Буллит

- Бросок выполняет Сергей Барбашев. Иванников сглотнул, напружиниваясь и пригибаясь. Он дорого бы дал за то, чтобы это был не Серёжа, чтобы не его поставили на первый же буллит, но - поставили, все, не обсуждается, останови его теперь. Сердце застучало где-то в горле. Иванникову казалось часто, что год в "Адмирале" был сном, и не в последнюю очередь из-за Барбашева, так трудно было поверить в то, что между ними действительно что-то происходило... ...происходит до сих пор. Он встретился с Барбашевым взглядом и пропал. Серёжка смотрел как тогда, ел глазами, приоткрыл губы и шел размашистым зигзагом, как шел к постели, оставляя за собой дорожку из одежды. Серёжа снимал куртку у дверей, бросал на пороге, через шаг скидывал ботинки. Иванников не возражал против грязи в комнате, подмести - не проблема, а лишиться такого зрелища он бы ни за что не хотел; он сидел на кровати, обхватив руками колени, спокойно, как будто без интереса наблюдая за Барбашевым, а Серёжа шел и раздевался, стаскивал через голову толстовку, синюю, как домашняя форма, расправлял ее рывком, словно демонстрируя, ронял на пол и переступал через нее. Иванников вздыхал и сглатывал, когда Серёжа снимал футболку, Иванников облизывал губы, когда Серёжа останавливался, чтобы расстегнуть ремень. Джинсы он носил на размер больше, и они падали, стоило Барбашеву распустить молнию. Иванников закрывал глаза на этом моменте. Влево. Вправо. Шайба на крюке. Перед крюком. На синей линии. За синей линией. Синей, как домашняя форма "Адмирала". Барбашев вставал коленями на кровать и опрокидывал Иванникова, упирался рукой ему в грудь, улыбался. - Женька, хватит делать вид, что ты меня не хочешь, - говорил он и цинично спрашивал: - Гондоны есть? Иванников тоже улыбался. Он никому так не улыбался, как Серёжке. Влево. Вправо. Вот это была толстовка. Футболка. Ремень. - Гондоны есть? - одними губами спросил Барбашев, оказываясь вдруг так близко, словно собирался опрокинуть Иванникова в ворота как в кровать. И Женя сдался и закрыл глаза.