Mr.Brightside

      можно вечно бежать от своих мыслей; но каждый раз когда ты смотришь в зеркало ты видишь этот тонкий, старый шрам, расчерчивающий твоё горло. он как удавка, он как ошейник, он как кандалы. никогда не отпустит тебя, никогда не позволит забыть. сколько этой истории, четыре года? пять лет, может быть; она банальна и стара как свет. как поживает твоя трипофобия от лунок в коленях после часов стояния на горохе? твоя спина всё ещё болит от ударов ремня? глупый вопрос. ты всегда будешь помнить как было больно, как ты злился и кипела внутри твоя ядовитая кровь, пока ты сжимал пальцы в кулаки и дрожал, пытаясь собрать воедино разбитое на острые кусочки сердце. слова горят даже под закрытыми веками, словно выжженые, выцарапанные на их изнанке «ты испортил мою жизнь»       бейли был тихим ребёнком, его мама ходила в церковь каждое воскресение. он был тихим и скромным ребёнком, который боялся лишний раз открывать рот, потому что его мама не любила когда он был надоедливым. бейли быстро научился ухаживать за собой и никогда не просил помощи с домашним заданием, хоть и не совсем справлялся с учебной нагрузкой. мама бейли злилась, когда что-то шло не так. о, она была истинной перфекционисткой. влажная уборка каждую неделю, прямые углы вязаных салфеток на дубовых тумбах и сухие цветы в изящных стеклянных вазах… ей нравилось, когда всё идеально, и не нравилось, когда её сын не дотягивает до этой «минимальной» планки. бейли старался очень сильно, но, как бы он ни старался, никогда не мог до неё дотянуть. маленький тихий бейли вырос в аскетичного подростка, пальцы дрожали и теряли чувствительность от постоянных ударов, но он был в порядке. просто засунь ладони поглубже в карман толстовки, просто подави слёзы и ком в горле. улыбнись, если ты очень сильно будешь притворяться, что всё в порядке, так и будет. ты неправильный и не достоин любви, но это нормально. ты можешь жить с этим. всё в порядке. тяжёлая музыка басами, ввинчивающимися в виски, заглушит твои мысли. ты закроешь глаза и увидишь блаженную пустоту, ощутишь лёгкость. выпасть из мира гораздо проще, чем возвращаться в него… обширный звонкий озон набивается ватой в лёгкие, ветер треплет волосы, пока они бегут по полю — выкрашенные в красный волосы кармы, подруги детства, единственного человека, которому не похуй, светятся золотом и ультрафиолетом в последних лучах закатного солнца. бейли впитывает это в себя и затыкает этим дыры в подгнивающем нутре. но это нормально, всё хорошо, пока он справляется. всё будет в порядке. он заткнёт поглубже свою гордость, он будет шёлковым, и его мать никогда не узнает, что он бывает на этих тусовках, дружит с кармой и жарит маршмеллоу над разведённым в старой бочке из-под ядерных отходов костре в заброшенном автопарке… всё хорошо.       глупая влюблённость во фронтмена школьной группы заставляет его глаза плавиться кислотно-розоватым желе с блёстками. у него нет никаких шансов, это просто смешно, и он не имеет никакого права влюбляться в алекса стокера, но это не мешает ему. не мешает ему крошиться внутри, ломаться дешёвой шоколадной глазурью, писать на полях тетради «мистер бейли стокер». ему не стоит этого делать, ему определённо не стоит этого делать, ему нужно прекратить мечтать, и томно вздыхать, и фантазировать об алексе и подпевать его очаровательному голосу, доносящемуся со сцены.       было что-то скрыто-жестокое в том, как алекс замечает блёстки в его взгляде и улыбается своей обворожительной улыбкой, и подмигивает светящимися глазами. бейли не должен был делать этого, он должен был задушить эту влюблённость, похоронить её внутри себя, дать ей завять и разложиться, но он пишет свой номер на руке алекса синим маркером. «не разговаривай со мной таким тоном» «не повышай на меня голос» «закрой свой грязный рот и никогда больше не открывай его» «если ты завалишь этот тест, бейли, я клянусь богом…» «да поможет мне господь всевышний с этим идиотом» «просто перестань пытаться, ты всё равно ни на что не годен! вообще ничего не умеешь!» «что ты смотришь на меня? ну вот что ты пялишься?!» «не хнычь, сам виноват. не моя вина, что ты такой бесполезный» это нормально, всё хорошо. просто не кричи, несмотря на то, как сдерживаемый крик раздирает тебе глотку. сделай музыку в наушниках погромче и забудь о том, что ты существуешь, забудь о том, что ты живой человек. растворись в простынях, провались внутрь матраса. закрой глаза и спи, утра вечера мудренее, наутро слёзы высохнут и твои глаза будут красными и воспалёнными, но внутри будет пусто. боль уйдёт. она всегда уходит. внутри не останется ничего. короткими ногтями бейли скребёт грудину за которой не перестаёт ныть что-то умирающее. шум и импульс толпы пробивает позвоночник, когда бейли ломает пол подошвами зашмыганных кроссовок, прыгая в такт с остальными, вскидывая руки вверх, повинуясь надрывному голосу алекса. «Ревность — превращает святых в море, Плывёшь сквозь больные колыбельные, давишься своими алиби, Но это просто цена, которую я плачу. Судьба взывает ко мне Раскрываю жаждущие глаза, ведь я Мистер Оптимизм!» и бейли плевать что алекс поёт про девушку, в которую болезненно влюблён, как он поёт с вечно весёлым выражением лица, бейли плевать что эта песня совсем не о нём, она всё равно бьёт его в сердце, обрастая новыми смыслами, и бейли не может перестать читать «ревность» как «зависть». зависть его матери к его свободе и открытости, которые в ней подавляли годами ортодоксальные ублюдки, зависть, которая убивает его, зависть, которая заставляет давиться своими оправданиями, лишь бы не получить удар, и в итоге он просто смиряется, позволяет слезам течь, позволяет им упасть с его лица, после этого он просто принимает всё, ведь что он может сделать, правда? как же он ненавидит это всё, но он проглотит свои чувства, запихнёт обратно, откуда они вылезли, потому что он хочет прожить жизнь, увидеть мир. поэтому он просто задушит Себя в себе и будет улыбаться, ведь он Мистер Брайтсайд.       оглядываясь назад, может быть поцелуй с самым популярным парнем-музыкантом в школе на выпускном был не самой удачной идеей.       каждый раз когда бейли вспоминает, как он вернулся домой, как его улыбка медленно сползала с лица, пока он смотрел на освещённую единственной лампочкой кухню и остывший идеальный ужин на столе, — как блестящие конфетти, сыплющиеся с волос, и куски серпантина, прилипшие к пиджаку, как его мать кричала на него… одно это воспоминание заставляет его сжиматься на месте и чувствовать тошноту, фантомную боль в животе. но в тот момент боль была другой: острой, взвинченной, смешанной в коктейль с агонией и яростью, такой реальной. он слишком устал затыкать рот ладонями и притворяться, что он не рассыпается на куски, каждый раз когда мама кричит на него. её удары оставляли нарывы на его теле и теперь все они лопнули, источая яд, он был абсолютным безумием. он был психоделическим ужасом, слёзы текли по его лицу, пока он смеялся от боли и отчаяния, которые испытывал, и кричал, срывая голосовые связки, о том, как ему больно, о том, что он не виноват, и что ему лучше было бы никогда не рождаться.       он помнит кристально чётко, как кухонный нож лёг в его руку, и как он вложил все силы в этот последний отчаянный рывок, чтобы закончить всё, поставить точку, закончить главу,

в тот момент он думал только о том, что это был бы довольно красивый конец, не идеальный, конечно, но лучшее, что он мог бы провернуть в этот момент, и

он помнит ощущение холодного лезвия, полоснувшего по горлу со всей силой, что он имел, помнит как закрывались его глаза и блаженное облегчение момента, когда он умирал. потому что ничего уже не имело смысла, потому что он просто ошибка, потому что он испортил её жизнь и всем было бы легче, если бы его просто не было, потому что алексу в любом случае плевать. он никогда не воспринимал его чувства всерьёз, он просто играл им, он просто использовал его, чтобы заставить свою подружку ревновать, и это не сработало, и ничего уже не имеет смысла.       не для мистера брайтсайд