хрусталь

у каваки, казалось, сердце кольнуло. каваки упустил момент, когда начал кидать мимолётные взгляды в её сторону. не понимал, когда ему начала нравиться чрезмерная опека учиха. и когда заразился её заливистым от собственных шуток смехом. он хотел провалиться под землю. да так, чтобы она никогда его не нашла и больше никогда не грела его душу разговорами ни о чём. желал заткнуть сараде рот всякий раз, когда она с придыханием повторяла его имя. а внутри каваки расцветало. каваки старался забыть выражение лица учиха в то время, как она спит. он следил за ней с дерева по ночам, но так ведь все делают. это нормально – внушал сам себе, пока не поверил. каждый раз наблюдая сараду рядом с белобрысым товарищем, его грудь будто пробивало тысячами молний чидори. ревновал ли он? нет, что вы. просто боруто ей не подходит – слишком ветренный. а она сильная, умная и безупречная. как-то мама сарады, сакура, сказала каваки, что он похож на седьмого хокаге. он рассмеялся и забыл этот разговор. а потом вспомнил, когда она рассказала подробности их дружбы. он думал, что ему никогда не стоило оставаться в конохе. не стоило познавать любовь. это чувство было сравнимо с хрустальной вазой, разбившейся о кафель в милионны граненых осколков. когда хокаге дал сараде длительную миссию, каваки было одиноко. он ненавидел её весёлую, но и дня без таковой прожить не мог. а потом он потерял смысл существования. перед глазами, словно старая лента, кружились секунды, где сарада закрыла его от атаки; где он держал учиха, пачкаясь в её крови; кричал, плакал, до белых пятен сжимая её кожу. а она что-то тихо шептала и слёзы ему утирала, почти теряла улыбку и жизненные силы. на похороны он не пришёл – не смог. любил сильно и отпустить не мог. пусть она будет теперь только воображением, но зато каваки скажет, как сильно он привязан. у каваки, казалось, сердце кольнуло.