Перестать

— Мы не обязаны делать это — предлагает Серёжа. Это третий раз, когда он говорит это, и это вынуждает насторожиться. Игорь вглядывается в его покрасневшее от прилившей крови лицо, выпускает край футболки из пальцев. Серёжа опять грызёт нижнюю губу, как злюка-бобер какой-то, стачивающий дерево. Хочется надавить большим пальцем на розоватую губу с крапинками крови, спутать её со слюной, провести по кромке зубов и щёлкнуть — не грызи, задолбал, если честно. Вроде бы всё обсудили, порешали, неловко мямлили чёто в ответ, Игорь втихомолку смотрел на своём старом компе гей-порно в режиме инкогнито, они и спали уже пару раз — такая же неловкая взаимная дрочка, Серёжа ещё своими смарт-часами умудрился поцарапать — как? — Игорю живот. И трахались они у Серёжи в офисе, тот жаловался ещё, что на столе неудобно, потом протирал его антисептиком, и поясница ещё у него болела. Игорь тогда растирал её своими грубыми крупными ладонями, ощущая как Серёжа плавится от прикосновений. Тридцать лет мужику, массаж это вам не секс. — Так, я не понял, — хмурится Игорь, глядит на Серёжу снизу вверх. — Трахать ты меня не хочешь? Серёжа косо дёргает плечом, словно сбрасывает чьё-то прикосновение. Смущенно отводит взгляд. Разумовский не настолько стыдливый, чтобы краснеть от бранных слов и секса, но ему явно это непривычно как-то обсуждать. Вообще говорить с кем-то живым неловко, это вам не искин. Иногда у него такое бывает. Подглючное состояние, типа, другие люди мыслят иначе от меня и не могут читать мои мысли, поэтому приходится объяснять другим, что я делаю/чувствую/хочу. Вздыхает. — Игорь, дело не в том, чего я хочу или не хочу. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным делать… это. Так, приехали. Разумовский совсем пургу какую-то городит, косит в сторону, мнёт в ладонях края рукавов. Цепкими пальцами Игорь приподнимает его подбородок, заставляя смотреть на себя. — Какой же ты сложный, Серёг. Умный, а тупой. Человек-парадокс. Если ты не хочешь спать со мной, так и скажи, нет проблем. Но что ты про «обязан не обязан» городишь, а? Это постель, а не воинская служба. Серёжа вглядывается в него секунду-другую, хмурится. — Ты точно уверен? Игорь удерживается от того, чтобы закатить глаза. — Точно, как часы. Серёжа моргает. Раз, два. Игорь считает, не мешает. — Ладно, — с сомнением тянет Серёжа. — Если тебе будет некомфортно, то ты же скажешь мне об этом, верно? — Скажу. Серёжа мягко убирает его пальцы с челюсти, заводит за ухо рыжую прядь и тянется целовать. И всё продолжается, как отжатая пауза на фильме, как второй акт после антракта. С запрокинутой головой целоваться неудобно, тянет где-то в затылке, но терпимо, приятно и очень хорошо. Согнутый в три погибели на радость своей и так больной спине (Это всё потому что за компом своим сидишь постоянно, сходил бы со мной на пробежечку, спина не болела бы) Серёжа обхватывает ледяными пальцами лицо, надавливает за ушами, отчего приятно-приятно-приятно и хочется урчать. Серёжа вообще слишком легко и быстро нашёл и выучил все его эрогенные зоны, слабости и привычки, влился под кожу. Не то, чтобы кто-нибудь был против. Игорь опять вцепляется в его футболку с нелепой надписью, тянет на себя, вниз, шире раставляя ноги, заставляя Разумовского рухнуть себе на колени. От резкого движения поцелуй смазывается, зубы Серёжи резко проходятся по губам, касание простреливает болью и удовольствием. Серёжа неловко ёрзает, перекидывает левую руку на спину через плечо, прижимается ближе. Разумовский костлявый, вертлявый и тяжёлый. Шумно дышит, притирается острым носом, целует влажно и глубоко. Его язык мажет по дёснам и кромке зубов, и это щекотно. На вкус Разумовский как химозная вишнёвая кола из автомата. Забавно даже: Игорь ни разу не пил ничего из предложенной газировки, только вино, коньяк и какой-то жутко крепкий чай, но знает, как ощущается почти каждая жидкость из тех цветастых банок, потому что сцеловывает привкус с серёжиных приторно-сладких губ. Тонкие пальцы смещаются, возятся с ремнем, выдёргивают из шлёвок, Игорь поддерживает его за поясницу, чтобы не свалился, пока расстёгивает на нём джинсы. Расстегнуть чисто не выходит, пальцы Серёжи слишком нервно дрожат для этого, он тихо ругается в поцелуй, сбивается и опять задевает зубами. — Подожди, — задыхаясь шепчет Серёжа. — Дай я сейчас- И отрывисто соскальзывает на пол, упирается лбом в живот Игоря, и дышит-дышит-дышит, распаляя кожу горячим дыханием. Игорь ерошит рыжие волосы, бессмысленно заправляет лохматые пряди за ухо — всё равно растрепаются за ночь. — Серёж, всё в порядке? — Да, дай мне минуту. Игорь понимает, что готов дать ему не только минуту, а целую вечность, столько времени, сколько потребуется, и от этой сахарно-сопливой романтики так приторно тянет в животе. Пальцы Серёжи снова тянутся к ремню, и Игорь, вспоминая, мягко останавливает его руку, удерживая за запястье, и на тихое «Что?..» аккуратно расслабляет ремешок смарт-часов, снимает нагретый металлопластик, и кладёт на тумбочку циферблатом вниз. Наловчился за общением с Разумовским и минимальному общению со всеми этими технологиями. Без этого никак. Серёжа же айтишник, гений, весь в этом искрящемся хайтеке, шагающий в ногу со всеми достижениями мировой науки, а то и обгоняющий их. И всё равно царапины на коже от корпуса его часов получить не хочется, хочется — царапины от ногтей на спине. Напоследок Игорь оглаживает большим пальцем выступающую косточку, и, поддаваясь порыву, сухо целует запястье, отпуская кисть. И эта же рука — которую он сейчас целовал — плашмя опускается на пах. Чёрт. Глаза прикрываются машинально. Не должно же вот так — развозить с простых прикосновений, но как же мажет с близости, с близости с Серёжей. Не то, чтобы Игорь его главный фанат, пускающий слюни и тонны смайлов-сердечек под фото в инстаграме (у меня нет инстаграма, Серёж, отстань), но его знатно так ведёт, что это Серёжа его касается, что это его руки гладят через жесткую ткань джинсов. До Серёжи у Игоря с личной жизнью всё как-то прозаично было, встречался с какой-то девчонкой в старших классах, носил ей портфель и содранные с соседской клумбы цветы; когда учился в академии была другая девушка, там всё как-то посерьёзнее, но не так серьёзно, чтобы под венец и долго и счастливо. А тут Серёжа — сам Сергей Разумовский — и всё, приплыли, конечная. С сексом у Игоря отношения простые — есть он, ну, хорошо, нет — ну и ладно, не в обиде, всегда можно просто подрочить наскоро, сбросить напряжение. Спать с незнакомками с букетом венерических Игорю как-то не улыбается, а для новомодного «друзья с привилегиями» нужны эти самые друзья, с которыми у Игоря немного напряжённо. Онлайн-знакомства тоже мимо, в пролёте все эти тиндеры, гриндеры, хуиндеры, или как там Дима говорил, просто мимо, потому что этож насколько нужно будет Игорю отчаяться, чтобы создать там анкетку? Даже думать страшно. И как так вышло, что Игоря сейчас собирается трахнуть сам Сергей Разумовский сказать трудно. Жизнь способна делать странные виражи. С тихим лязгом бляшки ремня Серёжа стаскивает с него джинсы, складывает дважды и неаккуратно бросает куда-то на спинку стула. Игорь снимает с себя футболку, швыряет вслед за джинсами, не попадает, сшибает что-то со столика, Серёжа и ухом не ведёт, приникает ближе, мокро целует в шею, щекочет длинными волосами голую кожу. Трения о жёсткую ткань — мало. Хочется больше, ближе и без одежды, но Разумовский, как капуста: штаны, футболка, сверху ещё и кофта. — Да разденься ты уже, Серёг, как на Северный Полюс, чесслово. Штаны с него Игорь спускает вместе с бельем резким движением, благо тот в обычных просторных спортивках, а не этих, моднявых, что в облипку и с высокой талией, так, что, Серёжа дёргается, упираясь ладонями ему в грудь. Так и стоят, вернее, один сидит, а другой стоит — Игорь без футболки, а Серёжа без штанов. Картина, чтоб её. Возятся, ерошатся, и вот уже Серёжа полностью обнажённый перед ним, переступает через одежду, тянется к тумбочке — виднеется сутулая белая спина, острые крылья лопаток и ямочки на пояснице. В голове опять мелькает: красивый. Красивый-красивый-красивый, Игорь мажет губами по животу, царапая щетиной мягкое бледное брюхо, целует натыканные то тут то там родинки, ведёт кончиками пальцев по линии роста волос. Волосы рыжие, жёсткие и курчавые на контрасте с мягкой кожей. Слюна высыхает быстро, да и вязкости никакой, но её хватает. От прикосновения к себе Серёжа дёргается, прикрывает глаза, шумно втягивает воздух, опирается локтем на его плечо. Пальцы на ногах у него поджимаются. Серёже нравится медл-енн-о, нравится, когда гладят затылок и целуют в шею, нравится долгая прелюдия и объятия после. Руки у него мелко дрожат, в пальцах правой зажаты начатая пачка презервативов и смазка. Игорю хочется спросить, на черта ты всю пачку достал, но мысль быстро забывается, сметается за остальными. Ногтями Серёжа до боли впивается в спину, останавливая. — Ляг, — это скорее похоже на хрип, чем на голос. И, не дождавшись ответа, Серёжа толкает его в плечо рукой, надавливает, заставляя неловко рухнуть на тёмные простыни. Простыни обычные, не шёлковые, приятные на ощупь. Раньше они пахли Разумовским, теперь пахнут только лимонным стиральным порошком. Запах Серёжи как-то незаметно слился с его собственным, перестал различаться. Игорь забирается повыше, неловко, оставляя волны складок на эстетичных угольных простынях. Серёжа опять смотрит на него сверху-вниз, прячась за рыжими прядями; глаза совсем тёмные, зрачки расплылись, как капли бензина. У Игоря крыша потихонечку съезжает от такого вида. Красные губы влажно блестят от слюны, на щеках и шее румянец, и Игорь знает — положи он ладонь, под ней будет пылать пожар. Наклоняясь, Серёжа целует его в скулу, мажет острым носом по виску. — Нормально всё? — хрипло спрашивает. Игорь в трёх шагах от того, чтобы его трахнул Сергей Разумовский, всё не просто нормально, всё невероятно заебенно. — Лучше не бывает. Ресницы у Разумовского рыжие — словно на солнце выгорели, но враки это всё, откуда в Питере солнце, если бы и было, Серёжа его чурался бы как чумы, — и пушистые, взметаются вверх-вниз-вверх-вниз. Серёжа промаргивается, тянется куда-то, почти ложась на него сверху, Игорь машинально укладывает ладони ему на поясницу, бездумно гладит. Выпрямившись, Серёжа пихает ему в грудь что-то тёмное и тканевое, Игорь перехватывает — подушка. — Тебе как удобно будет? — неловко спрашивает Серёжа, грызя нижнюю губу. — На спине или на животе? Игорь теряется, жмакает подушку. Какие-то серьёзные вопросы с места в карьер. О таком, если честно, Игорь и не думал даже. Типа, а разница есть? Серёже вроде бы нравилось, когда в позе наездника, но, блин, Игорь же не станет… Не станет же? — А тебе как? — Мне? — тупо переспрашивает, — ты имеешь в виду, когда я… ах, н-на животе, наверное, тебе будет комфортнее. Я могу погуглить- — Не смей! — от одной мысли, что Серёжа сейчас уйдёт искать телефон или спрашивать Марго Игорю хотелось провалиться под землю и съёжиться до размеров блохи. — Что мы, поебаться без интернета твоего не сможем. Серёжа тихо фыркает, и как-то хитро-понимающе сверкает глазами, Игорь смутно начинает догадываться, что его история поиска не прошла мимо его ведома. Вот же засранец. — На животе так на животе, — Игорь переворачивается, подкладывает под бёдра подушку, складывает руки в замок. Ладно, и что теперь? Прохладная ткань остужает горящие щеки, Игорь старается не думать, как он сейчас выглядит в этот момент. За спиной слышно копошение, шелест ткани, чужие вздохи. Что-то мажет по плечу и Игорь вздрагивает — Серёжа целует его, щекочет спадающими прядями волос, мягко гладит по спине. — Игорь ты-? — Серёж, да в порядке я, давай уже, — трахни меня уже. Остаток фразы Игорь не проговаривает. Серёжа усмехается, ведёт носом по линии остистых отростков, отчего по коже бегут мурашки. На колено ложатся теплые пальцы, Серёжа мягко разводит своим коленом его ноги шире — куда уж шире-то, Серёжк, итак лежу тут как эскортник — напоследок мажет губами по шее, отстраняется и начинает возиться со смазкой. Слышится шорох открывающейся крышки, шумные вздохи, звук, с которым Серёжа по-ребячески дует на чёлку, чтобы на глаза не падала. Прикосновения пальцев неуверенные, смазка тёплая, Игорь рассеянно замечает, что Сережа её в ладони специально грел, и от этого кроет немного нежно. Вспоминается тупое, что на осмотре у проктолога главное не забыть, что ты не трахаешься, а когда трахаешься — что не на осмотре у проктолога, и Игорь прыскает. — Игорь? — вопрошающе тянет Серёжа. Игорь вздыхает. Посмеяться в постели нельзя. — Да я анекдот вспомнил, не обращай внимания. Слышится вздох. Пальцы у Серёжи тонкие и длинные, на выступающих костяшках мозоли, Игорь помнит, как ещё сегодня брал их в рот, обсасывал каждую фалангу. И сейчас они опять будут внутри него, только в другом контексте. Проникновение неприятно, жжется, хочется прекратить. И как Серёга вообще это терпит, и нравится даже. Не нравится. Серёжа кайфует нахрен, когда Игорь трахает его, эти сиплые стоны и довольный после вид, эта его жадность и вся шея в синяках-засосах. Чё ж Разумовскому так нравится-то? — Тише, — жарко шепчет Разумовский на ухо, — ты зажимаешься. Игорь старается расслабиться, правда, но тело против воли напрягается на каждое движение. Ладонь Серёжи с бедра смещается на член, начинает плавно ласкать. Это приятно, даже если и медленно пиздец, даже если ноет поясница и жжётся. В порно всё как-то проще было, типа, полминуты прелюдии и всё — два пацанёнка радостно ебутся. В жизни сложно как-то. Ловкие пальцы Серёжи ласкают его изнутри и снаружи, мягко надавливая на стенки, разминают мышцы. Это всё ещё дискомфортно и Игорь пропускает момент, когда пальцев становится два, а жжение ярче. Игорь шипит. Старается не думать о серии рентгенографических снимков, где в прямой кишке от лампочек до металлических скоб. Старается расслабиться. Серёжа награждает его поцелуем в плечо, опять фыркает, убирает локтем падающие волосы, отчего пальцы внутри изгибаются сильнее. Серёжа ёрзает, переставляет коленки, перестаёт ему медленно-пыточно дрочить, вместо этого устраивая левую руку на пояснице, опираясь. Серёжа задевает что-то там внутри своими пальцами — опять в голову лезет анекдот про осмотр, да чтоб его — и от этого как прошибает. Остро-приятно проходится дрожь вдоль позвоночника, непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. Резко становится очень хорошо. Сиплый выдох похож на стон, и Игорь зажмуривается до рези в глазах. — Я сделал тебе больно? Игорь, — взволновано спрашивает Серёжа и сжимает скользкие пальцы на пояснице. — Ты как? Ты сделал очень хорошо, а теперь сделай так ещё, пожалуйста. — Всё нормально, — выдыхает Игорь сквозь сжатые зубы. — Точно? — с сомнением тянет Серёжа. — Точнее некуда, блин, просто- просто продолжай. Естественно, Серёжа не двигается, естественно, Серёжа зависает на пару секунд, от которых хочется выть. Хочется опять это острое ощущение, которое шарахает как молотом о наковальню, хочется эти чёртовы пальцы чёртова Разумовского- бля, приплыли. Внезапно слышится тихое хмыкание. — Так, погоди, ты потому так отреагировал, что я нашёл- — Клад ты, блядь, нашёл, Серёж, молодец, поздравляю, а теперь можно ты меня уже трахнешь? Всё. Конечная. Игорь чуть ли не умоляет Разумовского его трахнуть, остатки гетеросексуальности, до этого ныкающиеся по углам, с позором и криками выгнаты, как клопы. В мыслях смутно мелькает лекция Юли о том, что такое бисексуальность и почему это относится к Игорю, и почему Игорь идиот, но быстро стирается, смазывается, потому что Сережа двигает пальцами резче, проезжаясь по простате, и всё — Игорь заканчивается как человек и начинается как дрожащий комок нервов. Плавные и осторожные до этого движения становятся жёстче и быстрее, Серёжа уже действительно трахает его двумя пальцами, уверенно придерживает за поясницу, вынуждая прогибаться. И всё самообладание Игоря сконцетрировано в одной мысли и одном действии: как бы не начать позорно скулить под ним. Сжатая до рези в зубах челюсть протяжно ноет, Игорь старается дышать через нос и только через нос, потому что не уверен в том, что открыв рот не станет стонать. — Игорь? — голос Серёжи слышится через шум в ушах очень плохо. Игорь смаргивает слёзы с ресниц. — Мгхм? — думать осмысленно как-то не получается, хочется насаживаться на эти блядские тонкие пальцы и не думать вообще. Серёжа не прекращает растягивать его и ещё говорить что-то, слова долетают до мозга с опозданием, и разобрать, что именно там ему пытаются донести как-то резко становится трудно. — Игорь? — движения замедляются. — Чт-что? — Я спрашиваю: третий добавлять? Ты как себя вообще чувствуешь? Глаза слезятся, Игорь смаргивает горячие капли, стирает сгибом локтя. Руки у него дрожат. Игорь кивает, потом понимает, что Серёжа его елозение щекой по простыни не увидит, разлепляет пересохшие губы, облизывается. — Ага, — и чуть подумав, добавляет. — В норме. — Хорошо, — сухие серёжины губы касаются его взмокшей от пота спины. Третий палец протискивается хуже, позвоночник простреливает болью и Игорь тихо шипит, сжимая простынь в кулак. Движения Серёжи опять медленные, тягучие, осторожные, что не спасает от ноющей боли и неприятного жжения. Пальцы надавливают на простату, мягко массируя, и это настолько приятно перекрывает боль, смешивается с ней, что Игорь не может сдержать глухого стона. — Расслабься, — тихо шелестит Серёжа над ухом. — Не сдерживайся, пожалуйста. Пожалуйста. Сергей Разумовский просит его не зажиматься в постели и стонать громче, блядь, в башке хороводом проносятся все тупые подколы коллег, которые сейчас отчего-то не кажутся тупыми. Игорь решает не отвечать, потому что ну его к чёрту. Скорость не меняется, меняется только сила прикосновений и давление, и этот тягучий медленный ритм затягивает с головой, в этих неторопливых уверенных движениях весь Серёжа, который растягивает его до невозможности долго, поддерживая постоянную амплитуду. Хочется спросить, не устала ли рука с этим его тоннельным синдромом. Серёжа с нажимом гладит его по пояснице, левому боку, выцеловывает спину, слизывая капли пота, касается носом. Серёжа всегда в постели тактильный, жадный до прикосновений, но чаще ведомый, даже когда седлает его, упираясь ладонями в грудь, и сейчас отдаваться в его руки, отдаваться ему хорошо до невозможности. Игорь старается не стонать, а просто шумно выдыхать, шипеть и рычать, но не получается. Его до стонов и скулёжа мажет с прикосновений, с проникновения, с поцелуев. Его просто мажет с Серёжи. Когда Серёжа убирает пальцы, Игорь рефлекторно подаётся бёдрами назад, выдыхает разочарованно. Слышется шорох, шуршение, Игорь поворачивает затёкшую шею. Серёжа вытирает руки сухими салфетками, бросает их в мусорное ведро у двери. Промахивается. Разминает кисть. Двигательная гимнастика, как после сидения за компьютером, блин. У Серёжи волосы разметались, прилипли ко вспотевшему лбу, он лохматый, дикий и возбужденный. Замечает, что Игорь пялится, улыбается уголками рта. Отвернувшись, Игорь слышит звук разорванной фольги. Цепкие пальцы Серёжи на пояснице, впиваются в подвздошную кость. У Игоря предвкушение смешалось с липким беспокойством. Хочется, но колется. — Я вхожу, — шепчет на ухо Серёжа, и начинает медленно проникать. Смазка на этот раз прохладнее, на контрасте с жжением и разгоряченной кожей ощущается невероятно. Член это вам не пальцы. Это больно, хоть Серёжа и входит до безобразия медленно, сантиметр в минуту, разница в соотношении с пальцами весьма ощутима, хоть и смазки так много, Серёжа пол-флакона выдавил что-ли, что она противно хлюпает. Двигаться Серёжа начинает не сразу, даёт время привыкнуть, подумать над смыслом жизни и тем, как же так эта жизнь обернулась, что Игоря в тридцать лет впервые трахает другой мужчина. Серёжа ложится часто вздымающейся грудью ему на спину, смазанно ведёт губами по лопаткам, плечам и шее. Сипло спрашивает «Можно?» и только потом совершает до боли медленные толчки, вынуждая глотать скулёж и просьбы сильнее, быстрее и жёстче. Это приятно и больно одновременно, и когда Серёжа меняет угол, попадая по простате, это чистый экстаз до белых вспышек перед глазами. — Серёж, быстрее, — Игорю без разницы, как он завтра пойдёт на работу, как будет собирать разъезжающиеся ноги в кучу, а путанные мысли во что-то связное, ему просто хочется, чтобы Серёжа перестал его мучить этой медленной пыткой. Пальцы на пояснице впиваются в кожу сильнее, будут синяки и это хорошо. Серёжа двигается быстрее, жестче, раздраженно сдувает лезущие в лицо пряди, фыркает, как ёжик. Обычно Игорь убирает его волосы с глаз во время секса, только сейчас такой кульбит не выкинешь — руки так не загнёшь. Удовольствие накатывает острыми волнами, сметает все мысли, оставляя после себя белый лист и фейерверки всполохов. Движения сбиваются, становятся хаотичнее, глубже, левой рукой Сережа обхватывает его и дрочит наконец-то быстро, резко. Шею остро прошивает болью, Игорь глухо вскрикивает — мелкие зубы впиваются в загривок, юркий язык зализывает укус. Серёжа высоко стонет в шею, и этот звук эхом отдаётся в ушах. Обмякнув, Серёжа приваливается к его спине вплотную, удерживаясь на шатающейся правой руке, левой торопливо додрачивает ему. Игорь с минуту смотрит на белеющие на тёмном фоне капли. В голове абсолютно ничего. Мыслей нет, башка пуста, как говорится. Перекатывается на спину, коротко морщась от боли в коленях и заднице, отпихивает подушку. Серёжа на шатких ногах идёт выбрасывать презерватив, садится на пол собирать упавшие мимо скомканные салфетки, встаёт, шарит по тумбочке, достаёт пачку влажных салфеток и протягивает Игорю. — Ну… как? — севшим голосом интересуется Серёжа, вытирая руки. Хмыкая, Игорь стреляет в него взглядом искоса. А то ты блядь не знаешь. Перебрасывает салфетки обратно. До мусорки идти лень, да и не доверяет Игорь своим ногам, в них тонны мурашек сейчас прыгают, заворачивает использованные салфетки одна в одну, швыряет в мусорку. Попадает. — Словно меня переехали катком, и мне понравилось, — честно говорит Игорь, привлекая Серёжу ближе, укладывая его голову себе на грудь, чтобы целовать рыжие волосы и поглаживать острые плечи. Серёжа моргает. На щеке остаётся рыжая ресница, и Игорь аккуратно убирает её подушечкой пальца.