И как он не устал их есть?

Ланс помнит. Помнит отлично, со всеми мелочами и тонкостями, со звонкими ударами каблуков об камень, с кипящей в венах кровью. Помнит так, будто это было только вчера, а не год назад. Помнит, словно после около недели не прятался от него. Ему было стыдно. Очень. Настолько, что Лансу пришлось писать на бумаге, используя руки, ведь магия попросту не слушалась. И даже тогда стояла необходимость найти Финна — Кроун не мог отдать лист, пальцы не слушались, а глаза предательски блестели. Эймс на его просьбу только завис на пару секунд, заторможенно кивнул — понял, не хочет верить, но всё же принял. На следущем перерыве Финн, заикаясь, сказал Мэшу, что письмо от какой-то девочки из другого факультета. Брюнетки. Меньше и младше него. Услышав это, Ланс даже обиделся. Зато Вандэд нездорово задумался о знакомой девушке. Так и не вспомнил. Почерк у Ланса ровный, тонкий и очень видно, что его хозяин из знати. Но когда Мэш читает письмо, то раскидистые на несколько строк длинный буквы сначала даже отдалённо на символы не походят — кляксы кляксами, и взять с них нечего. Спустя минуту кручения уже давно помятого листа Вандэд умудряется прочитать пару слов — «Сегодня, в среду», со звонком уже до конца доходит — «Курево-древо, сегодня, в среду, в шесть часов». Через полчаса то ли пряток, то ли наоборот сталкинга, Кроун слышит тихое: — Что за курево-древо? Подглядывать из-за угла неудобно, но красный взрыв на голове полыхает аж на пару километров, а громкий рык слышен так, что уши болят. — Ну Мэш, ты что, даже этого не знаешь?! Курилка это, ку-рил-ка! Один второгодка лет пять назад то дерево заколдовал и оно пеплом и дымом питаться начало, вот поэтому туда и ходят! — сразу же свинячий визг. — Разузнай уже о местных спрятанных местечках, болван! А то будто не из мира сего!!! Ланс хмурится, внутри что-то тяжёлым, толстым узлом завязываться начало. И за письмо уже как-то стыдно стало, и за чувства, и за Мэша. Уроки Кроун бессовестно пропускает, говорит — тошнит, а ему с рук спускают, милое и хорошее дитятко ведь, по итогу всё равно уже завтра лучше всех тему знать будет. А Ланс ничего учить в этот раз не будет. Он мимо ушей все подколы совести пропускает, в комнате запирается, грузно на кровать падает и думает. Долго думает. Не знает даже с чего начать. Вроде и за своё мужеложество ему стыдно, а вроде и как-то Мэш сразу вспоминается, как тот без магических сил в магическию академию попал, как с одним лишь приёмным папашей живёт и как он на других болт клал. Пирожные в кармане, целые и невредимые, друзья под боком — можно и жить спокойно. Ему небось и на то, кого любить-то пофиг, а Ланс тут сидит ноет. Вот только ноет он о самом Вандэде. Придурок, слабак, так ещё и тупой. Обжора и гора мускул, кому такие нравятся? Кроуну, чёрт возьми, и глаза его жёлтые, яркие, будто два новых солнца, что нужны больше старого, волосы жёсткие, но столь любимые и, блять, чёртово лицо, характер, голос. Мэш бьёт жёстко, но он полностью невиннен и глуп, Вандэд прямолинеен и неотёсан, но он попросту не умеет обижаться. Ланс тает от одного взгляда на его пышную грудь, его сердце молниеносно бьётся, когда Мэш вновь говорит какую-то глупость с безразличным лицом. Кроун его ненавидит и одновременно любит. Ланс хочет его убить и одновременно поиметь. За окном розовый закат, деревья медленно шелестят листами, ученики тренируются на улице, а Кроун только сейчас с ужасом вспоминает об Анне. Милая, любимая Анна! Как же так! Она же совсем маленькая, она ведь ни разу не слышала о таких, как он! А вдруг она не поймёт? А вдруг не примет? Ланс встал на ватных ногах — уже три минуты седьмого, Мэш ждёт. Кроун не понимает, откуда у него была такая уверенность в этом ебучем письме. Как он мог так резво написывать так и не отправленные серенады Вандэду, отдать одно из таких, очень коротких, но писем Финну. Финну, Финну Эйнсу! Одно воспоминание о его шокированном лице подталкивает неприятный комок к горлу. Да по нему можно сразу же было понять, какая это глупая затея. Наверняка один лишь страх перед второгодкой заставил его не делать лицо полное отвращения. Ланс замедлился, прикусил губу, еле-еле пошёл дальше. Эта дранная Лемон наверняка выплюнула бы злобное "педик", Дот в гневном шоке отошёл куда подальше — вдруг и на него где зырил? —, Финн отвернулся нервно, а Мэш... А Мэшу не всё равно, он просто даже не думал об этом — зачем? Но как только в его зону невинности ворвётся Кроун со своим ненормальными, грязными чувствами, он сразу же отпрянет, не захочет видеть и просто попросит не доставать, ему ведь противно. На улице играют свои мелодии сверчки и цикады, украшают небесное полотно далёки звёздочки-огни, а редкие лампы расспыляют свой нежный жёлтый свет, нечаянно попадая и на Вандэда. Лицо у него угольное, но с подростковой мягкостью, тело укрыто тёплым пледом, утащенным из собственной комнаты, а глаза — Ланс прячется за колонну. Ужасные, отвратительные и мерзкие. Смотрят прямо в душу и хотят выдернуть наружу всё самое светлое, чтобы хорошо было — и всем, и тебе. А у Кроуна ноги уже подкашиваются, радужки эти давно уже ему в душу запали, но он их всё понять не может. Но с Анной и другими тремя всё слишком просто — Ланс говнюк и просто извращенец, а Ланс так не хочет, он жить хочет, с Анной под бочком, с хорошей репутацией и работой, чтобы нормально, а желательно — хорошо. И Мэш в эту идиллию помещается прекрасно, но выглядит это как чёртова утопия, которая никогда не сбудется. А потому что Анна слишком мала и безгрешна, а потому что Лемон, Дот и Финн в свои шестнадцать уже познали ужасные слова о нетрадиционных ценностях, а потому что Ланс уже привык терпеть и молчать, а не идти наперекор. Вандэд на дерево опирается, в руках тот самый помятый лист держит, смотрит сначала по сторонам — где же та самая загадочная брюнетка, а потом опять к почерку присматривается. Ждёт и ждёт. Ланс думает, что не зря его этим утром колотило так, что слова и почерк не разобрать, что Вандэд будет сидеть тут ещё долго, сидеть и мёрзнуть, дожидаясь его. Но Кроун только сжимает зубы на внутренних сторонах щёк до такой степени, что кровь ручьём в рот хлестать начинает, и поворачивает назад — и в комнату, и от Мэша. Ему стыдно, правда стыдно, но Вандэд ведь явно не такая бестолочь. Правда ведь?