***
В июле отец силой уговорил её пойти на костюмированную вечеринку в саду Темпла, где она сидела у фонтана и смотрела на льющуюся воду, не отрывая взгляда. Платье глубокого синего цвета из костюмерной она надела лишь потому, что видела однажды леди Маргарет в похожем. Она не слышала, что вокруг ползли тихие шепотки. «Что с Аристой?» — спрашивали сочувствующие. «Где та стерва, что считала остальных отребьем, недостойных её аристократической ручки?» — ухмылялись молодые мужчины с ущемлённой прежде гордостью. Она не знала, что все прошедшие годы на неё делали ставки: удастся ли хоть кому-нибудь из адептов пригласить неприступную, недоступную, непозволительно красивую Аристу Бишоп на свидание. — Леди, я могу что-нибудь сделать, чтобы увидеть хотя бы тень вашей яркой улыбки? — раздался мягкий голос за спиной. Ариста продолжала смотреть на фонтан, думая, что обращались не к ней. Через минуту мужчина обошёл лавочку и присел на другом её конце. — «Ариста» с греческого переводится как лучшая. Только после этих слов девушка перевела взгляд на одетого в расшитый камзол молодого человека со светлыми волосами. Он снял свои круглые очки, покрутил их в руках, явно смущаясь, а затем снова надел на нос. — Лу… — начал он, но Ариста его перебила. — Я помню вас, мистер Монтроуз, можете оставить формальности при себе, — холодом в её голосе можно было заморозить фонтан, всё ещё шумевший к удивлению Лукаса. — Возможно, я скажу сейчас ужасную вещь, но вы — лучшая партнёрша по танцам, с которыми мне довелось танцевать, — Ариста на его реплику лишь поджала губы. — Мне было бы приятно вновь вальсировать с вами, — девушка тяжело вздохнула. — И мне ужасно жаль, что я никогда не смогу увидеть вас на сцене Ла Скала. — В мечтах я танцевала на сцене Гранд-оперá, — призналась Ариста. И тут же поняла, что хотел сказать Лукас. Он и не планировал делать ей предложение, зная, как и все в Ложе, об её участии в балетной труппе Ковент-Гардена. — Или Гранд-оперá, — с искренним сочувствием сказал Лукас. — Или в Нью-Йорке, — Ариста не смогла не улыбнуться своим мыслям о возможном когда-то знакомстве с Джорджем Баланчиным. — Улыбайтесь чаще, вам это очень идет, — Лукас встал и протянул руку. Ариста доверчиво подала свою ладонь в ответ, после чего почувствовала невесомый поцелуй на тыльной стороне. — Что, дорогуша, из балета погнали, теперь можно снизойти до простых смертных? — пьяный голос принадлежал одному из адептов, имени которого Ариста не помнила. В руках у него был стакан с янтарной жидкостью, а на шее плиссированный воротник. — Джон, — в интонациях Лукаса зазвучала твердость, — мне кажется, ты перебрал. — Он положил руку на спину подошедшему и попытался его увести. — Не думаю, что ты сейчас в состоянии поддерживать достойную беседу. Но на мужчину уговоры не подействовали. — Такие люди только и ищут возможности, как быть лучшими, — он брызгал слюной в раздражении, пока расфокусированный взгляд блуждал по фигуре Аристе. Ей казалось, что в этом взгляде есть что-то липкое и мерзкое. — Теперь ясно, что больше ей махать своими ножками не светит, и она будет искать другой способ стать значимой. В Аристе медленно закипала ярость. Никогда она не позволит себя унижать, да еще и задевая такую болезненную рану. Она встала, чтобы не смотреть снизу вверх на зарвавшегося подлеца. Лукас уже начал уводить Джона, замечая напряженное лицо девушки, со сжатыми челюстями и метавшими молнии глазами, как тот напоследок брякнул: — Это же ясно как Божий день, Лукас. Она хочет использовать тебя, чтобы быть важной. Она не может поднимать ноги, но может их разд… — не дал ему договорить крепкий удар в миг подлетевшей Аристы. Этот удар левой оказался настолько сильным, что адепт повалился на землю, потеряв сознание. Лукас стоял с приоткрывшимся ртом пару секунд, а затем широко улыбнулся и зааплодировал. — Отличный удар, леди! — Благодарю! — кивнула Ариста, откинула волосы и гордо развернулась на каблуках. Только после этого она позволила себе тихо прошипеть и слегка поморщиться от боли в кисти.***
Обнаружив записки в кармане своего пальто после посвящения в адепты, Лукас Монтроуз иногда возвращался мысленно к нескольким строкам в нём. Он предполагал, что 12-го августа 1948-го ему предстоит дать ответ, что он вынес почти за пять лет — то время, которое послание хранилось у него. Ему казалось, что ответ нашелся почти сразу. «Тот, кто хранит тайну, должен знать и тайну, которая скрывается за ней». Он даже ухмыльнулся в свои девятнадцать такому лёгкому второму испытанию. Тайну Двенадцати знал только граф Сен-Жермен, но во вторую, более очевидную, но не менее важную, были посвящены все адепты Ложи хранителей. Два рода — мужской и женский, в котором избранные юноши и девушки, рожденные в предопределенный день, начинали перемещаться в прошлое на семнадцатом году жизни. Как ни странно, в этом тоже была тайна, даже что-то от судьбы и влияния высших сил. Люди встречались, женились, заводили детей будто по часам, и ген — непостижимое чудо — передавался из поколения в поколение, цепь времен никогда не прерывалась. Лукас видел поистине тайну в том, что последние четверо из круга крови ещё не родились, имена их родителей точно также неизвестны, но уже почти двести лет в документах чернилами выведены четыре даты в семидесятых и девяностых годах XX века. Никаких пересечений двух родов путешественников, точные люди в точное время с точным выбором — и тайна двенадцати будет достигнута. «Докажи, что ты можешь не только молчать, но и думать». Додуматься до этого было несложно, а молчать тем более. Лукас знал, что всему своё время, и рано или поздно с ним кто-то заговорит, продолжая испытания. В итоге, через несколько месяцев он стал думать об этом всё реже, к тому же тогда была более насущная проблема в виде войны. Он пытался записаться в британские войска, но плохое зрение и слабое сердце были сами по себе весомыми аргументами, а в придачу с титулом будущего лорда и весомым словом отца — несокрушимыми. Но послевоенный Рождественский приём в Темпле заставил Лукаса вновь вспомнить о той записке, что он хранил в ящике своего письменного стола. Казалось бы, ничего особенного — ему просто понравилась юная девушка с огненно-рыжими волосами и яркой улыбкой. По словам таких же молодых адептов, как и он сам, это была Ариста Бишоп, которой только-только исполнилось шестнадцать. Она выглядела старше своих лет, но за последние годы ситуация в мире наложила отпечаток на всех, так что удивляться не приходилось. Лукас весь вечер украдкой наблюдал за девушкой — её идеально-ровной спиной, лёгкими шагами, плавными движениями и сдержанным вежливым взглядом. Он уже и сам понял, но ему снова подсказали со стороны — балерина. Он осмелился пригласить её на танец только к концу вечера. Наверняка будущий муж Аристы, как наследницы гена по линии Нефрита, был подобран сэром Бишопом уже давным-давно, но подержать её тонкую белую руку в своей, положить ладонь на девичьи лопатки, и ощущать невесомое прикосновение к своему плечу было тем, чему Лукас не мог противостоять. В тот же самый вечер он понял ещё кое-что: самой Аристе на мужское внимание было всё равно. Сэр Бишоп обронил в общей мужской беседе, что и гордится своей дочерью, и за спиной у неё вздыхает о том, что она мечтает всю себя посвятить балету. Ни к чему не обязывающий танец так им и остался бы, как и зародившаяся симпатия в сердце молодого адепта. В конце концов, Лукас был студентом Оксфорда, ему прочили блестящую адвокатскую карьеру, поговаривали о будущем месте во Внутреннем круге Ложи хранителей. Его жизнь была полна дел и событий, а также надежд, присущих всем молодым людям. И то, что ему понравилась Ариста, было всего лишь ещё одной нотой в ароматном купаже сáмого опьяняющего в мире вина — жизни. И вдруг однажды появилась Люси. И огорошила его неожиданной новостью в мае 1948-го. Как снег на голову, — по-другому и не сказать. «Ты мой дедушка». Конечно, поначалу Лукас растерялся. Когда-нибудь он думал жениться, безусловно, и прекрасно представлял, что в браке рождаются дети. Но ни с того ни с сего в двадцать три стать дедушкой, — он был потрясён. И это мягко сказано. Лукас и детей-то не очень любил, хотя Люси уверяла, что дедушкой он был самым лучшим на свете. Как ни странно, он почувствовал ответственность за ещё неродившихся детей и внуков, и это помогло ему принять собственное будущее со смирением. Выбор для самого Лукаса был не велик: всего две возможных девушки на роль бабушки для Люси. И, соответственно, его жены. Но Люси подсказок не давала, опасаясь его неверного выбора. — А если я сейчас назову имя, и твоим детям, мне, моим брату и сестре тогда не суждено родиться? — говорила Люси с лукавой улыбкой. — Люси, ты самая большая мошенница, — журил её Лукас. — Просто кое-кто любит тайны, загадки, временные парадоксы, — с восхищением смотрел на неё Пол и тут же одергивал себя, — и много говорить, — на что Люси забавно дулась. Этот разговор в разных вариациях не раз звучал в стенах Зала Дракона во время элапсаций Сапфира и Чёрного турмалина, но Лукас каждый раз оставался ни с чем. Рождественские приемы к тому моменту проходили уже трижды, и на каждом из них Лукас не мог отказать себе в удовольствии пригласить Аристу на танец, поэтому его сердце сделало выбор уже давно. Но слова Люси и та самая записка зародили сомнение: вдруг он должен подумать? Подумать и выбрать Клодин. Лукасу не раз уже приходилось делать жизненный выбор именно головой: из-за возложенных семьей, окружением и обществом ожиданий. Остаться в безопасном, по сравнению с фронтом, Лондоне; заниматься юриспруденцией из-за семейной традиции; стать адептом не только потому, что интересно, но потому что у него не оставалось выбора — все мужчины по линии отца имели отношение к Ложе со дня ее основания, как, например, дед Лукаса — лорд Гораций, который был членом Внутреннего круга. Но в данном случае сделать окончательный выбор он попросту не мог и ждал. В конце концов, он дождался окончания Второй мировой с разрывающим его сердце чувством патриотизма без возможности присоединиться к действующей армии. Однако у фонтана Лукас поддался порыву и подошёл к Аристе: она казалась такой сломленной и одинокой на приеме, полном людей. Однажды Пол ему признался, что потерял голову от Люси. Ну, как признался. Кто-то в будущем настроил хронограф так, что на одной из элапсаций Пол задержался чуть дольше. И выдал как на духу то, что его тяготило. Тогда Лукас обещал ему что-нибудь придумать, чтобы устроить свидание. Пол был славным парнишкой, которому хотелось помочь. И после недолгого разговора во время приёма и сногсшибательного (и в прямом, и в переносном смысле) удара левой в исполнении Аристы, Лукас понял: он тоже потерял голову. А не только сердце, как это было раньше. Поэтому когда перед ним вместо воображаемого в предыдущие пять лет экзаменатора в старой алхимической лаборатории появился Рубин, Лукасу ничего не оставалось, как сказать вслух, что обе девушки его, хм, интересуют. Записка перед глазами и снова обескураживающая новость уже о четвертой внучке, а потом и слова о пятой, которую готовили стать Рубином вместо Гвендолин, не дали шанса честно признаться в давно сделанном выборе не то, что девушке напротив, но и самому себе. Докажи, что ты можешь не только молчать, но и думать. Хотя попытку облегчить себе жизнь Лукас всё-таки решился сделать, узнавая имя. Как и следовало ожидать, обе внучки решили поводить его за нос. На что он совершенно не злился. На самом деле, больше его захватывало чувство эйфории: жизнь — непредсказуемая штука, полная внезапных поворотов, секретов, таящихся чуть ли не за каждым углом. А масла в огонь подливала тяга самого Лукаса к нарушению правил. Вся его жизнь была аккуратно выстроена с рождения. Он обязан был подчиняться строгим правилам рода Монтроузов. Именно поэтому его молодость была полна авантюр, скрытых от других, не считая трёх пар глаз: Люси, Пола и Гвендолин. За разговорами с Люси и Полом о будущем, подготовками к посещению спектаклей (Лукас искренне гордился тем, как он ловко всё придумал), окончанием университета время летело незаметно. С Аристой он столкнулся в коридорах Ложи лишь несколько раз, только смущенно улыбаясь и не выходя за рамки вежливого приветствия. Однажды ему повезло чуть больше: она рассматривала с искренним интересом картину на стене недалеко от кабинета сэра Бишопа. Лукас поневоле замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, завороженный игрой солнечных лучей из окна в рыжих локонах. Когда Ариста заговорила, он даже вздрогнул от неожиданности. — Вам никогда не хотелось оказаться на этом корабле? Добрый день, Лукас, — она повернула к нему голову. — Игра тени и света бесподобна. Вы не слышите, как он рассекает волны, как мелкие брызги разбиваются о борта, как ветер шумит в парусах? — Добрый день, — Лукас прочистил горло, откашлявшись. Глаза Аристы были полны… Он и сам не знал, чем именно, но увиденное придало смелости: — А вы никогда не думали стать искусствоведом? Потому что при всех столкновениях за последний год Лукас ни разу не видел девушку такой одухотворенной. Он действительно скучал по её яркой улыбке, которая, во времена увлечения балетом, часто появлялась на лице девушки. — Только до первого посещения балета, — ответила она и поджала губы. — Я могла часами рассматривать «Девушку в матроске» Модильяни в доме друзей леди Маргарет, — она светло улыбнулась, опустив глаза и задумавшись. Очевидно, что-то вспоминая про себя. Ариста поблагодарила его вежливым кивком и, уже открыв дверь в кабинет отца, сказала на прощание: — Вы удивительно смотритесь в солнечных лучах. — Как и вы, — сказал он, но дверь уже оказалась закрытой. Каково же было удивление Лукаса, когда через несколько месяцев, в то время как у него освободились вечера после исчезновения Люси и Пола, он решил сходить на выставку Модильяни в художественной галерее и увидел там знакомые рыжие волосы, изящный разворот плеч, хрупкую фигуру. Да, это была Ариста. Но удивительным было не это (Лукас и сам не хотел себе признаваться, что решил сходить туда благодаря одному мимолетному разговору). Ариста Бишоп была экскурсоводом. Именно в тот вечер Лукас решил, что пора пригласить эту прекрасную девушку на свидание.***
Это был сложный день. Не тяжелый, нет. Наполненный воздухом, светом, людьми и… радостными моментами. Как и некоторые дни из предыдущих. Всего лишь сложный. Картины и скульптуры вернули Аристе веру в жизнь. Парадоксально, что одними из самых значимых оказались самые печальные. «Голова заложника» Жана Фотрие и «Белое распятие» Шагала. Ариста вдруг поняла, что прятала в балете свою голову, как диковинные птицы страусы в песке. В этом стыдно было признаться себе самой, потому что казалось, будто она предает классический балет, который любила почти всю жизнь. Но балет не говорил того же, что и картины: даже уродливое может быть прекрасным, даже о страхе можно и нужно говорить. Она нашла себе утешение. Новая, расколотая жизнью Ариста Бишоп нашла в себе силы, чтобы вырваться из мрачной духоты своей комнаты. Нашла благодаря изобразительному искусству. И… Лукасу Монтроузу. Первой ее реакцией на слова об искусствоведении была ярость. Как он мог спрашивать такое, когда она любила балет больше жизни, когда без балета и жизни-то не осталось?! Но потом всё начало сворачивать в нужное русло будто само собой. Старые знакомые леди Маргарет приехали из Америки в недолгий отпуск, а новые полотна в их доме на Блендфорд-стрит весь вечер бередили душу. Потом Алан пригласил в галерею, где она и увидела «Голову заложника», а в глазах брата стояли слёзы. Она знала, что один он на выставку ни за что бы не пошёл, просто вся семья пыталась ей помочь, чем могла. И слова Лукаса подарили ей свет и надежду. Она заметила его сегодня в одном из залов, но только вежливо улыбнулась, понимая, что для благодарности не место и не время. Сигарета и приятная усталость казались почти замечательным окончанием дня перед тем, как поехать домой. Родители переживали за нее, но после разрушения мечты стали ненавязчиво подталкивать к встречам с Лукасом. Мама просила отвезти отцу на работу забытые дома документы, а папа предлагал обязательно прогуляться по городу, чтобы развеяться, а после вместе из Ложи поехать домой. Ариста была послушной дочкой и не желала огорчать их, но родительские планы было и так легко раскрыть, а после слов отца: «Знаешь, я сегодня сам видел Люси. Не представляешь, насколько вы мне показались похожими», — тем более. Якобы случайные разговоры о положительных качествах будущего лорда Монтроуза повторялись дома всё чаще после того, как Ариста снова ожила, и она ясно понимала, что скоро потеряет терпение. Однако при личном столкновении с ним даже тени раздражения не промелькнуло. Поэтому останавливать кэб девушка не торопилась (по негласной договоренности добиралась до дома она самостоятельно), а решила потянуть время за сигаретой около закрытой галереи, попрощавшись с коллегами. Ведь отец наверняка знал о планах Лукаса на сегодняшний вечер, а может быть, и сам порекомендовал ему выставку. И очередных разговоров дома не избежать. — Добрый вечер, мисс Бишоп, — раздался знакомый голос где-то справа, заставляя повернуть голову. Ариста закашлялась, застигнутая врасплох. Она никак не рассчитывала встретить здесь молодого человека, который ушел около часа назад. Неужели он ждал ее специально? Аристократическое воспитание не дало ей закатить глаза, а эмоции, связанные с размышлениями, остались скрытыми. — Добрый вечер, Лукас, — она совсем не хотела поддерживать светскую беседу вечером с молодым человеком. Стоило кому-то из знакомых увидеть их вместе, и разговоры дома вспыхнули бы с новой силой. Но чувство благодарности жгло изнутри, а слова сами просились на язык. — Я хотела поблагодарить вас за тот разговор у морского пейзажа. И у фонтана, — зачем-то добавила она, мысленно заклиная себя не говорить больше ни слова. — Я, — начал Лукас, но тут же растерялся. — Я. Простите, — он поправил очки уже знакомым Аристе жестом. Молодой мужчина определённо смущался в её присутствии и это выглядело… мило. Ариста сделала последнюю затяжку и с достоинством выбросила окурок (удивительно, но даже это ей удавалось делать с достоинством). От её взгляда не укрылось, как Лукас проследил за движением руки. — Вы меня дождались, — она не спрашивала. — Да. Да, — он набрал в грудь побольше воздуха, — я хотел пригласить, — Ариста взглянула ему прямо в глаза. Лукас сглотнул. — Вас, — покраснел, прикрыл глаза в бессилии, но закончил, — на свидание. Ариста с силой сжала челюсти, не нарушая повисшую тишину. Она ждала, что он скажет дальше. Больше всего девушка боялась, что он пригласит её на танцы, или, что гораздо хуже, на балет. Лукас смотрел на носки её туфель, но никуда не уходил. — Возможно, на «Гамлета», — пробормотал он. И улыбнулся обезоруживающей улыбкой сначала будто самому себе, а потом и посмотрел на Аристу. — Классика на все времена. Ариста не смогла устоять. Потому что уже несколько лет улыбка человека напротив казалась ей светлой и искренней.***
Она должна признать, что спектакль был чудесным. Жизненные потери всегда имеют последствия, а трагедии прекрасны. Поэтому, полная чувств и переживаний, она молчала при прощании с Лукасом, садясь в такси у театра. И мундштук, подаренный внимательным и чутким молодым человеком, теперь всегда был рядом с ней. В нынешний вечер, спустя уже почти месяц, загруженный работой, лекциями по живописи, ведь Ариста не упускала возможности учиться, она зашла за отцом в Ложу, чтобы вместе отправиться на званый ужин к старым знакомым леди Маргарет и семьи Бишоп — чете Бернхардов. Они снова приехали в Лондон из Америки в недолгий отпуск. Пока она шла к кабинету отца, стуча небольшими каблуками по паркету, вдруг вспомнила, что Бернхарды называли своим первым свиданием поход на «Гамлета». Улыбка сама расцвела на лице Аристы. А затем и сердце забилось где-то в горле, когда у отца она встретилась с Лукасом. Но долго улыбаться не было суждено, так как отец вежливо попросил её не дожидаться окончания его «неотложных дел». — Лукас, я думаю, вы тоже можете идти. С Кеннетом я всё улажу. Прекрасная погода для прогулок, не правда ли? — любезно сказал мистер Бишоп. — Да, папа, — сквозь зубы процедила Ариста. Она вдруг всё поняла. Мысль, что она влюбилась в Лукаса, наполняла трепетом её грудь в последнее время. Ариста бережно собирала вместе воспоминания обо всех их встречах. А те солнечные лучи в коридорах Темпла и самого Лукаса делали наполненным светом. Она хотела тянуться к нему, как цветок к солнцу. Но это же всё ген. Как она могла забыть об этом? Ген, не она — вот, что привлекало адептов на рождественских приемах, о чем говорили в домашней столовой за ужинами — о проклятом гене. Погода действительно была приятной, а вопросы Лукаса служили поддержанием беседы. Но саму Аристу душила обида и злость на собственное происхождение, чему она горько усмехалась. — Что вас тревожит? — мягко спросил Лукас. — Ничего, — в потоке разговора ответила Ариста, пока в ее пальцах дымилась уже третья сигарета. А потом решила быть честной в ответ на обеспокоенный взгляд. — Несмотря на то, что прошло два года, а время называют лучшим врачом, я всё равно чувствую себя разбитой. Что-то умерло во мне, когда я перестала танцевать. Что-то важное, из-за чего люди начали смотреть со снисхождением, — говорила она тихо. Не глотая слов, не сбиваясь, словно зачитывала свой приговор. — Конечно, мне нравится искусство и то, чем я занимаюсь, а картины вдохновляли с раннего детства. Но я чувствую, что все мне делают поблажки, жалеют меня, — она глубоко вздохнула. Что ж, надо идти до конца. Смелость у Аристы никто никогда не отнимал. — И даже ты со мной из-за гена. Прости за фамильярность, Лукас. Но мне хочется быть честной. Как бы мне не хотелось, но нет смысла продолжать это по принуждению, потому что ген обязывает тебя стать дедом Сапфира. Спасибо, — она сделала неопределенный жест в воздухе, как бы говоря «за всё», и напоследок решила поцеловать его в щёку перед тем как зайти в дом Бернхардов. Мягко и невесомо коснуться Лукаса, растерянного, не находящего слов. Как вдруг Ариста почувствовала губами не щёку, а губы Лукаса, нежность которых прошила током весь позвоночник. Она начала хватать воздух ртом из-за проснувшейся дерзости мужчины, ведь один только вид Лукаса не подразумевал самого понятия дерзости. Она сделала резкий выдох и услышала звонкий удар пощечины, а уже потом поняла, что сама наградила ей молодого человека. Ничего не оставалось, как взбежать по ступенькам, чтобы спрятаться за дверью и постараться спрятать слёзы. — Ариста, — окликнул Лукас, — выслушай меня, — но она не услышала. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя после произошедшего, пока она медленно сползала по массивной деревянной двери с другой стороны. Он ведь её поцеловал, правда? Поцеловал в губы? Она неверяще дотронулась кончиками пальцев до своих губ. И он что-то хотел сказать, ей ведь не послышалось? Сжав кулаки, зажмурив глаза на секунду, она встала. На хлопок двери в прихожую вышла миссис Бернхард. «Просто Люси» — как она всегда просила её называть. — Люси, я сейчас вернусь, — выпалила Ариста и выбежала за дверь, оставляя обескураженную женщину в холле. Она потом ей всё объяснит. Молодого человека у ступенек на тротуаре уже не было. Ариста закусила губу в отчаянии, что, возможно, они виделись вот так в последний раз. Но солнечный луч выглянул из-за облака и осветил знакомую светлую макушку. — Лукас, — позвала Ариста. — Лукас, — уже громче. И пошла навстречу. А Лукас развернулся и чуть ли не добежал до девушки. — Я не мог найти слов, не знал, как признаться, как вывалить это всё на тебя. Ариста, я знаю имена наших детей и внуков, знаю, когда они родятся. Но все это совершенно неважно. Ничего из этого неважно. Я всегда жил по правилам и ради тебя готов их нарушать. Мне не важно ничего, если рядом будешь не ты. Потому что ген здесь ни при чем, Ариста. Дело в тебе, — он поднял руку немного с опаской, не решаясь дотронуться до её щеки. Она перехватила его руку, переплетая их пальцы, даже зная, что ждёт её в столовой за ужином. — А как же то, что Сапфир похожа на меня? — она чувствовала тепло, медленно наполняющее каждую её клеточку. — Я не знаю, — он сжал её ладонь крепче и взял за вторую руку. — Я не знаю, потому что все девушки напоминают мне тебя.***
— Люси сбежит с Полом, ведь так? — спросила она, переварив новость, что только что в библиотеке под столом пряталась ещё одна их внучка — Рубин. С тех пор как Люси исполнилось шестнадцать, леди Аристу всё чаще преследовала мысль, что внучка кого-то ей напоминает. Но прошло уже столько лет, что собственной памяти не хотелось верить. — Ты уже это знаешь, моя дорогая, — как всегда спокойно ответил Лукас. — Поверь, у них не было, точнее, не будет выбора. Как ты знаешь, они будут в прошлом в безопасности и проживут долгую жизнь. — И давно ты знаешь? — С 1948-го, — вздохнул он. — И ни разу за эти годы ты даже не думал мне сказать? — спросила Ариста. Лукас виновато поджал губы. — Чем меньше людей об этом знают, тем лучше для Пола и Люси. Хотя я подозревал, что рано или поздно ты догадаешься. Не представляешь, как странно я чувствовал себя рядом с ними во время ужина перед нашей свадьбой, когда узнал их. Не сердись на Пола, зайчик мой. — Как я могу не сердиться, если он украдёт у меня Люси?! — она неуверенным движением поправила свой пучок, унимая праведный гнев на мальчишку де Виллера. Мистер Пол Бернхард был хорошим мужчиной, в этом её память не ошибалась. — Хорошо, я верю тебе. Ты ведь так давно всё знал и наверняка предпринял то, что нужно. Пойдём наверх, — Ариста подошла к мужу и потянула за руку, вынуждая встать. — Только скажи мне, любовь моя, как ты смог держать это втайне больше сорока лет? Лукас снял очки и обнял любимую жену. — После нашего знакомства я пять лет ждал, чтобы пригласить тебя на свидание, — он поцеловал её волосы. — Докажи, что ты можешь не только молчать, — прошептал он.***
Леди Ариста кивнула, разрешая Гвендолин выйти из-за стола к юноше де Виллеру. Наверняка, и про них Лукас всё знал. Она была строгой ко всем в жизни, и, в первую очередь, к себе самой. Так её воспитали, поэтому сама она вела себя сдержанно. Как бы ни было тяжело справляться с наставлениями Лукаса. Гвендолин, оказывается, сказала ему, что была совсем неподготовленной. Ради сохранения жизни внучек готовили только Шарлотту. «Шарлотте это поможет не сломаться». Поддавшись эмоциям, она курила в танцевальном зале, занимавшем большую часть первого этажа. Его никогда не использовали для приёмов и праздников по её просьбе, а каждую просьбу Аристы Лукас старался выполнять. Ген здесь ни при чём — вот о чём ей напомнил юный Алмаз. Такой взгляд невозможно подделать. Вот почему она смирилась с тем, что Люси прыгнула в прошлое с Полом. Вот почему она ни разу в жизни не пожалела, что выбежала тогда за Лукасом. Светом её жизни. Ген здесь ни при чём.