Все друзья мои по парадным
Коротают беспечную молодость.
Здесь бушующий скверный характер
Да наивная детская похоть.
Дома проще должно быть, казалось,
Быт съедает всё самое лучшее.
Не смотри, опусти глаза вниз,
Не слушай... Молчи!
Лёша с Антоном к директору не идёт. Это случается довольно редко, потому что обычно их всегда вызывают вдвоём, но сейчас Инну Юльевну интересует лишь Антон. А Лёша остаётся в кабинете, где узнаёт у Димы, зачем приглашать на вечеринку Чалова, интересуется, что тот планирует делать с Машей, и убеждает Костю запоминать каждую подробность чаловской квартиры. Ведь интересно, как живёт этот человек, буквально находящийся в параллельной Вселенной по сравнению с компанией близнецов. Инна Юльевна выставляет всё так, словно Антон — просто исчадие Ада, вечно срывающее уроки, систематически ничего не делающее и постоянно отвечающее грубостью. Конечно, доля правды в её потоке обвинений есть, вот только именно сегодня у Антона домашнее задание сделано, да и вообще он периодически себя им утруждал. Нет, а чего она хочет? Шесть лет подряд заставляет переводить тексты, чуть ли не наизусть их выучивая. Зачем ему это нужно? Где ему в жизни пригодится знание о каком-то марафоне в Лондоне или экологическом движении в Азии? — Я вас понял, Инна Юльевна. Можете идти, — спокойно говорит Фёдор Михайлович, скрещивая руки на груди. — Пожалуйста, только не нервничайте. Зайдите к Марине Викторовне, выпейте успокоительного чая. Ваш удар сегодня будет лишним, — вполголоса добавляет директор, когда учительница покидает кабинет, напоследок бросив неодобрительный взгляд на Антона. Федя двигает к себе его тетрадь, без особого интереса перелистывая страницы. Однако всё то же выписывание слов с переводом. Федя словно вернулся в прошлое. — Чего молчим? — А то вы не наслушались, — фыркает Антон, сидя на диване. — Ну, я должен узнать твою точку зрения. По правилам, ты обязан написать объяснительную, но так и быть, если я услышу что-то вразумительное в оправдание, то бумагу портить не будем. Мне же потом с ней возиться, а у меня и без вас дел куча. — Моё мнение? Она старая маразматичка, которой лишь бы доколебаться! Я всё написал! Каждое чёртово слово! А она перевернула тетрадь вверх ногами, открыла с обратной стороны и начала тыкать мне, что я ничего не сделал. Это просто какая-то бредятина! Почему в нашей школе работают только неадекватные люди? Почему я опять должен быть крайним? Увольте её уже, она который год подряд устраивает подобное! — Наверное, мне лучше знать, стоит увольнять Инну Юльевну или нет. — Разумеется, поэтому у нас до сих пор есть геометрик, то есть Вагнер, есть Фильченкова и Марина Яковлевна. Да вы хоть на один урок придите проконтролировать, что происходит, сразу поймёте. Вот та же Инна Юльевна. В прошлом году у нас была учебная пожарная тревога, включилось оповещение, надо по правилам выходить. И что? Инна Юльевна начала орать, мол, кто включил музыку на весь кабинет, выключите немедленно! А если бы мы реально горели? Она ненормальная, ей давно пора на пенсию! А Марина Яковлевна постоянно тащит меня к вам из-за всякой фигни. То форма у меня не такая, то я матом кому-то что-то сказал, то я случайно толкнул её на лестнице, когда мы с Лёшей опаздывали на урок! Она просто меня ненавидит! Я уже сто лет, как не учусь у неё, забыла бы и выкинула к чёрту, но нет, каждый раз одно и то же! По-вашему, это нормально, Фёдор Михайлович? А Фильченкова, которая ставит тройки тем, кто вполне учится на четыре-пять? Потому что, по её бесценному мнению, нам иначе не к чему будет стремиться! И нам с Лёшей она не даёт выбирать темы для докладов, специально назначает самые сложные, про которые ничего нигде нельзя найти, а потом придирается к каждой картинке в презентации, потому что они плоховато смотрятся на этом фоне с этим шрифтом. Я что, учусь в какой-то художественной гимназии, чтобы знать сочетания цветов? Людмила Анатольевна просто топила наш класс, так как ей не нравится Денис Дмитриевич. Кстати, о Вагнере! Знаете, что он сказал на прошлой неделе Стасу Копылову? Что он удивлён, почему человек, представляющий такую национальность, не может разобраться в геометрии! Зато Федя совсем не удивлён. Он учился и при Вагнере, и при Инне Юльевне. Дмитрий Максимович всегда не упускал возможности задеть учеников за что-нибудь, бросающееся в глаза. Например, однажды он наехал на Дениса по поводу его увлечения футболом, а на Кокорина за якобы глупое выражение лица. Инна Юльевна последние лет двадцать постоянно выкидывала какие-то номера, вроде ситуации с учебной тревогой. Тем не менее, предмет же она как-то ведёт, и дети у неё ЕГЭ даже сдавали вплоть до позапрошлого года. Надо сказать, довольно успешно, хотя, разумеется, не обходилось без помощи репетиторов. В любом случае, жалоб никто никогда на учителей не писал, следовательно, у Феди не было повода их увольнять. К тому же, где он найдёт замену? — Верните геометрию Елене Тимофеевне, а учителей английского у нас штук пять. Вот та же Наталья Наумовна. Насколько мне известно, у неё только один десятый класс. — Если бы всё было так просто, Антон, наверное, я бы так и сделал, — Миранчук цокает языком, не веря. Он свято убеждён ещё с начальной школы, что люди в администрации априори не способны видеть то, что у них перед носом. Причины разные, итог всё равно один. — Ты никогда не задумывался, почему к тебе, к твоему брату, к некоторым твоим друзьям такое предвзятое отношение? — А, сейчас скажете, что надо было раньше думать башкой, хорошо учиться, не нарываться и молчать. Спасибо, мудрейший совет. Как это я до сих пор не догадался? Только я молчать не хочу. Меня всё это раздражает. И я буду говорить об этом, сколько угодно. Вы, Фёдор Михайлович, чуть-чуть потерпите, я скоро выпущусь, вам легче станет. Сразу школу на новый уровень поднимете. Ведь это же я вам столько лет всё порчу, верно? — Антон забирает свою тетрадь резким движением, случайно смахивая на пол коробочку со скрепками. В дверях он на полном ходу врезается в какого-то мужчину. Антон понятия не имеет, что это никто иной, как Илья Олегович Кутепов, проверяющий из РОНО, поэтому даже не извиняется перед ним. — Какое хамство, — говорит Илья, поправляя пиджак. — Добрый день, давно вас не было, — отвечает Федя, собирая скрепки под столом. — Видимо, я очень вовремя. Что это за ученик? — Из 11 «В». Просто разбирались с одной неприятной ситуацией. — Слышал я эти фамильярные вопли. Ученики не имеют права так разговаривать с директором школы. Следует написать несколько докладных на этого молодого человека, и вообще почему этим занимаетесь вы, а не завуч по старшей школе? Он снова не на месте? — Александр Александрович на своём месте и занимается, чем нужно, не беспокойтесь, — Федя удивляется, что в голосе Кутепова за неделю пропала часть строгости и сухости, наверняка, заложенной в нём кучей регламентов. Федя не сомневался, что проверяющий не умел общаться иначе, чем по инструкциям, где оговаривалось каждое слово в любой ситуации. Но, видимо, Илья был способен на большее. — Просто 11 «В» — это долгая история, можно сказать, традиция нашей гимназии. С ними по таким поводам всегда беседует лично директор. — Традиции надо прививать хорошие, несущие толк, а ваши беседы, судя по всему, каждый раз заканчиваются провалом. — Подростки в эмоциональном состоянии. Все такими были. Илья Олегович, давайте перейдём непосредственно к делу. — Мы как раз о нём. Ведь дисциплина в учебном заведении — это тоже моя компетенция. И я вижу, что у вас с дисциплиной всё хуже некуда. Впрочем, неудивительно, с таким-то подходом. — А что вы мне предлагаете? Орать на него в ответ? Или, может, сразу исключить? Тем более, как мы выяснили, он в ситуации был прав. — Беседа с родителями, профилактические собрания с психологом... Ах да, у вас же нет психолога. — Зато мы нашли учителя информатики. Можете записать в своём протоколе, что это исправлено. — Обязательно, — Илья кладёт перед Федей увесистую папку. — Здесь остальные нарушения, но список неполный, я ещё буду приносить вам оставшиеся части по мере накопления. Собрание в РОНО по поводу вашей гимназии будет в ноябре. К этому времени следует исправить всё перечисленное. В противном случае я буду настаивать перед комиссией, чтобы вашу гимназию расформировали и закрыли. Федя нервно втягивает воздух, пододвигая к себе папку. Он уверен, что нереально исправить все пункты, помеченные у Кутепова в качестве нарушений. Видимо, слухи о том, что он закрывает какой-то план по ликвидации школ района, не такие уж и слухи, ведь всё это похоже на то, что Илья специально поставил невыполнимые условия. — Да он охуевший! — решительно заявляет Саша за обедом. — Из какого мира он выпал? Где это всё соблюдается? Да ни одна школа с таким подходом существовать не может. — Наверное, он тоже так считает, — говорит сидящий напротив Александр, которого Денис уже успел посвятить в проблему, когда они пили чай после третьего урока. — В теории мы можем исправить хотя бы процентов семьдесят, если поделим всё это по тематике и отдадим какому-нибудь человеку. Чтобы каждый занимался чем-то определённым, а не все хватались за всё по чуть-чуть, — предлагает Игорь, рассматривая листы в папке. — Игорёк, ты чего такой умный? — удивляется Артём. — Не кроши в папку! — прикрикивает на Дзюбу Федя, видя, как он наклоняется вместе со своим пирожным-корзиночкой над бумагами. — Только он сказал, что нужно исправить вообще всё. Семьдесят процентов его не устроят. — Лучше попробовать и облажаться, чем не пробовать вообще, — произносит Артём. — Не думаю, что ваш Кутепов совсем мудак. Уж получше всяких тренеров на моей памяти. Но даже они, видя старание, смягчались. Многие за столом соглашаются с Артёмом, Игорь протягивает папку обратно Феде, стараясь не испачкать её в чем-нибудь из того, что стоит на столе. — Федь, ты только не нервничай, хорошо? — говорит Саша, спустя минут пять задумчивого молчания. — Я понимаю, что сейчас не лучший момент, но ведь это тоже касается Кутепова. Короче, у нас Фондорин заявление по собственному написал. — Ёб твою мать! — ударяет рукой по столу Денис. — Он же обществознание у моих вёл. — Не из-за них ли уволился? — спрашивает Александр. — Ага, конечно. Фондорин в колонии раньше работал, а тут из-за моих. Просто, видимо, понял, что в этом гадюжнике делать нечего. Без обид, Федь, ты понимаешь, про какую часть коллектива я говорю. Но Федю сейчас интересует совсем другое: где ему достать учителя обществознания? Почему всё сваливается кучей на него в последний момент? Когда это кончится?***
Костя понимает, что живёт в соседнем дворе от Чалова, когда они идут после шестого урока к нему домой заниматься учёбой. Настроение у Кости, на удивление, приподнятое, а внутри даже разгорается интерес. Странно, что он одиннадцать лет, по сути, ходит с Чаловым в одну сторону, но никогда не замечал, что тот просто проходит чуть дальше. Наверное, Косте захотелось бы немедленно переехать, стоило бы узнать, что настолько отвратительный человек существует где-то поблизости. Дома у Феди довольно приятно и уютно, что чем-то напоминает квартиру Саши, но у того уютно совсем по-другому. У Саши квартира небольшая, Костя застал её в двух состояниях: заставленной кучей вещей, когда они жили полной семьёй, и полупустой, как сейчас. Видимо, шкаф из коридора отец Головина забрал с собой. У Феди же вся мебель стоит гармонично, да и сама она в тёплых оттенках, отдающих советским прошлым. У Костиной бабушки примерно так же дома. Комната Чалова представляет собой выставочный центр перфекционизма. Всё разложено строго на предписанных местах, и выбивается только мини-алтарь над кроватью, посвящённый любви к футбольному клубу ЦСКА. Там какой-то плакат с изображением всей команды и небольшая фотография, наверное, с матча прошлого года, где команда лежит кучей на траве, и Вагнер Лав поднимает кубок. Рядом на крючке висит красно-синий шарф. На самой же кровати, около подушки, скрытой под покрывалом серого цвета, сидит плюшевый конь с шарфиком. Костя находит это ужасно милым, но тут же хмурится, осознавая, что Чалов, чёрт бы его побрал, ещё и болеет с ним за одну команду. Раньше Костя предпочитал этот факт игнорировать, теперь он понимает, что Федя, пожалуй, фанатеет по ЦСКА не меньше. Впрочем, в комнате есть ещё один алтарь. Имени Фёдора Чалова. Костя уверен, что его сделал сам Федя. Это полка, на которой выставлены все его выдающиеся грамоты, вставленные в рамочки, какие-то медали, небольшой кубок, позолоченные фигурки, полученные на линейке в этом году прямо из рук представителя районной администрации. Под полкой приклеенные скотчем к обоям оставшиеся грамоты, видимо, менее значительные. Костя думает, что у Чалова обязательно должна быть ещё папка, где тот же миллион грамот и благодарностей от каждого учителя в школе. — Принесу себе стул с кухни, — говорит Федя, понимая, что сесть Косте особо некуда. Не на идеально заправленную кровать же. Пока он ходит, Кучаев принимается рассматривать стол. Там тоже всё педантично разложено в особой последовательности. Внимание привлекает большой разлинованный лист, громко озаглавленный: «Распорядок на месяц». По сути, большое расписание, что и когда нужно сделать. Костя видит, когда у Феди репетиторы, когда у него час свободного времени, когда у него рядовая прогулка, чтобы не сидеть безвылазно дома. Иногда встречаются вкрапления под названиями: «Спартак» — ЦСКА, ЦСКА — «Анжи», «Терек» — ЦСКА. Ещё есть сведения о тренировках с командой, даты, помеченные, как дни, когда следует дополнительно подготовиться к экзаменам или съездить в строительный магазин с семьёй. Костю аж передёргивает от того, насколько же всё чётко и спланированно у Чалова. Неудивительно, почему он не мог так легко найти другой день для занятий с Костей, когда тот ему отказал в прошлую субботу. Кстати, несколько пометок, касаемо Кучаева, в этом распорядке тоже имеются. — Начнём с алгебры. Как раз завтра она, — Федя ставит стул около стола, а сам раздвигает шторы на окне, чтобы было побольше света. — У нас есть часа три на всё про всё, а потом у меня час на чтение книги. Потом можем продолжить, но я думаю, что ты предпочтёшь пойти домой. — По ситуации, — решает Костя, засекая время на своих часах. Ему интересно, закончит ли Чалов секунда в секунду или нет. Он, оказывается, ужасно терпелив. Костя никогда не блистал в точных науках, но Федя упорно ждёт, когда он закончит очередную партию примеров. Костя пыхтит, думает, если честно, тихо бесится с повышенного внимания, потому что Чалов постоянно на него смотрит, а это напрягает. Наконец, Кучаев не выдерживает и кидает ручку на тетрадь. — Или пялиться прекрати, или объясни уже, как сделать эту хуйню! — Мы решали подобное в классе. Если не помнишь, как, посмотри образец. — Умный какой! Я в классе тоже ничего не понял. — И, естественно, даже не списал с доски готовое, чтобы хоть на что-то опираться, — Федя вздыхает. Его всё это очень утомляет, но раз выделил три часа, изволь терпеть. — Что именно тебе неясно? — Всё! Федя объясняет, показывая в свою тетрадь, где в каждой строчке ровным почерком выписаны все примеры, которые они решали. Своё решение в домашнем задании Чалов упорно выдавать не желает, требуя от Кости самостоятельности. Когда время подходит к концу, Федя действительно встаёт из-за стола, идёт к невысокому книжному шкафу и достаёт оттуда то, что он собирается читать в ближайший час. Костя рассматривает свои часы, отмечая, что Чалов действительно педантичен до маразма. Спустя минут десять полного молчания в комнате, становится скучно. Костя продолжает пялиться в свои часы, подаренные ему бабушкой. Сзади у них имеется красивая гравировка: «Любимому внуку». Костя свои часы обожает буквально с детским восторгом, потому что даже спит с ними. Он мог бы носить их даже на игры команды, но подобное запрещено. — У тебя сестра есть? — спрашивает Костя, снова бродя взглядом по комнате и впервые замечая фортепиано у стены рядом с дверью. — Есть, а ещё есть старший брат, — нехотя отвечает Федя, но хотя бы реагирует. Костя не ждал этого, он был уверен, что Чалов целиком и полностью захвачен повествованием. — Значит, она играет? — Что? — Федя отрывает взгляд от страниц. — Нет, это я играю. Я закончил музыкальную школу полтора года назад по классу фортепиано. Ещё ходил на флейту. — Ясно, — поджимает губы Костя. — А есть в этом мире что-то, чего ты никогда не делал? Федя закрывает книгу с громким хлопком. Костя смотрит на часы — время для продолжения занятий ещё не пришло. — Меня просто воспитывают разносторонним человеком. Считаю, что это правильно. — Кстати, не помню, чтобы видел твоего брата или сестру у нас в школе. — Потому что они учатся в других школах. Ну, брат уже закончил четыре года назад. А сестра в обычной, которая тут недалеко. — Значит, тебе просто не повезло стать жертвой воплощения неосуществившихся мечтаний родителей. — Они хотят, чтобы я смог достичь чего-то значимого и достойно жил потом отдельно от них. Они думают о моём будущем и вкладываются в него, стараясь привить мне разные навыки, чтобы потом было легче найти себе занятие. — Ну-ну. А потом красный диплом в институте и касса в Макдональдсе, — с улыбкой произносит Костя. — А какие планы у тебя? Давай, просвети, ты же лучше знаешь, как жить. — Я считаю, что надо плыть по течению. А вообще я планирую с командой чемпионат школьный взять. Меня заметят люди из клубов, пригласят к себе. Я поеду на просмотр в ЦСКА и пройду отбор в команду. Для подстраховки, конечно, кину документы в какой-нибудь универ... — И как же тебя заметят, если ты сидишь все матчи в запасе, а в последнем был вообще отстранён? При упоминании последней игры в глазах Кости разгорается злоба. Ведь это именно из-за Чалова его отстранили. И этот человек ещё имеет наглость критиковать его планы, подчёркивать ту ситуацию, которую Костя кое-как пережил. Он с превеликим удовольствием сейчас избил бы Чалова, но делать это у него дома, как минимум, неумно. — Бара хочет пригласить тебя на тусовку к нам в гараж завтра после уроков, — вместо всего желанного говорит Костя. — Я не пойду. — Это в честь выхода нашей команды в чемпионат. Вроде бы, саму команду Бара тоже хочет как-то собрать. А ещё у него есть мысль организовать наше фанатское движение, чтобы за нами тоже ездили болельщики. — Чувствую, что, помимо команды, там будут друзья Димы. Хотя некоторые из них уже в команде. Я не горю желанием пересекаться с ними ещё и за пределами школы. — Так и знал, что ты та ещё крыса. Даже с командой не пойдёшь. А ведь Дзюба выдал тебе повязку! — Я его не просил об этом. — Тогда откажись и выйди из сборной. — Я сам решу, что мне делать, без подсказок таких, как ты. — Ну и пошёл ты на хуй тогда. Костя встаёт со стула и направляется прочь из квартиры Чалова. Уже у своего подъезда он слышит гомон знакомых голосов и быстрее прислоняет ключ к домофону. Это идут хулиганы с гаражей, с которыми встречаться совсем не хочется.***
Артём решает дать команде отдохнуть, поэтому в субботу тренировки тоже нет, что играет на руку Диминой вечеринке. Они могут начать её раньше и погулять подольше. Баринов на сей раз действительно заморочился. Он лично написал каждому, кого хотел бы видеть, откопал страницы всяких Обляковых, Ахметовых, Петровых и Озеровых. Написал даже Чалову, но тот не ответил. Впрочем, приходят и так далеко не все из команды. Нет Олега Ларина, Жени Серова, Игоря Дивеева, а если нет Игоря, то нет и его друга Ильзата. Зато Исаков в первых рядах просунулся даже тут. Кажется, его уже давно не смущают исторически напряжённые отношения между классами, потому что здесь, в гараже, умеют развлекаться. Конечно, Дима не ограничивается только командой. Он зовёт и тех, кто в теории должен поддержать его идею создания группы болельщиков сборной. Привлекать Дима планирует всех, в том числе девушек, хотя он придерживается популярного мнения, что они в футболе особо ничего не понимают, да и не должны понимать. Впрочем, на безрыбье и рак сгодится. Например, Кристина очень положительно отзывается о бариновской задумке, а заполучить себе в группу первую красотку параллели — это уже значительный шаг к успеху. — Привет, Антон, — Миранчук испуганно дёргается, поворачиваясь на звук. — А, Матвей... Ты не подкрадывайся больше, ладно? Сафонов немного напрягает Антона тем, что с какой-то радости постоянно оказывается рядом. Первым начинает беседу, благодарит за действия на тренировке или на поле, пытается давать даже какие-то советы, словно разбирается в игре на уровне Артёма Сергеевича и Игоря Владимировича. Антону это кажется странным, ведь Матвей из 11 «А», который обычно больше всех ненавидел 11 «В». С чего бы ему так активно стремиться к общению? — Народ, я предлагаю поднять эти восхитительные напитки за нашу сборную! — перекрикивая музыку, сообщает Дима. — Как говорится, это я, это мы, это лучшие люди страны! Гараж взрывается дружным гомоном и звоном стекла бутылок. Матвей отпивает совсем чуть-чуть, наверное, или пиво не любит, или просто считает, что спортсмен не должен пить. «Ни пить, ни курить, ни тратить время на всякие посторонние развлечения, следить за собой и своим языком», — с усмешкой проговаривает про себя Антон, нарушающий уже несколько лет все эти правила, но при этом продолжающий на что-то надеяться и претендовать. — Весёлые у тебя друзья, — продолжает Матвей, хотя никто вроде бы не заводил какой-то беседы. — Что в команде, что тут. У нас в «А», знаешь, всё совсем иначе. Будто вообще другой мир, по сравнению с вами. — Серьёзно? Как это? — заинтересовывается Антон. — Мы же лучшие в параллели всегда, начиная с первого класса. Да, кажется, в пятом и седьмом «Б» нас обошёл, я сейчас точно не вспомню. В общем, репутация такая, что все ждут от нас идеальности. Будто все мы поголовно отличники, да и Галина Адамовна тянет нас, как может, у неё с большинством учителей отношения ведь неплохие. А ещё наши во всякие конкурсы и шарады от школы вечно вписываются, стенгазеты рисуют коллективно к любому мероприятию, ну, думаю, ты уже понял, к чему я клоню, — Матвей смотрит на свою бутылку, будто решая, стоит ли немного отпить. — Так вот, соревноваться в параллели нам особо не с кем. Поэтому все начинают соревноваться между собой внутри класса. Кто больше пятёрок получит, кто грамот захапает, кого на уроке похвалят и всё в таком духе. У нас там конкуренция, просто жопа! Выжить нереально. Если ты чуть-чуть марку не держишь, сразу травят, потому что и классу статистику портишь, и вообще вали в «В»... Да, Антон, так и говорят. — Не удивлён ни разу. — Так вот, а у вас, я смотрю, хотя с показателями не слишком гладко, но зато в классе какая атмосфера. Вы все тут общаетесь, встречаетесь, дружите. Я бы назвал вас семьёй, но не знаю, уместно ли? — Попробуй тут не объединиться, когда каждый второй хочет наехать, да ещё и из года в год. Но мы не семья. Очень вряд ли. Подходит время ещё одного тоста. Дима опять занимает пост говорящего, снова звучит какая-то известная кричалка, откуда старательно убрано название футбольного клуба, так как сейчас она предназначается школьной сборной. — Между первой и второй перерыва не делают, но мы сломаем правила и выпьем сейчас сразу третью, — продолжает Дима. — Конечно, команда у нас классная, никто не спорит. В конце концов, отобрались лучшие из лучших, — он подмигивает в сторону Антона, но тот не понимает, что это ему. Ведь Дима, кажется, собирался лично за него вообще никогда не болеть, что ясно дал понять однажды. — Не стоит забывать, с чего началось это блестящее путешествие на чемпионат. И я сейчас говорю о первом и, верю, не последнем хет-трике сборной! — В ворота чмошного лицея-то? — ехидно подмечает Коля Майоров, так и не успокоившийся. — Чёт, когда наша настоящая сборная Люксембурги обыгрывает, вы все радуетесь, — отвечает Костя. — Так вот, за хет-трик! — заканчивает Дима. Конечно, за Антона пить никто не стал бы, а вот за голы, не имеющие имён и фамилий, конечно, почему бы и не выпить. Кто знает, тот знает, как говорится. И только они успевают отметить первый хет-трик, как дверь гаража распахивается больше, и на входе показывается тот, кого никто уже не ждал. Впрочем, почему уже? Чалова не ждали изначально, пригласили ради вежливости. Его надменное лицо, выражающее всё отношение к этому гаражу, выбешивает вмиг, кажется, всех до единого. Даже Матвей отходит к другой стене, мотивируя это тем, что он хочет присесть на диван, так как якобы заколебался стоять. — А вот и капитан команды! — подлетает к Чалову Дима, расцветая в фальшивой улыбке. Как заводила вечеринки, он обязан хорошо относиться ко всем гостям, тем более, Чалов действительно капитан, тут ничего не попишешь. — Держи пиво! — Я не... — Молодец, что пришёл. Ты ж ядро сборной, всех объединяешь... мотивируешь перед играми... Да если б не твой настрой, то ни лицей, ни перовцев не сделали бы! Ну, короче, давай присоединяйся. Дима хлопает Чалова по спине и исчезает в районе диджейского пульта Головина. Тот делает музыку погромче, увлекая всех ею, а не Чаловым. Тот думает, куда бы приткнуть неуместную бутылку. Он в жизни ни капли в рот не брал и брать не собирается. Зачем же он пришёл? Потому что почувствовал ответственность, он ведь капитан, значит, должен поприсутствовать хотя бы час. Честно признаться, Федя ожидал увидеть нечто иное, но этот гараж, если отбросить в сторону некоторую публику и то, чем они здесь обычно занимаются, не так плох. Миленькое местечко, где, по идее, каждый чувствует себя своим. Вот только Федя слишком другой, между ним и местным обществом проведена слишком жирная черта. — Чё вырядился, как будто на конкурс чтецов? — интересуется Антон, мимо которого шествует Чалов, увидевший стол. — Чтобы никто не подумал, что я с тобой из одной подворотни вылез, — спокойно отвечает Федя, недвусмысленно указывая взглядом на рваные джинсы Антона. — Ну да, ты же у нас из консерватории. Пони-пианист! Копыта по клавишам бренчать не мешают? Федя вспыхивает на радость Антона. Никто не знал, что он умеет играть на фортепиано, кроме Кости, который вчера делал уроки у Феди дома. Не то чтобы Чалов стыдился своего музыкального образования, но он прекрасно понимал, что в гаражной тусовке такое вряд ли ценится. Впрочем, следовало ожидать, что Костя расскажет своим дружкам обо всём. — Уровень интеллекта, Миранчук, лучше прятать в твоём случае. Глядишь, в приличном обществе хоть раз побываешь. — А что ты против этого общества имеешь? Кажется, кто-то у нас тут капитаном заделался, объединителем и мотиватором, значит, должен учитывать увлечения каждого члена команды. А большинство у нас за гараж и тусовки, даже хвалёный Исаков. — Раз ты такой болтливый, может, тогда тебе повязку вручить? — вдруг совершенно иной интонацией произносит Федя. — Тебе-то точно есть, что рассказать каждому. Например, в ближайшей игре, предлагаю, начать речь со слов: берите пример со всех, кроме меня, а то останетесь без футбола на всю жизнь. Кулак Антона от носа Феди отделяет лишь внезапный Лёша. Он приобнимает Марго, на Чалова даже не смотрит, и тут же отвлекает брата каким-то бессмысленным разговором. — Братик, давай поспокойнее. То, что Пони — тварь, мы все и так знаем, — наклоняясь к уху близнеца, шепчет Лёша, когда Федя отходит подальше. — Помни, что он настучал Артёму Сергеевичу на Кучая. — И мне его теперь бояться? Готов поспорить, он не только тварь, но и ссыкло. Не он на Кучая настучал. — А давай лучше поспорим, что ты сегодня ни с кем не поссоришься? — с улыбкой предлагает Лёша. — После прихода Пони и так атмосфера на грани фола. — Она и до этого была так себе. Удивлена, как Дима смог вас уговорить собраться, — произносит Марго. — Дима и не такое может. Странно, но Антон с Марго согласен. Напряжение в воздухе ни на секунду не угасает. То, что они тут дружно пьют, поздравляют друг друга по мере возможности, скорее, видимость и попытка сыграть дружную команду. Тем более, всем хочется, чтобы за них болели, но кто пойдёт поддерживать команду, которая разрушает сама себя изнутри? Вот и изображают на публику хотя бы нейтральные отношения, а шёпотом проклятия шепчут в спины. — Ладно, сделаю исключение, — нехотя говорит Антон. — Всё-таки Бара старался, не стоит его подводить. — Растёшь на глазах, — Лёша чмокает брата в щёку. — Пошли до Сани дойдём. И они идут втроём, потому что ни Марго, ни Антона Лёша отпускать не намерен. И это так странно, что он уже во второй раз смотрит на них одинаково, обнимает одинаково, к счастью, хотя бы не целует Антона в губы. Тот, конечно, не против, но явно не в этой обстановке, да ещё и на глазах Лёшиной девушки. За время, проведённое рядом с Головиным и его оглушающей колонкой, Антон снова ловит на себе внимательные взгляды Марго. В какой-то момент ему начинает казаться, что это просто паранойя, и девушка смотрит, чтобы просто куда-то смотреть. Не всё же ей разглядывать Лёшу. Она его, наверняка, уже до миллиметра изучила. Но без скандала на вечеринке не обходится. В центре, естественно, Чалов. Он вроде как пытается поговорить с Костей, однако сделать это мирно по понятным причинам невозможно. Всё перерастает в перепалку, под конец которой Костя на весь гараж выкрикивает фразу, хотя её следовало бы держать при себе: — Ты лучше теперь по улицам ходи и оглядывайся! Чалов вылетает из гаража, как пробка. Минут пять все обсуждают случившееся, а Костя в порыве злости напивается до отсутствующего состояния, что приходится его потом выводить на улицу подышать воздухом, да и чтобы гараж не заблевал. Эту ситуацию никто, впрочем, особо не вспоминает, даже члены команды, для которой Чалов — такое же пустое место, как весь 11 «В». Тем не менее, Косте ещё придётся расхлебать эту ссору.***
С самого утра понедельника в классе царит странное оживление. Обычно первый урок, каким бы он ни был, проходил в полусонном молчании, большинство предпочитало кивком головы или пожатием руки поздороваться с приятелями, потому что беседы и прочие привлечения внимания только раздражали. Даже учителя говорили медленно, тихо, некоторые вообще включали какой-нибудь обучающий фильм, чтобы за них урок провёл мужик из передачи. Впервые с начала учебного года первые два урока информатики становятся именно информатикой. Класс делится на две группы. Одна, возглавляемая Михаилом Павловичем Лушиным, идёт в крайний кабинет, где компьютеры похуже, ведь им информатика нужна только в качестве расширения кругозора. Вторая группа, которая сдаёт информатику в качестве экзамена, отправляется в кабинет с новыми компьютерами и ремонтом вслед за таким же новым учителем — Прокофьевым Валентином Петровичем. Говорят, что он ведёт подготовительные курсы в самой Бауманке. Тем не менее, не это так сильно волнует 11 «В». Случилось кое-что поистине необыкновенное, к чему никто не был готов. — Слава богу, чёртов Пони инфу сдаёт и хотя бы тут не бесит, — произносит Костя, прикрывая рот ладонью, пока зевает. Он до сих пор не может смириться с тем, что сделал Чалов в команде, как и помнит его слова на вечеринке. — Кстати, о Пони, — Дима поворачивается от своего компьютера и машет рукой, чтобы близнецы и Саша пододвинули к нему стулья поближе. Михаил Павлович смотрит в свой экран, наверное, заполняя электронный журнал, и не видит, что часть учеников отвлеклась от задания по созданию какого-то алгоритма. — Слышали, на него вчера напали? Крис сказала, что разукрашенным его с утра видела. Он сначала в туалете заныкался, а как новый информатик пришёл, то сразу в класс побежал, чтобы никто его не заметил, — шёпотом продолжает Дима, периодически делая интригующие паузы. — В смысле напали? — удивляется Лёша. — Ставлю сотку, это наши знакомые с гаражей, — хмыкает Антон. — А что? Они по району шатаются вечно, всё про всех знают. Вон, даже головинский подъезд несколько раз патрулировали. — Пиздец, как мне стрёмно тогда было, — вспоминает Саша. — Я даже хотел сделать вид перед матерью, что заболел, чтобы в школу пару дней не ходить. — Ну, а при чём тут Пони? — Костя прерывает не слишком интересный и актуальный сейчас рассказ, снова обращаясь к Антону. — Смотри, ты в пятницу к Пони домой ходил, да? Сам говорил, что, кажется, они потом весь вечер на площадке у твоего дома бухие орали. Значит, они вполне могли видеть, что ты с Пони туда-обратно шлялся. Потом в субботу он припёрся в гараж. Возможно, даже мимо этих как-то прошёл, мы же не знаем, как он добирался. С тусовки он первый ушёл, потому что вы посрались. Ну и вот. Хулиганы могли легко подумать, что он из наших, а у нас с ними те ещё отношения. После прошлой «стрелы» им точно хочется возмездия. — Тох, ты думаешь, что они побили Пони, чтобы сделать нам предупреждение, мол, хотим мести? — Вполне. — Сука, блядь, то есть из-за ебучего Чалова нам надо опять забивать «стрелу»?! — восклицает Саша. — Кажется, кто-то уже всё сделал, — отворачивается от своего компьютера Михаил Павлович. — Миранчуки, Головин, вы скинули задание в папку класса? Я сейчас его посмотрю. — Мы ещё не доделали. Советовались, вот, друг с другом. Тут один код спорный, — тут же находится Антон, двигая стул к своему месту. — Так, спросили бы у меня. Я-то уж источник более авторитетный. Однако все знают, что спрашивать у Михаила Павловича бесполезно. Он либо скажет, что всё есть в какой-то там километровой презентации, которую он положил в папку класса ещё в прошлом году, либо подойдёт-таки к компьютеру и спросит, а что непонятного, если всё предельно ясно. По итогу, если ты действительно хочешь что-то к концу урока показать, то вынужден делать по наитию, что вряд ли окажется правильным, или списывать с кого-нибудь поумнее. Вот только в этом году все умные ушли готовиться к экзамену по информатике к Прокофьеву. Между первым и вторым уроком близнецы, Саша, Дима и Костя снова кучкуются в конце кабинета, чтобы продолжить обсуждения случившегося с Чаловым. Каждый понимает, что «стрела» с хулиганами неизбежна. Им никак не объяснить, что Чалов вообще не имеет отношения к гаражному братству, что они бы сами его с удовольствием побили, если бы это не грозило проблемами. Ведь Чалов, как выяснилось, тот ещё стукач. Но на каждого стукача находится кое-кто менее терпеливый. — Если проигнорируем это предупреждение, то они заявятся и скажут, что наш кусок теперь и их тоже, — говорит Лёша. — Значит, «стрелу» надо назначать на завтра, — высчитывает Дима. — Условно говоря, спустя день. Они ведь побили его в воскресенье, мы, естественно, знать об этом не могли. Узнали сегодня, следовательно, как бы сегодня они его и избили. По законам района у нас есть сутки для принятия решения. — У нас уроки завтра в четыре заканчиваются, — вспоминает Саша. — Если «стрела» часов в пять-шесть, то, когда я вернусь домой, мать уже придёт с работы. Пиздец... Опять скандал. И всё из-за какого-то долбоёба, не умеющего шляться, где надо. — Так, какая разница, когда приходит мать, если следы драки на тебе в любой час будут? — спрашивает Дима. — Я не про это, а про то, что она ещё предъявит за позднее возвращение. — Ну, на последнюю физ-ру можно не ходить, — Антон пожимает плечами. — Мы в команде пашем, тренировки чуть ли не каждый день. Поговорим сегодня с Артёмом Сергеевичем, скажем, что устали, все дела, а перед групповым этапом надо восстановиться хорошенько. Ну, а Дима и так на физ-ру не ходит, ему и терять нечего. — А потом кто-то узнает, что мы на районе с гопниками всякими пиздимся, и я снова пролечу мимо состава, — вздыхает Костя. — Я этого Пони придушу в среду. У него там в плане как раз есть два часа на меня, вот я ему и расскажу лекцию о хорошем поведении. Сука блядская. То, что за бесячего Чалова придётся драться им, конечно, просто ужасно. Антон не горит желанием в очередной раз рисковать здоровьем накануне группового этапа в школьном чемпионате. Они не знают, когда он будет, когда первый матч, но тем не менее, если ему что-то сломают, то, возможно, с футбольной мечтой он распрощается. С Чаловым, пожалуй, на самом деле стоит побеседовать. Однако Антон до сих пор почему-то сомневается, что именно Федя настучал на Костю из-за дня рождения Димы. Антону никак не даёт покоя вопрос: почему именно Костю надо было убрать? Чалов испытывает куда больше неприязни именно к Антону, а тот точно попал на пару-тройку фотографий. В конце концов, если Чалов такая тварь, каким его описывает Костя, то он мог бы устранить Лёшу, который к тому же вице-капитан, значит, претендует на повязку следующим. Тогда он бы от конкурента избавился, убрал бы одного из ненавистных близнецов, да ещё и Антону бы больно сделал. И всё же Чалов выбрал Костю...***
Традиционно в понедельник проходит планёрка между учителями, завучами и директором. После первого урока собирается начальная школа, после второго — средняя, после третьего — старшая. Обсуждают грядущие изменения, насущные вопросы и так, по мелочи всякое. Спустя довольно долгий период отсутствия, на планёрке появляется Кокорин. К его несчастью, он опаздывает, поэтому ему достаётся единственное место за длинным столом в учительской рядом с Натальей. В последнее время Сашу закружил водоворот событий. То встреча с Артёмом, то переезд к Денису, то проверка в школе, которая предполагает, что он станет верной опорой и поддержкой для Феди, а тут ещё сестра двоюродная из Казани позвонила. Собственно, её внезапный звонок и задержал Сашу. У сестры, кажется, случилось что-то ужасное, судя по заплаканному голосу и плохому формулированию мыслей, вот только Саша совершенно ничего толком разобрать не смог. Он попросил её немного успокоиться и перезвонить минут через двадцать, там как раз планёрка кончится. Наталья буквально расцветает, когда Кокорин занимает соседний стул. Он уже и забыл, что учительница английского до сих пор претендует на него в самых недвусмысленных значениях. Наталья же неизменна. При любом директоре, кроме Феди, ей бы давно сделали строгий выговор за внешний вид, потому что такое короткое платье, да ещё и с таким вырезом на груди, вряд ли вписывается хоть в один стандарт. А сколько выговоров посыпалось бы на неё за непрофессиональное поведение, если бы Феде только захотелось этим заниматься! — Важное объявление, — начинает Федя, двигая перед собой какую-то стопку скреплённых листов. — Думаю, все уже в курсе, что в школе сейчас идёт проверка из РОНО. Их специалист периодически наведывается к нам и выписывает различные указания и замечания. Так вот, прошу ознакомиться, это положение о форме и внешнем виде, которое официально одобрено министерством для гимназий, типа нашей. Сразу оговорюсь, что положение распространяется не только на учеников, но и на учителей. Все с удивлением рассматривают документ. Галина Адамовна значительно кивает при прочтении одного из пунктов, а Людмила Анатольевна с сомнением начинает коситься на свою массивную брошь в виде бабочки. Денис на перечень разрешённого только фыркает, сидя в своей совершенно несоответствующей футболке. А что поделать? В Москве опять тёплая погода, а в общественном транспорте такая парилка, что ни одна рубашка не переживёт. — И мы обязаны это соблюдать? — спрашивает Наталья, хмурясь. Её, разумеется, подобные стандарты тоже не устраивают. — Да. Иначе проверяющий запишет нам очередное нарушение. — Очередное? Простите, а что мы уже успели нарушить? — не понимает Марина Яковлевна, поправляя очки. — Лично мы, вряд ли. Но есть тут некоторые, которые, наверняка, не преминули отличиться, — говорит Галина Адамовна, выразительно указывая глазами на Дениса и Наталью. — Не будем тратить время на тыканье пальцем, кто и что сделал не так. Сейчас это не имеет уже никакого значения. У нас просто есть возможность немного поправить положение, — обрывает начинающийся бардак Федя. — Помимо формы, есть ещё ряд распоряжений. Например, с этого дня в кабинетах строго запрещается держать какие-либо посторонние электрические приборы. Андрей, не отворачивайся, я прекрасно знаю, что тут почти у каждого есть личный чайник. Лунёв напряжённо выдыхает, почёсывая затылок. А как ему теперь пить на переменах чай со своим другом Далером? В столовую идти, что ли? Так там ничего обсудить нормально не получится, ведь рядом постоянно кто-то будет есть или просто крутиться. Сплетни по школе распространяются со скоростью света. Денис вспоминает про свой чайник, который он держал в кабинете на случай нежелания спускаться в столовую. Да и вообще, чайник никогда лишним не бывает. Получается, придётся везти его домой... И куда его там приткнуть? Кокорин навёз с собой различной утвари, — когда только разжиться успел? — и она теперь занимает почти всё пространство в кухонных шкафах. Артём же думает про своё существование, в принципе. Он ведь живёт в школе, спит в спортзале. Ведь это, получается, может стать явным в любой момент! Пойдёт этот проверяющий по кабинетам, начнёт совать свой нос повсюду, а за шкафом внезапная раскладушка. Игорь, кажется, до сих пор о ней не знает, хотя раз в неделю всегда убирается в тренерской. А может знает, просто тактично молчит, чтобы не подставлять коллегу. Хотя нет, лично на Артёма он бы всё равно накричал, просто потом постарался бы сохранить его секрет. И всё равно, как объяснить проверяющему неуместные предметы быта? Остались от предыдущих физруков, а куда деть, никто не знает? Бред. Не поверит. — А у меня вопрос, — говорит Людмила Анатольевна, поднимая руку. Федя, перечислявший остальные запреты, останавливается. — В этом году у нас, конечно же, выпускается одиннадцатая параллель. Так уж вышло, что мой класс тоже в неё входит. Какие у нас будут мероприятия по поводу выпускного? Просто почти месяц прошёл, а мы даже не начали обсуждать программу. — Думаю, это сейчас не так важно, как проверка, — вмешивается Денис, видя растерянность на лице Феди. Конечно, с этой суматохой они совершенно забыли про выпускной. Впрочем, лично Денис вообще не видит в нём какого-либо смысла. А ведь есть выпускной, а есть «Последний звонок», который нужен для того, чтобы ученики напоследок развлекли учителей. Денис знает, что не умрёт, если не увидит этого торжества. А сам выпускной, как и свадьбы, для Дениса всю жизнь представляли собой только пустую трату денег и пик тщеславия: у кого лучше наряд, кто больше выпьет, кто сможет поцеловать объект многолетнего обожания, там ещё по плану хвастовство планами на жизнь и соревнование в баллах за экзамены. — Людмила Анатольевна, что именно вас интересует? — спрашивает Федя, думая, как бы ненавязчиво съехать с этой неуместной темы. Однако учительница истории, определённо, решила серьёзно озаботиться проблемой. — Мы будем танцевать или нет? — прямо говорит она. — Кто мы? Что танцевать? — Федь, она имеет в виду, что на всех «Последних звонках» выпускники вальс танцуют, — подсказывает Наталья, впервые за довольно продолжительное время так фамильярно обращаясь к директору. Вот уж не понедельник, а сплошные возобновления традиций и возвращения к корням. — Какой, к чёрту, вальс? — немедленно возмущается Денис. — Не надо этого. Устарело. — Ваше мнение, Денис Дмитриевич, вообще-то, мало кого интересовало, — отмахивается Людмила Анатольевна. — Вы всегда против. — Конечно, против! Как вы себе это представляете? У меня в классе четыре девочки и шестнадцать парней! Они как танцевать будут? — А у меня как раз девочек много. Вот объединимся всей параллелью и станцуем. Фёдор Михайлович, это же традиция, такое нельзя отменять! — Ну, раз традиция, — разводит руками Федя. — В жопу... — начинает Денис, но его перебивает неожиданный звонок на урок. Все встают и расходятся по своим кабинетам. — Не буду я ни с какими классами объединяться, — договаривает Черышев, гневно смотря на Федю. — И вообще нахуя это нужно? — Слушай, давай потом? Сейчас вальс действительно на хуй не нужен, а у тебя урок. Большинство учеников 11 «В» разделяют негодование Дениса, когда он сообщает им, что угроза вальса существует. Каждый понимает, что вальсу надо учиться, а это значит, что будут выделены какие-то дни для репетиций. Учитывая, что после уроков практически все заняты, будь то подготовка к экзаменам, тренировка со школьной сборной или даже простое желание после семи часов учёбы оказаться дома, то репетиции будут назначены до уроков. Следовательно, приходить в школу ни свет, ни заря придётся не только в понедельник ради дежурства, но и в какой-то другой день. Причём, выбор дня вряд ли зависит от Дениса, ведь за вальс ратовала Людмила Анатольевна, ей и дадут право определить ещё один час позора и ужаса. — Объединяться с параллелью, — ворчит Костя. — В команде надо с ними контактировать, тут теперь танцевать. — Радуйся, что плясать под ручку с Исаковым и остальными тебе точно не грозит, — усмехается Антон, садясь на скамейку в рекреации на третьем этаже, где они сегодня с Лёшей дежурят. — Так себе утешение, — считает Костя. — Да, блядь! — Что? — Пони просит проголосовать за день для репетиций. Опрос уже создал, молодец такой. Кстати, догадываюсь, почему он на четвёртом этаже сегодня тусуется. Поближе к туалету, чтобы его побитое ебало не видели. Телесные повреждения на Чалове действительно оказались довольно заметными. Красноречивая гематома во всю щёку очень мешала ему по привычке подпирать эту щёку кулаком, пока записывал в тетрадь информацию с доски. А ещё кто-то пустил по классу слух, что Чалова не просто избили, но ещё и ограбили. Ничего особого ценного хулиганы у него не отжали, за исключением наручных часов. Согласно слухам, телефон Федя забыл дома, а больше брать было нечего. Наверное, Чалов испытал невиданный прежде стресс. Когда перед литературой Костя садился к нему за парту, Федя нехарактерно для себя поднял на него взгляд, хотя обычно повторял материал прошлого урока. Что-то Чалова торкнуло, и он шарахнулся от Кости, как от прокажённого. Отодвинулся на самый край парты, вжал голову в плечи и весь урок боялся сделать лишнее резкое движение. — Я же точно в среду опять к тебе прусь? — недовольно спросил Костя, наклоняясь к Чалову. — Да! — дёрнулся тот, чуть не свалившись со стула. Не то чтобы Костю это поведение насторожило. Его всё ещё разрывало желанием пару раз стукнуть Чалова по голове, ведь из-за него им завтра разбираться с хулиганами. Да этот Чалов вообще должен быть благодарен по гроб жизни, что они за него впишутся. А если с кем-то что-то случится, то Чалов обязан чувствовать угрызения совести. Нет, в среду Костя обязательно ему всё выскажет.***
Для любой новости нужно подходящее время и место. О том, что близнецы выступают за школьную футбольную команду, их родители до сих пор не знали. Но невозможно вечно держать это в секрете, тем более, что хочется поделиться радостью. Антон, конечно, заранее против. Он помнит, как отреагировала на заявление Саши его мать, а она была очень похожа своим отношением к футболу на отца близнецов. Однако Лёша настаивает, что рассказать надо, к тому же, это может помочь заставить родителей по-другому посмотреть на увлечение сыновей. Ведь результат на лицо: благодаря их голам и действиям на поле, команда прошла отбор в чемпионат. Нет другого времени, кроме общего ужина. Лёша выжидает положенный срок, когда отец обсудит с матерью свой рабочий день, она вспомнит какую-то связанную с этим историю, произошедшую с двоюродной тёткой близнецов, и те покивают головами, мол, конечно же, мы помним тётю Аню. Потом отец должен поинтересоваться, как успехи в школе. Отвечают расплывчато, будто всё более-менее спокойно, без особых потрясений. — А вообще кое-что есть, — загадочно подводит к главному Лёша. — Мы с Тошей в начале месяца записались в школьную команду по футболу. У нас было два отборочных матча уже, и, представляете, наша сборная отобралась на чемпионат! Теперь у нас будут более значимые игры... — И как много времени занимает это ваше увлечение? — перебивает отец. — Ну, тренировки у нас после уроков. Когда приходится, конечно, потому что не во все дни есть возможность собраться. — И что вам может дать этот чемпионат? — Там, начиная с полуфиналов, кажется, приезжают на игры представители клубов. Они смотрят и могут пригласить кого-нибудь из участников в настоящую профессиональную команду, если заметят в нём потенциал. — И много кого так отбирали? — Антон чувствует, как в голосе отца начинает проскальзывать ирония. Он не верит. Он опять считает все эти разговоры полной чушью, а занятие, которому близнецы хотят посвятить большую часть жизни, совершенно не стоящим того. — Не знаю... Но думаю, что это неплохой шанс зарекомендовать себя, — довольно оптимистично продолжает Лёша. Брат поражается, как у него получается сохранять терпение и вообще желание что-то объяснять, когда заранее понятно, что никому эти объяснения не нужны. — Значит, вы в самом деле думаете, что раз в академии не получилось, раз на просмотрах вас столько раз забраковывали, то здесь, на каком-то школьном соревновании, вас внезапно заметят и сразу захотят забрать в нормальную команду? — Лично мне кажется, что здесь шансов больше, чем на просмотре. Во-первых, людей меньше. Во-вторых, ты показываешь себя непосредственно в игре, ты выкладываешься ради победы, пытаешься совершить невозможное. А на просмотре... Там надо делать, что скажут, и только попробуй сделать что-то своё до разрешения. Внутри игры можно поступать так, как считаешь нужным. А ещё на игре всё волнение отходит на второй план, потому что думаешь о результате, о том, что команде нужна победа... — Значит, в первую очередь вы боретесь за победу команды, которая набирается один раз в год и больше никогда не существует? А личные интересы, то есть попадание в клуб — дело десятое, как выясняется. — Нет, ну, почему же... — Почему же? Лёша не знает, что ответить. Он поворачивает голову к Антону, надеясь, что тот обязательно что-нибудь ответит. У Антона же есть мнение на любую ситуацию, на любое чужое мнение, и он никогда не упустит случая его высказать. Вот только он легко может уйти вообще не в ту сторону, и вместо того, чтобы поделиться радостью с родителями, они могут просто напороться на очередной скандал. Лёша пытается всеми силами негласно показать Антону, чтобы тот не перегибал. Просто мирно объяснить, что им нужен этот чемпионат, что они хотят тратить на него своё время, потому что верят, что у них получится. — Не знаю, у кого как, — произносит Антон. — А я, вот, не особенно задумываюсь об этой команде. Положительный результат приблизит нас к полуфиналам и к просмотру, поэтому без одного не будет другого. Я думаю о результате и о том, чтобы вписать себя в этот результат. Кстати, пап, в первой же игре я сделал хет-трик. Во второй с моей передачи забил Лёша. — Вы молодцы, — говорит мама с мягкой улыбкой. — Продолжайте в том же духе. — Наверное, чтобы забивать командам ровесников, никогда не игравшим в футбол дальше двора, талант не нужен. Почему же тогда на просмотрах вы не показывали своих великих умений? — не взирая ни на что, отец непреклонен. Они с Антоном оба упрямы, оба будут стоять на своём и даже не подумают рассмотреть точку зрения оппонента. Есть только одна правда, и она у каждого своя, а компромисса не дано. Во всяком случае, не в их ситуации. — Знаешь, когда нас с Лёшей пригласят в клуб, когда из-за этого школьного чемпионата у нас сложится карьера, вот тогда я хотел бы послушать, что ты скажешь, — раздражённо произносит Антон. — Мечтать не вредно. Однако в вашем возрасте было бы неплохо спуститься с небес на землю и заняться чем-то действительно возможным. Например, направить свои усилия на подготовку к экзаменам. Там тоже упёртость нужна. Я не закончил, сядь, — видя, как Антон отодвигает стул, прерывает отец, и в его голосе появляется жёсткость. — Зато я закончил. Спасибо за ужин и, как обычно, прекрасный разговор. — Восемнадцать лет, а ведёшь себя, как малолетний дебил. Я в него вкладываюсь, будущее ему построить нормальное хочу... — Будущее строишь? Тогда не мешай мне заниматься тем, что мне действительно интересно. Никогда не задумывался о том, что иногда было бы неплохо узнавать, чего хочу я? — Антон, как ты разговариваешь с отцом? — прикрикивает мама. — Совершенно отвратительно и непростительно грубо! — отвечает Антон. — Потому что я же идиот, эгоист, никогда ни о чём не думаю! Все пляшут вокруг меня, желают лучшего, а я ещё возмущаюсь! Позор семьи! А надо бы промолчать и послушать умных людей, верно? Так вот, наслушался я достаточно. Полезного ничего не почерпнул. Лёша прикрывает глаза, вздыхая, когда в тишине раздаётся громкий хлопок двери. Этого следовало ожидать. Не проходит и секунды, как за столом уже начинается новый спор. Теперь отец будет утверждать, что это мама избаловала Антона, что ему вечно всё позволялось с самого детства, вот и пожинают теперь плоды. Лёшу никто даже не замечает. На его «спасибо» никак не реагируют, продолжая свой спор. Антон ходит по комнате, борясь с желанием что-нибудь куда-нибудь кинуть или разбить. Поэтому, когда Лёша беззвучно появляется у него на пути, всё, что может сказать Антон, это: — Уйди. — У меня комната проходная. Очень приятно будет там сидеть, — хмыкает Лёша. — Твои проблемы. Сам это начал. А я говорил, что не надо пытаться! Плевал он на наши успехи! Для него они ничего не значат! — Ты тоже молодец. Я же просил не перегибать. — Тогда сам бы и продолжал. Ты же у нас охуенно дипломатичный! Но, кажется, там, за столом, у кого-то внезапно закончились идеи, и он попросил помощи. — Может быть, надо было тебя с самого начала послушать. Только мы семья, нельзя молчать... — Так, пожалуйста, я и не молчал! — Антон резко разводит руки в стороны. — Ты, блядь, определись, чего хочешь. И пойми уже, наконец, что он никогда не примет нашу точку зрения. Сам когда-то говорил мне об этом, а теперь забыл, да? Бля, Лёш, слушай, а тебе это всё надо вообще? — Ты о чём? — О футболе. Мы же с тобой решили, что это наша общая мечта, много лет назад. А тебе это нужно? Просто мне иногда кажется, что отец прав, и ты просто поддакиваешь мне, потому что сам ничего не придумал больше. Чёрт его знает, как, но от вопроса: «Футбол — это наша общая мечта?» Антон внезапно перескакивает на Лёшину просьбу постараться сделать так, чтобы он забил ради Марго. Антон умудряется как-то связать желание Лёши играть с тем, что он ничего для этого не делает. Во всяком случае, в последней игре точно ничего не сделал, и если бы не Антон, то никакого гола имени Лёши не существовало бы. И здесь Антон снова возвращается к тому, с чего начал. — Всё, блядь, уйди! — вдруг говорит он. — На хер ты припёрся вообще? — Комната... — А, комната! Комната! То есть на меня тебе похую? Ну, типа сам успокоится как-нибудь, а я просто рядом постою, пока родители ругаться не закончат. А потом пойду к ним, помогу маме собрать со стола, и вот я снова молодец, такой хороший сын. Не то что, блядь, я! Лёша в два шага пересекает комнату, неожиданно обхватывает лицо Антона ладонями и заставляет посмотреть себе в глаза. Брат не успевает сказать что-либо. — Тоша, что с тобой происходит? — обеспокоенно спрашивает Лёша. Антон хватает его за запястья, хочет скинуть его руки, но только замолкает и ничего, совсем ничего не может ответить. Борется с желанием начать рассматривать пол под ногами или стол рядом, лишь бы только на Лёшу не смотреть. И молчит. Молчит. «Я не знаю... Я не могу тебе сказать...»