меня нет

Меня нет, как сожжённых сигарет Меня нет, я как секрет, который спрятан ото всех Но когда тьма сойдёт и всё превратится в пыль Меня замётет, а вместе со мной заметут следы

Легкие обожгло ледяным воздухом, резануло как будто ножом, с размаху так, надрывисто и тяжело. Он вынырнул на поверхность в сумерках, когда небо уже заволокло серо-синим, давящим. Как рыба, выброшенная на берег, дополз кое-как по глине на сухую землю, раздирая глотку. Дениса больше нет, но Денис – вот он, здесь, плоть и кровь. И Топи блядские тоже здесь. Он бредет, сам не знает куда, виляя, волоча негнущиеся оловянные ноги куда-то по дуге налево. В голове пустота каким-то обреченным, вымученным туманом стелется. И хочется только в Максову красную жилетку этой летящей головой упереться, обхватить за плечи, прижаться всем телом. Макс и думал бы там сколько угодно, что уедет и вырвется из Топей, но Титов-то знает, что это бред собачий. Макс – он ведь тоже застрял теперь здесь, пригвоздили его к этой проклятой земле и к воде холерной, сколько ни беги – вокруг только одно: лес, вездесущий, всевидящий и не отпускающий. И Титов вместе с ними, и ему это только на руку. Чтобы с Максом вместе, до одури и до ужаса, и в рассветной тьме, и в кромешной дымке. Чувствует это где-то на подкорке, на задворках сердца, или в районе солнечного сплетения, и будь неладна эта анатомия. А чувство тянет его куда-то по мху и по влажной траве, туда-туда, еще дальше вперед и опять налево, по какой-то странной дуге, но прямиком к Кольцову. И Титов знает, что дойдет скоро до него, такого родного, обжигающего, животворящего. Знает это с уверенностью безумца и гения, улыбаясь дико, криво, живо. Вот он увидит наконец Макса, и в ответ – руки цепко обхватят, захватят в капкан, и на ухо тяжелым выдохом только: «Ден…Денчик, живой, живой». Как молитва, как мантра, как призыв. Он видит это отчетливо, так, что отпечатывается где-то на внутренней стороне век перманентно и бесповоротно. И вообще непонятно, как Титов собирался отвертеться от этой участи, когда Кольцов своими горящими глазами и напором достал бы его из самой преисподней. Денис выныривает и открывает глаза. Легкие обожгло ледяным воздухом, резануло как будто ножом, с размаху так, надрывисто и тяжело.