Я отправлюсь в дальний путь и забуду сигареты на балконе
Я вернусь и посмотрю в зеркало на пороге
Чтобы демоны, демоны, демоны меня не одолели
Демоны, демоны, демоны меня не одолели
©Три Дня Дождя — Демоны
Скоро рассвет Выхода нет Ключ поверни и полетели Нужно вписать В чью-то тетрадь Кровью, как в метрополитене: Выхода нет Выхода нет ©Сплин — Выхода Нет Несмотря на то, что жили мы в стране, что врывалась в мировые топы по теплоте климата с рекордными температурами, госпожу судьбу это не волновало, и пока она согревала под боком любимчиков материнским теплом, другие бродили как беспризорники, сокрушаясь под гневом грозной мачихи, и с завидной скоростью покидали этот мир, не выдержав тяжесть льда, на ранее бьющемся сердце. Подобные люди, за которыми я любил наблюдать с самого детства, походили чем-то на завевающие цветы, они медленно, но верно умирали, не успев вкусить всего вкуса яркой жизни и лишь с открытой завистью отзывались в сторону счастливых. Данное явление было похоже чем-то на выдуманную болень, история создания которой затерялась в летах — ханахаки. Увы, реальность не так романтична, как разношертный мир литературы и ее романов. Умереть от проросшей из легких розы, казалось красивым, захлебнуться от силы чувств и кануть в небытье, вместо того что бы предпринимать жалкие попытки согреться, заранее зная, что ничего не поможет. Правда, откинув все предрассудки, можно будет взглянуть на ситуацию трезво: в отличии от ханахаки, благо, мы проявляем внешне гораздо меньше отталкивающих симптомов, как кашель с кровью, блевотня лепесками и прочее-прочее, что вы можете найти в том знаменимом увесистом томе рассказов. Все происходит просто. В три стадии. С детства нам внушали, что влюбляться — страшно и почти всегда равноценно смерти, и я, внемая стараниям родителей, хорошо усвоил урок. Отец, что скончался за считанные дни после развода и разлуки с младшим сыном был наглядным примером. Так что в мои двадцать признание произошеднего пришло не сразу. Я держал все в узде, оставался холоден и беспристрастнен пока ты не появился спустя столько лет порозонь, и не разбил с треском все мою выдержку, пока ты не заставил моё сердце биться. Чаще? Нет, увы, не в этой реальности. Когда я впервые встретился взглядами с тобой, меня пробрала ледяная дрожь, будто бы что-то неведомое, управляющее моим телом в тот миг, знало о том, чем все обернется. Весть о смерти Микото удивила меня — неожидал, что столь сильную женщину так рано пороботит старость, тем не менее, наверно из-за разлуки и давней обиды за отца, я не был особо растроен. Но факт остается фактом и то, что на ее ответственности оставался мой, вот-вот перешагнувший порог шестнадцати лет, братишка, я помнил ясно. И дед Мадара об этом позаботился. Уже на следующий вечер в нашем доме мы могли созерцать черную, нахохлившуюся копну волос, что торчали во все стороны. В первые часы ты плевался ядом и был особо молчалив, к чему и я, и старший родственник отнеслись с пониманием. Потеря самого близкого человека наверняка сильно ударила и по тебе. Следующие дни стоял такой траур, что меня невольно то и дело бросало в воспоминания о смерти отца, от чего становилось ещё более тошно. Родственники один за одним приезжали, чтобы пожалеть и потискать маленького Саске, что все это время был в другой стране вне доступа, так же не упуская возможности попытаться залезть в душу ко мне. Вот это уже был перебор. Гиблое дело. Ты же бесился не меньше меня, однако, подобно мне, удачно сохранял внешнее спокойствие. Тогда мы, наверно, и нашли друг в друге родственные души, сбежав вместе с этого лицемерного мероприятия. Я изменился. Былой режим дня, которым я жил вот уже несколько лет, после поступление в университет, почти без перемен, вдруг стал невыносим. Меня вечно клонило в сон, а утомленность бродила со мной под руку, казалось, даже в сновидениях. Затем начала болеть голова. Время от времени меня пронзало головокружение, что не укрылось от глаз окружающих. На меня смотрели призрительно, а порой с такой жалостью, что хотелось взвыть. Со мной все в порядке. Просто резкая смена климата на непривычно холодный, и утомленность от суеты с похоронами, заправленные беспокойством о новоявленном брате. Стадия отрицания самая отвратительная, даже смирение, что влечет за собой пустое существование с ожиданием кончины не столь ужасно, чем когда тебя рвет на части от понимания очевидного, что ты пытаешься всячески оправдать, порой доходя до такого обсурда. И я, вопреки тому, что вовсе не глуп, наверняка так бы и умер, не приняв собственных чувств к младшему брату, если бы меня хорошенько не встряхнул Кисаме. Ох, как он был зол тогда. Гневный образ моего максимально лояльного друга до сих пор четко отпечатан в моей памяти, несмотря на то, что сознание медленно, но верно меркнет с каждым днем. Он не выдержал после того, как я очередной раз завязал дисскусию о возможном глобальном похолодании и намечающейся суровой зиме, кутаясь в идиотский пуховик, пока бок о бок со мной шел Кисаме в ветровке. Тот тогда пугающе резко остановился и устремил на меня тяжелый, нечитаемый взгляд, а затем в миг осипшим голосом проговорил, почти не размыкая губ: — «Ты действительно не понимаешь, да?». Чего таить — я действительно не понимал. Не хотел понимать. Я рассмеялся ему в лицо, сразу поняв на что он намекает, ибо, господи, какой сюр, в кого я по-твоему мог влюбиться? Саске, наши отношения тогда только начали налаживаться, контакт был начат и я ужасно боялся это потерять. Ты казался хрустальным, не то что хрупким, но излишне чувствительным и ранительным со всеми своими кошмарами и страхами. Я часто отгонял от тебя их по ночам своим присутствием в твоей кровати. Твои объятия самые теплые из всех, что мне когда-либо повезло ощутить. Стоит отдать должное Кисаме, студенческий товарищ, который не бросил меня в такой шаткий момент. Он, хмурый и скупой на слова, постоянно бродил где-то рядом, отдавал свои свитера и отгонял своим видом всех любопытных. В душу, благо, больше не лез. Понял тогда, что я и сам осознал. Сперва я, почти без проблем, признался себе в том что болен самой неожиданной хворью. А затем старался избегать мыслей о черных глазах. Которыми ты в последнее время постоянно пытаешься прожечь во мне дыру. Стоило миновать несколько дней, как тебе пришлось возвращаться в былую рутину, очень энергозатратный и энергичный график, все же ты выпускник, и на носу очень важные экзамены. А Мадара был в работе, не по голову, как раньше, а по целый пояс. В полицеском участке что-то натворили, и вот он разбирается. Кто бы сомневался, на самом деле, не представляю как они справлялись бы без нашего деда. К чему я веду-то, моя семья была занята своими делами и поэтому бывала дома не часто, а когда и улавливала момент, или вечером их отпускали по раньше, каждый раз суждено застать им было только спящего меня. Кисаме иногда отпускал шутки про то, что я похож на медведя, у которого на носу спячка, а мое зимнее одеяло вполне принимает форму берлоги. ибо спал я катастрофически много, ясно дело, если посвещен в суть проблемы, однако, вы же как раз не были в курсе. Я и не хотел, чтоб вы знали. Я вообще многого не хотел. Не хотел сначала умирать, потом свыкся, стало все равно, а еще позже пришел Мадара. Зашел тихо в комнату, прикрыл за собой дверь, оставив лишь узкую полоску света из коридора рассекать стоящий здесь полумрак, сел на край кровати, и тогда я понял — что и он все понял. По его, о Боже мой, сверкающим глазам, поджатым губам и твердом намерении что-то да сказать. Собирался он долго, переводил дыхание, и как только первая слеза скатилась с уголка глаза, он заговорил. Тихим, поставленных голосом. Заговорил о том, что понимает, не винит, и очень сожалеет. Уже в душащих объятиях человека, заменившего отца, меня охватило нещадное чувство душащей вины. Я не хотел оставлять его почти одного. После того как это сделали бабушка, Хаширама, отец. Тогда он ушел, оставив за собой шлейф сигарет и осознание того, что усну я не скоро. Меня привычно знобило и я думал о том, что не хочу остаться ночью один. Меня охватила решительность на разговор с тобой, но увы, у тебя были другие планы, Саске. Да, я многого не хотел. Но всему было суждено сбыться. Или свершиться в ближайшее время. Я уже упоминал, что сознание мое меркнет. Весь спектр эмоций и чувств меркнет под одним сильнейшим из них. Выспаться. Саске, черт, я так хочу выспаться. По телу начинает различаться тепло, и мне уже даже не холодно, но, знаешь, очень жаль, что я не могу этому радоваться. Саске, все это написано было с целью сообщить тебе о том, ты уже сам наверняка догадался, всегда смышленным мальчиком был, что я безумно сильно, обреченно и отчаянно люблю тебя. Присмотри за дедушкой и извинись от моего лица перед Кисаме, я на днях сильно ему нагрубил. И, пожалуйста, будь счастлив.