станет суперхитом мы провалимся, ребята их четвертый альбом, который подавал большие надежды на всемирную известность. У Тейлора появилась своя машина (зелёный мини-купер, при разговоре о котором лицо барабанщика наливалось красным оттенком, а глаза увеличивались и в пропорции составляли чуть ли не половину лица, отчего он по мнению Фредди становился похож на перепуганного цыпленка) — не без помощи Рида, но появилась же! Его друзья всегда с ним, а если не с ним, то на расстоянии телефонного звонка: даже Джон не один раз забирал пьяного в стельку друга из бара в центре, уже не жалуясь и лишь гомерически вздыхая (до хохота было далеко, а желание сделать что-то гомерически резко появлялось когда бедный басист ронял невменозного Тейлора в глубокие английские лужи). Фредди частенько напивался вместе с ним, поэтому на подмогу Джон звал Брайана. Извиняясь, неловко почесывая шею и разводя руками. Мэй никогда не отказывал. Вставал в любое время суток, наспех одевался и ловил такси. Вылавливал из луж друзей и покорно вел домой, еле сдерживаясь в саркастических плевках, даже не вслушиваясь в пьяный лепет, доносившийся откуда-то снизу. Роджер вспомнил это и тихо фыркнул. Перевел взгляд с окна на сидящего рядом Мэя, тщетно пытавшегося сосредоточиться на книге в виду происходящего вокруг шума. Тот вздохнул и сдался, с громким шлепком захлопнув книгу. — Я ухожу из группы, — прискорбно выдавил брюнет и Роджер фыркнул ещё громче. По салону разнёсся торжествующий окрик и тихая нецензурная брань: — Ха! Я же говорил, что он это скажет! Гони 5 фунтов, Роб***! Джон, в какой это раз? С задних рядов меланхолично доложили: — Сорок девятый. Все возликовали ещё больше, а гитарист неглядя швырнул подушку на задние ряды. — Ещё немного и будет годовщина твоего уходов из группы, как планируешь отмечать? Роджер показательно кокетливо подмигнул и послал воздушный поцелуй. Пусть все выглядит так, будто он всегда заигрывает с другими мужчинами, а не только с Мэем. У Фредди выходило. Но у Фредди были другие привилегии. Брайан усмехнулся и отложил книгу в сторону — сегодня ей не суждено быть прочитанной. — Приглашу симпатичных стриптизерш к себе и не позову вас, придурков, — в пролетающей усмешке Роджер успел выхватить взглядом те самые маленькие волчьи клыки. Брайана повеселил спор, а не оскорбил, хотя он этого и не признает. — Ох, какая жалость, — Роджер картинно вздохнул и похлопал длинными ресницами, — знаешь, в любой момент ты можешь пригласить меня к себе на стриптиз абсолютно бесплатно. Руки Роджера под всеобщий хохот обвили плечи Брайана, а тот только толкнул его в бок. — Меня не тянет на блондинок, — только и кинул гитарист, снова пытаясь погрузиться в книгу. Его брови сосредоточенно сошлись на переносице. Их музыкальный бус ехал вперёд по дороге, по всему салону разносились звуки гитары, а сигареты закончились быстрее, чем провизия, и все было хорошо. В их общем мире и мире Роджера. Все было хорошо пока однажды, в самый обычный день кудрявый не отложил гитару и не откашлялся, заливаясь краской. Пока не сообщил, запинаясь, что делает свой девушке, Крисси, предложение. Пока не сказал, что приглашает их всех на свадьбу, которая пройдет в католической церкви 29го мая по настойчивой просьбе родителей невесты. Пока теплящаяся Надежда глубоко под ребрами (а может, в животе) Роджера не была задушена, разорвана на клочки злыми собаками реальности. Джон искренне поздравил Брайана и пожал ему руку: — Ну хоть не один женатый в этом рассаднике гедонизма буду, — честно выдал и рассмеялся. Гитарист растерянно улыбнулся в ответ. Фредди махнул руками и артистично прикрыл лицо изящными пальцами, бормоча «ужас, ужас то какой, забирают у нас Хендрикса, забирают!». В шутку, естественно. Брайан даже сумел вытянуть из него обещание, что он оденется прилично. — Ради меня, ее родители меня просто загрызут на ужине, они и так не слишком довольны выбором своей дочери, — будущий жених взмолился м все согласились, что порочить церковь и ее прихожан не в их правилах. — На этот раз, — тихо буркнул Роджер. Так, что его услышал только Фредди и тихо фыркнул — знаете, как фыркают коты когда вы их гладите на миллиметр не там, где нужно. Все уже тысячу раз пошутили, посокрушались, похлопали друга-брата-коллегу и лучшего гитариста двадцатого века по плечу, чуть ли не смахивая «скупую мужскую слезу» со щек. Один Роджер не смог выдавить из себя приличного поздравления. Голова была вакуумом, где не существовало Абсолютно ничего. Только пустота и тишина. Роджер, чего греха таить, уже думал о том моменте когда Брайан и его девушка решат узаконить свои отношения. Обычно такие мысли накатывали ночью, перед сном, с неизбежностью цунами которое ты уже видишь в каких-то ста метрах от себя и знаешь, что ничего поделать не можешь. Только сжать руки в кулаки и мысленно превратиться в ракушку. А лучше в моллюска. Им то уж точно ничего не грозит. Крисси была хорошей. Доброй, милой, веселой, работала учительницей в младших классах и любила детей. Она никогда не приходила домой пьяной или обдолбанной, ее не приходилось забирать из клубов и баров и она уж точно не выбрасывала телевизор из окна в порыве ярости. Она была бы идеальной женой для такого, как Брайан. А Тейлор бы даже не смог стать его мужем… Вообще. Юридически, физически, хер знает как, твою ж мать, никак! Мысли в голове мешались и давили друг друга, соперничая за превосходство. Пожалуй, огромная красная табличка БЛЯТЬ была непомерно сильна и ее задавить не смогла ни одна другая мысль. Роджеру хотелось утопиться, но Темза стала слишком грязной за последние годы, поэтому дерьмовый столичный виски тоже подойдёт. Тем временем Брайан взволнованно и вопросительно смотрел на него уже достаточно долго и смотрел бы дальше, не наступи Фредди барабанщику на мизинец. Роджер быстро вскинул голову и вынырнул из глубин собственной Темзы. В глубине же янтарных глаз гитариста плавало разочарование. — А ты… — слова застряли в горле, придавленные чувством такта, но оно быстро исчезло, придавленное остальными — ты счастлив? — Вопрос напряжённо повис в воздухе. Мэй слегка наклонил голову вбок и его волосы забавно подпрыгнул. Губы растянулись в мечтательной улыбке — так улыбаются только влюбленные люди и в этот момент что-то острое вонзилось барабанщику меж рёбер и ощутимо надавило. — Безумно, — на выдохе произнес гитарист. Слова вылетели из тонких губ медленно, с наслаждением полностью довольного жизнью человека, для Тейлора же — с неизбежностью пулеметной дроби, которой сопровождалась каждая буква. На болезненно бледном лице Тейлора расцвела искусственная улыбка. Искусственная, как вечные розы, лежащие на надгробие похороненных глубоко в земле чувств. Они никогда не завянут и не попросят их полить. Тейлор никогда ему не скажет. А может, и скажет, но точно не сейчас, не через неделю, месяц, год, десять. Упомянет свои чувства вскольз через много лет, когда они будут седыми и неповоротливыми английскими джентльмены, например, за ланчем. Он легко обратит это все в шутку и они вместе посмеются, вспоминая давно минувшие светлые деньки. У них обоих к тому времени будут уже давно и дети, и внуки. Брайан будет чудесным дедушкой — промелькнуло в голове у Роджера. И Брайан никогда, никогда не узнает, что это была не шутка. Его взгляд никогда не обратится на Роджера с растерянным недоумением, нет. Он будет счастлив в браке с прекрасной женщиной, которая родит ему ребенка, двоих, может даже троих. Он будет рассказывать ей о теории Эверетта и мегамире пока они вместе нарезают салат не заснёт на диване во время разговора. Его тонкие руки будут обвивать девичью талию и вдыхать аромат парфюма не крепких сигарет. Нет, все, довольно мыслей. Барабанщику хватит перепалок и споров за дверями студии, дружественных объятий, посиделок и туров. Роджер никогда не попросит о большем. Даже когда будет пьян. Он улыбнулся, заставив искусственные розы своего неправильного влечения завять и беспечно махнул кистью руки. — Тогда я тоже счастлив.