Кто был в моей комнате прошлой ночью?

Кирк просыпается где-то посреди ночи. Накануне, вечером после шоу он слишком много выпил и довольно рано отключился. По крайней мере, раньше, чем он привык. Он побрел (на самом деле спотыкаясь) обратно в свой гостиничный номер, совершенно один, несмотря на предложение Ларса последовать за ним на случай, если что-то случится, и почти сразу же рухнул. Тяжелыми руками он срывал с себя одежду, пока на нем не остались одни трусы и носки. Хэмметт вырубился, укрывшись одеялом, и задремал. И вот теперь он лежал на животе, раскинув руки по всей ширине кровати и уткнувшись лицом в лужу собственной слюны. Это заставляет его закрыть рот и сглотнуть, но, несмотря на мокрое пятно на подушке, во рту Кирка суше, чем в Мохаве, а язык ощущается как наждачная бумага на небе. Разум подсказывает ему встать и выпить воды, но он все еще слишком слаб и вял, чтобы двигаться. Только когда к нему медленно начинает подкрадываться осознание, он понимает, насколько пьян на самом деле, потому что даже сейчас он едва замечает легкую колющую боль, пульсирующую в его нижней половине. Или тот факт, что кто-то сидит на нем. Кирк что-то бессвязно бормочет, издавая звук, похожий на стон, и получает в ответ приглушенное «тсс». Не то чтобы он просил Кирка молчать, но скорее пытался его успокоить. Проходят мгновения, а Кирк лежит, пытаясь заставить свои конечности двигаться, не обращая слишком много внимания на то, что с ним происходит. Гитарист все еще не понимал, что происходит. Все, что он может понять, — это тупая боль и руки, сжимающие его талию. Он слегка шевелится, слегка извивается и чувствует, как эти руки тянут его. Они оттаскивают его назад и дергают за бедра так высоко, как только могут. Кирк восстанавливает некоторые из своих двигательных функций и может подтянуть руки под себя, чтобы попытаться подняться, но как только он начинает поднимать свое тело, руки покидают его бедра и вместо этого обхватывают запястья. Кирк делает тщетную попытку вырваться, но его посетитель настойчив, и для начала не требуется много усилий, чтобы одолеть его. Его руки прижаты к матрасу внизу, делая его неподвижным, и когда он борется, ему все становится ясно, несмотря на оцепенение, в котором он находится. Внезапный вздох вырывается из его рта, когда Кирк вздрагивает от внезапного всплеска боли, который пронзает его позвоночник. Хэмметт отталкивается всем телом назад, невольно загоняя себя еще глубже в острое ощущение боли. Его разум не может полностью сложить два и два, пока он не почувствует мягкую, теплую ласку тела, прижимающегося к нему. Тело двигается, и Кирк мгновенно понимает, что происходит. Он издает протяжный стон, немного протрезвев, и приходит к окончательному выводу: кто-то трахает его, пока он без сознания. Но сейчас он проснулся, и кто бы это ни был, он знает об этом. Кирк на мгновение думает, что, возможно, ему следует положить этому конец, и даже пытается заговорить, но из него вырывается только беспорядочная мешанина слогов. Он даже не уверен, что хочет сказать. Что происходит? Кто ты? Остановка. Ничто не кажется Кирку хоть сколько-нибудь связным. Кирк ничего не может сделать, кроме как расслабиться и просто позволить этому случиться. Даже если бы его не прижимали к земле за запястья, он не мог даже представить, как одолеет незваного гостя. Он был слишком тощ, слишком пьян и слишком скомпрометирован, чтобы что-то предпринять. Удивительно, но это не то, что беспокоит Кирка больше всего в этой ситуации. Трахаться, пока ты без сознания? Пфф! Все равно! Кирка больше беспокоит, кто это. Но он должен понять, что это один из парней. Никто, кроме Джеймса, Ларса и Клиффа, не знает номера его комнаты. Что делает это еще более интересным. Кто из них мог это сделать? У Кирка нет времени долго размышлять об этом, потому что его толкают еще глубже в матрас, а его задницу подталкивают еще выше. Он вяло подчиняется, подтягивает под себя колени и раздвигает ноги. Это заставляет тело Кирка раскрыться еще больше и позволить этому таинственному человеку погрузиться глубже внутрь себя. Из Кирка вырывается нечленораздельный крик, когда первоначальный дискомфорт проходит через него. Он слышит, как мужчина весело хмыкает, словно доволен послушанием Кирка. Действие, которое в конечном счете заставляет Кирка чувствовать себя совершенным. Через несколько мгновений Кирк расслабляется (насколько может), и мужчина сверху наклоняется, чтобы поцеловать его в лопатки, оставаясь все еще внутри Кирка. Прикосновение нежное, едва заметное, и водопад волос каскадом стекает по спине Кирка. Поэтому у них длинные волосы. Это действительно сужает круг подозреваемых, саркастически размышляет Кирк. Он пытается повернуть голову в сторону, но там слишком темно, и зрение Кирка не приспосабливается должным образом. Он не может даже различить слабый силуэт. И, конечно, его напарник тоже за все время не произносит ни слова. На самом деле это довольно возбуждающе в извращенном смысле. Просыпаешься с похмелья посреди ночи от того, что кто-то тебя трахает, и понятия не имеешь, кто это. Но Кирк все еще сомневается. Кто из них достаточно хитер, чтобы провернуть нечто подобное? Может быть, Ларс? Он всегда раздвигает границы в группе, будучи ручным, особенно с Кирком. Это не обязательно означает, что это не могли быть Джеймс или Клифф. С тем, как нежно он вел себя и не торопился целовать Кирка в спину, это мог быть Клифф. Бёртон, кажется, был бы нежен. Но на том, как его прижимали к кровати, было написано имя Джеймса. Как непрекращающаяся потребность доказать, какой он альфа. В конце концов, ничего нельзя сказать наверняка. Кирк все еще пьян, его голова тяжелеет, и внутри него постоянно пульсирует боль, которая не утихает, даже когда он начинает привыкать к вторжению. Что-то в этом определенно восхитительно для Кирка, но он не может полностью описать. Это может быть алкоголь, или это может быть мягкая ласка кого-то, кто убирает его длинные волосы в сторону, чтобы нежно укусить его за шею. Это действие выводит Кирка из строя. Настолько, что он едва замечает это, когда его запястья больше не скованы. Любовный укус парализует его потоком эндорфинов, заставляя с нежностью вспоминать старые фильмы о вампирах, которые он любил в детстве, и Хэмметт вскрикивает. Это тихий и робкий всхлип, который звучит слишком деликатно, чтобы исходить из его рта, но сейчас у Кирка нет места для смущения. Человек наверху мог бы слышать, но, по крайней мере, он не может видеть Кирка. Гитаристу приходится предположить, что он выглядит как потерпевший крушение поезд. Пьяный, весь в слюнях, волосы в беспорядке. Это еще одна вещь, которой меньше надо стесняться, полагает он. И все же некоторые звуки, исходящие от него, неизбежны. Человек позади него начинает двигаться, сначала медленно, чтобы оценить реакцию Кирка, прежде чем двигаться более последовательно. Темп достаточно плавный, не слишком ошеломляющий для Кирка, но он все равно стонет и извивается, как будто не может решить, больно или хорошо. Возможно, и то и другое, потому что Кирк отталкивается от паха другого мужчины с тем небольшим энтузиазмом, который он может собрать в своем нынешнем состоянии. Помогает и то, что его отвлекают ласковые прикосновения к плечам и мозолистые, но нежные руки, ласкающие его. Кирк сгибает руки и просовывает ладони под подушку, чтобы ухватиться за простыню. Он громко стонет, когда его таинственный мужчина удерживает его бедра на месте и нежно трахает. Его голова кружится, чувствуя легкость и тяжесть одновременно, когда он дрейфует в ла-ла-ленд. Кирк настолько очарован этим ощущением, что даже не замечает, что снова пускает слюни. Он даже не может сказать, сон это или нет, так как постепенно теряет сознание. Но он может чувствовать тепло, исходящее от его партнера (Джеймса, Ларса или Клиффа, он не уверен), и это держит Кирка достаточно ясным. Это, и тот факт, что в его заднице есть член, подталкивающий то, что он может только догадываться, это его простата. Его нытье становится более мелодичным, оставаясь в такт с каждым толчком внутрь, и его даже не волнует, как по-девчачьи или безумно это звучит для его ушей. Все, что имеет для него значение, — это жизнь в настоящем. Его тело начинает раскачиваться взад и вперед, вверх и вниз по всей длине кровати с каждым толчком. Он чувствует, как трется о матрас, и до Кирка доходит, что он на самом деле твердый, или он просто теряет рассудок. Но он ловит себя на том, что намеренно давит на подстилку под собой, заставляя мужчину сверху толкнуть Кирка еще глубже в матрас. Сильные бедра крепко прижимают его, а руки возвращаются к запястьям Кирка, крепко сжимая их. Кирк выгибает свою задницу, ища трения, и радуется, когда слышит глубокий стон, заикающийся от его незваного гостя. Дрожащий вдох следует за ним, и он так близко, что Кирк действительно может почувствовать тепло его прикосновения к раковине своего уха. Бедра прижимаются к его заднице, проникая глубже внутрь, и мягкая ласка шепота сменяется зубами, задевающими его мочку. Это действие заставляет все тело Кирка напрячься, а пальцы на ногах сводит судорога. Звук плоти, бьющейся о плоть, и тихие стоны наполняют воздух, становясь, так сказать, симфонией к лишению Кирка девственности. В какой-то момент он слышит, как мужчина рычит прямо ему в ухо, но Кирк настолько бредит и у него кружится голова от смеси алкоголя и того, что ему надирают задницу, что он не может разобрать, кто это. Да и имеет ли это сейчас какое-то значение? Он воет, как животное в жару, когда его задницу неглубоко трахают. Мужчина грызет его ухо, как игрушку для жевания, проводит языком по гребню, прежде чем вернуться и прикусить еще. Его член грубо вдавливается в простыни, и он дрожит всем телом, казалось, вибрируя от возбуждения. Ноги Кирка дрожат, стараясь удержать его достаточно высоко для своего партнера, и все его тело чувствует, что оно вот-вот опрокинется под явной силой, с которой сейчас идут толчки. Они становятся более неистовыми, но последовательными, быстрее накачивая задницу Кирка. Мужчина тяжело дышит ему в ухо, обдавая шею горячим дыханием, заставляющим его вспотеть. Кирк сгибает запястья, и это заставляет хватку вокруг них напрячься. Он делает вид, что борется с сопротивлением, ухмыляется, когда его грубо прижимают к земле, и эти зубы снова впиваются в его шею, требуя укуса. Кирк издает первобытный стон, звук слегка приглушается его подушкой, и дергается, когда получает внезапный толчок энергии. Он продвигается дальше в контакт, подстегивая своего посетителя, представляя себя как можно лучше. Член внутри него толкается в простату, и это заставляет его рухнуть обратно на матрас. Его растрепанные волосы каскадом падают вокруг него, окутывая Кирка еще больше, но зубы, пронзающие его шею, все еще остаются. Его возбуждение непрерывно трется о одеяло, когда он крошится, и вся нежность выбрасывается в окно, когда его грубо трахают в постели. — О, да, боже, — это первые и единственные связные слова, которые Кирк произносит через все это испытание, и все кончено. Его задница отскакивает от паха другого мужчины от сокрушительного удара их тел, и его член сталкивается с матрасом, создавая сладкое трение. Он слышит, как жалобно всхлипывает в подушку, и кончает, когда чувствует, как головка члена мужчины слегка касается его простаты. Либо так, либо он просто обоссался. Несмотря на это, все его тело содрогается от ощущения, и он издает последний крик экстаза. Кирк становится совершенно бескостным, чувствуя себя совершенно истощенным, и остается на милость своего неожиданного гостя. Его запястья освобождаются, зубы покидают шею, а бедра сжимаются в кровоточащем захвате, который держит его совершенно неподвижно. Кирк почти ничего не чувствует, кроме тупой боли, раздвигающей его внутренности, чтобы освободить место для вторжения. Мужчина над ним кажется абсолютно сломленным, когда его бедра заикаются, и последнее, что Кирк помнит, прежде чем потерять сознание, это поток тепла, который следует за ним.   Кирк просыпается на следующее утро на животе и лежит в луже высыхающей слюны, а также в подозрительной луже вокруг промежности. Он шевелится, чувствуя невероятную слабость и обезвоженность. Солнце, светящее в окна, тоже не помогает от сильной головной боли. Кирк пытается еще немного приоткрыть глаза, но ему требуется несколько мгновений, прежде чем он привыкает к свету. После того, как он позволяет себе проснуться еще немного, Кирк перемещает все свое тело, растягиваясь по всей ширине кровати. Но когда он вытянул ноги в сторону, острая боль пронзила его тело, заставив задохнуться. Чем больше он двигается, тем больше он начинает складывать кусочки вместе. Простыни насквозь промокли, задница пульсирует… Ах да. Прошлой ночью меня трахнул совершенно незнакомый человек. В конце концов, это был не сон. В конце концов Кирку удается сесть на край кровати, отмечая, что он совершенно голый, за исключением пары носков и липкой жидкости, украшающей его нижнюю половину. Он опускает руку между бедер и трет пальцами свою дырочку. Он шипит себе под нос от соприкосновения. Кольцо мышц кажется опухшим и раздраженным, и к нему больно прикасаться слишком долго. Кирк ощупывает еще немного и замечает, что его внутренняя поверхность бедер тоже жесткая от липкого остатка. Все это заставляет Кирка чувствовать себя особенно грубым и грязным, даже изнасилованным, теперь, когда он достаточно ясен, чтобы думать правильно. Но, черт возьми, это тоже невероятно жарко. Тем не менее, Кирк решает, что лучший курс действий-принять душ и подготовиться к дню. Позже, когда он, наконец, собрался и смог пройти десять футов, не сильно хромая, он врывается в комнату Джеймса, где они все собрались, и указывает обвиняющим пальцем на всех них. Все они выглядят удивленными и совершенно забывчивыми. Джеймс, Ларс и Клифф обмениваются взглядами полного замешательства с Кирком и смотрят на него как на сумасшедшего. Но Кирк не дурак, и он знает, что кто-то здесь виновен, и он не позволит никому покинуть эту комнату, пока не получит прямой ответ. — Ладно, кто из вас, гребаных ублюдков, трахнул меня в задницу прошлой ночью?— небрежно спрашивает Кирк. И это, пожалуй, его самая четкая фраза за все время.