О любви

      — Я почти влюблён! — громко объявил Кривонищенко, блаженно откинувшись на крепкое товарищеское плечо Рустика, которое в следующую же секунду исчезло. Юра, вскрикнув, шлёпнулся с узкого пня прямиком в сугроб, задрав ноги и отправив в далёкий полёт брызги снега, перелетевшие через костёр и попавшие даже на сидящего напротив Игоря. А потом громко захохотал, хватая Слободина за куртку и пытаясь выбраться. — Предатель ты, Русть. Я тут о чувствах, а ты!       — А я о вечном, о земном, — широко улыбнулся тот, отпихивая от себя Юрины руки. — Чтобы ты спустился с небес.       Кривонищенко фыркнул, забарахтал ногами по воздуху, то ли пытаясь пнуть друга, то ли занять положение поудобнее, а потом и вовсе затих, оставшись валяться спиной на снегу. Так было даже лучше — и на звёзды посмотреть можно, и чуть остудить разгорячённую разговорами голову, чтобы не наболтать лишнего.       — Так что там? Говоришь, влюблён? — Люда живо склонилась над ним. В глазах чётким намерением светилось желание выведать всё, что только получится. Ох уж это девичье любопытство в таких делах!       — Да, Люд. Я почти в тебя влюблён, — мотнул головой он, продолжив с искренним восхищением в голосе и игривой театральностью. — Такой ужин из ничего сделать — это уметь надо! Я и жену себе такую хочу — чтобы готовила хорошо. Ну и красивая нужна, понятно. Жаль, с твоим характером мы не уживёмся.       Дубинина нахмурилась и быстро заморгала, будто пытаясь сказанное осознать. А ребята уже рассмеялись, кто пряча усмешку в кулак, а кто в полный голос, избегая, однако, смотреть на порозовевшую и заметно раздражённую Люду.       — Ну ты и дурак, Юр.       Строго забурчав, она толкнула Кривонищенко ладонью в колено, отчего снег снова посыпался с валенка прямиком в огонь и сразу обиженно зашипел. Не менее раздосадованная Люда отсела подальше, нахохлившись, будто воробей на ветке.       — Нет, ну а где я соврал?       — Ты не обижайся на него, товарищ завхоз, — Коля, не отличавшийся в последнее время сдержанностью в шутках, задорно сверкнул глазами. — Поэтам постоянно нужно чувство влюблённости в кого-то или во что-то. А ты, считай, вдохновила его на оду походной похлёбке.       — Мне в жизни туристической всегда Уж очень нравилась походная еда, — поддакнув, продекламировал уязвлённый Людиной прямолинейностью Юра и, приложив усилие, всё-таки вернулся на своё место, потирая ударенную ногу.       — Вот вы шутите, а без влюблённости ведь правда скучно жить, — Золотарёв, будучи самым старшим, значительно поднял указательный палец. Выглядело это, правда, настолько забавно, что Зина, уткнувшись носом в плечо Тибо, захихикала. Ну не воспринимался теперь Саша как повидавший жизнь человек. Турист туристом, пусть и с багажом за плечами. А у походного костра все равны. — Любить по-настоящему тяжело, а быть влюбленным, даже не важно во что — тут проще уж некуда.       Юра Дорошенко громко хмыкнул, подбросив в прожорливый огонь новое полено, чтобы заглушить своё отношение к сказанному. Но не помогло — на него дружно уставились шесть пар глаз. Не смотрели только Дятлов и напрягшаяся Колмогорова, словно по команде глянувшие друг на друга и тут же поспешившие отвести взгляд. И Юре стало до боли в груди обидно.       — Любить в конце тяжело, — хрипло выдохнул он. — Когда это «простое» заканчивается. Сначала хорошо, всё взаимным кажется, а пройдёт год — у одного чувства останутся, а второй уже остыл и стал холоднее льда. И страдают оба, мучаются, а что делать не знают.       — Ну, ты всех не равняй, — прихватив губами трубку, возмутился Колеватов, отойдя в сторонку от ребят, чтобы не раздражать курением девчонок. — Я вот Таню с детского сада знаю, со школы люблю. И на расстоянии, и назло всему. А где там начало, где конец — знать не знаю и не хочу.       — Я и не утверждаю, что всегда и у всех плохо заканчивается. Но мир — не любовные романы, чтобы на последней странице точку ставить. «И жили долго, и жили счастливо. А умерли в один день».       Юра, тяжело задышав, вдруг пнул валяющуюся на земле шишку и поспешно поднялся, сунув палку для перемешивания углей Слободину, а сам, бросив горький взгляд на боявшуюся шевелиться Зину, ушёл от костра и скрылся за палаткой. В трескучей тишине повисла неловкость. Игорь кашлянул, потянувшись за кружкой с остывшим кофе, но так и не сделал ни одного глотка.       Молчание продолжилось ровно до тех пор, пока Тибо, неожиданно встрепенувшись, не хлопнул себя по лбу.       — Я ведь вспомнил. Слышал такую историю, когда жили-любили, а потом умерли вместе.       — Я тоже такую книжку читал. «Ромео и Джульетта» называется, — фыркнул Кривонищенко и быстро зашептал что-то на ухо Слободину.       — Брось дурачиться, Криво. Я серьёзно. Так на самом деле бывает.       — Умереть в один день наверное не так и плохо, если правда сильно любишь. Чтобы не мучиться, — протянула Люда, всё ещё обиженно поглядывая на Юрку, который вместе с Рустемом в эту же секунду хохотнул, уже почти не обращая внимания на ребят. Только из их перешёптываний доносилось смешливое «любовная наука».       — Отставить грустные темы, — изображая бодрость в голосе, велел Игорь. — Вроде физики все, а как потянет на лирику, так и не остановить. Криво не в счёт.       Кривонищенко только махнул рукой. Ох и не стоило тогда давать Госе читать стихи! Теперь каждый раз приходилось отбиваться от подшучиваний. Подумаешь, написал что-то невразумительное о понравившейся в предыдущем походе девчонке. С кем не бывает?       — А я что? Вон у нас главный философ. Сидит, лыбится, да, французская физиономия? А глазюки-то сразу как загорелись!       — Криво, — строго одёрнул Коля.       — Тибо, — хмыкнул в ответ Юрка. — Расскажи-ка нам свою теорию. Дай только я объявлю.       Кривонищенко подскочил на ноги, откашлялся и, раскланявшись во все стороны, сложил руки рупором, прижав ладони ко рту. Разнёсшийся по округе голос от этого чуть задребезжал, но тише отнюдь не стал.       — Объявляется философский семинар на тему «Любовь и как её найти». Проводится в открытой аудитории у походного костра, время — по настроению лектора. Читает профессор Тибо…       В Юру полетел меткий снежок, угодивший прямиком в лоб. И пока Криво отплёвывался и отфыркивался, Коля со спокойной улыбкой на лице отряхивал ладони.       — Теория проста, как дважды два. Когда будет нужно, всё само собой придёт. Поэтому можно не страдать.       — Какой ты интересный, — возмутилась Дубинина, схлопотав смешливый Колин взгляд. — А если дома всё время сидеть, тоже само придёт? Откуда? С потолка, видимо, свалится.       — А что, думаешь лучше вертеть головой всё время и кого-то специально искать? Так, по-моему, наоборот легче всё проморгать и начать ходить по кругу. Прямо перед собой нужно смотреть, Люд, а не витать непонятно где.       — Я не витаю! — возмутилась та, жутко покраснев, вдруг почувствовав, что слова Тибо предназначались именно ей. Как только догадался? Зина проболтаться не могла, а больше никто и не знал… Вот уж действительно, философ, а чуйка как у двоечника на экзамене, умудрившегося получить пятёрку у самого строго преподавателя. — Что бы ты о себе не думал, я о чувствах уж явно побольше твоего знаю.       — О, у нас новый кандидат любовных наук, — решил утихомирить всех Рустем, подхватив с земли мандолину и поспешив дзынькнуть пару раз струнами. — Только отложим ваши дискуссии до формирования контрольной комиссии. Давайте лучше что-нибудь споём.       — О любви?       — Вас как не послушаешь, всё о ней выходит, — усмехнулся Колеватов.       — Поход, стоянка, вечерний костёр. О чём ещё говорить, как не о любви?