***
– Чимин… подожди… – глубокий вдох, а после сорванный удовлетворённый стон. – Подожди… – Намджун мычит, чтобы сдержать нецензурные слова, и опирается головой о пыльные стеллажи в школьной подсобке, чтобы не смотреть вниз, хотя соблазн очень большой. Ему вообще тяжело нормально говорить, разум будто куда-то ушел и присутствует только желание. Он не знает куда деть руки, они, кажется, живут отдельной жизнью, то хватаются за стеллаж, то поднимаются ко рту, чтобы его прикрыть. – Я думал… мы поговорим… Чимин медленно выпускает его член изо рта, облизывает свои пухлые мокрые губы от слюны, и черт бы побрал Намджуна как раз в этот момент опустить глаза и увидеть лицо Чимина. Припухлые губы, блестящие от слюны, задушенные выдохи, блестящие глаза с расширенными зрачками, жаждущий взгляд. Намджун любит произведения искусства, но ни одно не сравнится с этим мальчишкой, стоящим перед ним на коленях. Кима пугают его мысли. Или то, как он безгранично влюблен в Чимина. – Мы говорили… хен, – самым невинным голосочком отвечает, и вытирает ладошкой свои губы. – Целую неделю. Мне продолжать? – хитрыми и очаровательными глазами пускает молнии, ведь знает ответ. – Блять… – Намджун сдаётся. Чимин только смешно хмыкает и снова приступает к делу, скользя языком по влажной красной головке члена Намджуна, берет в рот, сжимая напряжёнными губами, делает быстрые движения вверх-вниз, отпускает на пару секунд, облизывая свои губы, и чтобы хен получил больше удовольствия, слегка дует. Намджун удовлетворенно мычит, закатывая глаза, и Чимин, довольный результатом, повторяет. Он любит член Намджуна. Конечно, ему не с чем сравнивать, он видел только Тэхёна по пьяни, когда они решились помериться писюнами, но это не считается, друг ведь. И возможно это не должно входить в хобби, но что уж поделать, член Намджуна, ему кажется, будто создан для него. Он грубый, большой, и вкус у него приятный. И поэтому Чимин старается изо всех сил, чтобы доставить удовольствие. Так как смазки под руками нет, потому что они в долбаной школе, Чимин не стесняется слюны, чтобы сделать член влажным и хорошо скользить по нему. Как и не стесняется причмокивать и постанывать. Чимин следует всем указаниям, язык подставляет под член, прижимает к небу втягивая щеки, скользит у основания головки, концентрируясь на эрогенных зонах, помогает себе ладонью, обхватывая достоинство и двигая рукой себе в такт. Намджун держится со всех сил, чтобы не спустить раньше времени, и не умереть от горячего рта Чимина. Что он вытворяет с ним – возносит к небесам. – Чимин… Подожди… – выговаривает со стонами тихим шепотом, – хочу… – Мне в рот, – не отстраняясь полностью, так и мычит по члену, создавая вибрации, что выжимает последние капли выдержки старшего, и тот спускает ему в рот, содрогаясь. С закрытыми глазами Намджун отклоняет голову назад совершенно бездумно, ударяется, и сразу шипит, хватаясь за ударенное место, наблюдая, как Чимин поднимается с колен со скромной улыбкой: вытирает губы ладонью и смотрит затраханными глазами, хотя это и Намджуна хорошо вытрахали ртом. Блять. Когда он шёл с Чимином, он точно думал не об этом. Но младший сам накинулся с поцелуями, как хищник, а Намджун что, сдался при первом соприкосновении их губ, потому что скучал невероятно. – Я… правда, – начал он, отдышавшись и заправив свой член в боксеры, – когда я говорил, что хочу с тобой поговорить, я не имел ввиду это. – Тебе не понравилось? – Чимин таращит глаза, и прикусывает нижнюю губу. – Нет... нет! Почему ты всегда это спрашиваешь?! Ты был... как всегда слишком хорош, – стонет от досады, пытаясь не обидеть Чимина, понимая, как младший может им крутить, что он совсем теряет рассудок рядом с ним. – Слушай… Не в этом дело. Я думал поладить, но не так. Чимин старался придерживаться только простого общения, как друзья, но все немножко вышло из-под контроля, особенно когда Тэхён сидел у него дома, и они старались учиться, кинул как бы невзначай фразу: «Осталось и так мало времени, и он уйдет в свой универ. А там студенты… молодые, доступные, голодные, на такого-то мужика. Высокий, умный, красивый, богатый! Что потом делать-то будешь? Локти грызть? Ты и так весь год то прятался, чтобы он тебя не увидел, то свои игры вел. А потом смотри…» Так что у него не оставалось ничего, кроме как взять быка за рога. Словами красивыми он играть как Ким не умеет, а вот нечто другое делать – вроде неплохо выходило. Да просто испугался он до колик в животе, что Намджун может исчезнуть из его жизни, а потом поминай как звали. Целую неделю у них было неловкое общение вроде: «Ты уже покушал? Покушай хорошо. Сегодня прохладно, одевайся потеплее». А ещё Намджун на перемене ему покупал сладости и шоколадное молоко, будто он и так мало весит. Но на этот раз Чимину было приятно. Вечером разговоры по телефону ни о чем, которые могли длиться пару часов. И Пак понял, что ему мало. Мало времени, потому что скоро конец учебного года. И мало Намджуна. Хочется всего себе. И тем более быть в статусе парня, а не «кто его знает, кто там он». Намджуну может и нужно время для размышлений, но вот ему-то нет. Он должен действовать. Все брать в свои пухлые пальчики, чтобы не потерять. Поэтому он ничего лучше не мог придумать, и оказался на коленях. Он не против, ему нравится, и надеется, что Намджун-хёну тоже. – Оу. Ну… – Чимин моргает глазами, покусывая нижнюю губу и не зная, что сказать. – Прости, я… думал, что тебе понравится, хотел сделать тебе приятное. Ты ведь постоянно покупал мне что-то, и я подумал… – Нет, нет. Я… чёрт, – он потирает лоб, потому что он нервничает, из-за одного маленького милого парня, что может придумать себе в голове полный хаос. – Ты не должен мне чем-то отплачивать. Точно не так. Я… блять. Это выглядит будто… – он громко выдыхает, решая не продолжать предложение. – Я покупал, потому что хотел сделать тебе приятно. Чимин моргает. – Но… я тоже хотел сделать тебе приятно. У Намджуна происходит ментальный обвал. Он, черт бы его побрал, не знает, как себя вести с этим маленьким, волшебным парнем. – Чимин… – Мы же можем все начать сначала? Я тебе все еще нравлюсь? Намджун расслабляется и мягко улыбается, от чего на щеках появляются ямочки. Что за глупый вопрос, думает он. – Ты не можешь не нравиться. Но ты должен понять… – он старается объяснить, но после случившегося, это оказывается куда труднее. Чертов превосходный минет. Он не хочет, чтобы Чимин подумал, что он был использован. – Я не хочу спешить. Я поступил в Сеульский и хочу сосредоточиться пока на учебе и понять, что мне делать дальше, – недопонимание Чимина читается во взгляде, поэтому Намджун выправляет ситуацию: – Но мы будем видеться. Он понимает, что он не умеет разруливать ситуации с Чимином. Удар под дых. Чимину. Мысленно, но болит будто физически. «Видеться?» Это вообще что? Сжимает губы в полоску, чтобы не разреветься. Молчание длится слишком долгой минутой, глаза в глаза. Разве это конец?! Намджуну хочется поседеть от молчаливого, но многозначительного взгляда Чимина. Вот знал же, что нужно держать язык за зубами. – Но я не хочу терять тебя, – старается снова прояснить ситуацию Ким, видя, как младший мигает потерянным взглядом, что-то обдумывая в своей голове. – Что это значит? Намджун тянет ладонь к его пухлой щеке и нежно проводит по ней пальцем, приближаясь ближе, всматриваясь во влажные, красивые глаза. – Мы можем общаться и видеться. Хорошо? Не спешить. И на этот раз не сглупить. Я слишком дорожу нашими отношениями, чтобы все так резко потерять. Ты очень мне дорог. Чимин медленно кивает пару раз, без слов, и будто обреченно прижимается лбом к накаченной груди Намджуна, втягивая носиком воздух и окольцовывая руками его талию. Наверное, Намджун прав, но потерять его становится как никогда страшно. Ведь университетская жизнь полна соблазна. И ему придётся смириться с тем, что теперь они будут видеться очень редко. – Хочешь на днях пойти в кино? – предлагает Намджун, зарываясь пальцами в его мягкие волосы. – Только если на последние ряды, хён, – шмыгает носиком в теплую грудь старшего. Намджун мысленно улыбается и сильнее прижимает младшего. С Чимином легко не бывает. Ты себе говори, что хочешь, думай, усложняй, а он просто возьмёт и все перевернёт с ног на голову. Осталось только вздохнуть и согласиться. – Хорошо, моя луна. Показ фильма прошел хорошо, и на последнем ряду, как и хотела маленькая бестия. А ещё больше Намджуну тот день тем, как после просмотра Чимин ему отсосал в машине, и никакие: «Чимин, подожди, давай поговорим», не действовали, присосался как к леденцу, а Намджун просто растекся лужицей. Он понимал, что с Паком ни-че-го простого у него не будет. И, наверное, казалось, что лучше просто смириться с этим. Ведь Чимин с ним. Разве не это главное? Они вместе. Он сделал все правильно, хоть и выбрал тяжелый путь. Любовь прекрасное чувство. Нелепая, иногда такая глупая, но такая прекрасная. Чимин просто им завладел, и он не то что слишком слаб, чтобы противостоять этому, он просто хочет этого сам. Вместе с нуля, чтобы строить их жизнь. В консервативной Корее, где не успеешь выдохнуть, а тебя уже по миру пустят! Намджун задумчиво, огорченно чокается очередной стопкой соджу с братом в людном и популярном ресторане для молодежи на Итэвоне, где они решили пропустить по стаканчику вместе, после того как проведали родителей, что обернулось очередной ссорой. И Джин, как всегда, решает не отставать своими поучениями и предложениями. – Ну и что будешь дальше делать? – Джин прикладывает ладонь ко лбу, недовольно качая головой. – Как жить? Думал об этом? Это тебе не шутки, Намджун! – Я знаю, хён! Но я справлюсь, – Намджун не поднимает головы, не встречается взглядом со своим братом не потому что стыдно, а потому что Джин смотрит слишком разочарованно, и Ким младший знает, что ему он ничего не докажет, поэтому остается занять руки и глаза, играясь со стекающими каплями по холодной стопке. – Не понимаю, почему ты ослушался абоджи! Почему не хотел учиться заграницей! У тебя были все шансы! Гарвард – один из лучших университетов мира, а ты просто взял и проебал этот шанс! – Сеульский тоже хороший, хён. – Хороший, но это совсем другое! Абоджи возлагал на тебя большие надежды! Ты хоть понимаешь сколько он сил потратил, чтобы договориться?! И уже подготовил тебе место, хвалясь, что его сын будет учиться в Гарварде, и кто, если не ты лучший, чтобы занять место руководителя! А ты просто взял и плюнул на это! Он рвет и мечет, ты его опозорил! Что будешь делать, дальше противостоять? Уехать означает потерять Чимина. Не видеть его. Намджун к такому не готов. Сеульский университет тоже один из престижнейших национальных университетов. В Южной Корее. Он, конечно, не в тройке самых престижных университетов в мире, но все же входит в топ-пятьдесят. И у него есть все шансы добиться хорошего будущего и хорошей работы своим трудом. – Все не так плохо! – бормочет Намджун. – У тебя заберут квартиру в конце месяца, как и машину! Спасибо скажи, что будет платить за учебу! – эмоционально выдыхает старший, откидываясь на кресло, складывая руки на груди, а после резко приближается, шепча: – Только не вздумай ему еще и ляпнуть, что ты гей! Тогда точно останешься без ничего! – Спасибо, что переживаешь, – Намджун поднимает глаза и одаривает уверенной полуулыбкой, – но я справлюсь. В самом деле. Думаешь, я не понимал, на что иду?! У меня все под контролем. Почти, – вздёргивает слегка плечами Намджун, снова выпивая стопку и серьезно смотря на хмурого брата. – «Почти», Намджун, это не ответ! Айщ! Что за хрень! – потирает глаза пальцами, не выдерживая этот бред. – Ты же, блять, умный. Должен быть, с таким-то айкью. По крайней мере, я тебя таким считал! – Успокойся, хён. Забрали деньги у меня, а выступаешь так, будто у тебя, – Намджун почёсывает затылок и выдыхает полной грудью, кидая еще один многообещающий взгляд на брата. – У меня еще есть сбережения. Потом поселюсь в общежитии. Найду подработку, если понадобится, и буду учиться как прилежный студент. Все у меня будет хорошо и без помощи родителей. Я сам всего добьюсь! – И откуда ты такой идиот?! – Джин закатывает глаза, после хватая новую, запечатанную еще бутылку соджу, открывает ее и наливает напиток по стопкам, в то время как Намджун улыбается и не сводит благодарного взгляда с брата. Джин ворчун, как всегда, но Намджун любит его, хоть тот и не скажет это вслух, но он искренне переживает за будущее своего брата. Они выпивают еще немного и Джин начинает говорить о другом, стараясь больше не мусолить эту тему. А когда попойка походит к концу, братья поднимаются, изрядно расслабившиеся от выпитого алкоголя, и уже все не кажется таким плохим. Джин оплачивает весь счет, потому что, по его словам: «Ты и так уже беден, лучше береги деньги, потому что занимать я тебе не буду!» Намджун смиряется с его словами, и они выходят на улицу, вдыхая ночной прохладный воздух. Перед уходом Джин спрашивает: – Почему? Зачем весь этот спектакль? Намджун бы ответил, но знает, что брат не поймет. Он выбрал то, что посчитал правильным. Ради их будущего с Чимином. Он знает, что он еще слишком юн, и возможно наделает еще много шибок, но он будет на них учиться. Добиться всего самому ему показалось более верным вариантом, нежели просто остаться с серебряной ложкой в руки. Он хочет добиться всего сам. И считает это очень серьёзным и правильным решением. Не зависеть ни от кого. И очень надеется, что этот путь с ним разделит Чимин. – Разве не такими должны быть взрослые решения?! – отвечает вопросом на вопрос, машет ладошкой и, оборачиваясь, уходит. Проходит пара дней со встречи с Сокджином, и Намджун приглашает к себе Чимина, чтобы помочь ему подготовиться к тесту по английскому языку, потому что его малыш все уши прожужжал, что точно завалит и ему нужен его хён! Они уже три часа сидят за учёбой, пока Чимин не начинает ныть, что не может, ему нужно поесть, а то сейчас он взорвётся. Они усаживаются на кухне и, поужинав кальгуксу, который заказали доставкой, решают попить кофе, чтобы немного взбодриться. Чимин сидит на барной стойке, свисает ножками и машет ими, попивая через трубочку холодный кофе со льдом, причмокивая губами. Самый невинный мальчик в мире. Намджун не может не любоваться его красотой и пухлыми щечками, которые так и хочется укусить. – Почему ты меня ненавидел? – он подходит ближе, убирая свою кружку с кофе, и встает перед Чимином, расставляя руки по бокам, будто загнав жертву в ловушку, но Чимину нравится такая близость старшего к нему и показывает он это растянутой улыбкой. – Ты меня постоянно оскорблял, хён! – бубнит он. – И смотрел на меня так, будто отдубасить хотел. Да и слухи о тебе были просто ужасные! Я боялся тебя! Намджун заливисто смеётся. – Это когда я-то тебя оскорблял? – Ты вечно говорил про мой рост! И мой вес! – он берет снова трубочку в рот, всасывает кофе, и ставит стакан в сторону, облизывает влажные губы, дразня старшего, пока тот прищуривает глаза. – Стоп, что? Подожди, – хмыкает старший. – Когда это: «У тебя милые пухлые щёчки» стало издевательством?! – строит невозмутимое лицо. – Да я благодарить тебя готов был за них. Ты прекрасный! – Тебе не понять, хён. Ты как шкаф: высокий, накаченный. Да тело как у бога. А я что?! Жирный и маленький. А пальцы ты мои видел?! Как у гнома! Намджун игриво даёт щелбан Чимину, от чего тот шикает и потирает лоб с хмурым лицом, не понимая, за что получил. – Самые лучшие милые пальчики! Ты самый лучший для меня. Хватит так о себе говорить и думать. Твое тело красивое. И я все люблю в нем. – Все-все? И мой животик? – Все-все, мой цыплёнок. Особенно твой животик. Чимин вмиг грустнеет, и это видно по его глазам, ярко блестевшим до этого и показывающим игривое настроение. Намджун замечает перемену и хмурится, поднимая ладонь, чтобы погладить нежную щечку младшего. – Ну, что такое? Что случилось? – Мы ведь будем редко видеться, да? У тебя начнётся учёба в универе, ты будешь сосредоточен на ней или на новых друзьях, с которыми будешь ходить выпивать. А как мы? Как мы будем, хён? – Чимин… – А вдруг ты влюбишься в кого-то другого! Там все постарше, красивые, опытные… – Чимин, – повышает голос Намджун, чтобы тот умолк, а то у него начинается словесный поток дурных мыслей. – Я люблю тебя. Зачем мне смотреть на кого-то другого? Стоп… Подожди, что? – он зажмуривается. – Опытные? Ты… ты… поэтому мне, – он прикусывает губы, чтобы не говорить слишком пошлое «отсасывал», старается смягчить этот момент, – это делал? Чимин таращится от того, что его поймали, а потом блуждает взглядом по комнате, переводя его с улыбкой на губах, только бы не смотреть в пытливые глаза старшего, но, когда слышит огорчённый вздох Намджуна, становится серьезным. – Ты злишься на меня? Намджуну нужно перевести дыхание и о многом подумать. Ему двадцать, и он ступает на взрослую дорожку, которая, по наблюдению, умело может вырубить с первого раза. Он знает, что любит Чимина и сможет многое вытерпеть, особенно иногда его избалованный характер. Но он не уверен в том, что Чимин также сильно любит его. Это правда, Чимин несерьезный и еще слишком... легкомысленный, не закончил старшую школу. Намджун же умен не по годам, и он уже знает, чего хочет от своей жизни, так же, как и знает, что хочет видеть рядом из собой Пак Чимина. Но какую жизнь видит дальше этот самый Пак Чимин – очень большой, загадочный и деликатный вопрос, который он не станет задавать, спрятавшись как заяц за кустом. Как и требовать от Чимина любви. Ведь тот даже еще не признался нормально. – Хён? – Чимин моргает, наблюдая за задумавшись лицом Намджуна, и поднимает ладонь к верху и кладет ее на щеку Кима, привлекая к себе внимание. – Все нормально? – Слушай…– Намджун тянется своей ладною, чтобы накрыть его, слегка сжимает, мягко улыбаясь, чтобы не спугнуть младшего. – Я не знаю, что нас ждет в будущем, но я знаю одно, – он вдыхает, не зная, реально ли Чимин понимает, о каких серьезных вещах он говорит. – Я хочу идти с тобой. Я имею ввиду…что я буду рядом. – Рядом – это по телефону? Замешательство очевидно отпечатывается на лице старшего, его зрачки сужаются. Ведь он правда ничего с этим не поделает, он будет занят учёбой и поисками работы. Он не находит ничего лучшего, как прикоснуться к губам младшего мимолётным поцелуем, а затем крепче, но все еще ласково сжать его руку, чтобы показать, что он будет рядом. – Хочешь, я буду каждое утро звонить тебе, и ты будешь просыпаться от моего голоса, так, как и ночью засыпать. И обещаю, что каждый свободный час я буду звать тебя на свидание. – Хм… – хмыкает он, чмокая Намджуна в губы и отстраняясь. – Звучит хорошо. Обещаешь? – он протягивает мизинчик, чтобы Намджун скрестил в их клятве, что он и делает, показывая улыбку ямочками. Так по-детски, но так приятно, что Чимин хочет слушать его по утрам, как и ночью. Надежда мелкими потоками разливается по его телу. Чимин довольно улыбается и обхватывает шею старшего двумя руками, скрепляя сзади в замок. – Так что… мы продолжим заниматься английским или… может… займёмся взрослыми делами, хён? – играя бровями. – Чимин… – «Чимин» – это уже как «нет, пауза, давай подумаем» с уст Намджуна. Серьёзно, а еще слишком просительно, словно он слаб перед ним. Хотя… кого он дурит. Он слаб. Перед ним. – К черту, хён. Я хочу тебя, ну же... Почему я всегда должен просить тебя трах… Он не договаривает, потому что Намджун, поддаваясь импульсам, с силой дергает Чимина к себе впритык, обхватывает под зад и поднимает, направляясь с ним в спальню и наблюдая за его лучезарной улыбой, которая потом прячется в долгих поцелуях на синих простынях. С Чимином все просто не бывает. С Чимином ничего не идет по плану. Он как волна, сбивает с ног. – Да, хён… так приятно. – Черт… Слишком много одежды... – На улице ведь февраль, – он помогает снять с себя белый свитер, застревающий на лице, и Намджун тянет из силы, чтобы после его отбросить на кровать и улыбнуться красным щекам младшего и его беспорядку на волосах. – Ты невероятно красив. – Точно? – Чимин протяжно выдыхает, ему становится жарко, а в его глазах блестит жажда близости. Намджун кивает и проводит ладонью по чужому плечу, оголив рукав футболки, приближается, оставляя нежный поцелуй на коже, и поднимается к шее, продолжая целовать уже под ухом и выдыхая горячий воздух. – Самый… самый мой любимый. Чимин решает, что к черту, если Намджун считает его красивым, значит, он может освободиться от этого никчемного чувства перед ним, что он жирный и некрасивый. Он смыкает губы, и решительными движениями снимает футболку, оставаясь с открытым животиком со складкой на нем. Намджун утопает от чувства к нему, внутри радуется, что Чимин решился открыться, и шепчет: – Спасибо, что веришь мне. А после нависает над младшим, целует в губы и смотрит в бездонные глаза, заверяя, что не бросит, не уйдет, и медленными поцелуями-цепочками спускается ниже, не пропуская ни один миллиметр его открытой кожи от шеи к мягкому животику, прикусывая где пупок, и Чимин стонет от нежности с улыбкой на губах, прикрывает рот ладонями, чтобы заглушить свой высокий писк счастья. Намджун поднимается, чтобы снять рубашку, и Чимин закусывает губы, наслаждаясь процессом, а после и красотой оголяющегося пресса Намджуна. Ладонь сама тянется к нему, не веря, что он реально встречается с таким парнем. – На твои кубики можно смотреть вечно, хён! – Намджун игриво улыбается, и толкается тренированными и мускулистыми бедрами вперёд, задевая уже очевидный стояк Чимина, от чего тот шипит, закатывая глаза и мечтая, чтобы сейчас Намджун взял его как можно жёстче. – Возьми меня, хён! Намджун нагибается, чтобы снова припасть к нему с поцелуями, развязными, запускает язык, сплетаясь с его, вылизывая, блуждая во рту, смешиваясь слюной, и Чимин, не стесняясь, стонет, проводя и впиваясь маленькими ноготками по бокам Намджуна как местью, что он его разрушает. Чёрт… Чимин понимает, насколько нуждается в старшем. Он хочет прокатиться на нем, как самый настоящий всадник, и он понятия не имеет, откуда у него такие пошлые мысли, но быть взятым Кимом ему хочется до изнеможения. Он хочет почувствовать крепкий член Намджуна у себя внутри. Он не против быть затерянным на этих простынях, только бы Намджун и дальше так бережно касался его тела. Намджун снова проходиться своим членом по возбуждению Чимина и тот снова вскрикивает, закидывая голову назад. – Хён… давай… – Чимин не может сдержаться, он тянется к молнии на джинсах Намджуна и пытается расстегнуть ее, как после и на своих, чтобы чувствовать больше и избавиться от такой ненужной одежды сейчас. – Хён… Где смазка? –он наслаждается поцелуями на шее, прикрывая глаза, а после ощущает, что коже вмиг становится холодно, как и пропадают поцелуи, он открывает глаза, смотря на потерянного хёна напротив, что судорожно дышит, и хмурится. – Хён? Чимин, кажется, догадывается, наблюдая за смутившимся выражением лица и поднимается, опираясь на руки. – Только, блять, не говори, что ты не купил смазку?! У меня жопа тогда так болела! – Блять! – Намджун склоняет голову на вздымавшуюся грудь Чимина, который от злости прикусывает нижнюю губу. – Как ты… Ты вообще нормальный? – Я не думал… Чёрт, я же серьёзно говорил, что не хочу спешить. – Так не спеши! А секс здесь при чем? – Чимин кричит и чуть ли огнем не дышит, и валится на спину, громко выдыхая от досады. – Серьёзно? – у него поднимается одна бровь вверх от нервного тика. – Секс здесь при чём?! – Ох, хён, а ты думал я буду ходить к тебе и книжки читать?! – язвит Чимин, сжимая зубы и наблюдая за обескураженным лицом Намджуна. Тот весь напрягается, и желваки ходят под кожей, как и напрягаются венки на шее. Намджун говорит себе просто дышать, и не свернуть эту милую маленькую шею. Он тоже не рад, что секс не случится, но он не думал, что пригласит его к себе, и будет трахать всю ночь, поэтому он как-то с закрутившимися проблемами, что у него происходят, совсем не думал, что сейчас пойдет в аптеку и накупит бутылочек с гелем и запасется презервативами. Он хотел просто провести время. Вместе. Узнавать друга друга не спеша. Но с Чимином ты просто летишь в тартарары и ещё будешь виновным во всех смертных грехах. – Мы что, сейчас ссоримся, потому что я не купил смазку?! – А почему бы и нет! Хён! Ты ведь уже взрослый! Разве ты не должен думать о таких вещах? Я что ли должен идти и все покупать, потому что мой парень дурак? – Чимин закрывает рот ладошкой из-за того, что обозвал Намджуна, который вытаращивает глаза и приседает на колени, опираясь на них руками. Чимин решает прояснить ситуацию, обернуть все в своем ключе, думая, что Тэхён и Чонгук реально правы, он немного импульсивен, как и то, что не думает, что ляпает языком. В общем характер – дерьмо. – Прости. Просто… Разве ты этого не хочешь? Секса со мной?! Ты ведь говоришь, что я самый-самый, и не думаешь обо мне в сексуальном плане! Чимин тоже присаживается на коленки, смотря старшему в глаза, кривя немного лицо в жалостливом взгляде, чтобы Намджун немного смягчился, но он все равно выглядит слишком огорчённым и задетым. – Я лишь хотел, чтобы ты был рядом со мной. Мне не нужен только секс с тобой, – и он решается сказать, или уколоть Чимина в ответ, – или то, что ты отсасываешь мне каждый раз, когда не знаешь, что делать или говорить. Намджун думает, что он немного перегнул палку, но после этих слов, Чимин должен понять, что Намджун дорожит им, однако что-то выходит из-под контроля, когда он видит, как Чимин мрачнеет на глазах и Ким готов дать себе затрещину в прямом смысле этого слова. Пак обиженно вскакивает на ноги, подходит к своей футболке, набрасывает ее на себя, пока Намджун потирает лицо, в нервах от того, насколько сглупил и тоже встает, слегка дергая Чимина на себя, когда нагибается, чтобы понять с пола еще и свитер, но тот резко выдергивает свою руку, кривит носик и хмурится, сводя брови вместе. – Ну, знаешь, прости, что я такой тупой и ни черта не понимаю об этом дерьмовом искусстве, и не выстреливаю этими заумными словами, –выкрикивает он в голос, краснея щеками, но его уже не остановить, он начинает сыпать дальше своим недовольным и обиженным тоном в лицо старшему. – И о том, что мне приходится только догадываться, о чем ты говоришь! Но знаешь, ты мне нравишься таким, как есть, Намджун, и я просто хотел быть ближе к тебе! Но ты как всегда все портишь! – Я порчу?! Я… – но Чимин не даёт ему договорить. –Да! Потому что я хочу быть с тобой! Я люблю тебя, черт побери, и мне тяжело будет без тебя, а ты… Намджуну будто простреливают сердце стрелой. Он расширяет глаза и готов забыть обо всем, только бы снова услышать, как Чимин сказал эти прекрасные слова, даже будучи в гневе. – Ты… любишь… меня? Чимин смыкает губы и опускает глаза, моргая. Любит ли он Намджуна?! А что, по его мнению, он здесь делает и ещё себя предлагает! Конечно, любит, дурак бы догадался, просто признаться ему словами оказывается не так легко. Их ссору прерывает звонок на мобильный Чимина, сзади в кармане, и он решает, что нужно остыть, и лучше посмотреть, кто звонит. – Мне нужно глянуть, кто звонит, – Чимин понижает голос и достаёт телефон, хмурясь. Ему звонит Тэхён, они не общались со вчерашнего дня, Чимин ему писал, а тот не ответил, как и Чонгук, даже сегодня написав, ничего не получил в ответ, что странно. У Чимина какое-то странное предчувствие, поэтому он решает ответить, игнорируя старшего, что смотрит на него столбом. – Что? Ты где? – Чимин срывается к двери как ошпаренный и Намджун не понимает, что происходит, следует за ним, хватая за руку. – Просто дыши. Я скоро буду, – Чимин отключается, пихает телефон в задний карман и начинает обуваться, вырвав перед этим свою ладошку из рук старшего. – Что случилось? – обеспокоено спрашивает Намджун, стоя перед ним и наблюдая, как он собирается. Он не хочет, чтобы Чимин уходил, точно не тогда, когда они поссорились. – Не знаю, Тэхён звонил, и я ничего не понял через его зарёванный голос, но мне нужно к нему, – он набрасывает куртку на себя, но не застегивает пуговицы, и уже идет к выходу, но Намджун снова ловит его ладошку. – Чимин… Чимин оборачивается и смотрит слишком подавленно. Приближается к старшему, становится на носочки и прикасается мягкими губами к Намджуну в лёгком поцелуе, что должно означать, что их ссора в прошлом. – А ты купи смазку, хён, к следующему разу, пожалуйста. Я побежал. Дверь за Чимином закрывается и Намджун остаётся один, все еще не отрывая взгляда от двери, из которой с пару секунд назад вышел его любимый человек, после тупой ссоры. – Ну ебануться! – он подносит ладони к голове, хватаясь за волосы и думая, как его вообще угораздило влюбиться в такого истеричного парня. Он понимает, что ему придётся пройти нелегкий путь с Пак Чимином. Он улыбается своим мыслям, думая, что точно поседеет к тридцати. Но главное, что в его жизни будет эта маленькая бестия, сводящая с ума.***
«Ты самый лучший и красивый из всех, кого я встречал в жизни, дурашка». В голове только и крутятся эти слова Хосока и самый желанный поцелуй, что случился после. Когда он вспоминает, в голове единороги водят хороводы. Хотя должно крутиться то, что нужно учиться, потому что скоро конец учебного года и тесты приближаются. Но Хосок заполонил его тело и душу полностью, как и его мысли. Прошло два дня, и они не виделись после, Тэхён ему не писал, боялся, чтобы это не было его больным воображением. Та единственная ночь напрочь избавила его от ужасного состояния, в котором он был, но сейчас он просто как под кайфом, ощущение, что выпил три чашки крепкого кофе, скажи ему старт, он может резко драпануть. Тэхен в ожидании. Ожидании лучшего. Он себе даже не разрешает снова впасть во тьму мыслями, что Хосок снова его будет избегать. Лежит на кровати ночью, и мечтает снова дотронуться до губ Хосока, пощупывает свои, вспоминая. Той ночью Хосок проводил его домой, они не разговаривали совсем, шли рядом, касаясь плечами, Тэхён даже дышать боялся, чтобы не спугнуть эту магию вечера, а возле дома Хосок мягко и с нежностью взъерошил его волосы и оставил маленький чмок-поцелуй на открытом лбу и молча ушёл, не оборачиваясь. Стоит только вспомнить, и он оборачивается в подушку, чтобы завизжать от счастья. Конечно, этой новостью хотелось поделиться с друзьями, но так как он Чонгуку не может об этом сказать, то поделился только с Чимином, и они где-то с два часа проговорили об этом, пока Тэхён уже не отрубался на подушке, потому что уже поздняя ночь, а с утра в школу. Хоть и поделился перед сном с Чимином, что он все-таки переживает, что будет дальше. Утром он собирался с трепетом в сердце. Долго укладывал волосы, намазывал лицо кремами, чтобы сияло, даже слегка подкрасил тоналкой, чтобы скрыть маленькие прыщики, надушился и надел форму. Не факт, что он встретит Хосока, но все-таки надежда есть. Он был в боевом настроении сегодня, поэтому уплетал завтрак так, что за ушами трещало, сосредоточившись на каком-то узоре на плитке в кухне, пережёвывал быстро еду за обеденным столом, не замечая, как омма бросала на него вопрошающие взгляды, потому что месяц он ходил мрачнее тучи, не ел почти, сидел тихо у себя в комнате и даже был не чистоплотным, а сейчас чуть ли не сияет и хорошо пахнет, но она молчит, главное, чтобы хорошо написал экзамен. Она встает, поглаживает его осторожно по волосам и уходит на верх. – Ну и для кого ты так вырядился? – абоджи спрашивает тихо, чтобы не услышала жена, не откладывая газету на стол, которой закрыл свое лицо, делая вид что читает новости. Тэхён глотает еду и, честно, даже не знает, что ответить. – Ну… это… просто… так вышло. Знаешь, день такой, – абоджи только угукает и переворачивает страницу. Тэхён поднимается с кресла, относит тарелку в посудомойку, и желает хорошего рабочего дня, останавливаясь у двери, когда слышит свое имя. – Тэхён… – он оборачивается вполоборота к аппе, но тот как сидел, так и сидит прикрытый газетой, и Тэ точно не ожидает услышать: – Надеюсь, он того стоит. Если бы Тэхён сейчас ел, он бы выплюнул назад в тарелку, чуть не подавившись, но так как он стоит, он хватается за дверной косяк, задерживает, не осознавая, дыхание и таращит глаза, открыв рот: «Это что только что было!» Его приводит в себя звук мобильного, и просто угукнув, Тэ рванул как можно быстрее из дома, нацепив куртку и прихватив рюкзак, потому что его уже ждали на остановке Чимин с Чонгуком. До остановки, где его ждут друзья, он добирается все еще в потрясённом состоянии, и не здороваясь, сразу бьет фразой: – Кажется, мой абоджи знает, что я гей, – он удивлённым тоном это говорит себе, и они и подхватывают его состояние, ошарашенно пялясь в ответ. Вроде они это уже слышали от Тэхёна ранее, но все равно... А как бы их родители отреагировали, если б им об этом признались?! Эту тему они больше не развивают, поскольку садятся в автобус, а после спешат на занятия. Первые уроки проходят трудно, хочется спать, потом хочется есть, а в середине дня хочется, чтобы это все быстрее кончилось и оказаться в кровати, желательно с банкой пива, думает Тэхён, закрывая глаза на последней парте, а еще больше желательно в постели Хосока, в его горячих объятиях, и чтобы целовал... целовал везде, а после… после его отвлекает от прекрасных мыслей вибрация в кармане, и он, хмурясь, открывает глаза, вытаскивая телефон, чтобы посмотреть кто ему написал. Чимин: «У тебя слюнки текут, подотри». Тэхён хмыкает на сообщение, кладет смартфон под тетрадь и быстро рукой дотрагивается до уголков губ, и да, действительно, он так задумался или задремал, что даже не понял, что пускает слюни. Он вытирает рот, наблюдая как Чимин хихикает и кривится ему, и хочется тоже подразнить, например, показать средний палец, и он почти в процессе, если бы локтем случайно не зацепил айфон, который падает на пол с громким звуком и он, не сдержавшись, матерится на весь класс: – Блять! – после прикрывая рот рукой, понимая, что сейчас получит наказание. – Ким Тэхён! – сразу же повышает голос учитель, обращая на него внимание. – Свой телефон мне на стол и вон из класса в коридор, стоять до конца урока с поднятыми руками, чтобы я видел! В уме он думает только «чёрт», но уже не пробует материться в голос, он делает как велит учитель, получая сочувствующий взгляд от Чимина и Чонгука, пожимает плечами, как бы говоря «все нормально, не впервые», и выходит из класса, поднимая руки вверх и понимая, что ему придется так стоять еще целых тридцать с чем-то минут и жалобно выдыхает, проклиная в уме эти стены с окнами в коридор, зная, что учитель будет раз через раз наблюдать за ним. И кто такое придумал? Приходится смириться. Он закрывает глаза, надеясь, что так он хоть вздремнёт и рукам не будет так больно, и это пытка закончится быстрее, но время будто идет против него. Тэхен не знает, сколько уже так стоит, но руки начинают болеть, и он отчаянно вздыхает, сосредотачиваясь на том, что это еще по-божески, потому что раньше били указкой, совсем не жалея детей. – Ручки-то не болят?! Тэхён резко поворачивает голову в сторону, кажется, даже был слышен хруст его позвоночника, открывает глаза шире, как и рот, и смотрит на Хосока как на божество, глотая слюну, думая, что выглядит он как идиот с этими поднятыми руками. – Хосок-хён… Чон улыбается младшему своей самой красивой улыбкой. Тэхён умирает. – Держи, – он протягивает ему батончик сникерс и Тэхён быстро принимает двумя руками пряча в карман, как сокровенный скарб, не забывая перед этим обернуться на учителя, что усердно рассказывает классу о грядущем экзамене и не обращает на него внимания. – Съешь, а то слишком худой. И рот закрой, а то муха залетит. Тэхён молча улыбается, растягивая улыбку на лице, и на его удивление, Хосок не уходит, а подпирает стенку рядом, но так, чтобы учитель не видел, и смотрит своими прищуренными глазами, что-то думая у себя в голове. – Спасибо, хён, – Тэхён переводит взгляд на его губы, вспоминая самый лучший поцелуй в его жизни и, возможно не хочет спешить, но он хочет знать, верить в их будущее, в то мгновенье, что оно что-то значило не только для него одного. И он решается. – Хён… – Только не начинай сегодня, – молебно стонет Хосок, опираясь головой о стенку, не сводя с него глаз, – просто наслаждайся моментом. Но разве это не зеленый свет?! Думает он. Хосок ведь его не игнорит, сам пришел и дал батончик, подпирает возле него стенку и сводит с ума. – Ты наслаждаешься моими мучениями, да?! – хмыкает Тэхён и припускает руки немного ниже, потому что нет сил уже держать. – Я все равно не сдамся, хён. – Почему ты такой упертый? – А ты? – Пока, балда, – Хосок отстраняется от стенки, избегая вопроса, только хмыкает, дотягивается до его красиво уложенных волос и треплет по ним, хватает всего пары секунд, чтобы разворошить и сделать бардак. – Хён… – ноет Тэхён. – Я ведь сегодня тоже красивый, да? – спрашивает в спину старшего, Хосок поворачивается к нему лицом, идя спиной вперед и серьёзно говорит: – Ты не можешь быть некрасивым, дурашка. И все. Сердце стучит так, что отдаёт у висков, теперь точно он не видит преград. У него блестят глаза, и ходить теперь в школу эти дни не такое мучение, он теперь наоборот бежит к ней, это так забавно, так поднимает адреналин в крови, все эти заигрывающие переглядывания яркими глазами с глуповатой, смущенной улыбкой на лице, когда видит Хосока в холле или в столовой, это дурацкое долбящее сердце каждый раз внутри, когда Хосок, проходя мимо, сам прикасается к его волосам, дразняще ерошит их, наплевав на всех вокруг, конечно, для других это ничего не значит, но для Тэхёна он переворачивает мир с ног на голову. Кажется, единственный, кто это замечает – Чимин. Он лишь понимающе улыбается своими глазами-щелочками, в то время как Чонгук воспринимает это просто как внимание от старшего. И Тэхён бы сказал, честно, просто даже не знает, как, но: – Можно, мы сегодня заночуем у тебя? У тебя ведь нет сегодня планов с Юнги? Они сидят в библиотеке после уроков, уставшие и голодные, поэтому собирают учебники в сумку с тетрадями, чтобы наконец пойти домой и завалиться в кровать. Чимин, услышав вопрос, адресованный Чонгуку, удивился, ведь сегодня он точно не планировал спать у Чона, и хотел было возразить, как получил от Тэ знак – быстрое подмигивание глазом, и сразу же прикрыл рот, смыкая губы. – Да, конечно. Мы с хёном увидимся завтра. – У-у-у… – протягивает Чимин. – И что вы будете делать? – поигрывает бровями. Чонгук замирает, краснеет щеками, пряча глаза, и поднимает свой айфон со стола: – Нужно предупредить омму, что вы будет ночевать у меня. Жду на улице, – увильнув от вопроса, закидывает рюкзак на плечи и удаляется. – Кажется, он что-то скрывает, покраснел весь, кролик, – Чимин оборачивает свой красный шарф вокруг шеи. – Значит, ночевать у Чона, да. Я-то зачем? – Ну… – Тэхён запинается, ему нужна будет поддержка, или больше страховка в случае чего, просто он забыл об этом сказать самому Чимину, так бывает, когда гениальный план стучит в голову слишком внезапно – нет времени на его обсуждение, и кажется Чимин его понимает с полуслова или даже звука. Гении ведь общаются друг с другом глазами. – Я не против ночевать у Чонгука. Сейчас ты весь сияешь, нет, я счастлив, и ничего не хочу говорить, но знаешь… Ты ходил долгое время понурый и подавленный, и … я переживаю, Тэхён, не хочу больше тебя таким видеть, – он дотрагивается ладошкой до его плеча, слегка сжимая в поддержке. – Хосок, мне кажется, темная лошадка – не знаешь, что от него ждать! Тэхён шумно выдыхает. Если бы он знал, что будет дальше. Сегодня он это и попытается выяснить. – Тэхён? – Я обещаю, что я... Все будет хорошо со мной. В этот раз. Ох. Они понимают оба. Если бы ещё и Тэхён верил в свои слова. Возможно, Тэхён поступает некрасиво, попросившись ночевать у Чонгука для своей цели, но как сделать по-другому, он не знает, и обещает себе, что как будет готов, то расскажет другу, а сейчас он боится его реакции, ведь кажется все становится неплохо. Конечно, он не ожидал, что как переступит порог дома Чонов, он увидит Хосока, того дома нет, как стало ясно. Они все вместе хорошо поужинали, поговорили о манге, потом приняли душ по очереди, сделали свои рутинные процедуры и так как время на часах уже было достаточно поздное, расстелили футоны на полу и улеглись, собираясь спать, но перед этим поддразнивали Чонгука, что в его кровать не лягут, потому что он там занимался грязными делишками с Юнги. Нужно было видеть его ошарашенное и пунцовое лицо, что их позабавило. Пожелав спокойной ночи друзьям, Чонгук переворачивается к окну и закрывает глаза, чтобы уснуть, перед этим написав своему парню. Чимин вообще вырубается за пару минут, стоит лишь глаза закрыть, а Тэхён так и лежит ровно с открытыми глазами, слушая размеренное дыхание уснувших друзей и то перебирает пальцами в темноте, то сидит в телефоне под покрывалом, чтобы не мешать ребятам светящимся экраном. Он не может уснуть, конечно нет, сна ни в одному глазу, он в ожидании, даже когда время переваливает за полночь и в доме стоит полная тишина, он крутится с одной стороны на другую, и вот когда время переваливает за час ночи, он слышит тихие осторожные шаги по ступенькам, а после – как отрывается комната Хосока, и сердце начинается колотиться. Пришел. Он ждёт немного, сколько хватает сил, напрягая слух, чтобы услышать спокойные тихие шаги. Хосок заходит в ванную, открывает кран и, наверное, чистит зубы и выходит оттуда за пару минут, возвращаясь в свою комнату и прикрывая дверь. Тэхён больше не может ждать, считает до десяти про себя и тихонечко поднимается на ноги, так, чтобы не разбудить спящих, кидает на них последний проверяющий взгляд, и на цыпочках выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. Он стоит в одной футболке и боксерах перед дверью Хосока, кусает нижнюю губу от волнения и мнётся несколько секунд, а после решительно с выдохом заходит внутрь, закрывая за собой дверь. – Тэхён, за сталкерство дают пять лет. Тэхён молчит, не отвечает, стоит на месте возле двери, тихо дыша и сильнее зажимая губу зубами, натягивает футболку ниже в нерешительности и старается разглядеть в сумраке лицо Хосока. Хосок же расслабленно выдыхает дым в открытое окно, пропуская холодный зимний воздух в комнату, делает последнюю затяжку, тушит сигарету о кирпич со стороны улицы и выбрасывает ее в кусты. Затем он спрыгивает с подоконника и закрывает окно, вздрагивая от холода. Сквозь неплотно сдвинутые шторы в комнату пробирается полоска уличного света – как раз освещает милое лицо младшего. Хосок потягивается со стоном, он только в одних черных боксерах, рельеф его подтянутого живота красиво проглядывается в тени, и Тэхён громко сглатывает слюну, вот его смерть, ложится в кровать, накрываясь одеялом. – Ну и чего ты там застыл? – хрипло спрашивает Хосок и крутится в постели, а после оборачивается к стене, укладываясь поудобнее. – Долго ещё будешь там стоять? У Тэхёна в голове мигает зелёный свет, что это как не приглашение в кровать?! Да, оно самое, как бы там ни было, он не срывается как ошпаренный, он не может поверить своему счастью и не знает куда спрятать свою ошарашенную улыбку – медленно приближается, аккуратно задевает одеяло и ложится в кровать рядом, бесстыдно прислоняется грудью к холодной спине старшего и носиком зарывается в его шею, дыша горячим воздухом, а руки кладёт на чужой пресс, обнимая. Вот его рай. Вот его счастье, тихо посапывает рядом, и Тэ не может удержаться, лишь молча радостно улыбается. Кажется, в сознании Тэхёна тянется целая вечность, но проходит всего лишь минута, пока старший не начал говорить, слишком мягко: – Ты очень теплый. Тэхён ничего не отвечает, он укладывается чуть выше и губами, будто на пробу, дотрагивается до правого холодного плеча старшего, оставляя там нежный чмок. Не получив от старшего от ворот поворот, больше не может сдержаться. Только не сегодня. Не сейчас. Он начинает все медленно, нежно, только с сумасшедшим стуком сердца внутри, и взволнованным, горячим и нетерпеливым дыханием, что проходится по коже Хосока, оставляя после поцелуев мурашки. Тэхён движениями крадётся как хищный зверь, осторожно, пальчиками, медленно и с лаской поглаживает живот, очерчивая каждый миллиметр прохладной кожи, интимно выдыхает на ухо, пробирается к верху, на крепкую грудь, что стала чаще опускаться и подниматься под чужой ладонью. Сердце Чона откликается тревожным стуком на прикосновение к твердому соску. Тэхён ликует от того, что тело Хосока так на него реагирует, и это повод смело продолжать свои манипуляции. Он облизывает сохнущие от горячего дыхания губы, и прокладывает ими дорожку по плечу, не целует, а будто играется, возбуждает, прикрывая глаза, шумно, горячо выдыхая в шею Хосока и тихонечко мыча, наслаждаясь тем, как старший напрягается всем телом. Тэхён будто управляет игрой, попадает в правильные аккорды, потому что старший шипит с тяжестью в голосе: – Тэхён… – будто имя выталкивается с неохотной просьбой прекратить. – Все хорошо, хён… Все хорошо. Все так хорошо… – он шепчет в ухо старшего, облизывая его мочку, захватывая губами, посасывая. Слова были бы как успокоительное, если воздух в комнате не накалялся до невозможности. Им обоим становится до одури жарко, кровь течет по венам, разгоняясь до безумия, так хочется… хочется… ощутить друг друга. И Тэхён позволяет себе больше, опуская ладонь с груди к резинке чужих трусов, забираясь под нее, ощущая жар и дотрагиваясь кончиками пальцев до кончика вставшего члена, сочащегося предэякулятом. Но тут же раздосадованно выстанывает – его руку останавливают на самом интересном. – Тэхён-н-н… – мольба срывается с губ, и Хосок, закрывая глаза, мычит от эмоций, переполняющих только от одних прикосновений к его телу младшим. Он сжимает пальцы на ногах до боли, чтобы прийти в себя. Ладони Тэхёна как кашемир, который приятно прилегает к телу. Его запах такой родной, такой сводящий с ума, как лучший в мире одеколон. Тэхён как белое солнце. Не должен быть его. – Хён, ты ведь хочешь меня… – как приговор. Он не может успокоиться, он не слушает, он хочет, он жаждет, Хосок его, и будет его. Тэхён поглаживает кончиком носа изгиб шеи, прислонясь сзади своим тазом к старшему, начинает слегка тереться, проезжаясь своим членом по бедру старшего, показывая, на сколько он хочет его, на сколько он возбудился, стоило ему лишь прикоснуться к его коже. – Не нужно… Блять… – Хосок смыкает челюсти, с силой сжимая покрывало в кулак, борясь с собой. – Я твой, хён. Весь твой. Всегда был твоим… Черт, как ты не понимаешь? Почему ты сопротивляешься нам, Хосок? Я был создан для тебя. Я – твой, ты – мой! – Щибаль, – стонет от слабости Хосок и расслабляет свою руку, выпуская ладонь Тэхёна, а тот долго не ждет, сразу же обхватывает член старшего, проходясь до основания, мыча в спину от того, насколько у Хосока хороший размер, и что наконец он до него дотронулся. Тэхёна кроет, он со страстью кусает нагое плечо, а после на секунду вытаскивает свою руку, чтобы смочить слюной, и возвращается обратно, уже увереннее проводит вверх-вниз по всей длине и головке, опускается к яичкам, слегка сжимает, получая в ответ от Хосока мычания, и снова проходится по стволу. Тэхён начинает медленно, аккуратно перемещает запястье вперёд и назад, чередует движения, меняет скорость и силу сжатия, это то, чему он научился у Джина – как правильно и хорошо дрочить, как бы это не было ужасно, но сейчас он подстраивается под Хосока, улавливая его каждый вдох и выдох. – Вот так, хён… Расслабься… – Блядский ебанный… Сука… Тэхён, – шипит тихо Хосок. Он резко разворачивается, больше не в силах терпеть, и впивается хаотичным поцелуем в губы Тэхёна, а тот готов кончить только от одного его языка у себя во рту. Они целуются как сумасшедшие, извиваются на кровати, Чону будто сносит крышу, он стягивает с младшего белье, обнажая член, который теперь упирается в их животы. Тэхен усаживается сверху, обнимая руками плечи Хосока и откидывая голову назад, чтобы старший присосался к ней, оставляя метки и целуя беспорядочно. – Подними руки… – Тэхён выполняет, Хосок избавляет его от ненужной сейчас вещи, откидывая на пол и прижимаясь своими губами к его затвердевшим соскам, втягивает их губами, вылизывает. Тэхён не может молчать, он хочет стонать. Стонать так громко, на сколько это вообще возможно, от того, что Хосок взял действие на себя. Он и закрывает себе рот ладонью, чтобы не крикнуть на весь мир как ему сейчас хорошо, он в таких правильных сильных руках. Как бы не зареветь, на сколько он счастлив, как долго ждал этого. – Хён, поцелуй меня. И Хосок не медлит, снова впивается в жадные губы и целует, целует до пухлости, кусает, наслаждается, и корит себя, так он слаб перед младшим, перед его превосходством. Он как алмаз: сияет, завораживает красотой, необычный, но такой хрупкий. Хосок отрывается с учащённым дыханием, и проводит пальцами по лицу, по щекам, вглядывается в его глаза с проступающими слезами. – Я такой счастливый сейчас, хён… Твой… – Ты такой… – Прикоснись ко мне, хён, пожалуйста… – Чёрт… Хосок опускает свою ладонь к его члену и начинает надрачивать, чуть медленно, упиваясь красотой младшего. Тэхён сидит на его бедрах, немного отклоняясь назад и кусает губы от ласк, закатывает глаза, выдыхает открытым ртом и Хосок бы так хотел… Так хотел его бы отодрать как непослушного мальчишку, взять крепко за бедра и… Но не сегодня. В доме за стенами его родители, а сбоку – брат… Лишь мычит от досады и сильные сжимает ствол у основания, поднимаясь к верху и отпуская. Тэхён весь разгоряченный, плавится в его руках, прислоняется и постанывает в его плечо от удовольствия, чтобы не закричать, кусает, оставляя знак после себя, проводит снова языком по губам, облизывает ладонь и дотягивается до красивого члена Хосока, начиная скользить по нему, набирает темп, не отводя взгляда Хосока, как и тот, умирают вместе в этом чудесном чувстве и расцветают вновь. Это безумие, и их оно накрыло с головой от растягивания прекрасного момента. Тэхён понимает, что все его мечты, все его огни ничего не значат без Хосока, ведь в его руках он рождается, он чувствует себя как никогда живым, это чувство сшибает с ног. Хосок прекрасный в его глазах, как его целует с жаждой, страстью, оставляя место нежности. Хосок наращивает темп, проводит по его члену, останавливаясь на твёрдой головке, поглаживает ее круговыми движениями, наблюдает за самым прекрасным видом – как катится одинокая крупная слеза из глаза, опускаясь по приоткрытых красивых губах и он слизывает ее не думая, потому что плачущий от удовольствия Тэхён – его слабость. – Хён… Больше не могу… – Кончай, мой принц…– Хосок шепчет в губы, разделяя одно дыхание на двоих, не отрываясь от них, приставляет свою руку, так, чтобы схватить оба члена, и начинает вместе их надрачивать, чтобы они кончили одновременно, и наблюдает за тем, как Тэхён закидывает голову назад, открывая губы в немом крике, кончая так красиво, произведение искусства, не выдерживает сам, выстреливая им на животы и руки, шумно вздыхает и валится на кровать вместе с младшим, ощущая как их тела горят, как сердца бьются безумно в унисон. – Щибаль, – вырывается в темноту. Глаза закрываются. Он уже это с делал. Поздно сожалеть. – Щибаль, – повторяет Тэхён и уткнувшись носом в ключицу, так и замирает, наплевав, что их животы вымазаны в сперме друг друга. Ему ведь сейчас так хорошо, как никогда в жизни. Это его самый счастливый и прекрасный момент, который он только мог себе представить. Они лежат молча пока не становиться прохладно, тела отошли от жара и Тэхён боится даже что-то сказать, чтобы не разворошить эту атмосферу, и услышать болезненные слова от Хосока. Он знает, что Хосок не предложил ему встречаться, и ничего не обещал, он сам прыгнул к нему в кровать, и, если честно, ни о чем не жалеет. Возможно, это низко или слишком обреченно – ему все равно. Непонятная боль от невысказанности и будущего ощущается где-то на задворках, плевать, потому что сейчас ему так феерически прекрасно. – Этого ты хотел? – «Упасть со мной в пропасть» остается неозвученным. Тэхён напрягается всем телом, и Хосок, кажется, понимает, он просто его понимает по каким-то гребаным причинам, каждый его взгляд, слово, мимику, чертовое дыхание. Он выдыхает с какой-то безысходностью и зарывается чистыми пальцами в волосы младшего, поглаживая его и ощущая мягкость, будто посылает импульс расслабиться, и Тэхён обмякает. – Этого. И много чего еще, – поднимает немного тело и шею, так, чтобы встретиться с темными глазами Хосока. – Гулять с тобой всю ночь, смотря на яркие звезды и встретить восход солнца, и целоваться, пока не опухнут губы. А зимой, когда пойдет пушистый снег, держаться за руки, кружиться и валяться с тобой в нем, смеясь. И когда тебе будет плохо… быть твоей поддержкой, как и ты моей. Я… – уже тише: – очень многого хочу, хён… Хосок повержен. Такой чистой искренностью Тэхёна. Небеса... За что он заслужил его? За какие дела? Он не самый добрый человек на Земле. Далеко даже. И даже если он перечислит сейчас свои грехи Тэхёну, тот и глазом не моргнёт, не подумает, что он плох, просто обнимет и скажет, что ему плевать. Безумие? – А если я не смогу тебе дать то, что ты хочешь? – Тогда я тебе это дам. Шах и мат. Тэхён шел сюда как в логово зверя – решительным и подготовленным. – Как ты не понимаешь… – «Ты еще так многого не знаешь, не испробовал в этой жизни. Ты найдёшь лучшее. Ты найдешь лучшего. Того, кто не будет тебя тянуть вниз. Кто покажет тебе весь мир. Жаркие летние ночи, какие ты хочешь, городские «богатые» огни, потому что Тэхён сам диамант, и должен быть среди них. Сиять. А то, что он будет сверкать – Хосок даже не сомневается. – Это ты не понимаешь, что мы одно целое, – Тэхён выговаривает так решительно как никогда, ни капли не сомневаясь в своих словах. – Ты маленький паршивец, – вздыхает Хосок. Тэхён кроме того, что по-неземному красив еще и уперт до невозможности. – Тогда ты большая заноза в заднице, Чон Хосок! – Хосок резко поднимается и кусает за губы Тэхёна, как месть, тот резко вздрагивает и охает от боли и ощущает, как с меленькой ранки, что оставил после себя хён, вытекает кровь и он слизывает языком. – Хён… – стонет обиженно. – Прости-прости… – он целует в ранку, а затем присасывается к губам, делая поцелуй металлически сладким и Тэхён не выдерживает, окольцовывая шею Хосока рукам полностью отдаваясь поцелую. Они снова сладко целуются, сминают губы друг друга, никак не насытившись. Поглаживает нежно бока, спускаясь к мягким ягодицам, а после возвращаясь назад, потому что кровь снова начинает бурлить. Когда Тэхён отлипает от живота Хосока после поцелуев, это довольно неприятно, не поцелуи, а потому что сперма так и засохла на них, склеивая их вместе, и это его даже забавляет, поэтому он смеется и Хосок прикрывает ему рот ладонью. – Разбудишь остальных. – Прости. – У меня нет салфеток и идти мыться сейчас не вариант, но… – он берет бутылку воды с прикроватной тумбочки, льёт немного на край одеяла и промывает живот Тэхёна, а после свой, переворачивая одеяло другой стороной, потому что Тэхён нагишом так и сидит на нем. – Вуаля. – Я не уйду, – серьёзно произносит Тэхён, придерживаясь за бока Хосока. – Я не говорил уходить. Улыбка на лице Тэхёна расцветает спелыми бутонами, ведь он может остаться. Как же он любит Хосока! Он осторожно перемещается на бок и накрывает их одеялом, закидывая на хёна ноги и обнимает руками, оставляя поцелуй на щеке, а после на шее, опускаясь ниже, улыбаясь тому, что руки Хосока обнимают его за спину прижимая ближе к себе. Волшебные ощущения – быть в руках в любимого человека. Вся их ночь волшебна. – Спокойной ночи, хён. – Спокойной ночи, маленький принц, – он оставляет короткий поцелуй на лбу Тэхёна и закрывает глаза. Сегодня слишком поздно, чтобы думать о завтра. Тэхён просыпается очень рано и даже без будильника, на улице все еще слишком темно, от шума, кажется, кто-то хлопнул какой-то дверкой, и он разлепил глаза в страхе, лучше вернуться на место раньше, чтобы лучший друг или родители не застукали в постели с Хосоком, мало ли что. Поэтому он очень-очень неохотно поднимается с кровати, потирая сонные глаза и лишается обнимашек Хосока чуть не со слезами на лице, но хорошее всегда проходит слишком быстро, это как аксиома. Хосок спит очень даже мило, с открытым ртом и тихим храпом, был бы сейчас айфон в руках Тэхёна, он бы сделал десятки фоток, но он осторожно целует в губы и щеку, так, чтобы не разбудить старшего, находит свои бельё и футболку, надевает, и на цыпочках выходит из комнаты, перемещаясь в комнату Чонгука, сначала оглядывая, все ли спят, а после заваливается тихо на футон, закрывает глаза с улыбкой на губах. Просыпаясь днем, будто здесь он и спал всю ночь с друзьями, Тэхён-актер почесывает волосы и разводит руки в стороны, пока Чимин зависает в телефоне, слишком сильно жмурясь от его света, ведь в комнате достаточно темно от зашторенных занавесок, а Чонгук поднимается с кровати каким-то слишком бодрым для утра и сразу обращает свой взгляд на Тэхёна. И Тэхён, если честно, не понимает этот взгляд. Он не злой, не доброжелательный, возможно, потерянный? – Чонгук? – Ох. Да… Я… Я… пойду приготовлю нам завтрак, – он быстро поднимается с кровати и выходит из комнаты, оставляя Тэхёна в какой-то прострации. – Что это с ним? – спрашивает Тэхён у Чимина, который потягивается и зевает, не стараясь прикрыть рот. – Не знаю, но я бы на твоем месте спрятал улыбку. – Но я не улыбаюсь. – Твои глаза улыбаются, – уточняет Чимин и хитренько лыбиться, а после тихо шепчет: – Что-то было? И Тэхён кивает, но приставляет палец ко рту, показывая, что сейчас не время это обсуждать, он и сам толком не знает, что тогда ими овладело и как это произошло, а самое главное, что будет дальше. Но он не лишается веры. Точно не после такого. Воскресенье Тэхёна заоблачно прекрасно. Он не названивает Хосоку, не пишет и не говорит – «возьми за это ответственность». Нет. Потому что правда – он полез первый. Да и не позволил бы себе так сказать. Он просто пребывает со своими мыслями, вспоминает тысячный раз, как было прекрасно. Нужно лишь показать Хосоку, что он и дальше готов терпеть, или что там ему готовят звезды. Тэхён справится. Он, блять, со всем справится. Но сейчас он счастлив. И это счастье от него никому не забрать! Даже Хосоку! Тэхён уже знает, как на него действовать! Как играть по его правилам. Но не ставьте ставки на последнее место Тэхёна, думает он, ведь ещё умеет побеждать! А сейчас ему нужно остыть. И на днях он это снова покажет! Поэтому в субботу вечером он идет с Чонгуком, проводив Чимина домой, к нему, чтобы снова остаться ночевать, и дойдя до ворот, когда они проходят внутрь, оба замирают – из дома слышно, как родители Чонгука громко ругаются, хоть они никогда не повышают голос друг на друга, а на ступеньках сидит Хосок, и просто курит с отстранённым взглядом. – Хён! Родители же дома! Что происходит? – обеспокоенно спрашивает Чонгук, сильнее сжимая лямку рюкзака, уставившись, и как на зло начинает покрапывать дождь, он даже не обращает внимания на это, так и стоит, застыв в паре шагов с Тэхёном, переводя обеспокоенный взгляд то на дверь, за которой слышно впервые так громко ругань родителей, но разобрать не может, о чем они кричат, то на будто потерявшегося Хосока, что готов смириться со всем. Но Хосок будто даже не слушает, где-то бродит в своих мыслях, смотрит под ноги, словно в никуда, и вдыхает дым от сигареты. – Хён… – они с Тэхёном содрогаются, когда слышат звук чего-то разбитого в доме, и снова громкие крики. Тэхён аж берет его за руку, не отрывая взгляда от Хосока, которому, кажется вообще похуй, что происходит – он просто выбрасывает докуренную сигарету, подпаливая новую делая затяжку. И Тэхён бы молил все на свете, лишь бы Хосок молчал так дальше и держал их в неведении, чем выпалил: – От меня Наён залетела, – он поднимает медленно убийственный взгляд и сразу дарит его Тэхёну. Мир Тэхёна крушится перед его глазами. Он отшатывается назад, и упал бы, если бы не сжал руку Чонгука, что его удержал, сам чуть не упав без сознания. Что же происходит?! Почему земля под ногами трещит?! Почему лицо Хосока размазывается, и он смотрит как в бреду?! Почему внутренности скручивает так, что ощущение, будто он не ел месяц. Ничего не видит, но проклятое: «От меня залетела…» стреляет у висков так как никогда в жизни до этого. Нет-нет... Ему мерещится. Он не вынесет этого. На улице прохладно, и он думал, как только выпьет вкусный какао с Чонгуком, а ночью снова побежит к Хосоку, чтобы они согрелись, но щекам становится горячее, кажется, дождь усиливается, он даже не понимает, что слезы льются с его глаз рекой, пока не слышит грубое: – Уходи, – это адресуется Тэхёну, который замер и не верит услышанному и отмирает, когда Хосок истошно и громко кричит: – Проваливай! Щибаль, – все мышцы лица напряжены, он кусает губы. Хосок потирает лоб и опускает глаза, проводя ладонью по голове и задерживается на макушке, сгребая волосы в кулак он невыносимости. Тэхён от испуга таращит глаза шире, понимает, что происходит, убирает руку от ошалевшего Чонгука и срывается на бег. В ушах шумит, он задыхается, хватается за сердце, но бежит дальше в ужасе, падающий дождь со снегом словно издевается над ним, сердце болит, ноет, он даже не понимает, что бежит хрен знает куда, подальше, подальше от всего. Слезы катятся сами, застилая глаза, ничего не видно перед собой, все размывается непонятным пятном в глазах, яркие вспышки еще больше расфокусируют, а он просто бежит, не веря, что это происходит с ним. За что?! Почему?! Он же только начал верить в их сказку, и где-то слышит отдаленный громкий выкрик: – Осторожнее! – и поворачивает голову почти что к своей смерти. Машина успевает притормозить в паре сантиметров от него, и он, теряя равновесие от страха, падает на землю, на влажную землю, на ладони, что царапаются об асфальт, но боль не ощущается от осознания того, что его только что могли сбить, он мог попрощаться с жизнью! Слезы ещё больше льётся с глаз, а голова просто раскалывается. Ему так плохо... – Тэхён, – удивлённый знакомый голос. – Блять! Какого черта! Ты что слепой? Тэхён... Он дышит тяжело, не понимая сразу что к нему обращается Сокджин, слышит, как машины сигналят громко, а он просто задыхается, чувствует, что его поднимают за руки на ноги и он повинуется, еле плетётся, и его пытаются усадить в машину. – В машину залезай, давай, Тэхён, быстрее. А Тэхён дышать не может, задыхается, рыдает, скулит, сидя в тёплой машине на переднем сидении, не понимая, как в неё попал, и как его сейчас пристёгивают, дают салфетки и двигаются с места. Последнее, что он помнит, как перед его глазами появился знак номера машины, и он чуть не попал на тот свет. Он согревается, не понятно через сколько, но щеки пекут от невидимых солёных застывших корочкой слёз, как и пощипывает глаза от боли. Приводит в норму свое дыхание, после сказанного уже нервными приказным голосом: «Ты успокоишься уже?!» Ох. Тэхён бы и рад успокоиться. А ещё лучше бы стереть этот день из жизни. Он приходит в себя, когда поднимается на этаж дома и стоя перед дверью в квартиру Сокджина. Заходит с предубеждением, шмыгает носом, обнимает себя руками и выпаливает: – Я не буду с тобой спать! – с растяжкой говорит с опухшими глазами, красным носом, с которого льются прозрачные сопли, пунцовыми щеками и обкусанными губами. Наверное, у него сейчас точно не лучший вид, потому что Джин хмурится и смотрит так, будто его только что оскорбили, и он закатывает глаза. – Думаешь, я бы хотел спать с тобой сейчас?! – говорит с ухмылкой. – Ты себя видел в зеркало?! Не делай из меня злого героя! – Зач... Зачем тогда... – Тэхён! – смотрит ему в глаза, повышая тон. – Не делай из меня злого персонажа в своей сказке! – он снова вздыхает со злостью, сжимает зубы, опуская плечи в выдохе, пока младший опирается о стенку прихожей, не думая и шагу делать. Смотрите, какие гордые! – Ты чуть не попал под мою машину! Я не мог тебя бросить в таком состоянии! Ты себя видел? Ты почти задыхался! Тем более мы не чужие друг другу люди, – он снимает свое пальто и проходит внутрь, бросая его на диван, подходит к бару, будто давая шанс младшему поступить разумно. Тэхён заходит следом через несколько минут, сжимая губы и наблюдая как Джин разливает по бокалам красное вино. – Ты знаешь, где душ, прими его, – он даже не оборачивается к младшему, ощущая его присутствие спиной. Ну что ж. Жизнь удивительна. Чтобы она сдохла! Он снимает ботинки в гостиной и бросает куртку на пол, помня, что старший не любит беспорядка, но сейчас его это не волнует, и плетется в душ. Кожу ошпаривает горячий поток воды, но он не сбавляет напор, тело неприятно ломит, будто иголками прокалывают, но он так и стоит, терпит, хочет заглушить душевную физической, пока не привыкает и немного расслабляется под горячими струями воды, что приятно щекочут тело. В голове бардак трещит, а грудь будто полоснули лезвием. Горечь на языке. Его тошнит. Он ощущает себя самым несчастным человеком на планете Земля. Омерзительные чувства, что съедают внутри. Печаль, разочарование, боль. Хочется кричать и все крушить. Несправедливость. Это так называют?! Он наклоняет голову под лейку душа, а с напором воды смываются слезы. Его счастье рухнуло просто в одного мгновение. «Беременная». Он не думал, что это может быть настолько плохое слово. Его разбили. Его убили. Его мир никогда больше не станет прежним. Страдания могут быть такими тяжелыми в таком юном возрасте? Наверное, с него бы многие посмеялись. Но ему как-то похер. Он человек, и это сейчас то, что он чувствует. Какая разница сколько тебе лет, если тебе разбили сердце, чувства все равно остались, а ты просто не робот, чтобы все стереть и так легко забыть. Хосок был для него лучиком света. И это не маленькая проблема – ну подумаешь, забудь, нет, у Хосока появится ребенок, который будет всегда перед глазами… Жена? А Тэхён… что? Будет смотреть напротив, давиться слезами и делать вид, что все нормально? Что не влюблен до потери пульса, и что он готов на все ради того, чтобы его хён был счастлив. Готов на все. Готов на все. Готов на все. Что это? Его заблудший голос? Он опирается головой о стеклянную стенку душа, закрывая глаза. Это все слишком. Слишком сложно для него. Ему нужен знак. Тэхён не знает, сколько он стоит под душем, на подушечках пальцев уже сморщилась кожа и он решает, что хватит. Протирает волосы полотенцем, надевает футболку без свитера, джинсы, и выходит из ванной комнаты, ступая по разогретому отеплением винилу. Сокджин ждёт его в гостиной, сидя на диване, закинув одну руку на спинку, а правую ногу подогнув под себя, попивая вино, как гребаный аристократ, элегантно, Сокджин всегда был элегантным и следил за своим видом, почему-то пролетает эта мысль у него, и Тэхён подходит, не решаясь сесть, становится рядом, обнимая себя за локти и опуская глаза. – Я не кусаюсь. Садись. Тэхён-таки садится на другой край дивана, Сокджин ему уж точно не чужой человек, что скрывать, секс с ним был отличным, и, наверное, не поступи Джин с ним так мерзко, возможно, он так бы и не понял, что был влюблен в Хосока почти со знакомства? Хосок всегда был для него чертовым героем. Да в каждом разговоре у него пролетал Хосок, осознанно или нет. – Ты голоден? Тэхён качает головой. Ему сейчас еда только в глотке застрянет. – Спасибо? – нерешительно произносит младший, кусая губы. – Серьёзно? Вопросительно? – Джин громко хмыкает, вертя головой и отпивает глоток вина. – Спасибо, – выправляется Тэхён, все также не поднимая глаз, крутит в руке бокал вина, взятый со стола, что-то, а выпить сейчас хочется просто невероятно, поэтому он делает большой и резкий глоток алкоголя. Главное, не натворить глупостей. Джин не старается его подбадривать. Он просто молча пьет вино, подпирая пальцами лоб, и наслаждается вкусом. Он не просит рассказывать, что случилось, не лезет в душу, дает время Тэхёну самому разобраться. – Хосок, – он начинает сам, невыносимо более удерживать это в себе, – Наён... они... – ему все еще тяжело это воспринять и тем более промолвить. – Я знаю, – спокойно отвечает он, а затем ослабляет рубашку, расстёгивая пару верхних пуговиц, пока Тэхён таращится на него в неверии. – Такое бывает, когда трахаешься с девушками без презервативов по пьяни, – он переводит взгляд на удивлённого младшего. – Что?! Я дружу с Наён. Она слишком много болтает языком. Она мне рассказала. Тэхёну хочется, чтобы его сейчас удавила змея, слезы сами льются из глаз, а он думал, что уже все выплакал, выговаривая: – Он женится на ней? – и его аж дёрнуло, когда Сокджин начинает громко смеяться, кидая на него взгляд, будто смотрит на дурака. – Они не будут вместе! Хватить рыдать, – Тэхён смотрит неверяще. – Откуда ты... – Наён из богатой уважаемой семьи. Ты что, думаешь ей позволят?! Её забирают в Англию, и там она останется учиться, чтобы не было позора на их семью пока никто не узнал, она родит там, поскольку возникли некоторые осложнения, а после оставит ребенка Хосоку. А он волен с ним делать что хочет. – Это жестоко… – шепчет Тэхён. – Разве ты не рад? Он будет свободен. Конечно, уже с обузой… Понимаю, поэтому я могу предложить свой вариант. Ты его, кстати, знаешь, и… – Не называй ребёнка обузой, – вырывается громко у Тэхёна, он сильно хмурится и сжимает свободную руку в кулаке. Почему-то это вывело его. Он знает, что дети – это тяжело, но ребёнок Хосока не может быть обузой. Но это не меняет того факта, что это нежданный ребенок. У Тэхёна скручивается все внутри. Ему становится невыносимо больно за маленького, ещё даже не родившегося ребёнка. К которому он вообще не должен иметь какого-либо дела, но раз оно касается Хосока, значит все слова лишние. Эта ситуация слишком сложная для него. Он не знает, что еще подвернется в будущем, и что ему предстоит пройти, но он сильный. И он готов упорно идти к своему счастью, даже если преграды слишком сложны. Он знает одно. – Я все равно его люблю, – зачем он это говорит Сокджину, одному богу известно. – Сочувствую, – Сокджин выдыхает с шумом и делает глоток дорогого хорошего вина, прикрывая глаза. – А он тебя любит, что ты так хочешь погубить свою жизнь? Тэхён, растерявшись на мгновение смотрит в глаза Сокджина, громко сглатывая слюну и открывая рот, чтобы сказать, но резко прикрывает, промаргиваясь пару раз, обдумывая слова старшего. Его постоянно хотят сломать. Словами, поступками… Но что-то внутри говорит ему бороться и не сдаваться. – Я его не отпущу, – и сам себя удивляет, поднимая брови вверх. Вот его знак. Ведь так. Страдания – это только путь. – А ты и вправду дурак, Ким Тэхён, – медленно выговаривает в лицо после подпирая лицо ладонью. Тэхён косится на него. Где-то он уже такое слышал. Но он не сдастся. Никогда. Он добьётся своего! «Чего?» – спрашивает его внутренней голос. «Ты точно дурак, Ким Тэхён». Он приказывает своим мыслям замолчать. Ведь он думал, что Хосок женится на Наён, и они будут растить ребенка и играться в семью. А он будет ходить как приведение. Ну нет… Сокджин сказал, что нет. Это просто пьяный перепих с последствием. Хосок ее не любит. Хосок говорил, что он самый-самый лучший и красивый из всех, кого встречал в жизни. Между ними было больше, чем простая дрочка, они будто слились в единое, их тянуло друг к другу как магнитом, и как бы Хосок не отрицал, он чувствовал, чувствовал, что в той комнате он был не единственным влюбленным. Его интуиция никогда не ошибалась. Истинные. Тэхён в это верит. И Тэхён не сможет без него. Не хочет. – Я... я добьюсь его! Я подожду... Не оступлюсь. Ребёнок – это ведь хорошо? Я люблю детей. – Я окружён идиотами, – прикрывая лицо ладонью, стонет в отчаянии. – Да ты чокнутый! – хмыкает в неверящей улыбке Сокджин, делая очередной глоток, потому что слушать в трезвом уме это смешно. Тэхён и вправду умеет свалить наповал. – Ну и что! – Тэхён хмыкает, кидая холодный взгляд, поднимает голос, хоть и остаётся охрипшим после долгих рыданий, но он готов бороться, даже если снова готов был разреветься, и все повернулось на сто восемьдесят градусов. У него есть еще шанс. У него есть надежда. У него есть упорство и сила. – Почему я должен от него отказаться, если у него будет ребёнок? Я буду рядом с ним, я буду ему помогать! Разве не это любовь? – Тэхён выдавливает из себя пренебрежительную улыбку, понимая к кому он обращается. – Да откуда тебе знать, что такое любовь, Сокджин-хён, – он опускает глаза и опирается в спинку дивана, смотрит прямо перед собой, проводя пальцем по бокалу. – Я не выбирал его любить. Моё сердце само потянулось к нему. И я не собираюсь сидеть сложа руки! Он поймёт… Поймёт, что я его люблю и что на меня можно положиться. Я не подведу его… и… – М-да... – перебивает его Сокджин и поднимается на ноги, отставляя пустой бокал на журнальный столик, показывая всем своим видом, что больше этот бред слушать не будет. – Я правда был уверен, что ты хоть немного умный! Ах… Как жаль. Но все-таки знай, что мое предложение ещё в силе. – Деньги, секс и беззаботная жизнь? – поднимает на него пустой взгляд младший. – Именно, Тэхён, именно. Самое лучшее что создали люди – это деньги. И я бы сказал тебе, что ты бы имел многое со мной. Ты и вправду желанный, и очень красивый, кажется, я не устану это говорить. И как бы это не звучало, ты хорош в постели. Ты притягиваешь к себе людей как магнит, наверное, своей этой дурацкой добротой или мордашкой, не знаю. Не понимаю, как Хосок еще держался. И я бы хотел, чтобы ты принял мое предложение, но, к сожалению, ты... – Дурак. Да? Сокджин хмыкает, но не отвечает. – Просто постарайся потом не удавиться этой любовью. Ведь кто знает, был бы кто-нибудь другой, от тебя бы ничего не осталось, – он подходит к Тэхёну, нагибаясь, и тот больше вжимается в диван, открывая рот он близости лица старшего. – Ты даже зарёванный красивый, – зачем-то говорит Сокджин и проводит ладонью по щеке младшего, а Тэхён начинает нервно дышать и сжимать губы, слегка дергаясь, когда рука старшего поднимается к его волосам, и он слегка их ерошит, а после выдыхает расслаблено, потому что Сокджин убирает руку и выпрямляется. – Ну что ж. Располагайся на диване, я не хочу, чтобы с тобой что-то еще случилось. Оставайся. Я сейчас принесу постельное. Сокджин делает шаги в сторону своей спальни, и Тэхён окликает его, но Сокджин не поворачивается, останавливается и кивает головой, что тот может продолжать. – Спасибо, Сокджин-хён. Серьёзно, я искренне, хён. – Не злоупотребляй моим гостеприимством, – Сокджин не оборачивается, но нежно улыбается, что скрывается от взгляда Тэхёна, и продолжает идти в свою комнату. Сокджин, как всегда, высоко себя носит, но Тэхён и вправду ему благодарен. Он не знал, что случилось бы или где он был бы, если не старший. Ему есть, о чем подумать, укутываясь в теплое одеяло на диване бывшего любовника. Все считают его глупцом, он бы и сам поверил в это, только он чувствует, что поступает правильно. Он всегда верил интуиции и своему сердцу, и сейчас оно говорит бороться, и он так и сделает. Сцепит зубы и пройдёт через многое, но покажет Хосок-хёну, что он не глупый ребёнок, а человек, на которого можно опереться. Слишком громкие слова для такого возраста, но что поделать, если он в это верит. Тэхён упертый. Тэхён добрый. Тэхён самый-самый любимый Хосоком.***
Чонгук просыпается от голосов за стеной, он открывает глаза, промаргиваясь пару раз и хмурясь от дневного яркого света, и поворачивает голову вправо. Место рядом – пустое, он, протягивает руку и дотрагивается – простыня холодная, наверное, Юнги слишком рано проснулся и оставил его одного в постели, это немного огорчает, ведь он представлял, что это будет романтичное утро со смущенной улыбкой на губах после первого его раза, хотел проснуться в объятиях хёна, но он не будет слишком зацикливаться на этом. Голоса становятся все громче, и Чонгук начинает немного нервничать. Он поднимается с кровати с тихим, сорвавшимся с губ хрипом, потому что почувствовал боль в пояснице, небольшой дискомфорт, который все-таки ощущается после секса, надевает оставленные предусмотрительным хёном аккуратно сложенные на краю кровати чёрные широкие спортивные брюки, которые идеально подходят, и длинную белую футболку. Он не знает, что происходит и с кем Юнги, и будет ли проблема, что он здесь, сердце начинает тревожно биться в грудной клетке. Он ничего лучшего не находит, кроме как на цыпочках подойти к двери и тихонько ее приоткрыть, чтобы не было слышно и заметно. Ему не приятно, он никогда не подслушивал, но его тяготит то, что кажется его парень разозлённый и это не может не тревожить, голос снижается, но все равно слышно часть разговора: – Я думал, ты с ней виделся, она была пару дней в Сеуле, забрала наследие и уехала. Думал, тебе-то она позвонит. – Значит, не позвонила, – звучит тихо, немного разочарованно, хоть сталь в голосе держится дальше. – Она всегда была плохой матерью. Поэтому я с ней и разошёлся. Чонгук напрягается, понимая, что Юнги сейчас со своим абоджи. Ему становится ещё больше не по себе от осознания, что он только что был в боксерах в кровати. Наверное, не о чем переживать, ведь он может быть как бы просто названым «другом», но Чонгуку не становится от этого спокойнее. О семье Юнги он почти ничего не знает, и старший не слишком много о них и рассказывал, только знает, что якобы у него не сильно крепкие отношения с родными. – Кто бы говорил, – отвечает с фырканьем. – Ох, Юнги. Да брось, будь мужиком. Как я тебя воспитывал! – Чонгук не видит, как абоджи Юнги размахивает руками на эту квартиру, но себе представляет в уме. Он жмурится, потому что голос вновь становиться раздражённым. – Ночами не спал! Ты, сынок живёшь припеваючи! Ни в чем себе не отказываешь! У тебя есть многое! Да другие дети бы мне в ноги кланялись и говорили спасибо! Я тебя никогда не ругал! – Чонгуку больно это слушать, он будто принимает все на себя, и хочется защитить Юнги, но он ничего не может, только стоять и подслушивать невыносимый разговор. – Поэтому прекрати этот цирк! За твое здоровье! –Чонгук понимает, что абоджи Юнги пьет, и ставит, наверное, стопку, потому что слышно, как она встречается с поверхностью столешницы. – У тебя кто-то есть? Вид у тебя как после горячей ночки. Надеюсь, она хорошенькая. – Он. – Что? – Это он. Я спал с парнем. Не с девушкой. Невыносимые мурашки пробегаются по телу Чонгука, его будто облили холодной водой, он даже прикрывает рот рукой, чтобы не было слышно его дыхания, ещё так некстати на айфон приходит сообщение, и он поворачивает голову в сторону прикроватной тумбочки. – Оу... Ну что ж, молодежь сегодня любит много экспериментировать. Чонгук слышит безразличие в голосе и даже не знает, как себя повести. – Что ты хочешь? – Я что, по-твоему, не могу проведать своего сына? – Не смеши меня! – Ну хорошо. В этом ты весь у меня! Сразу к делу. Хвалю! Прошу только об одном, сходи ещё раз с нами на ужин, Чонсук очень переживает, что мы не помирились. – Мне насрать на твою новую семейку. – Блять… Юнги! Ты можешь быть нормальным сыном? – он громко выдыхает. – Сколько хочешь? Дать тебе ещё денег, чтобы ты послушался своего абоджи? – Чонгук дергается, когда слышит, что что-то разбивается о пол, и голос снова повышается. – У меня дела сейчас идут не очень! И если я прошу помочь старику, значит, так и нужно! Засунь свою гордость в заднее место! Ты что, не понимаешь, что мы обанкротимся, если ты продолжишь так вести себя? Ли Чонсук – это легкий выход! А ты, мерзкий мальчик… – А не пошёл бы ты нахуй. Чонгук слышит звонку пощёчину и сам отваливается от двери, крепче зажимая рот, чтобы не вырвался удивлённый вскрик. – Неблагодарный щенок! Ты ещё прибежишь ко мне! Чонгук не спешит выходить после того как слышит шаги абоджи Юнги, а после громкий стук дверей. Он ушел, но Чонгук все равно не позволяет себе быстро выбежать. Он не должен быть это услышать, и точно не будет притворяться, что голоса его не разбудили, даже если хёну сейчас не по себе, но… Боже, как же он хочет обнять и помочь старшему. У него громко стучит сердце, и точно растерянный вид, когда он медленно выходит из комнаты и обеспокоенно, тихо говорит: – Хён… – Юнги стоит с опущенной головой, обколотившись обеими руками о стол, возле него недопитый хайболл с виски, а рядом – открытая бутылка. Чонгук переводит взгляд на разбитые осколки стакана на полу возле стены, а на ней ещё невысохшие пятна. Когда старший слышит голос младшего, медленно поднимает голову и смотрит так, будто только что вспомнил, что Чонгук был у него. – Чонгук… – Юнги тяжело выдыхает и потирает глаза, стирая мокрый след. – Прости, ты не должен был это слышать. – Ты в порядке? – он подходит ближе, в нервном жесте сжимая низ футболки и оттягивая ее ниже, разглядывает лицо старшего, осматривая красную от удара щеку, но не решается дотронуться. Юнги выглядит обескураженным и Чонгук понимает, как его абоджи догадался о «ночке»: волосы хёна в беспорядке, одет только в спортивные брюки, а на талии лёгкие синяки, наверное, он не контролировал себя, когда сжимал его бока. – Да... да… Не волнуйся. Поешь, я приготовил тебе завтрак, – он показывает на стол, где стоит тарелка с омлетом и его любимое банановое молоко. – Я приму душ, а после вызову тебе такси. Чонгук не хочет есть, сейчас для него важнее эмоциональное состояние Юнги, который пытается не выставлять переживания напоказ, вот так убегая. Чонгук не глупый малый, и понемногу начинает понимать характер старшего. Когда тому больно, он это скрывает. Юнги-хён убегает. Он всегда так делает… Словами, шутками, поступками, когда больно и он не знает, как этим поделиться. Чонгук не хочет оставлять его одного. Он уже этот момент проходил. Но ему не страшно. Ему душераздирающе. Он хочет быть рядом. Помочь. Показать, что ему можно довериться, что он любит и будет рядом. Юнги, кивая головой больше для себя самого уходит, а Чонгук не может просто все так оставить. Он не может ничего с этим поделать, но идет за хеном в спальню и видя его, не раздумывая, просто обнимает со спины. Крепко сжимает в своих объятиях и кладет голову на плечо, прикрывая глаза, медленно дышит, зарываясь носом в шею и вдыхая его запах. Юнги не отстраняет от себя, застигнутый врасплох, молчит, только глубоко дышит, захваченный теплотой тела младшего. – Не закрывайся от меня, хён, пожалуйста. Я вижу, что тебе плохо, – он шепчет это с нежностью, с такой интимностью в голосе, что У Юнги переворачивается всё внутри. – Хочу остаться, если разрешишь, – Чонгук легко дотрагивается губами к нагому плечу хёна, после вжимается кончиком носа, водит им по коже, показывая, что можно разделить боль, довериться. – Я ведь так сильно люблю тебя. Юнги прикрывает глаза от боли, будто кто-то противной крупнозернистой наждачкой проходится внутри по его органам. Ему и вправду больно, но он привык сам справляться с этими чувствами, даже если это значит напиться до беспамятства. А здесь Чонгук, такой милый, нежный, укутывает теплом, своим ангельским голоском решившись сказать то, что ощущает, раскрывается с каждым новым шагом, становится более смелым, уверенным. Ещё на шаг ближе к неизбежному… Сердце Юнги начинает быстрее стучать, а в голове отдаётся импульс. Он сжимает пальцы в кулаки и выдыхает. – Я волнуюсь за тебя. За него не нужно волноваться. Точно не Чон Чонгуку. – Все хорошо, Чонгук, – хриплый спокойный голос, похожий на холод. – Не нужно, – Чонгук чувствует, как внутри проносится неприятное чувство. – Извини… Мне нужно принять душ. Он оборачивается к младшему лицом, мажет по растерянным губам, не заглядывая в расстроенные глаза и прячется за дверьми ванной комнаты, после прислоняясь головой к ней с тяжелым чувством вины. Пиздец. Раз ему уже сложно, то что будет потом?! Чонгук не заслуживает такого обращения. – Сука… – шумно выдыхает под лейкой душа. Чонгук не знает, что ему делать. Он смотрит щенячьими глазами на двери и не знает, куда деваться. Идти на кухню, есть омлет, который сейчас в него вообще не влезет, посидеть на кровати, с краю, как нашкодивший ребёнок? Или это был знак, что ему нужно убираться вон. На айфон снова приходит сообщение, и он подходит к кровати, чтобы его взять, второе сообщение от оммы: «У тебя все хорошо? Кажется, я видела Тэхёна у магазина. Ты с ним все ещё? Я в магазине, что тебе приготовить на обед?» «Чёрт», – всё, что проносится у него в голове. Радость тому, что его омма любит писать, а не названивать, он бы точно не мог спокойно разговаривать, сейчас в глазах щиплет, а в горле дерет обида. И он снова врёт. «Всё хорошо, омма. Скоро буду дома. Я съем все, что приготовишь». Он шумно выдыхает и хочет одеться в свою одежду, чтобы, наверное, уйти?! Но вспоминает, что оставил ее вчера в ванной комнате, когда раздевался перед Юнги, чтобы после заняться сексом. Господи! Вчера был его первый раз, а сегодня… сегодня все не так должно было быть. Неприятная дрожь проходит по его телу. Чонгук быстрыми движениями потирает лицо ладонями, смывает намёки влажности с глаз и горько глотает ком в горле. Он слегка дергается, когда дверь открывается и показывается Юнги, который застывает, будто не ожидая его здесь увидеть и внимательно рассматривает опухшее лицо. Чонгука хватает маленький приступ – сколько же он здесь стоял как истукан?! Волосы хёна влажные, видно, что протёртые полотенцем, которое висит на шее, одет, как и был, только в спортивные брюки. – Прости, я… Уже хожу. Да-да, – он начинает больше нервничать, заикаться и от этого голос становится ниже, больше выражая грусть, кажется, будто еще немножко и он тут расплачется. Чёрт бы побрал этот его нежный и сентиментальный характер. – Просто мои вещи были там, – он указывает пальцем в сторону ванны, а сам прячет глаза, спешно моргая туда-сюда, хоть ощущает, как Юнги сканирует его взглядом. – И ты был там… Я не хотел мешать. Я не знал, что делать, я… Извини. Кажется, сердце у него остановилось, он делает шаги вперёд, чтобы убраться, проходя мимо Юнги, от которого точно не скрылось его поведение, он хватает расстроенного младшего за руку и поворачивает его к себе лицом, прикрывая глаза, и притягивает ещё ближе, так чтобы соприкоснуться лбами и шумно выдыхает носом, словно все трудности свалились с плеч. Чонгука разрывает, слезы сами катятся по щекам. Они стоят в безмолвной тишине пару минут, чтобы выровнять дыхание, и пока Чонгук не перестает шмыгать носом, обнимая талию старшего. Юнги нежно гладит ладонью по его густым волосам, успокаивая и шепча тихое «прости». Чонгук винит себя в этом, это он должен успокаивать старшего, а не наоборот. Это ведь Юнги лишён ласки родителей. Чонгук сжимает губы в полоску, а после отстраняется с красными глазами и смотрит в упор своим самым нежным и таким милым взглядом, что все стены рушатся. – Хён… – Ш-ш-ш, не говори ничего. Пойдём сюда. Юнги тянет успокаивающую, но грустную улыбку на лицо, слегка погладив румяную щеку младшего, убедившись, что слезы высохли, сожалеюще сморит, и ведёт на кровать, Чонгук поддаётся, ложится боком, как и старший лицом к нему, близко. Они молча наблюдают друг за другом в тишине, разделяя огорчение. Чонгук не сдерживается после короткого времени переглядывания, изучая каждую маленькую деталь на лице, кусая губы, первый тянется, пальчиком медленно очерчивает лицо, проводит по контуру носа, зачерчивая родинку, переходит пальчиком вправо, зачерчивая еще одну маленькую родинку, улыбаясь уголками губ, нежно переходит на брови, прощупывая их густоту, Юнги их лишь слегка хмурит в отчаянии, наблюдает, не портит момент, только затяжно дышит, а Чонгук просачивается в самое сердце. Младший слегка скользит языком по своим губам, в тот момент, когда проводит пальчиком по его мягким и розовым губам, очерчивая каждый миллиметр и контур, а после даже для себя, внезапно, проталкивает подушечку пальца внутрь, дотрагиваясь до маленьких зубов, щуря глаза, будто играет, и вынимает палец, но не убирает, а захватывает нижнюю губу и проводит вниз. – Ты возьмёшь за это ответственность? – тихий и возбуждённый голос, от которого в Чонгука внутри все рушится. – Прости… прости… я просто хотел это сделать. Ты очень красивый. – Это слишком сексуально, Чонгук-а. Ты слишком невинно сексуальный. Чонгук показывает очаровательную улыбку. – А может и возьму. – Стал таким смелым. – Ты меня таким делаешь, хён. – Ты такой очаровашка. – Очаровашка? Это что-то новое. Ты называл меня ромашкой, а когда мы занимались… этим, ты назвал меня малыш… А сейчас я очаровашка, – задорно говорит Чонгук, все ещё не убирая руку, проводя по волосам, заправляя за ухо прядь. – Этим? – показывает улыбку. – Все-таки тяжело произнести «секс»? – Хён! Юнги резко поднимается и наваливается на него, на «ох» младшего, целует, сминает слегка соленые губы, медленно, наслаждаясь процессом, мягкими губами что отвечают, проталкивает язык, переплетая с его, и понимает, что всё. Песня спета. А после тяжело выдыхает и кладет голову ему на грудь, ощущая, как Чонгук зарывается в его волосы и нежно перебирает пряди. Юнги тяжело дышит, будто еле сглатывает слюну, такое чувство, что он готов вот-вот разрыдаться. Он сильно сжимает сбоку постельное в кулак и лбом тычется ему в грудь, показывая на минуту слабость, наслаждаясь, упиваясь этой любовью, что так и сочится из младшего, соединяя это чувство с ненавистью к себе. Чонгук его таким никогда не видел. Юнги себя не показывал… – Ты тоже это ощущаешь? – тихий шепот. – Мои чувства к тебе будто разрываются. Все полыхает. Это как волна. Юнги не отвечает, просто кивает и сильнее сжимает ни в чем неповинное одеяло. Его тоже разрывает внутри, борьба колет в груди, стоит дольше посмотреть на младшего, его невинный, теплый, мягкий и такой влюблённый взгляд, блестящие большие глаза, похожие на глаза Бемби, вызывают волну мурашек по телу. Все так тяжело. Этого не должно быть. Он забылся. Чонгук готов поклясться, что ощущает, как мокнет его футболка на одном месте, но Юнги совсем не всхлипывает, только напряжённые плечи показывают, что сейчас он не в лучшем состоянии. – Хён, ты ведь знаешь, что я готов на все… – «ради тебя». Может, это слишком? Он так влюбился, что не видит берегов. Юнги судорожно выдыхает ему в футболку на груди, и Чонгук ощущает это тёплое дыхание, ничего больше не говорит, дает время. И после шумного выдоха через несколько минут Юнги поднимает голову, глаза красные, но не видно дорожек от слез. Чонгук бы хотел принять его боль на себя, чтобы хёну было лучше, послушать, уберечь, чтобы Юнги открылся больше, разделил эти чувства на двоих. Это тяжело, Чонгук даже не представляет, как это – расти без родителей, хоть они были и рядом. Не получать слов любви или простые прикосновения, что показывают, как ты дорог. У него в семье можно купаться в этих чувствах, родители очень добрые и что более важно – понимающие, всегда подержат и поговорят. А Юнги… Он всегда был один. Чонгук готов сам расплакаться, если бы не голос Юнги… – Погрустили и хватит. Все, что он позволил себе, несчастные минуты, чтобы дать волю своим чувствам. – Я волнуюсь за тебя, хён. – За меня, Чонгук, не нужно волноваться, – хриплым голосом с болезненной кривой усмешкой. – Запомни это. Чонгук понимает, что Юнги до боли сильный человек, сильная личность, и ещё более влюбляется. Он открылся, не полностью, но разрешил увидеть маленький фрагмент, и Чонгук благодарен, ведь многое не просят? Юнги как бродячий кот, если захочет ласки, то просто подойдёт и получит её, но перед этим убедится, что за человек перед ним. И Чонгук догадывается, вот что значат его слова «Ты искренний, Чонгук». В мире, где полно фальши, зла и лжи, Юнги в нем разглядел самое ценное, наверное, что спрятано в людях. – Что так смотришь, будто задачу решаешь? – хихикает Юнги. – Хочешь есть? Могу заказать все, что хочешь. – И даже бараний шашлык, рис со свининкой и кульгоки? Юнги начинает смеяться в голос. – Ребёнок… Сколько же ты ешь. – Я – растущий организм, хён. – Ты – бездонная бочка. – Хён, – Чонгук без стеснения клюет в губы, а после, ещё раз чмокая, сминает нижнюю. Он прерывает поцелуй первый, чтобы заглянуть в удивленное, но с мягким взглядом лицо старшего, что все еще нависает над ним. Каждый взгляд Юнги, каждое прикосновение заставляет Чонгука желать подарить каждый миллиметр своего сердца. Их идиллию перерывает такой ненужный звонок на айфоне младшего, и Юнги с выдохом печали с него слазит, чтобы он достал и посмотрел высвеченное: «Омма». Чонгук нажимает кнопку, чтобы мелодия не играла, но вибрация все равно не дает расслабиться. – Я вызову тебе такси. Твои родители, наверное, уже переживают, – он поднимается с постели, подмигивая младшему и убирается на кухню, чтобы Чон мог спокойно поговорить. Чонгук только неохотно стонет и отвечает на звонок. Вселенная просто над ним издевается. Чонгук выходит в гостиную уже собранным, в своей одежде, на плече рюкзак, а в глазах сомнения. Юнги, опершись о барную стойку, делает глоток виски, опустив голову и бродя в своих мыслях, не замечает, как вошел младший, что с него не сводит глаз. – Хён, – Юнги поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. – Я могу остаться, если хочешь, – хоть как он будет оправдываться перед оммой, об этом он подумает позже. – Ты ведь не… – Не напьюсь? – договаривает Юнги, прикрывая глаза и почесывая бровь. Чонгук вспоминает, что уже видел этот взгляд, полный боли, что прячется, как за занавеской. – Не переживай. Я не буду пить. Со мной все хорошо, – он оставляет бокал и подходит к младшему впритык, разглядывая медленно его милое невинное лицо. – Чего не скажу о твоей заднице. Чонгук аж прикрывает рот, точно не ожидавший это услышать, к щекам сразу приливает румянец, а Юнги начинает смеяться, как и он показывает смущенную улыбку. Юнги притягивает Чона, и тот зарывается в его шею все еще улыбаясь, сильнее сжимает, наслаждаясь моментом. – Надеюсь, я был нежным. Как ты? – Все хорошо, хён, – Чонгук поднимает голову и прикусывает нижнюю губу. – Это ведь был ты. «Это ведь был ты» – вживую режет ножом по телу Юнги. – Такси уже ждет. Чонгук кивает. Да, ему и правда пора, только маленький червячок внутри сеет сомнения. Будет ли все хорошо, как только он выйдет за дверь?! – Поцелуешь меня? Юнги целует, мягко, вкусно, на прощанье, заправляя выбившуюся прядь волос Чонгука за ухо. – Не нужно за меня переживать, – Юнги отстраняется первый, лишая себя тепла младшего. – Иди, малыш. И Чонгуку ничего не остаётся, как выйти за дверь и надеяться, что все будет хорошо. Следующие дни холодного февраля были ужасными, учёба забирала все силы – это понятно, они школьники, и загружены уроками и дополнительными до десяти вечера, а ночью Чонгук, вместо того, чтобы отдыхать, ещё учился, потому что он должен быть первым в списке успешности, а конкуренция так и наступает на пятки. На уроках бедный так и засыпал, хорошо, что друзья прикрывали, чтобы не видел учитель, а то он не хотел отсыпаться в медпункте, а что касается Юнги, они не ходили на свидания, даже не пересекались в школе, Чонгук хотел бы увидеться, сбежать ночью, чтобы очутиться в его объятиях, только Юнги говорил, что слишком устал, и Чонгуку ничего не оставалось, кроме как довольствоваться мимолетными сухими сообщениями, от которых хмурился в сумбурных чувствах. «Ты покушал?» «Учись, ребёнок». «Я слишком устал. Извини». «День был тяжелым. Извини». «Извини, я вырубился и не слышал, как ты звонил. Все хорошо?» «Я не смогу на выходных увидеться. Извини, у меня полно дел». «Все ли хорошо?» Это Чонгук и сам хотел спросить. Неделя. Две. Две долбаные недели отсутствия Юнги в жизни Чонгука и его уже кроет, как наркомана от нехватки наркотиков в крови. Чонгук скучает. А ещё долбаный червяк так и ковыряет в животе. Чёртовая интуиция. Юнги ведь не мог к нему остыть? Не после того, что было?! «Он отдаляется?» – проходит эхом в голове и Чонгук хмурит брови, сидя на подоконнике на их месте на перемене, и даже не вникает, о чем спорят друзья. Чонгук же должен что-то сделать?! Признаться? Получить помощь?! – Я возьму быка за рога! – слышит краем уха Чонгук про тактику Чимина. – Вот так и буду действовать. Намджун… – Я переспал с Юнги, – Чимин сразу закрывает рот, и они с Тэхёном переводит на него взгляд и таращатся, как мамаша на своих маленьких детей, что сделали первые шаги, с умилением и диким восторгом. И Чонгук сразу же их добивает: – Было… стыдно, страшно, но я доверился Юнги и было... не знаю… Мне, кажется, понравилось. – Я дожил до этого момента, – первым подает голос Чимин и прикладывает ладонь к груди, как гордая мамаша, и Тэхён косится, закатывая глаза. – И как это было? – с улыбкой спрашивает Тэхён, его глаза чуть ли не светятся от счастья. – Что ты имеешь ввиду? – Какая поза, – перечисляет Тэхён на пальцах заламывая их, а Чонгук уже покрывается красными пятнами от стыда, вспоминая, как разделся полностью перед хёном, а после в душе, это было что-то запредельно потрясающее. – Где вы это сделали, сколько раз, каким он с тобой был… Ты ему отсасывал… – Остановись, ради всего святого! – смеётся Чимин, взглянув на реакцию Чонгука, которого не отличишь сейчас от спелого помидора, тот приставляет ладони к щекам, чтобы их охладить, и Тэхён вырывается из своих перечислений, взирая на Чона. – Ох, прости. Ну хотя бы для нашего с Чимином успокоения, что и вправду было всё хорошо. Он ведь тебя не обижал? Позаботился о тебе? – тянет Тэхён, прищуривая глаза. Теперь Чонгук сам жалеет, что начал сам. – Он… Все было хорошо, – чуть ли не шепчет Чонгук, он бы хотел смотреть под ноги сейчас, чтобы не видеть этих прожигающих взглядов своих друзей, что каждое слово впитывают как губка, но защитить Юнги от этих сурков – своих лучших друзей – все же важнее. – Юнги и правда нежен. Конечно, было больно, но он сильно постарался, чтобы я не зацикливался на этом и выходило превосходно, то, что я ощущал тогда, даже описать словами сложно, меня будто поднесли к звёздам. Юнги был… нежен, – заминает губу Чонгук. – Это просто… что-то очень новое для меня. – Ясно, – кивает Чимин. – К звёздам, говоришь, – угукает, что-то подмечая для себя. Чонгук кивает, а ребята начинают визжать как девчонки и кидаться к нему с объятиями. – Это нужно отпраздновать, – говорят они ему. – Никого алкоголя! – Какой же ты скучный! – щебечет Чимин, по-дружески лохматя волосы Чона. – Мы рады за тебя. Наш кролик Чонгук наконец-то потерял девственность. – Да, но… Что-то не так, – они сразу отстают с объятиями и хмурят брови. – Что ты имеешь в виду? – заинтересовано спрашивает Тэхён. Чонгук неохотно рассказывает все, что происходило после, точнее на следующий день после секса, а друзья кивают головой, вставляя маты, какой же херовый абоджи у Юнги. – И он так странно себя ведёт в последнее время. Взгляд такой, что хочется обнять. Я не понимаю. Проблема во мне? Возможно, я что-то не вижу? – Молчать, – совсем не злобно говорит Тэхён Чимину, как тот только тот собирается что-то сказать, но тут же послушно закрывает рот, ведь знают оба, что сейчас как сказанет «нечто», Чонгук после будет ходить как зомби с плохими мыслями, а он и так витает в них в последнее время. Чонгук слишком раним, они не могут раскидываться словами просто так, ничего не зная. Они переживают за него, это у Чонгука первые отношения и любовь. А они и сами толком нихрена не понимают. Это сложная ситуация. Ведь Юнги все-таки пишет, а не игнорит. Все ещё вместе с Чонгуком. Чимин складывает пальцы в замок и проводит ими по губам, выкидывая воображаемый ключ. – Не понял? – Чимин пытался сказать, что ты, возможно, себя накручиваешь. Да, Чимин? – Чимин кивает, хоть и показывает глазами, как это ему не нравится. – Возможно, вы правы. Я слишком драматизирую. – Если подумать, кроме слухов мы ничего о нем не знаем, – все-таки ляпает Чимин. Тэхён прикладывает ладонь ко лбу, а Чимин охает, прикрывая рот рукой в сожалении, что все-таки не сдержался. Чонгук округляет глаза, смотрит на него, моргнув и задумавшись. А ведь Чимин прав, кажется, Чонгук только сейчас узнал о проблемах Юнги с семьёй. Он, по сути, даже не знает, что тот делает в свободное время, какой его любимый цвет, каковы интересы. Если бы не Чимин с Тэхёном, он бы и хулиганские слухи о нем не слышал. Он не знает, куда Юнги поступает, тот просит не забивать голову глупостями, а Чонгук совсем не наглый парень и не хочет надоедать своими вопросами, он просто доверится тому, что все у них будет хорошо. Он знает только то, что ему показал сам Мин Юнги: курит Marlboro или мятные сигареты, пьёт виски, соджу и пиво, тихий как кот, но очень ласковый. Юнги никогда его ничего не заставлял делать, спрашивал, протягивал руку и Чонгук просто вкладывал свою. Но… он открылся, показал их «секретное место», синий фургончик на рейсах, где он впервые покурил, показал место, брошенный бассейн, куда раньше всегда приходил, чтобы любоваться звёздами. Там впервые Чонгук поцеловался. Мин Юнги достаточно скрытная личность. Но Чонгуку он показал то, что у него находится внутри. Разве не это ценно? Юнги открыл ему свою душу. – Не хочу показаться слишком занудным, – подает голос Тэхён, прерывая глубокие раздумья Чонгука, – но вообще-то уже урок пятнадцать минут идёт, – и, разумеется, они все идут на занятия.***
Пятница никогда не была легким днем, и Чонгук ощущает на себе усталость за последние дни учебного года, а еще он безумно скучает. У него нехватка Юнги в крови. Он надеется, что завтра он уже сможет увидеться с хёном и провести с ним время. Конец учебного года уже через неделю, а после в этих стенах он уже старшего не увидит, что, собственно, очень огорчает, и ничего с этим уже не поделаешь, остается только смириться и ждать удачного для встреч времени. Чонгук моет руки в уборной, опаздывая на занятия. Это все четыре баночки вкусного бананового молока, которые он выпил перед уроком. Настроение становится лучше, когда, выглянув в окно, он видит, как белоснежный лёгкий снег падает с неба. Он возвращается в класс, смотря себе под ноги, идет задумчиво вперед, глупая привычка, что когда-то навлекла беду – он разлил банановое молоко на хулигана Мин Юнги, от которого мог и по морде получить, а сейчас идет с улыбкой, вспоминая тот момент. Только он сворачивает за поворот, как до него доносится знакомый хриплый голос: – Чонгук-а, – Чонгук резко оборачивается вполоборота назад, и стоит ему увидеть старшего, лицо озаряет счастливая яркая улыбка. – Хён, – кровь будто забурлила внутри, так он счастлив увидеть старшего. Он в спешке идет прямиком к нему, и когда Юнги подает ладонь, Чонгук, не думая, сразу же хватает с улыбкой. Даже не оборачиваясь по сторонам, они молча проходят длинный коридор, пригибаясь, чтобы их не заметили в классах, где идут уроки, как шпионы, и заворачивают налево, на лестницу до цокольного этажа, где находится за углом закрытая на ключ серая дверь – это старая подсобка, сюда никто не ходит, разве что ученики, которым хочется скрыться от глаз, чтобы пошалить. Чонгук наслышан об этом месте, но еще никогда здесь не был, он даже косился, если слышал от одноклассников, что кто-то предпочел обмениваться слюнями вместо того, чтобы сидеть на уроке, но, как говорится, не спеши судить. И вот он здесь, совсем не против быть, и также обмениваться этими самыми слюнями. Лишь бы это был Юнги. Чонгук складывает руки за спиной и встает у конца стены, так, чтобы их не было видно сверху. Он не налетает с объятиями, просто смотрит, любуется, и пусть весь мир подождет, так он влюблен. Губы растягиваются в нежной улыбке, стоит встретиться взглядом с Юнги. У того уставший вид, сказываются бессонные ночи: под глазами, контрастируя с белой кожей, ярко выделяются темные синяки, измученный взгляд, немного мятущийся, как и в последнее время. Наверное, хён не врал, когда говорил, что очень устал, и Чонгук себя этим успокаивает. – Привет, – Юнги легонько зажмуривается и становится напротив младшего, оставляя между ними совсем небольшое расстояние. Он и забыл, какой Чонгук прекрасный с этими своими оленьими глазами, что смотрят доверчиво и с любовью. Когтями проходятся по его внутренностям. Черт. Как же он ошибался. Сколько же мыслей посетили его голову за эти долбаные месяцы, дни, часы, что он провёл с младшим; набрался смелости, шёл чтобы сказать, а все, на что его хватает – просто утопиться в этих глазах и измученно выдохнуть носом. Слабак. – Привет, – отвечает так же тихо Чонгук и старается спрятать нелепую улыбку. – Я очень соскучился по тебе. Юнги и вправду кретин, если думал, что сможет что-то сказать. – Ты милый, – Юнги выдыхает и измученно улыбается в ответ, встает ближе, почти что впритык, и ладонью тянется к его щеке, легко проводит по ней, наслаждаясь мягкой кожей, вспоминая как он рассказывал, что очень хорошо следит теперь за своей кожей, потому что раньше страдал от акне, и у него есть незначительные следы. Юнги обращает внимание на челку, что прикрывает глаза, и убирает аккуратно назад, заправляя за ухо, смотрит, будто изучает каждый миллиметр его лица. Блестящие глаза младшего отражают целый океан любви… Юнги опускает взгляд и усмехается чужой робкой улыбке, которая прячется за сжатыми губами, останавливает взгляд на милой родинке чуть ниже. Чонгук, наблюдающий за каждым действием Юнги, прекрасен в своём детском обаянии. – Хён, – не выдерживает первый, почти шепча в губы, – ты хочешь мне что-то сказать? – Почему ты так думаешь? – Ты в последнее время так делаешь, – тихо, но очень уверенно бубнит Чонгук, словно стихотворение на память выучил, – приоткрываешь губы, после смотришь этим своим взглядом на меня, и закрываешь рот, так ничего и не сказав. Мне кажется, тебя что-то мучит. Юнги раскрывает глаза и приподнимает брови. Он удивлен, актер из него все-таки плохой. Но это «удивление» быстро прячет за улыбкой. «Лучшая защита – это нападение», – проносится в голове. – А ты, оказывается, параноик. – Хён… – Ну и какой же у меня взгляд, – веселится Юнги, и Чонгук разгадывает одну из сторон старшего после всего проведённого вместе времени, оказывается и он может немного прочесть Юнги, потому что ему не раскрываются полностью. Юнги прячется за улыбками, подколами и за провокационными ответами, боясь открыться и показать, что ему тоже больно. В какой-то степени Мин Юнги манипулятор, умело играет как опытный кукловод, а он был той самой мишенью каждый раз, но злость и негодование не показывается на лице Чонгука, он наоборот благодарен, потому что, если не Юнги, он бы дальше книги ничего не видел, закрываясь от мира, существуя в своих правилах скуки, ничего не зная о нарушениях и любви, оставался бы неподготовленным к большому миру – после школы, а старший ему подарил незабываемые эмоции, показывая, что мир не серый, а переплетается в разных цветах. И Чонгук увидел… И готов идти за ним в бездну, так он влюблён, поэтому говорит: – Такой, что я готов на все ради тебя. Юнги чуть ли не отшатывается назад, насколько серьёзно и честно это произносит Чонгук, вглядываясь ровно и без стеснения. Быстро собрать себя в руки не выходит, он смотрит и не может поверить в услышанное, внутри все трещит от удара молнии и покрывается мелкими трещинами. Чёртов мир. Чёртов Юнги. Чёртов Чон Чонгук, что делает его слабым. Он шумно выдыхает и сокращает расстояние между ними, сильнее прижимая к себе младшего, как и тот в ответ. Юнги зарывается носом за ухом, вдыхая чужой запах, крепко закрывает глаза, лишь бы снова не видеть этот сокрушительный взгляд младшего, лишь бы не видеть его чистые, самые искренние в мире глаза. Чонгук этот жест воспринимает очень интимным, сокровенным. Младший не ждет ответа, знает уже, что его не последует, старший бывает скуп на слова любви, но его прикосновения говорят за него: как он целует за ухом, опаляя нежную кожу горячим дыханием, Чонгук прикрывает глаза, отдаваясь чувству, как Юнги щекочет кончиком носом, опускаясь по шее, дотрагивается сухими губами, оставляя языком влажные следы, так приятно, что младший прикрывает глаза и немного отклоняет голову вправо, чтобы дать больше доступа к своему слабому чувствительному месту. Юнги кусает нежно, играясь, всасывает кожу горячо и Чонгук эмоционально выдыхает, едва не простонав в голос, понимая, что там, на бархатной оливковой коже, останется значительный засос, но просить остановиться значит потерять любую ласку от Юнги, он не готов, поэтому поддаётся, сжимая пальцами бока старшего и, прикрыв глаза, лишь шумно выдыхает, разрешая творить все, что тому вздумается. Юнги поднимается выше и впивается уже влажными губами в его, раскрывает их, безрассудно, несдержанно начинает хаотично целовать, врывается в рот языком. Чонгук готов уже упасть на колени, жар внизу живота нарастает, возбуждение упирается в бедро старшему. Юнги даже улыбается в поцелуй, по-своему, по-кошачьи, довольно, а после ещё больше терзает рот Чонгука, до умопомрачения. Его впервые так целует Юнги, он даже не мог бы разобрать что это – дикая жадность или так ему рвёт крышу, но Чонгук как безвольная кукла открывает рот и принимает все, совсем забыв, где они находятся и что в любую минуту тут может кто-то появиться. Ему все равно, это как волна, смывающая все наваждением, он сам не понимает как стонет, как отчаянно хочет; Юнги своими пальцами зарывается в его волосы и гуляет по ним, сильнее прижимая его к стене, напирая всем телом, самозабвенно вылизывая его рот, забыв о нежности, и Чонгуку сейчас она нафиг не нужна. Рука Юнги движется вниз по его груди, по животу, а после Чон ощущает, как пуговицы на его пиджаке расстегиваются, и он сам помогает снять с себя совсем ненужную сейчас вещь, чтобы она упала под ноги. Боги… Ему так все равно… В очередном страстном поцелуе они сталкиваются зубами, смешивают слюну, но это не останавливает процесс, он сам тянется к рубашке Юнги и вынимает ее из-за пояса штанов, как и свою, встречаясь с руками Юнги, что помогают. Ему нужно телом к телу… Кто из них более жадный, он не понимает. Они слишком увлеклись, Чонгук горит, он мычит в губы, готов уже сейчас бесстыдно излиться себе в трусы от таких откровенных поцелуев в стенах школы, и Юнги его понимает, поэтому его пальцы тянутся к ширинке чужих штанов и умело расстегивает молнию. Чонгук даже не останавливает, ему нужны ласки Юнги, и когда рука старшего проникает в трусы и хватает член, Чонгук не выдерживает, громко стонет в поцелуй, а Юнги кусает эти губы, чтобы он был тише, но не помогает на деле, потому что он окольцовывает член и проводит рукой к основанию. – Малыш… – Чонгук еле раскрывает глаза, все расплывается в тумане удовольствия, но он чувствует, как и сам Юнги горит взглядом голодного зверя, видит, как блестят глаза, охваченные огоньком страсти. – Я сейчас кое-что сделаю… Хорошо? – он не отрывается от губ, шепчет прямо в них, и Чонгук кивает, разрешает, потому что даже говорить не может. Но он и не ожидал того, что Юнги повернет его к стене лицом. Мин зарывается носом в шею и целует, придерживая голову Чонгука так, чтобы тот откинулся ей на его плечо, что тот и послушно делает, наслаждаясь тем, как его вылизывают, кусают, а после целуют. Он отдаётся в руки, закрывая глаза. Он затерялся в этом огне, сходит с ума в стенах школы, занимаясь этим, рискуя быть увиденным, но чувствует себя таким живым, а виной этому всему Мин Юнги, рука которого немного опускает его джинсы с бельем, и не был бы Чонгук сейчас не в себе, он бы застыдился, прекратил, но сейчас он не понимает, что делает, его щеки красные, рот открыт, и он хватает им воздух, упираясь руками в стену, а грудь ходит ходуном. Юнги дрочит очень умело, так, как нравится младшему: влажными от предэкулята пальцами, сильнее сжимает у основания, и мягче у головки, играясь с ней, легко массажируя уздечку. Чонгук уже готов кончить, и вот левая ладонь Юнги показывается у него около рта. – Оближи, малыш… Чтобы не было сухо. И чёрт, он не понимает зачем, для чего, но всасывает пальцы, так пошло, так интимно, как просит Юнги, ощущая, как тот сам трясётся рядом с ним. – Ты такой хороший… Блять, какой ты горячий… Хватка на его члене усиливается, а после он широко открывает глаза, потому что влажный член Юнги касается его половинок. Его охватывает паника, которую Юнги сразу пресекает на корню. – Хён… – Я не буду входить, малыш, не бойся. – Твою мать… Юнги убирает руку с члена, и помает себе развести его ягодицы шире, проталкиваясь и проводя своим членом по ложбинке в имитации секса, и Чонгук давится воздухом, ему горячо, хоть воздух холодный в школе в феврале, особенно здесь, где этаж почти не прогревается, но он сосредотачивается только на том, как Юнги двигается, как его член проезжается между ягодиц, вжимая в стену и как снова целует успокаивающе в шею. И снова рука Юнги тянется вниз и дрочит ему, а вторая – пробирается под рубашку и ласкает его живот, Чонгук не выдерживает, он даже не может предупредить, контроль над эмоциями растворяется, и даже не понимает, что Юнги закрывает ему рот ладонью, потому что он громко стонет, когда, выпрямив спину от оргазма, кончает в чужую руку. После становится совсем опустошённым, еще пару толчков сзади, и Чон ощущает как заднице становится горячо от жидкости, а после понимает, что Юнги кончил на его половинки, проводя по своему члену ещё пару раз, чтобы полностью излиться. Чонгуку кажется, что его поимели во все дыры. Он растрепанный, обконченный в прямом, мать вашу, смысле этого слова, и ни чёрта не соображает. Старший уперся головой ему в плечо и тяжело дышит, как и сам Чон, до сих пор не понимая, как это произошло. Они молчат, чтобы перевести дыхание. – Прости… Прости… Прости меня, – хрипло и тихо, с сожалением говорит Юнги, выводя из транса, и Чонгук не понимает только одно – за что он извиняется?! А после нескольких секунд берет себя в руки, говоря нежным голосом: – Чонгук, малыш… Ты в порядке? Чонгук молчит, он ничего не может сказать, он ещё в глубоком шоке, и Юнги, как всегда, берет все в свои руки, поворачивает младшего к себе и вглядывается в его глаза, чтобы вычислить, все ли с ним хорошо, а у Чонгука они просто блестят от влажности, и легко целует. – Я позабочусь о тебе. Юнги и сам выглядит встрепанно, возможно, лучше, но не его трясет телом, как Чонгука, будто его охватила паника. Чон наблюдает за каждым его действием, но пошевелиться так и не может, смотрит как старший снимает свой пиджак, измятую рубашку, оставаясь в черной майке, как прячет своё хозяйство в боксеры и заправляет в брюки, и Чонгук просто пялится и не может поверить, что они это повернули в стенах школы! Что он стоит почти голый и даже не может пошевелиться. – Не знал, что ты так любишь смотреть на мой член. Ничего против не имею, – Чонгук охая поднимает глаза и приходит в себя от подколок Юнги. – Насладился видом. – Я… – Что ты, ромашка… – Юнги клюет его поцелуем уже в сухие прикрытие губы, вытирает влажную от спермы руку своей рубашкой, и приближается к нему, впритык, тянет улыбку, закусывая губу, и просто без стеснения вытирает этой же тканью его зад, его опавший член, пока младший даже пошевелиться не может, а затем подтягивает трусы и штаны, надевая на него, и кажется только тогда Чонгук отмирает, когда пальцы Юнги поправляют волосы за ушами, – …никогда таким не занимался? Я знаю. Никогда не вытворял такое безобразие в школе, когда мог кто-то прийти? Я тоже знаю, – он смотрит в глаза и целует в губы еще раз, чтобы Чонгук успокоился, и протирает пальцами его блестящие от влаги глаза. – Щибаль… Почему ты такой красивый… Это не вопрос. Чонгук громко сглатывает слюну, силы возвращаются к нему, и он поднимает руки, чтобы схватится за локти Юнги, что держит его лицо и смотрит так проникновенно. – Прости, что я такой неумелый, – наверное, это самое глупое, что может сорваться с его губ, но он больше не знает, что ему сказать. Пунцовые румяна на его щеках говорят за него – ему стыдно и хорошо. Он не сожалеет ни капли. – Никогда за это не извиняйся, – шепчет в губы. – Ты самый-самый необыкновенный. Во всём виноват только я. – Мы… мы занимались... – Это была имитация. Без проникновения, Чонгук, – Чонгук закусывает губу, он все еще не знает, как ему с этим справиться. – Прости… Я не должен был… – Нет… – мягко срывается с губ Чонгука, и он понимает, как легко Юнги может манипулировать им, чтобы он хоть что-то сказал. – Это было… вау. – Вау, – повторяет Юнги и улыбается своей кошечьей улыбкой. Чонгуку становится легче, он сам усмехается в ответ и смотрит на свидетельство нескольких безрассудных минут – смятую липкую рубашку. – Вау, – повторяет снова, кивая с улыбкой. – Ты буквально лишил меня дара речи. Громкий звонок на перерыв вырывает их из другого мира, в котором они только вдвоем, и Юнги чертыхается. Им нужно разойтись, да побыстрее, чтобы никто не увидел, хоть Юнги и плевать хотел с колокольни, но он сам заварил эту кашу. Он не заслуживает Чонгука. – Мне нужно идти, Чонгук… Ты справишься? Чонгук кивает, хоть не отпускает его, пальцами схватился за его пиджак мёртвой хваткой. – Чонгук… – он еще раз проводит ладонью по его щеке. – Мы увидимся завтра, ромашка. Все хорошо. – Я люблю тебя, хён. Юнги смотрит на него странно, нечитаемым взглядом, но с нежностью, а после чмокает в кончик носа, и прикасается своим лбом к его, прикрывает глаза, наслаждаясь недолгими секундами рядом с младшим. Отстраняясь, он переводит взгляд на шею и ухмыляется. – Надеюсь, у кого-то из твоих друзей есть тональник. Походу, я немного не сдержался. Чонгук шумно вдыхает воздух и хватается рукой за шею, пока Юнги улыбается и целует его напоследок в губы и уходит, оборачиваясь на ступеньках, чтобы подмигнуть, что вызывает у Чонгука усмешку на губах. Он ждёт здесь целую перемену, после того как мельком посмотрел в камеру на айфоне, сразу же выключил от страха. Пиздец. Так можно описать это словами. Он пишет Чимину и Тэхёну в чате, что, когда начнётся урок, он будет ждать их в уборной, и чтобы они нашли тональный, плотный. Он боится подходить к зеркалу, но выбора у него как бы нет, он становится и поднимает глаза на свое отражение: – Щибаль… – он прикрывает рукой половину шеи, раскрыв рот в шоке. Юнги впился в него как безумный. Чонгука разрывает от эмоций. В уборную врываются друзья с заинтересованными лицами, в руках Тэхён держит бутылек с тональным, и тут же спрашивает: – А тебе зачем? Чонгук громко вздыхает, готовится и опускает руку открывая вид на свою шею, и друзья чуть ли не хватаются за сердце. – Мать твою! – одновременно выкрикивают и распахивают рты, подходя ближе и разглядывая вблизи как нечто запредельное на теле друга. – Тебя изнасиловали? Душили? – Чимин первым подает голос, выходя из транса и стараясь словить смущенный взгляд Чонгука, что пытается не смотреть им в глаза. Ох, дайте ему пережить эти неловкие минуты. – Значит, спрашивать очень ли видно не нужно, – сокрушенно констатирует Чонгук, хоть сам видел пару секунд назад в зеркале. Свитер с высоким воротом целую неделю, плюс много тоналки, чтобы никто не увидел дома особенно, и в школе. – Ебать, это… Подожди, – прищуривается Чимин, поднося пальчик к губам, – это Юнги тебя так разукрасил… – а после, не контролируя себя, почти кричит чайкой: – Вы занимались этим в школе?! Чонгук, шипя, быстро прислоняет ему ладонь ко рту. – Нет, – Чимин не удовлетворён ответом, показывая своим недоверчивым прищуром узких глаз. – Почти, – вырывается у Чонгука и щеки становятся более красными. Когда он успел до такого дойти?! – Де-бак, – растягивает слово довольный Ким Тэхён с улыбкой в тридцать два зуба. – Чон Чонгук, а ты плохой мальчик. И что вы делали? Как это было? Ты же нас посвятишь? – Просто… Пожалуйста, не нужно, – Чонгук забирает из рук Тэхёна баночку, открывает и выдавливает крем себе на пальцы. – Просто молчите, – просит он. – Да тут тяжело молчать, – усмехается Пак. – Он просто зверь у тебя. Заклеймил тебя, да. Чонгук стонет и покрывает шею тональным, но даже после третьего слоя видно. – Тебе повезло, что я люблю, чтобы кожа была ровной и сияющей, – угукает Тэхён, наблюдая за его стараниями, – но… знаешь, он не перекроет этот… синячище. Он легкий, – и Чонгук в панике поворачивается к ним по очереди, оглядывая друзей, но останавливая взгляд на Пак Чимине. У того тоненький белый гольф под рубашкой и Чонгук сканирует его взглядом. Только глупый не догадался бы, чего он хочет, поэтому Пак наигранно вздыхает и начинает раздеваться, закатывая глаза. – Тебе он больше нужен. – Да, тебе нужен гольф Чимина. Чонгуку нужно умереть со стыда. *** Чонгук ложится в кровать в каких-то размышлениях после ужина со своей семьёй. Хосок странно косился на белый мягкий вязаный свитер с высоким горлышком, ведь Чонгук всегда носит футболки или широкие клетчатые длинные рубашки дома, чёрные свитшоты, а сегодня ему одолжил снова-таки свитер Чимин, и он выглядит непривычно. Чонгук прятал глаза в свою тарелку, чтобы не встретиться взглядом с братом, но тот, к счастью, молчал, не проронил ни слова, и Чонгук очень ему за это благодарен. Он, поднимаясь со стула, благодарит за ужин, а Хосока заставляют помыть посуду, как бы в наказание, что он такой непослушный сын и не хочет никуда поступать, и снова воцаряется атмосфера ссоры. Чонгук и хотел бы что-то сказать, чтобы заступиться за брата, хоть бы помыть ту посуду, но Хосок лишь легонько дотрагивается рукой до его плеча и подмигивает как бы говоря: «Все нормально, я привык. Беги в свою комнату», и Чонгук уходит, сразу же валясь в свою кровать. День сегодня слишком насыщенный, и он даже не может поверить, что это все происходит с ним. Он не думал, что его может так привлекать парень, он никогда не задумывался о своей ориентации, он думал, когда станет старше и пойдёт в универ, у него, возможно, появится девушка, а тут… он влюбился как глупый школьник. Он правда не глупый, но влюблённый до потери без рассудка. То, что он вытворял с Юнги в школе тому доказательство. Главное правило любви – не падать в омут. Чонгук уже в самом центре водоворота. У него долгие поцелуи до красных губ и неспокойное сердце от переизбытка хорошего, первый секс… Шум телефона вырывает из мыслей, и Чонгук сразу же тянется к нему. Юнги-хён: «Спокойной ночи, ромашка». На лице Чонгука сразу же расцветает улыбка и он не медлит, отвечает: «Мы завтра сможем увидеться, хён?» Сообщения не приходит ни за пару секунд, ни за пару минут. Чонгук тупо пялится в потемневший экран с надеждой, и вот, звук о входящем, и он быстро открывает: «Прости, я знаю, что говорил, что мы увидимся, но я буду занят. Не расстраивайся, хорошо? Я заглажу вину». Чонгук пару раз прочитывает сообщение, улыбки и след простыл, на него находит тоска и он выдыхает с отчаянием и любопытными мыслями, какие же у его парня есть дела, но как всегда он не надоедает с расспросами, боясь показаться навязчивым, поэтому пишет: «Хорошо, хён, буду ждать. Спокойной ночи». День субботы не такой и тяжёлый. По крайне мере сегодня после дополнительного английского языка, он может отдохнуть, сходить с Тэхёном на каток, Чимин к ним не присоединился, потому что ушел к Намджуну, так что они проводят время вдвоём, сидят в кафе, согревая руки горячим шоколадом, обедают, идут в магазин Gmarket, чтобы Тэ докупил новые части любимой манги. На улице прохладно, на градуснике минусовая температура, на не зачищенных дорогах наледь, они держатся друг друга как могут и смеются каждый раз, когда чуть не падают. В небе пролетает мелкий снег, холодный ветер, мороз проходится по всем косточкам через одежду, но они все равно провели время хорошо. Добираться домой не так уже и далеко, всего около получаса до нужной им остановки. Тэхён остаётся сегодня у Чона, и они, кажется, скупили полмагазина вредной еды, чтобы потом засесть за аниме. Они идут и смеются над глупыми шутками, проходят внутрь двора, и он явно не ожидают увидеть Хосока, что курит у лестницы за дверьми дома, а изнутри доносятся крики. – Хён! Родители же дома! Что происходит? – От меня Наён залетела, – Хосок поднимает медленно убийственный взгляд и сразу дарит его Тэхёну. … Чонгук недоумевающе смотрит на то, как Тэхён теряет связь с Землёй и убегает прочь, а затем смотрит на болезненный вид брата, что смотрит вдаль. Рюкзак, висевший на одном плече, падает на землю, и он даже его не поднимает, пребывая в ступоре. – Хён, как так… – слова даются ему тяжело. Он знает, как зачать ребенка, ему уже восемнадцать, и знает, что Хосок имел связь с девчонками, но… он переживает за брата. – Что ты… – Не стоит доверять людям, Чонгук, – Хосок выдыхает дым прямо, отбрасывает окурок на небольшой сугроб, еще оставшийся на дворе, и тянется к пачке, чтобы вытащить оттуда новую, щелкает зажигалкой, делая затяжку. – Щибаль. Она ведь говорила, что на таблетках! – выдыхает он и проводит измученно ладонью по лицу. Чонгук дергается, когда слышит звук чего-то разбившегося из дома, и доносящиеся крики: «Позор на нашу семью!» Наверное, родители очень разозлились, узнав об этом. Это ведь недопустимо в Корее, чтобы школьники забеременели. Он сглатывает слюну, не знает, что сказать или сделать, и просто смотрит на бледное безэмоциональное лицо хёна. – Хён… – Чонгук делает шаги, чтобы по крайне мере обнять брата, показать, что он его поддержит, это ведь Хосок, его любимый и самый лучший брат, но резко застывает, когда слышит: – Думаешь, он тебе не врет? Чонгук тормозит. – Что… Ты о чем, хён? Чонгук хмурится, сердце начинает невольно ускорять темп. Он смотрит на то, как Хосок тянет сумасшедшую улыбку. От этого становится немного боязно. «Хосок ведь не мог знать… Не мог ведь? Да?! Он был осторожным», – думает Чонгук, сжав пальцы в кулаки. Он выдыхает пар изо рта, страх или холод проходится по рёбрам, а снег начинает кружить уже крупными снежинками. Юнги не мог ему врать. Не после того, что между ними было. Не мог… Хосок просто спятил… – Сукин сын... Не сказал, ведь так? – смеётся в голос Хосок, и Чонгуку глупо отрицать, или врать в глаза снова, понимая, что хён знает правду. Но он честно не понимает, о чем речь, и начинает еще больше волноваться. – Хён… – Весело было с ним? С ним точно не соскучишься, да? Чонгук опускает медленно взгляд, потому что становится стыдно от того, что он врал. Хосок не заслуживал такого отношения к себе. Он понимает, что брат сейчас очень зол и безрассуден, чтобы утолить свою боль. – Прости… – тихо вырывается у него, а слезы так и хотят политься из глаз. – Этот сукин сын улетает учиться в Америку через неделю и планирует там остаться жить. Ты ведь не знал. Да, – и сжимает челюсть, усмехаясь уголками губ. Почему утверждение, а не вопрос?! Чонгук поднимает голову и не может поверить в услышанное. «Нет. Нет. Нет!» Он вертит головой, не веря ни единому слову. Юнги бы ему сказал… Сказал! Сказал бы? Хосок просто так издевается над ним, да? Хочет сделать больно за то, что он врал. Ведь так? – Ты врешь… – Спроси у него сам. У Чонгука выбивает землю из-под ног, дыхание прерывается. Он устремляет на Хосока неверящий молящий взгляд, чтобы он сказал, что это все очень большая шутка, глупый розыгрыш, но видит только оскаленное серьёзное лицо и темноту в глазах. Чонгук делает неуверенный шаг назад, потом еще один, и срывается на бег. Бежит сломя голову, пару раз чуть ли не поцеловался с землей из-за наледи, от приземления ладошки раздираются, но он не ощущает боль сейчас, продолжая бежать, погода ухудшается, прохладный ветер бьет по лицу и в глазах все размывается из-за непрекращающихся слез, которые застывают и оставляют дискомфорт на нежной коже щек. Он не обращает внимания, и даже не понимает насколько быстро бежал до остановки; ждать автобус времени нет, не терпится. Чон махнул рукой на дорогу, остановив проезжающее такси. Садиться в согретую машину приятно, но дрожь так и проходится по всему телу. Он протирает стекольца очков, прячет их в карман, смотрит на свои поцарапанные ладошки и хмурится, а потом тянется за спину, чтобы взять рюкзак и высморкать хотя бы нос, и понимает, что он его оставил у дома, а значит ни кошелька, ни пластыря у него с собой нет и, проехав немного, честно признается, что забыл деньги. – Прости парень, но я не занимаюсь благотворительностью, – остановившись у края дороги отвечает таксист. Чонгуку ничего не осталось кроме как бежать оставшуюся дорогу. Снег заставляет сильнее хмуриться, в глазах размывшийся в украшениях город, в ушах звенит, и только отдаётся мыслями в голове: «Нет… Нет… Не может быть». Время не воспринималось, всего ничего, он несётся по знакомым этажам, чтобы не ждать лифта, и оказывается перед черной дверью Юнги. Дыхание сбившееся, щеки красные и неприятно горят, взмокшие волосы лезут в блестящие влажные глаза, в которых слезы, и он протирает их рукой и проводит по влажным волосам, чтобы убрать их назад, звонит в звонок, и, как будто этого недостаточно, еще и стучит по дверям кулаками. – Хён! Хён! – сердце стучит как ненормальное, громко всхлипывает ртом, шумно глотая холодный воздух. Юнги отрывает дверь через несколько секунд ужасаясь и беспокоясь от его вида: Чонгук весь мокрый, волосы от влажности вьются, падая на лоб и прикрывая глаза, кончик носа красный, как и щеки, его всего трясёт, а стоит ему заглянуть в глаза младшего… видит там столько непонимания и боли, что начинает хмуриться, отступая назад, чтобы пропустить младшего в квартиру. – Чонгук, что ты… Почему ты… – Юнги теряется, он впервые видит Чонгука в таком тревожном состоянии и в животе поднимается неприятная колючая волна, а в груди начинает печь. Страх приближается к горлу. Он надеется, что интуиция его подводит. – Это ведь неправда? –Чонгук глотает воздух, делая пару долгих вдохов, тяжело выговаривая. – Неправда, да? Не подвела. В мыслях только отборные громкие нецензурные слова: «Щибаль. Щибаль. Щибаль». – Ты о чем? – Юнги неосознанно шагая назад, чтобы попытаться себя подготовить, как будто это ему поможет, хоть на несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, что хаотично блуждают, и не хотят выстроиться порядком в уме. Мин не сводит взгляда с потерянных и влажных глаз Чонгука, с которых все еще дорожкой катятся по красным щекам слёзы. – Ты уезжаешь навсегда? – второпях произносит повышенным тоном. – Это правда? – Юнги бы очень хотел себя контролировать в этот момент, но его сожалеющий взгляд слишком красноречив, и Чонгук понимает. Понижая голос, он говорит с мольбой в тихом, протяжном выдохе: – Ты ведь не мог… – Чонгук мотает отрицательно головой, опуская плечи вниз, как будто на них свалилась вся тяжесть мира, напрочь отказывается верить в это, его взгляд туманится, слезы застывают в глазах, и он моргает пару раз, чтобы четче видеть. – Ты не мог, правда? Хосок же соврал, да? – Щибаль! – кажется, перед глазами все начинает плыть. Больше нет смысла стоить невидимые перевалы. Юнги оборачивается и уходит в глубь комнаты, нервно взъерошивая свои волосы. Чонгук быстро следует за ним. Чёрт. Он не хотел делать больно Чонгуку, поэтому не знал, как об этом сказать. Он сам не знает, что чувствует, но Чонгук пробуждает в нём что-то, что было давно уже заперто. Юнги боится этих чувств и что за ним последует, у него есть цель, мечта. Стоило лишь посмотреть в глаза младшего, его окольцовывала невидимая сила, и он думал, еще немножко, еще чуть-чуть и он насладится той желанной теплотой, что никто не мог раньше подарить. Юнги медленно прикрывает глаза, опуская голову, потирая ладонями лицо, потому что сейчас смотреть в глаза Чонгуку невыносимо. – Блять! – кричит он и от злости бьет ногой стоящий рядом диван. От отчаянья, боли. – Сука, – сжимает челюсть и рычит в голос. – Ты… – Чонгук смотрит на реакцию Юнги и не верит в происходящее, он вдыхает глубже, будто задыхается, паника вот-вот вырвется наружу, он прикрывает рот и трясет головой в неверии. Маленькие соленые крапинки снова стекают по румяным щекам, слова даются тяжело, но он все равно произносит: – Ты не мог со мной так поступить… Не ты. Юнги оборачивается к Чонгуку и с трудом выдыхает, смотря на младшего, переживающего самую настоящую внутреннюю борьбу. – Я хотел тебе сказать, – хриплым и жалостливым голосом. – Клянусь, Чонгук. Я пытался, – Юнги облизывает яростно языком губы, а после кусает нижнюю губу, громко выдыхая через нос, и сжимает пальцы в кулаки. Он опускает глаза вниз, потому что больше невыносимо смотреть на убитый взгляд Чонгука. – Нет, пожалуйста, скажи, что ты врешь… Юнги, смотря себе под ноги, не решается поднять глаза, чтобы не быть уязвимым. – Все должно было быть не так, – он продолжает, смотрит в сторону, все еще не поднимая и пряча свой взгляд, только бы не смотреть в оленьи заплаканные, растерянные и разочарованные глаза. – Когда в тот день ты принес мне мою постиранную рубашку, я подумал, а что... будет весело. Ты был таким напуганным и милым, что я не смог удержаться. Я думал, что просто повеселюсь с тобой. Я не имею в виду секс… просто, хотел тебе показать, что иногда нарушать правила весело, и что ничего страшного не случится. Что жизнь есть за страницами книг. И ты сам был как слепой щенок, последовавший за мной, – он говорит на одном дыхании и чувствует неприятную боль, как нарочно впивается ногтями в свою кожу, но терпит, ощущая на себе прибивающий к полу взгляд мальчишки. – Щё… нок, – повторяет тихо младший, не веря в услышанное. – А потом… Щибаль! – Юнги потирает лоб, захватывая волосы на макушке в кулак. – Ты был таким, что я сам потерялся в тебе. Ты сам шел ко мне и искал встречи! – Чонгук широко раскрывает заплаканные опухшие глаза в потрясённом удивлении. – А мне потом не захотелось тебя отпускать. Тогда осенью я сделал попытку, чтобы ты меня ненавидел и сам ушёл, – продолжает с усилием, поднимает глаза на младшего. – И ты ушёл… Но… вернулся. – Ты… ты… – Чонгуку тяжело говорить, он глотает слюну, задыхается. – Ты сам приехал ко мне тогда! – Да. Это так, Чонгук. Я сделал ошибку! Но ты мог бы меня послать… Но… – Юнги теряется в своем ублюдском поведении. – Ошибку? – Чонгук не знает, как он ещё стоит на ровном месте, но кажется в глазах плывет, и он не понимает, что за гул у него в голове, дышать становится сложнее. «Ошибку!», «Ошибку» – повторяется в уме. « – Ты тоже это ощущаешь? – тихий шепот. – Мои чувства к тебе будто разрываются. Все полыхает. Это как накрывающая волна». – Блять, – Юнги резко садится на диван и также поднимается, топчась на месте, не зная куда себя деть. – Я заигрался, – продолжает ранить младшего, а у самого кошка когтями проходится по внутренностям. Он только слышит, как Чонгук нервно и тяжело дышит, делая мелкий шаг назад. – Я не знал, как сказать тебе. Каждый раз меня мучила совесть, как сказать тебе, но ты… – Юнги обрывается на слове, потому что не знает, что должен ещё сказать. « – За меня, Чонгук, не нужно волноваться, – хриплым голосом с болезненной кривой усмешкой. – Запомни это». – Все это время ты знал, что уедешь… Каждый раз, когда он видел «этот» взгляд, который не мог прочесть. « – Ты в последнее время так делаешь, – тихо, но очень уверенно бубнит Чонгук, как будто выучил стихотворение наизусть. – Приоткрываешь губы, после смотришь этим своим взглядом на меня, и закрываешь рот, так и ничего не сказав. Мне кажется, тебя что-то мучит, хён». Ему не казалось. До Чонгука доходит, что же пряталось за взглядами Юнги. Сожаление. Чёртово сожаление, что не может сказать правду! Чёртово угрызение совести! Все эти слова были не для защиты Чонгука, а для его долбаных бессмысленных самобичеваний. Для успокоения своей совести. Лицемерно. Эгоистично. Вот какой Юнги. Долбаный манипулятор. У Чонгука происходит мини-инфаркт. Все это время он думал, что с ним тоже искренне. Что Юнги тоже влюбился в него, но ему тяжело признаваться словами, и он показывал это другим способом, поэтому он так вел себя с ним. Нежно. Чувственно. Мягко. А выходит… Это все было враньём?! «Заигрался». Его просто держали за дурака, за щенка, который отдался всем, чем мог?! Почему пол кружится? Почему дышать становится совсем уж невыносимо? « – Прости… Прости… Прости меня» – это-таки было сожалением, потому что ему жаль, что это произошло. Он... Он занимался с ним любовью, не просто сексом, это был не просто секс, это было чувственно, медленно, он растворялся в этих чувствах, он доверял, открылся, любил всем сердцем. Юнги же говорил в ответ, что любит его, когда они медленно занимались любовью. Говорил же! Чонгук слышал это. Это не могло быть враньём. Нет. « – Я не хочу причинять тебе боль…» « – Чонгук, тебе не обязательно, ты не должен...» Чонгук прикладывает ладонь к открывшемуся рту от внезапного осознания. Вот что он не мог разгадать, но теперь читает черным по белому. Его охватывает паника. – Чонгук… – его приводит в чувство голос Юнги, и он поднимает заплаканные красные глаза, встречаясь с его жалостливым взглядом. – Я не хотел причинять тебе боль. – Нет… – он не может. Не может в это поверить. – Я хотел написать тебе письмо… – тихо и безнадёжно произносит Юнги и указывает рукой, Чонгук следует взглядом на журнальный столик возле дивана, где на полу и лежат скомканная бумага, и на самом столике ещё один пустой лист и карандаш, открытая бутылка виски, пачка сигарет. – Письмо?! – Чонгук ошарашено открывает глаза, обдумывая происходящее, и переводит взгляд на Юнги через пару, кажется, длительных секунд. У него в ушах шумит, и он слышит, как его сердце трещит и разбивается вдребезги, и подсознательно хватается за грудь. До него доходит. С ним даже не попрощались бы. Юнги просто хотел сняться по-тихому, не брать на себя ответственность, просто свалить, как крыса с тонущего корабля. – Я, по-твоему, заслуживаю только чёртово письмо? – вырывается зло и глухо у Чонгука. Он начинает дышать мельче и интенсивнее. – Блять, – он сильно вцепляется пальцами в влажную от растаявшего в тепле снега куртку, прямо напротив сердца. – Ты был всем для меня! Я верил тебе! – он кричит сломленным голосом и смотрит на того, кому верил, на того, кто был для него всем, но Юнги резко опускает взгляд, не выдерживая. – Я не просил. – Что?! – к горлу подкрадывается тошнота. – Я говорил тебе не привыкать ко мне, – он понижает голос, сжимая челюсти и кулак, борясь со своими эмоциями и поднимает голову, смотрит в глаза, отчужденным и холодным взглядом, добивая младшего. Лучше пусть Чонгук его ненавидит, тогда младшему будет легче пережить все это. Это вина только Юнги. Но что он мог поделать? Чонгук как магнит, к нему тянуло, даже если сам Мин сопротивлялся. Наверное, он не лучше своей долбанной семейки, что бросила его, проносится у него в голове, и эхом отдаётся притворный насмешливый смех. – Ты не слушал меня. Я предупреждал. Юнги не мог по-другому. У него все было запланировано с начала подростковых лет. Уехать из Сеула подальше, от этого прогнившего высокомерного города, от его абоджи, что откупался от него деньгами. Достигнуть вершин самому и показать, что он ему не нужен со своими подачками и гнилой напускной любовью. Сбежать от всего, что могло ему напомнить, каким он здесь был жалким, ненужным одиноким мальчишкой, что искал искренней любви, честной, чтобы его просто любили и заботились, просто потому что он есть, не за причину, не потому что он бремя нелюбви. И «мечту» того маленького мальчика, что сидел глубоко в мыслях и груди, перекрывало новое желание. Он копил деньги, откладывая, учился днем и ночью, вызубривая английский язык, и даже «хулиганский» характер не был ему помехой. В шестнадцать лет Юнги увидел программу про список лучших университетов, и он влюбился в Массачусетский технологический институт в одном из студенческих и молодежных городов мира – Кембридж. Его заинтересовала атмосфера достопримечательностей, пейзаж, на уютных улицах много кафетериев и зон для прогулок и отдыха. Престижный частный научно-исследовательский университет с мощным упором на изучение и продвижения новых технологий. Юнги был заворожён информацией, что подавалась женским голосом с экрана телевизора. Он обещал себе, что пройдёт все круги ада, но поступит туда. Судьба любит играть с людьми, исполняя их желания тогда, когда им это уже больше не нужно. Он встретил Чонгука, он упивался его любовью, хоть знал, что не надо, но человека гложет жадность, и он не устоял. Позволил себе ощутить, каково это, впервые за столько лет. И должен признаться себе, что его мечта чуть не рухнула из-за сомнений. Каждый раз, стоило увидеть мальчишку, у него начинало необъяснимо трепетать в груди, каждый раз происходила внутренняя революция, он желал снова ощутить теплые объятия и прикосновения к губам. Чонгук открывал в нем то, о чем он сам не знал, не подозревал, что человек вообще может такое чувствовать. Что-то внутри мягким, светлым и теплым комочком пробуждалось каждый раз, стоило младшему посмотреть на него, как на расцветающий по весне бутон. И тогда он и вправду сам вернулся к Чонгуку, и должен быть счастливым, потому что поступил, его приняли, его мечта осуществилась, и он мог бы уже остаться там, если не тогда, то после сунына точно, но ему безумно хотелось увидеть в тот момент мальчишку. Он не смог с ним «попрощаться», он понимал, что скучал без Чонгука и хотел его видеть. А затем волнение, обусловленное реальной тревогой. Страх заполонял его каждый раз, но он убеждал себя, что не умеет любить, его ведь не научили. Он испугался, как жалкий трус, это правда, и стал реже видеться с младшим, ненавидя себя еще больше. Но по-другому он не мог, не сейчас, когда на кону стоит его мечта и он так долго к ней шёл. Он не хотел делать больно мальчишке, хотел его защищать от всего мира, только от себя не смог. И за это будет себя ненавидеть. Он не думал, что это будет настолько тяжело. А сейчас держит себя в руках насколько возможно, лишь бы не смотреть Чонгуку в глаза, не туда, где видел целый океан любви, а теперь опустошённую и высохшую землю. – Я предупреждал, – проходится когтями по живым ранам. – Предупреждал?! – ядовито повторяет Чонгук и срывается на крик. – Ты говорил, что любишь меня! – Ты меня вынудил, – вырывается у Юнги, и он цепляет зубами нижнюю губу, громко выдыхая и прикрывая глаза. Чонгук готов умереть прямо здесь. Его грудную клетку больно сжимает, к полу его придавливает той болью, что скопилась за несколько долгих минут, что он здесь, он сглатывает вязкую слюну. Голова наполнена тяжестью, ресницы подрагивают, в глазах все размывается, горячие слезы снова обжигают лицо. – Я отдался тебе в ту ночь! Я верил тебе! – продолжает кричать Чонгук. – Я стонал под тобой, потому что ты сказал «люблю»! Ты говорил, что я твой малыш, прелесть, что я твой… твой… – Чонгук жадно хрипит, болезненно жмурясь. Он смотрит на Юнги как на совсем другого человека. Где его Юнги? Где тот, кто защищал его и любил? Это был мираж? – Ты, блять, серьёзно?! – воздуха не хватает, Чонгук падает на колени придерживаясь за сердце одной рукой, а второй упирается в пол, задыхаясь. Паника поглощает его. – Чонгук… – Юнги напугано кидается к нему, но Чонгук выставляет руку вперед, чтобы он не подходил и Юнги останавливается в нескольких шагах, наблюдать как младший переносит боль, согнувшись над полом, как оттягивает куртку от шеи, чтобы дышать, задыхаясь от слез, становится невыносимо мучительно и страшно. Он не врач, но это похоже на паническую атаку, сердце Юнги начинает колотить чаще и громче, он сам бледнеет, не ожидая такой реакции младшего. Ему становится беспокойно за Чонгука, подгоняемые мысли в голове не самые лучшие, и он, теряясь, не знает, что сделать, но спасти мальчишку точно должен. – Чонгук, – тихо, молебно, делая один мелкий шаг к нему. – Я не хотел причинять тебе боль. – Заткнись, заткнись, заткнись… – слезы катятся по щекам, он сжимает руками голову и крутит ею, это слишком для него. Воздуха не хватает и все плывёт. «…Я готов на все ради тебя». А с ним просто игрались. – Чонгук, пожалуйста, дыши… Вдох, выдох, давай же, – Юнги не может смотреть как младший ломается у него перед глазами, ему сводит желудок, а шею словно кто-то душит, он, блять, не хотел этого всего. Ему страшно. – Чонгук… – он осторожно приближается, и присаживается на корточки рядом, и тянется трясущими руками, чтобы его обнять, прижать к себе, к груди, Чонгук не вырывается оскаленным зверем, он так ушел в себя, что, наверное, не понимает, что происходит. Юнги начинает слегка покачиваться вместе с ним, чтобы успокоить, зарывается пальцами в его волосы. – Тише, малыш, тише… Все хо… – он останавливается на слове «хорошо» поскольку не может произнести сейчас эту ложь с губ, и оставляет короткий поцелуй на макушке. – Тише, дыши. Я здесь… Юнги не знает сколько продолжает беспокойно покачиваться вместе с младшим, умоляя тихим голосом дышать, но слышит, как дыхание Чонгука приходит в норму. Всего через несколько секунд Чонгук ощущает, как чужое прикосновение обжигает его кожу. Находя в себя силу, со злости отталкивает Юнги от себя, и тот падает на пятую точку, уставившись в стеклянные глаза, сверкающие ненавистью. – Я ненавижу тебя! – выходит надрывно из-за севшего от слез голоса. – Ты чертов манипулятор и лжец! Ненавижу, – выплевывает с отвращением на лице. Юнги получил то, что хотел. Но почему тогда так больно? Чонгук напрягается, чтобы подняться на ноги, вытирает красные глаза и сопли с носа, что стекали во время рыданий, розовые щеки, покрытые влагой. Он смотрит в сожалеющие глаза Юнги, ранит в самое сердце и криво ухмыляется. Больше ему здесь нечего делать. – Пошел ты… Ненавижу тебя! – бросает на прощанье и отворачивается, чтобы уйти побыстрее отсюда. – Чонгук! – кричит Юнги, и Чон останавливается, но не разворачивается лицом, его плечи опущены, и взгляд тоже устремлен в пол. Зачем он окликает младшего? Знает, получил то, что хотел, то, что заслужил. Но справиться с ненавистью младшего выходит как-то не так. Он не хочет его отпускать, не хочет его потерять. Но удар уже нанесён. Почему ему становится больно, почему начинает в груди отдавать тупой болью? Боже… Ему страшно потерять младшего. – Прости, – умоляет, и снова хватается за волосы, чуть ли не рвет их на себе. Юнги топчется на месте и жалко усмехается, начиная смеяться в замешательстве, Чонгук поворачивается к нему лицом и нахмурено смотрит. – Щибаль! А что ты хотел?! – начинает бурно и безвыходно говорить. – Я давно планировал съебаться из Кореи. И у меня есть шанс, я поступил в Кембриджский универ! Ты хоть представляешь, сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы меня туда приняли?! Бессонные ночи зубрежки другого языка! И что ты хочешь? Чтобы я на все забил и был с тобой здесь? Я не знал, как мне поступить! Чонгук… Пожалуйста. Прости, – Юнги тяжело выдыхает и прикрывает глаза. Он знает, что это ничего не изменит и он во всем виновен, на лице показывается страдальческая, полная боли улыбка, словно он принимает неизбежное, но от того не становящееся менее болезненным. У Чонгука взгляд полностью разбитый, он все равно не может поверить, что с ним так поступил старший. За эти полчаса что он провел у Юнги, его поколотило так, как будто полжизни прошло в руинах. У него осталась одна ненависть. Он просто хочет рухнуть без сил на пол и уснуть до тех пор, пока не пройдёт эта угнетающая, удушающая боль в теле, в костях, в душе, в сердце. – Ты мог просто не врать мне, – тихим и отчуждённым голосом. – Как же я тебя ненавижу! Ты разбил моё сердце! – горло уже слишком дерёт, и он больше не может оставаться здесь ни секунды, ему так тяжело, что он готов разбиться вдребезги на полу в своих горьких слезах. Закрыться от всего мира и не существовать. – Я никогда тебя не прощу. Он всхлипывает, последний раз смотря на Юнги, чей взгляд окончательно тускнеет, и делает шаткие шаги к двери. Больше его не окликают. Ведь зачем?! Все кончено. Любовь уступила место ненависти. И Юнги вряд ли сможет ее вернуть. Не после содеянного. Почему он посчитал, что не будет так больно? Если его самого всего трясёт, и он не знает, что делать. Он смотрит на бутылку виски, стоящую на журнальном столике, и просто отворачивается, там он не найдет ни утешения, ни спокойствия. Он пуст изнутри, и наполнить его мог только Чонгук, которого он прогнал сам же. С этой болью и с этим проступком ему придётся жить дальше, заклеивая раны каждый день. Но в его воспоминаниях всегда будет жить нежный и искрений мальчишка по имени Чонгук, что дарил ему счастливую жизнь и любовь.***
Проснувшись утром Чонгук не вспомнил как добрался до дома. Он помнит только как долго шатался по улицам, не зная куда ему идти и что делать, а после, выбрав не самый лучший вариант, напился до беспамятства несколькими бутылками соджу, сидя в парке, хлестал прямо на холоде, только бы унять боль. Но не помогло. Лицо неприятно щипало от соленых слез, застывших на щеках на морозе, его всего трясло, и дрожащими пальцами он написал Юнги сообщения о своей ненависти. С ошибками, конечно. Стало немного легче, хоть и ответа не последовало. Припёрся вдребезги после полуночи, родители были в ужасе, еще не отойдя от новостей Хосока. Чонгук был настолько пьян, что еле перебирал ногами, кажется, Хо помог ему доползти в свою комнату, поддерживая за плечи, снял уличную одежду. Стоило Чонгуку закрыть глаза на пару минут в своей кровати, как под веками начинали крутиться разноцветные вертолеты, он не удержался, рвотный позыв сразу вырвался наружу, и как хорошо, что у него сообразительный брат, что предусмотрел и принёс тазик. Он не очень понимал, что происходило вокруг, опьянение, кажется, спасало его от всего, только где-то на фоне слышался беспокойный голос оммы: – Чонгук, что случилось? Почему ты в таком в состоянии? За что нам это? Нужно пойти в храм! Чонгук даже не имел сил ответить, его рвало, он не мог открыть глаза, только ощущал теплую ладонь брата, что придерживал его волосы и подавал воду, чтобы он сделал глоток. Что происходило дальше Чонгук и не помнит, он провалился в сон. Адское утро ничем не было лучше. Высокая температура, насморк, все тело ломит, кашель и в придачу ужасное похмелье. Это утро он запомнит надолго, как и вчерашний день. Три дня он пребывал почти что без сознания, на лекарствах, от которых все время спал, так даже лучше, реальность расплывалась, но стоило ему прийти в себя, в груди невыносимо ныло. Он просто устремлял взгляд в одну точку, а слезы медленно стекали по щекам с опухших глаз. Как бы он не хотел его забыть, это было невозможно. Он чувствовал себя ужасно. Ничего не хотелось, только спрятаться под одеяло, и чтобы никто не тревожил. Он корит себя за то, что был таким слепым, за то, что был таким влюблённым дураком. Необъяснимое беспокойство и неудовлетворенность, апатия стали как лучшие друзья, как и прострация и тоска. На него и не взглянешь без слез. Как будто растерянный мальчишка, не знает куда ему податься. Пропущенные звонки от друзей, сообщения, он не хотел даже отвечать, и на все вопросы аппы и оммы просто опускал глаза и молчал, они не стали давить. Омма только целовала его в лоб и просила отдыхать побольше, восприняв все так, что он устал от учебы, поэтому сильно нагружать вопросами не стала. Ему становилось лучше, от болезни точнее, он выздоравливал, а сердце так и кровоточило, даже не думало заживать. Завтра в школе последний день, и Чонгук должен его посетить, даже если совсем не хочет туда идти, поэтому он тянется к рюкзаку, чтобы собрать свои вещи, но стоило вынуть из него все вещи, его рука остановилась, когда он из отдельного застёгнутого кармана вытянул пачку сигарет. Застыл на пару минут, смотря них завороженно. Это его. Мальборо. Когда они посещали местную баню, он отдал ему их, чтобы тот положил у себя. Чонгук даже имя его уже вымолвить не может. Он взбесился от злости и удалил все. С дрожью в руках и дикой болью в сердце, но он смог! Его фото, его лживые сообщения. Его номер телефона. Он стер все. Разодрал на куски его нарисованы портреты. Задыхаясь слезами, всхлипами, швыряя все по комнате, его занесло, летало все, карандаши, краски, его рисунки и даже разбивает ни в чём неповинный круглый ночник, что показывал «вселенную». В комнате царит бардак от содеянного, но легче не стало. «Ты унес с собой звёзды моих ночей, солнце дней». Боль так и осталась в сердце. Он сжимает губы от злости и сомкнув пачку в руках, хочет выбросить ее как все остальное, забыть, уничтожить, чтобы стало легче, но его рука застывает над ведром, он делают пару тяжелых вдохов, но, матерясь от разочарования в себе, закидывает их назад в рюкзак, и отбрасывает его с глаз подальше. Ноющая боль выпивает из него все соки жизни. Чертов Мин Юнги. Зависимость от него. Ломка. Проклятая первая любовь. Чертова апатия. «Ненавижу». «Ненавижу». «Ненавижу», – думает Чонгук. – Чонгук, – снизу слышится громкий голос оммы. – К тебе ребята. – Блять, – тихо слетает с языка. В комнату заходят Чимин с Тэхёном в руках держат пакеты с едой, машут ими, а после оглядывают комнату, открывают широко рты. Чонгук же чистюля, ты кофту положишь не туда, а тебя испепелят взглядом, а здесь… Целый погром. Ребята переводят на него взгляд, на разбитого и с припухшими глазами. – Ты… – пробует выдавить из себя Тэхён, но что произнести – не знает. Они знали, что он заболел, но что дело дрянь, нет. – Не в порядке, – утверждает Тэ, а Чимин кивает в подтверждение, и закрывает за ними дверь. Чонгук стоит посреди комнаты как беспомощный и побитый щенок. Чонгук не говорил им ничего, у него не было сил, не то чтобы сейчас ест и он хочет излить душу, но стоило увидеть друзей, он снова смягчился, и не думая, он бросается в их объятия, и те, не понимая в чем дело, переглядываются между собой, но крепко прижимают друга, понимая, что он тихо пускает слезы на их плечах. – Чонгук-а, кролик, ты чего? – обеспокоено спрашивает Чимин и поглаживает того по спине успокаивающими движениями. Но он не отвечает. Они усаживают его на кровать, Чимин остаётся с ним, присаживаясь рядом и Чонгук кладет голову на колени друга, а тот зарывается пальцами в копну чужих волос, успокаивающие поглаживает, пока Тэхён начинает прибирать беспорядок, чтобы случайно никто не увидел, и перекидывается с Чимином беспокойными взглядами. Чонгук прикрывает глаза, чувствует, как Чимин накрывает его одеялом и гладит по плечу. Когда в комнате уже прибрано, Тэхён присаживается на колени напротив Чонгука и грустно выдыхает. Не нужно складывать одно с другим, чтобы понять в чем, или точнее в ком, ситуация, клочки бумаги с лицом Юнги дают знать, что причина в нем. Тэхён, если по правде, сам держится на волосинке, но для себя он уже все решил. Он справится с этим, что не скажешь об их кролике, что впервые в этом «болоте» под названием любовь. – Это из-за него, да? – тихо шепчет Тэхён, а Чонгук приоткрыв глаза, смотрит на друга и тяжело сглатывает, кивая. Тэхён кидает взгляд на Чимина, но тот только сжимает губы и пожимает плечами, не зная, что делать или говорить. – Ты можешь рассказать сейчас в чем дело? – Я больше не хочу слышать о нем, – Чонгук качает головой, стоит ему вспомнить, или произнести его имя, и то, как с ним поступили, в горле сразу душит, а слезы начинают скатываться по щекам. – Ну же… Зайка, ты чего, – Тэхён целует его в лоб и обнимает, понимая, что дела реально дрянь. Они не допрашивают его после, дают ему время до того момента, когда сам сможет рассказать, и не будет так сильно страдать. Им остаётся только его поддержать и обнимать, расположившись на его кровати, включая и просматривая аниме на ноутбуке. Зажатый посередине Чонгук засыпает почти что с первых минут, чувствуя тепло и поддержку друзей.***
В последний день школы Чонгук все же сидел за партой с затуманенным и потухшим видом, он даже не слышал, что желали им на каникулы учителя и о чем говорили. Он перебывал в своем мире, и после уборки класса, он сказал друзьям, что пойдёт домой, у него нет сил и настроения идти в кафе или куда они там собрались. Чимин с Тэхёном понимали, и просили, чтобы он хорошо отдохнул. Чонгук идет по длинному коридору с опущенной головой, боже… Ему хочется умереть, еще пару шагов, и он выйдет из здания, а после дома ляжет на кровать и будет просто смотреть в потолок остаток дня, слушая грустную музыку в наушниках. «Твои руки, твоё тело, и даже твоё тепло, что было жарче экватора, исчезли». Он все время спрашивает себя, когда это закончится?! Он не живёт, пребывая все время в стрессе. Вчера он написал Хосоку, что очень по нему скучает и попросил прощения за свое вранье, тот не появляется дома после того дня, и Чонгук о нем беспокоится. Хосок как всегда непробиваемая стена. Как всегда, самый лучший. Хосок-хён: «Не переживай за меня. Все будет хорошо, Чонгук-а. Люблю тебя». Хосок редко говорил такие слова, но всегда показывал делами, и то, что он написал «Люблю тебя» Чонгука умилило. Даже находясь непонятно где, брат мог успокоить. Чонгук толкает стеклянную темную дверь, и выходит на улицу из школы. Вздыхая, он спускается по ступенькам, думая, что наконец все это закончилось. Пройдя пару метров, останавливается и приоткрывает рот, делая невольно шаг назад в потрясении, и смотрит в оцепенении. Юнги возле своей машины с документами в руках, на лице синяки, губа разбита. Тянется к дверце, чтобы открыть, и, поднимая голову вверх, встречается взглядом с Чонгуком. Холодный и пустой взгляд прибивает к земле, будто между ними не было ничего. Будто Чонгук незнакомец. Будто все это он придумал себе сам. И больше ничего. Старший резко прячет глаза, слегка опуская голову, садится в машину, заводит ее и трогается с места, оставляя Чонгука без ответов. Кто ударил? Как ему жить дальше? Вот он, конец, без единственного шанса на надежду. Сердце падает под ноги, окончательно разбиваясь вдребезги. Он больно сглатывает слюну и сильнее сжимает лямку рюкзака. И будто не дышит. Всего несколько секунд, а мир Чонгука снова перевернулся с ног на голову. Чонгук резко оборачивается, а Юнги быстро заходит за угол и исчезает из поля зрения, как и из его жизни. Это та тонкая черта между любовью и ненавистью? Тогда он в последний раз видел его, бледное красивое лицо, покрытое синяками, что снится ночами, кошачий разрез глаз, что успокаивал, исцелял, а теперь ломит душевно. Блять. А он все ещё скучает. Ненавидит. Но скучает все ещё больше. Сколько должно ещё выпасть снега, и пройти весенних дней, чтобы боль Чонгука успокоилась. Возможно, зацветут цветы вишнёвого дерева, и зима в сердце закончится? Юнги улетел все-таки. Об этом ему сказал Чимин, тот спросил у Намджуна. В последний день зимы. Чонгук надеялся, не знает зачем, но ведь надежда умирает последней? Почему он не заслуживает такой концовки как в дорамах, что заканчиваются хорошо? Он сошел с рейса, чтобы вернуться к нему, с букетом цветов и словами: «Я не смогу без тебя. Не хочу». Но все, что Юнги подарил ему в последний раз – чужой взгляд, убивающий, стоит закрыть глаза и вспомнить. Время лечит, но видимо Чонгуку нужно намного больше, чтобы он вылечился от «любви». Мир все еще вращается, а он все еще молод, и, наверное, не поумнел, остался дураком, но он просто был счастлив. Выйти на улицу, там пахнет весной, что приносит с собой умиротворенность, спокойное обращение к себе, к своим духовным ценностям. Чонгук на это надеется, ведь весна как «излечение души». Открытие и цветение прекрасного, когда ты теряешь чувство реальности. Хочется закрыть глаза в саду цветения вишни и просто насладиться теплом, шелестом веток и маленьких розовых и белых лепестков, что нежно оглаживают лицо. Раствориться. Забыться. Чонгук почти уже представляет себе, сидя за столом, закрывает плотно глаза, вырисовывая в голове прекрасную картину, но теперь он знает любовь, как цветы вишни, цвела-цвела и вот, легко опадает. Его уже не провести. У него дыра в груди в размер вселенной. Новый учебный год, новые лица, и все те же пустота и боль в сердце. В этом году он не попал в класс с Тэхёном и Чимином, их разбросали по разным, но он с ними видится каждый день. Он все еще скучает по нему. Но хочет развеять его как белый дым и стереть из памяти. Хотя на самом деле еще не готов его отпустить. Даже после всего. Он его забудет, потому что не так больно, когда ненавидишь. Весна не помогает. И эти дурные вишневые лепестки не дарят успокоения, а только раздражают память о нем. И честно рука Чонгука тянулась к алкоголю. Пару ночей он крал из холодильника соджу и запирался у себя в комнате, выпивая, чтобы унять боль, и это помогало, он пребывал пару часов в забвении. А под утро было совсем плохо, он не умел пить, поэтому этот вариант он отбросил, ища в Naver советы как облегчить свое состояние. Он дальше зарывался в книги, в учебу, чтобы меньше было свободного времени на мысли, даже если хотелось кричать. Он стал более замкнутым. А когда заставлять себя учиться было невозможно, шел на бокс, чтобы вымещать свою злость на груше, и если бы не это, он бы точно загнулся. Хотя приступы злости никуда не девались. Когда же становилось совсем невозможно терпеть, он запирался в комнате и плакал долгую ночь в кровати. А сегодня как на зло каникулы. И он должен себя чем-то занимать, чтобы не думать. Не думать. О нем. Не вспоминать. Ненавидеть. Чонгук любил рисовать, когда было свободное время, он так расслаблялся, углубляясь в процесс, и он в своем мире, потому что он творил и время летело, но после Него, это стало невыносимо больно. Поэтому он при неудаче отбрасывает карандаш в сторону и закрывает лицо руками, и приходит в себя только тогда, когда слышит стук в дверь, а после как она открываются. – Чонгук, можно? – родной голос брата приводит в сознание. Они так особо и не поговорили после всего. Хосок долго не возвращался домой, будучи в ссоре с родителями, но, к счастью, они нашли компромисс, и вот Хосок здесь. Чонгуку все ещё стыдно перед ним. Он плохой брат. – Да, хён. Заходи. – Рисуешь? – Хосок проходит внутрь, и становится рядом, смотрит на чистое нетронутое полотно на столе и краски, лежащие рядом. Чонгук всегда любил весну и писать пейзажи. – Наверное больше не буду, – удрученно с провинившимся лицом говорит и опускает голову. Он на полотно смотрит уже больше двух часов, а взять карандаш в руки, чтобы сделать набросок, так и не решается. После того дня он впервые решил снова сесть за хобби, но не может продолжить, вспоминая как «он» ходил по его комнате и хвалил каждый рисунок, прося не бросать это дело. Хосока это пугает. Чонгук в детстве был довольно замкнутым мальчишкой, стараясь лишний раз не выходить на улицу, и не гулять с другими ребятами, он опасался скоплений людей, и хулиганов. Это Хосок первый подарил ему набор для рисования, прочитав, что занятия творчеством уменьшают чувство тревоги, и чтобы маленький Чонгук не сидел только в книгах. Тогда он так был счастлив получить такой подарок. Мог целыми днями сидеть и рисовать, и хорошо справлялся с тревогой, выкладывая эмоции на белую бумагу. Это было единственное, что Чонгук любил искренно, после не загоняя себя, потому что нужно. – Это из-за... – Хосок вовремя останавливается, прикусывает слегка язык, наблюдая как Чонгук сразу же напрягается, поднимается и прячет краски и карандаши в тумбочку стола с тихими словами «не хочу рисовать, лучше поучусь». Хосок с сожалением выдыхает и останавливает хаотичнее движения младшего брата, прикоснувшись к его волосам и проведя по кудрям. Чонгук так и не стригся с зимы. – Глупо будет забивать на свой талант. Тяжелое молчание, которое резко перебивается болью в голосе: – Какая разница, хён, родители хотят, чтобы я поступил в Корё, – он громко выдыхает, бьет ладонью по столу, злится, и, застывая на месте, опускает глаза в смущении. Он все ещё винит себя, что врал и ему стыдно, что он такой дерьмовый брат, даже если Хосок сказал не переживать, со своей проблемой он разберётся сам. – Хён, прости. Я хочу помочь тебе. Хосок искренне и сердечно улыбается. – Не нужно, Чонгук. Я справлюсь сам. Чонгук думает, что не заслуживает такого брата, поэтому смотрит на него уже мокрыми глазами. Хосок понимает, и он бы ушёл, ему ничего не стоит просто обернуться и уйти в своей обиде, что брат так и не доверился ему, а ведь он и так сколько себя помнит и лишнего слова не сказал Чонгуку. Поэтому сейчас он открывает свой рот, чтобы сказать, как сильно он любит Чонгука и что совсем не злится, даже если обида и засела внутри, но видеть грустные глаза брата… Для него это не выносимо. – Он... Юнги был всегда поломанным. А ты его исцелял, и он даже не замечал, а когда понял – испугался. Людей пугают не только плохие вещи, Чонгук-а, но и хорошие. И ты был для него тем самым лучшим и хорошим, что он мог получить. Чонгук в неверии смотрит на Хосока так, будто его сбили с ног и внутри что-то ломается в его мыслях. – Я не защищаю его. Не подумай. Он поступил мерзко, но лишь потому, что не знал, как хорошо. Он долбаный эгоист. Но ты... Ты лучше него, поэтому я не хочу, чтобы он тебя сломал. Не лишайся света, который у тебя есть, Чонгук-а. Помни об этом. Хосок обнимает младшего, проводит ладонью, растрепывая волосы на затылке, и уходит, оставляя его со своими мыслями. Чонгук все понимает, но… «Он ненавидит, он знает, что всё уже кончено, но… так сильно скучает». «Глупый, глупый мальчишка» – всегда красным высвечивается у него в мыслях. Он был так слеп, сам ничего не хотел видеть, потому что Юнги. Юнги заполнял его разум, его сердце. Зато теперь он знает, что первая любовь не только прекрасна, но и ужасна: оставляет след в твоих сердце и памяти навсегда. Влюбиться первый раз в кого-то – это опыт, который меняет жизнь. Это правда, Чонгук изменился, и, кажется, даже повзрослел, столкнувшись с этим. Больше он не будет таким неопытным, очарованным и стеснительным, глупым мальчишкой, что верил, что его любят также как и он, до звёзд в глазах, до трепещущего сердца. Неопытность и доверчивость сыграли свою роль, разбив ему сердце на раздирающие изнутри осколки. Все еще не хочется верить, что с ним так могли поступить. Каждый их момент в мыслях словно удар молнией среди ясного неба. Он все еще борется. Все еще ненавидит. И все еще скучает. За окном теплая весна, окрашивающая все в зеленые цвета, а у Чонгука на сердце так и осталась холодная зима.