Хранитель Империй

В большой гостиной принца горело множество свечей; отблески их огоньков плясали на стёклах высоких окон и на изгибах полированной мебели. Двери были заперты изнутри. Наполеон держал в руке маленькую бутылочку из синего стекла и хитро посматривал на своих друзей – Теодора, Сергея и Элизабет. Ещё несколько бутылочек стояли перед ним на низком столике. – Расскажи им, – негромко подначивал его Бальзак. Наполеон ухмыльнулся и начал рассказ. В графстве Абьет на северо-западе Бенефийи жила одна юная виконтесса, чья семья была дружна с императором, поэтому их часто приглашали на придворные балы и прочие развлечения во дворце. Эта девушка, одновременно впечатлительная и амбициозная, была невольно очарована молодым принцем и влюбилась в него, как влюбляются юные люди: безрассудно и неудержимо. Наполеон, который всегда ценил дружбу и доброжелательные отношения, не отталкивал виконтессу, но и не проявлял к ней взаимных романтических чувств, потому что уже тогда любил Бальзака. Виконтесса была самой красивой из богатых дворянских наследниц, и многие выдающиеся женихи просили её руки. Ей было любопытно, почему Цезарь остаётся равнодушным, почему не желает даже прогуляться поздним вечером в саду, обнять её, спрятавшись от чужих глаз в тени густых яблоневых деревьев… Возможно, у молодого принца есть дама сердца? На очередном балу в Марескалльском дворце виконтесса отправила слугу следить за Наполеоном. Незаметный, прозрачнее тени, слуга следовал за принцем в полумраке королевских садов и стал свидетелем сцены, о которой его госпожа потом слушала с отвращением и сожалением. Наполеон, утащив Бальзака в тихое безлюдное место между кустами сирени и стройными рядами живой изгороди, целовал своего друга и прижимал к себе, ласкал его, запустив руку под рубашку. Виконтесса не верила своим ушам: Наполеон, искусный мастер флирта, щедрый на внимание для девушек, предпочёл мужчину… Кто бы мог подумать… Самой девушке Бальзак был противен, словно летучая мышь, и она загорелась ненавистью к ничего не подозревавшему юноше, до того сильной ненавистью, что даже пожелала уничтожить соперника. Девушка обратилась к доктору, на протяжении многих лет служившему её семье, и этот доктор дал ей яд в виде порошка, чтобы помочь осуществить злой замысел. Во время следующего бала виконтесса подсыпала порошок в бокал Бальзака. Она очень старалась сделать это незаметно, но Наполеон видел её действия и всё понял. Он подошёл к Бальзаку, забрал у него бокал и, подняв его, громко спросил: “Могу ли я это выпить?”. Принц поднёс вино ко рту, и виконтесса закричала: “Нет, не пейте, Ваше Высочество, нет!”, после чего упала на колени и заплакала. Наполеон выплеснул вино из бокала в урну и приказал всем возвращаться к веселью, а сам не спускал с девушки глаз. Под конец бала он пригласил её прогуляться в саду. Рука об руку, они медленно шли под роскошными деревьями королевского поместья, и для юной виконтессы это был самый ужасный вечер в её жизни. Наполеон, закончив спокойный, но не лишённый давления разговор, потребовал устроить для него встречу с человеком, который дал девушке яд. “Сегодня вы переночуете в замке, а завтра мы с вами вместе поедем к вашему доктору”. Встретившись с доктором, Цезарь сказал ему: “Вы понимаете, что у меня против вас есть свидетель? А против виконтессы – целый зал свидетелей. Закон запрещает выдавать пациентам вещества такой силы. Я не накажу ни вас, ни её, если отныне вы будете работать только на меня”. Доктор научил Наполеона и Бальзака всему тому, что сам знал о ядах, и показал, как отмерять верные дозы порошка и правильно готовить смеси. Наполеон потребовал, чтобы доктор сам выпил раствор с тем количеством яда, которое он назвал “безопасным”. С тех пор, уже более двух лет, Наполеон и Бальзак выпивают малые дозы яда раз в неделю, чтобы их тела привыкали к опасному веществу. “Противоядие авансом”. Если кто-то вновь попытается отравить – удастся остаться в живых. Такую историю поведал Наполеон друзьям. Помолчав немного, он кивнул на синие бутылочки и добавил: – Теперь я хочу, чтобы и вы были защищены настолько, насколько это вообще возможно во дворце. Но вы должны всегда помнить, что абсолютной защиты нет, и если вы на моей стороне, то вы, так или иначе, в опасности. Например, против острого клинка – разве что кольчугу носить. Они откупорили бутылочки, и Наполеон продемонстрировал, как отмерять нужное количество для одного приёма. Сергей, наблюдавший за принцем с некоторым напряжением, спросил: – После подобного “удара в спину”, наверное, нелегко доверять людям? Наполеон поднял на него взгляд и грустно усмехнулся. – Я люблю доверять людям. Но стараюсь и про осторожность не забывать. Кстати! Ты мне напомнил… – он повернулся к Тео. – Теодор, ты однажды спрашивал, почему я боялся показаться доктору, когда меня порезали. Я всё забываю об этом рассказать. Так что вот вам ещё одна маленькая история. Когда я был ребёнком лет десяти, я сильно заболел, днями не вставал с постели, лежал с лихорадкой… Придворный доктор был не в силах мне помочь, и мой отец созвал лучших докторов и учёных медиков Марескалла, чтобы они осмотрели меня и поработали над диагнозом и планом лечения. Отец обещал им хорошую награду за труды, и они работали усердно. Выяснили, что болезнь, которая меня мучила, – это корь, смешанная с каким-то ещё вирусом; две болезни усугубляли друг друга, и тяжело было понять, что именно убивает меня. Лечение было запоздалым и неэффективным. Один приезжий доктор, поляк, имел когда-то такого пациента, как я, то есть, похожий случай болезни. Он нашёл метод лечения для такой сдвоенной болезни и сумел поставить меня на ноги. Отец взял польского доктора к бенефийскому двору на высокое жалование. Разгневанный неудачами наших медиков, король прогнал их, не заплатив ни копейки, и даже приказал отменить ежегодные гранты Медицинской академии. Он публично заявил: “Медицина Бенефийи – это позор и разочарование”. Это было большой ошибкой, и я иногда думаю, что переживания и волнения повредили тогда рассудок моего отца. С тех пор доктора столицы затаили ненависть к моему отцу, и, как мне думается, они там между собой дружно поклялись отомстить за унижение. Когда лет в тринадцать я снова заболел очередной инфекцией, уже не такой серьёзной, но довольно редкой, наш польский доктор послал за лекарством, а фармацевт как-то узнал, что оно предназначено для принца, и намеренно выдал не тот препарат… Просто поменял флакончики, нацепив нужную этикетку. Короче, после этого лекарства я слёг с отравлением дня на три. Фармацевта потом не нашли – он исчез. Больше наш доктор не имеет дел с Марескалльскими медиками. И я их тоже побаивался. Когда меня порезали, я был в своей “солдатской маске”, и никто не распознавал во мне принца, но врачи способны меня узнать. Наполеон расстегнул рубашку, обнажая грудь, и указал пальцем на две родинки, уже знакомые Теодору. – Эти родинки особенно примечательны. Многие доктора и их ассистенты осматривали меня. Я их всех и не вспомню, а вот они наверняка помнят. И промыли бы мне рану раствором чумного концентрата, или чем там они у себя балуются… Поэтому, дамы и господа, вы теперь понимаете, почему так сложно доверять людям. Даже когда ты умираешь, те, кто должен тебя спасать, готовы дать тебе пинка, чтобы ты скорее катился в ад. И клятвы Гиппократа им до ***. Голос Наполеона звучал всё жёстче, на его лице не было и тени улыбки, даже когда Бет захохотала после его последней фразы. Принц в последнее время часто хмурился и язвил; его привычная сила духа была подкошена недавней смертью отца – императора Бенефийи. Но Теодор знал, нутром чувствовал, что Цезарь быстро вернётся к прежнему улыбчивому состоянию. Бальзак, желая успокоить принца, наклонился вперёд и сказал мягким голосом: – Мы приняли нужные меры. Сын не повторяет ошибок своего отца. Его голос подействовал расслабляюще, Наполеон тряхнул головой, словно прогоняя напряжение, и откинулся на спинку кресла. – Да. Мы вернули традицию выдачи грантов Медицинской Академии. Я лично ходил на встречи с её попечителями, и пойду ещё. Теодор сидел, подперев голову рукой, и смотрел на Наполеона. Он впервые понял, насколько дорого стоит доверие принца, и ему стало грустно от того, что у этого доброго человека так много врагов. “Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем Наполеона полюбит большинство? Можно начинать делать подсчёты, потом нарисуешь график, подаришь ему на день рождения” – заметил внутренний голос. Тео подавил ухмылку и одним глотком допил свою первую порцию травянисто-горького ядовитого раствора. Сергей и Бет вскоре заторопились уходить – их ещё ждали дела. Бет бросила на принца последний бодрый взгляд. – Цезарь, ты хоть выспись перед коронацией. Мешки под глазами такие, что туда уже можно что-то засунуть. – Куда ещё ты мне засунуть хочешь?.. – Эй, Ваше Высочество, полегче! – моментально завёлся Сергей. – Пойдём, – поторопила его Бет. Теодор тоже поднялся, чтобы уйти, но Наполеон остановил: – Тео, задержись, пожалуйста, есть разговор насчёт твоей работы. Слуга пошёл проводить парочку к выходу, и когда за ними закрылась дверь, принц вперил в Теодора внимательный взгляд. На его лице появилась тень смущения. – Теодор, э-э-э, в общем… Мы тут подумали, что тебе стоило бы окончить твоё прерванное семинарское образование. – Что?! Зачем это? – удивился Теодор. Наполеон отставил в сторону недопитый бокал, набрал в лёгкие воздух и ответил: – После того как меня коронуют, я бы хотел дать тебе полномочия духовного лица при мне, но не могу этого сделать, если ты не имеешь соответствующего опыта и законченного образования. – Дело в том, что императору полагается иметь собственного духовника, который его регулярно исповедует, а также присутствует на важных событиях его жизни. Согласно официальной традиции, – добавил Бальзак. – Да, – подтвердил Цезарь. – А на практике духовник короля – это всегда ставленник Синода, шпион и мерзкий доносчик, который следит за ним, то есть за мной, всегда, когда может, и при малейшем подозрении может дать Синоду повод ко мне придраться, полить меня грязью. Помимо того, что я стараюсь скрывать детали своих отношений с Бальзаком… Ну, нет, не делай такое лицо, я правда стараюсь, но я же не совершенство! Я живое существо, а не кусок железа! Ещё я не хочу, чтобы человек из Синода смотрел и слушал, как я веду дела, с кем я налаживаю связи. Продолжая сегодняшнюю тему – я хочу иметь рядом людей, которым я могу доверять. Я могу назначить себе духовника сам, но я должен выбрать его из числа марескалльских священников. Для этого обязательно, конечно же, образование и собственный приход, и этот человек не должен занимать политическую должность, он не должен иметь титул. Таковы условия. Я не знаю никого из марескалльских священников, кто не был бы на крючке у Синода, и вообще, я никогда не водил дружбу с духовным классом – как-то не складывалось… Пусть я и понимаю, что хорошие люди там есть, они найдутся, конечно… Ладно, неважно… Тео, ты мог бы получить сан. Ты вроде как подходишь для этого… Ты… э-эм-м-м… ты говорил, что не видишь себя семьянином… Поправь меня, если я ошибаюсь. Теодор кивнул. Он решил, что жениться он не будет, он совершенно не видел себя в браке. Отчасти потому, что мужчины всё же привлекали его больше, чем женщины, а ещё потому, что не любил детей. Он рассказывал об этом Цезарю и Бальзаку, так как мог им полностью довериться, так же как и они ему. – Ты отказался от титула, и твоя должность – языковед – не считается политической, – продолжил Бальзак. – Конечно, было бы хорошо, если в будущем ты мог бы стать послом, если ты захочешь, но не обязательно официально вступать в эту должность. Неофициальный посол – это даже лучше. Пусть по документам послом числится кто-то, кого Синод контролирует. Ты пока всё равно будешь переводчиком, а дальше видно будет. И, если захочешь, получишь двойной оклад – за оба назначения. – А в итоге, вместе со священником, получается три назначения? – Теодор хмыкнул. – Что ж вы столько всего на меня вешаете? Могу и не справиться. – По факту, ничего не вешаем, – пожал плечами Цезарь. – Как ты думаешь, мне действительно нужен духовник? По-честному? Я нуждаюсь в этом? – Думаю, нет, не нуждаешься. – Вот именно. Всё, что мне нужно, – это пересечь попытки Синода навязать мне няньку-шпиона, потому что это очень мешает мне жить и работать так, как я хочу. Всё, что нужно от тебя – это закончить свой последний год образования и принять сан. – И получить приход? – Приход – это тоже формальность, не волнуйся. Тебе будет официально приписана паства и церковь, но делать тебе там ничего не нужно, этим займутся другие. Паства и церковь… Теодор улыбнулся, глядя на бокал в своей руке, и устало закрыл глаза рукой. “Духовник Его Величества, который спал с чужими жёнами”, – язвительно заметил внутренний голос. Может ли прошлое Теодора навредить его репутации, если он станет священником? Если и сможет – ну, что ж, невелика беда – должность переводчика всё равно остаётся за ним. – Ладно, Цезарь, пусть будет, как вы придумали, – Теодор опустил руку и посмотрел на друзей. – Я рад, если помогу оградить твои тайны. – Чудесно! – возликовал Наполеон, на радостях подтащил к себе Бальзака, уложил его ноги поверх своих коленей и потянулся за своим бокалом. «А ведь я даже спал с мужчиной…» – подумал Теодор, наблюдая, как рука императора скользит по бедру Бальзака. «И люди видели, как я прыгал через костёр… Голый… Кстати…» – Эй, а ведь я должен буду носить сутану. Чёрт. Наполеон посмотрел на омрачённое досадой лицо Теодора и виновато напрягся. Он знал, как Теодор избирателен и сдержан в том, что касается одежды. – Ну, во-первых, согласно недавним поправкам, для постоянного ношения обязателен только тёмный воротник, закрывающий шею, а также длинные прямые рукава, а вот сутана – не всегда, – быстро пришёл на помощь Бальзак. – Сутана – это только тогда, когда ты выполняешь свои обязанности, то есть, исповедуешь или принимаешь участие в службе. – А ты всего этого можешь не делать, – подхватил Наполеон, – исповедовать императора ты можешь в его покоях, то есть здесь, а сюда никто свой нос не суёт. Так что наденешь сутану уже тогда, когда я буду умирать. – Думаю, пока ты не носишь накидок из кожи леопарда или павлиньих перьев на голове, никто не придерётся к твоему внешнему виду, – продолжал Бальзак. – Ты можешь носить то же, что и всегда, ведь ты обычно не используешь ярких цветов или вызывающих нестандартных фасонов. И нужно держать плечи и шею закрытыми, когда ты на людях. Вот и всё. А во-вторых, сутану можно пошить такую, как захочешь ты, только соблюдая канон длины рукава и подола. – Ну, тогда это несложно, – ответил Теодор. – А если ты всё же передумаешь и захочешь жениться, – продолжил Наполеон уже более весёлым тоном, – то можешь отказаться от сана, я тебя держать не буду. Правда, ты это можешь сделать только один раз. – Да, я знаю. – Или можешь завести любовниц и детей втайне, как делают многие священники. – Всегда об этом мечтал. – Ну а почему бы и нет? Мы не оставим твоих потомков без крыши над головой. Имея двойной оклад, ты можешь обеспечить им хорошее будущее. – И крестить их самостоятельно, – заметил Бальзак, по-кошачьи прищуривая глаза. – Да, я вижу, у вас всё продумано. Ну, что ж, договорились. – Только не приставай к несовершеннолетним мальчикам, хорошо? Флирт тоже считается – на тебя легко повестись. Будущий священник красочно изобразил рвотный рефлекс, при этом сохраняя серьёзное лицо. Бальзак и Наполеон дружно рассмеялись. * * * За окном экипажа медленно сменялись пейзажи Италии: сады, реки, города и посёлки… А за всем этим, далеко на затуманенном горизонте, неизменно возвышались величественные горы. Беспощадное летнее солнце стояло высоко в зените, прежде чем спуститься и спрятаться за западным хребтом, разделявшим Италию и Бенефийю. Теодор уже который час не мог оторвать взгляд от красочных видов, не обращая внимания на боль в затёкшей шее. – Возможно, господнее чудо не откажет нам в счастье увидеть его, пока мы здесь… – набожно промурлыкал Альфонсо Боргес, теребя свои амарантовые чётки. Боргес был одним из семинарских учителей Теодора, он преподавал риторику и богословие. По его лицу было сложно сказать, сколько ему лет, ведь он был смазлив, всегда гладко выбрит, и энергия из него била ключом. К Теодору он относился как внимательный папаша к сыну, и молодого человека это крайне раздражало – забота Альфонсо была снисходительной, навязчивой и крайне эмоциональной. Сейчас их экипаж, сопровождаемый четырьмя всадниками, выехал к берегу озера Комо и направлялся к городку Белладжио, где на духовников ждало “чудо” в лице итальянского ребёнка, якобы узревшего Мадонну на воде озера. Теодор засмотрелся на озеро, в водной глади которого отражалась густая зелень деревьев и серебряные верхушки гор. Уже на подъезде к Белладжио были видны другие экипажи и всадники – много народу собиралось в этом городе сегодня. Помимо субботы, это был ещё и праздник святых Петра и Павла. Альфонсо и Теодор полдня провели в саду базилики святого Джакомо, где между ярких цветочных кустов бродили священники и монахини, и Альфонсо то и дело пожимал руки и обнимался со знакомыми людьми, радушно всем улыбаясь и всех благословляя. Он многим представлял Теодора как своего лучшего и достойнейшего ученика, и на молодом бенефийце то и дело задерживались любопытные, а то и завистливые взгляды пожилых мужчин, чьи брюха выдавались из-под чёрных и пурпурных сутан. Когда Альфонсо и Теодора пригласили на обед к епископу округа Комо, Теодор уже умирал от скуки и был близок к тому, чтобы проклинать Наполеона со всеми его королевскими капризами и просьбами, из-за которых он теперь был вынужден терпеть компанию клириков. Прошёл год с того дня, как Наполеон впервые заговорил о том, чтобы Тео стал священником. Принц был с почестями коронован, а Теодор с головой ушёл в книги, чтобы выполнить обещание и стать личным духовником Императора. До экзаменов оставалось несколько недель, и Альфонсо неожиданно предложил своему ученику присоединиться к нему в поездке в Италию. Для первого путешествия в другую страну компания Альфонсо была не самой приятной, но Теодор очень хотел вырваться из плена бесконечной учёбы и работы, поэтому принял предложение учителя. Худшее было ещё впереди. После полудня в базилику Джакомо привели ту самую итальянскую девочку, которая видела Мадонну на озере, и ради которой в этом маленьком провинциальном городке собирался самый цвет итальянского и европейского духовенства, включая нескольких папских кардиналов. Двор базилики был пронизан солнечными лучами и забит людьми до отказа. Маленькая темноволосая девочка в белом платьице шла по усыпанной гравием дорожке мимо цветущих кустов, сама похожа на большой белый пион; девочку вёл за руку жилистый сухой священник. Другие священники подходили к ребёнку, сжимали её маленькую ручку, задавали вопросы, осеняли крестом, целовали в лоб. Потом оживлённый кардинал-коротышка наклонился к ней и попросил: – Дитя, покажи нам, где ты видела Мадонну. …И вся толпа, увлекая с собой Тео, проследовала за девочкой к мысу, где ребёнок, продолжая держать за руку своего наставника, показал на воду и сказал бесцветным голосом: – …Мадонна стояла вон там, на воде… Толпа ахала. Кроме духовенства, здесь собралось немало жителей из Белладжио и близлежащих городков. – Стояла на воде или парила над водой? – возбуждённо спросил кто-то. – У неё были крылья?.. – Ты видела нимб?.. Не желая больше участвовать в безумии, Теодор поспешил убраться подальше от толпы, сославшись на плохое самочувствие. Альфонсо, прежде чем отпустить Тео, заботливо сжал его плечо и сказал звенящим от экзальтации голосом: – Святой дух витает среди нас, и воздух пронизан присутствием Мадонны. Да, не каждый смертный способен спокойно это перенести. Пойди присядь в тихом месте, сын мой. Остаток дня Теодор бродил по Белладжио, наслаждаясь чудесной погодой и живописными улочками. Они задержались в этом городке ещё на два дня: Альфонсо посещал званые обеды в гостиницах и обсуждал важные дела с кардиналами. Ещё епископ предложил гостям проехаться верхом вокруг озера, и эта прогулка оказалась длительной, приятной и зрелищной. Перед отъездом из города, когда Альфонсо и Теодор пришли на литургию в местную базилику, Тео заметил, как невзрачный тихий священник, одетый в простую рясу без отличительных символов, подошёл к Альфонсо и зашептал ему что-то на ухо. Потом они оба отошли в тень колонны. Священник продолжал что-то тихо говорить, и лицо Альфонсо приобрело такое непривычно серьёзное выражение, какого Теодор у него ещё ни разу не видел. Альфонсо по-отечески похлопал священника по плечу, и они обменялись кивками. Когда литургия закончилась, Альфонсо наклонился к Теодору и сказал: – Мой дорогой, на обратном пути мы задержимся: нужно слегка изменить маршрут, чтобы заехать в Иврею – это небольшой городок, лежащий чуть южнее от запланированного пути. Теодор равнодушно пожал плечами. В Иврее они миновали большую гостиницу и почему-то остановились в маленьком гостевом доме на краю городка. Гостевой дом западной стороной примыкал к густому сосновому лесу, и прохладная тень от деревьев лежала на большей части двора, тогда как весь город страдал от иссушающей жары, неожиданно упавшей на северную часть Италии. Незадолго по прибытии Альфонсо сел вместе с Теодором за столиком в трактире, осмотрелся, убедился, что их не подслушивают, и начал речь, которая, как всегда, была неприятно похожа на отеческие поучения: – Ты должен понимать, Тео, что Священный Синод занимается не только богослужениями… “Да неужели”, – молча подумал тот. – …Конечно, любые наши деяния – они во славу Божию, но не всё сводится к одним лишь молитвам да коленопреклонениям. У нас есть долг – оберегать общество от скверны… И я хочу быть честным с тобой – мы остановились в этом невзрачном городке потому, что я хочу поймать преступников, которые перевозят с Бенефийи в Италию товар, объявленный незаконным, и путь их пролегает через Иврею. Этот товар был создан с помощью колдовства и чёрной магии, и я должен его изъять и пресечь цепочку преступлений против Церкви, совершаемых этими контрабандистами. Вот это уже было интересно, и Теодор не преминул полюбопытствовать: – Имеет ли Орден Гермеса к этому отношение? Альфонсо хмыкнул. – Рад твоей догадливости, Тео. Да, речь идёт о нереализованных партиях стали, которую успели увезти и спрятать, когда Синод благополучно произвёл облаву на завод в Долине Людвига Красивого. Мы следим за передвижением контрабандистов, насколько можем, но не всегда удаётся найти и схватить их до пересечения границы. – Почему вы не оставите это дело полиции или Рыцарям Христа? Священник раскинул руки в широком неоднозначном жесте. – Полиция и рыцари занимаются этим постоянно. А сейчас мы с тобой находимся недалеко от границы… И, с помощью Мадонны и с её благословения, я хочу показать тебе, как Священный Синод вершит справедливость. Но пока не волнуйся об этом, дорогой друг. Мы проведём время хорошо. “Провести время хорошо” в понимании Альфонсо означало скинуть всю грязную работу на сопровождавших их рыцарей, а самим отправиться гулять: зайти на рынок, посетить с визитом местный монастырь и воскресную школу для детей. Кое-как перетерпев один день, Теодор улизнул из-под навязчивой опеки Альфонсо и сбежал в сад постоялого двора. Там он нашёл для себя удобную лавочку под навесом из виноградных листьев, раскрыл книгу и попытался отвлечь себя от неприятных мыслей. Он не обратил внимания на двух мужчин, которые ужинали за большим деревянным столом неподалёку. Они негромко переговаривались, и мелодичные звуки итальянского языка сливались с едва заметным фоновым шумом, долетающим со стороны дороги и нисколько не заботящим Тео. Не прошло и пяти минут, как голос одного из них неожиданно заставил Теодора резко поднять голову, удивлённо вскидывая брови. К нему обратились на бенефийском языке: – Добрый день, преподобный отец, – в незнакомом голосе была еле уловимая нотка юмора. Молодой, коротко стриженный мужчина в простой рубашке с закатанными рукавами стоял рядом и смотрел на Тео с добродушной улыбкой. – Разрешите мне наглость прервать ваше занятие. Теодор закрыл книгу, пожал мужчине руку и ответил: – Добрый день. Чем я могу быть вам полезен? – Мы с моим другом интересуемся, не пожелаете ли вы отужинать с нами. Запечённая куропатка с овощами невероятно вкусная сегодня. Теодор посмотрел в сторону стола, где сидел второй гость – пожилой мужчина с длинными волосами, собранными в хвост на затылке. Он поднял руку в знак приветствия. – Это так любезно с вашей стороны, но, видите ли, из-за этой жары я совершенно не хочу есть. Я буду рад просто посидеть с вами, если вы не возражаете. – Окажите нам такую любезность. Бенефийская, с характерным марескалльским оттенком речь мужчины была безупречна, и Теодор всмотрелся в него более внимательно. – Прошу прощения… Имел ли я честь знать вас в Бенефийе? – Кажется, нет, – молодой человек улыбался, ведя Тео к столу. – Меня зовут Марсель, я путешественник. А этот господин, – он указал на своего спутника, – это сеньор Андриано. Обойдёмся пока без фамилий, с вашего позволения. Андриано – выдающийся рыбак и охотник, и доказательство второго вы можете видеть сами. Куропатка была поймана им сегодня утром. – Рад знакомству. Меня зовут Теодор, – представился Тео, пожимая руку Андриано. – Теодор, значит, – повторил Марсель, продолжая улыбаться. У него было смугловатое лицо, он был одет очень просто и походил на торговца-путешественника, каких Теодор часто встречал в гостинице “У Жанны”. Андриано был повыше ростом и одет в брюки и рубашку из тёмных дорогих тканей, его волосы были связаны синей бархатной лентой, что характерно для аристократов или богатых буржуа, но его бледное красивое лицо было таким же простым, добродушным и улыбчивым, как и лицо Марселя. На ногах у него были крупные охотничьи сапоги. – Я полагаю, отец Теодор, вы прибыли в Италию, чтобы посетить Белладжио и посмотреть на девочку, которой явилась Мадонна? – спросил Марсель, принимаясь за куропатку и поблескивая глазами на собеседника. Теодор слегка поморщился. Ему становилось неприятно, когда светские люди принимали его за священника. – Да, – сдержанно ответил он, – что-то вроде того… И, прошу вас, называйте меня просто “Теодор”. Мужчины переглянулись. Марсель обратился к Андриано по-итальянски, видимо, переводя слова Тео с бенефийского. Пожилой мужчина издал весёлый смешок, и двое собеседников снова устремили взгляды на Тео. – Теодор, не сочтите за дерзость, – оживлённо продолжал Марсель. – Мы люди любознательные, понимаете… Нам стало интересно, кто вы. Бенефийский священник низшего чина, который снял сутану и читает… что это у вас… английский роман. При этом у вас выражение лица скучающего аристократа, движения – то ли музыканта, то ли танцора, а на манжетах вашей рубашки – запонки с сапфиром. Так кто же вы? Удивление отразилось на лице Теодора, когда он смотрел на Марселя. Тот улыбнулся ещё шире, и в его взгляде была лишь доброжелательность. У Теодора появилась догадка, что эти двое (как минимум, Марсель) могут знать о нём больше, чем показывают, а вот он, Теодор, не знал о них ничего. Рассказывать о себе у него не было желания, поэтому он сказал: – Может, я – такой же священник, как ваш друг – рыбак и охотник. То есть, только одной ногой. К тому же, как много вы знаете о священниках? Может, каждый из них хотя бы раз в месяц снимает сутану и читает какой-то роман. Марсель захохотал, затем быстро перевёл слова Теодора Андриано, и тот тоже засмеялся, весело и заливисто. Потом сеньор указал на книгу, которую Теодор положил рядом с собой на стол, и неожиданно заговорил на ломанном английском: – Моя дочь просила читать ей этого англичанина. Когда у него вышла “Флорентийская трагедия”, вся Италия начала покупать его книги, переводить на итальянский… И каждый знатный флорентиец считал своим долгом поставить “Трагедию” к себе на полку. Как по мне, то “Идеальный муж” гораздо более удачная пьеса. Мы с дочерью аж икали от хохота, когда я зачитывал те диалоги. Теодор улыбнулся и понимающе закивал. – Я и забыл, что ты знаешь английский, – Марсель прищурился на Андриано, тоже переключаясь на заморский язык. – Я недавно слышал интересные новости о Бенефийе, – как бы невзначай Андриано сменил тему, поглядывая то на Тео, то на Марселя. – Торговец Доминик Ганон, тот самый, чьи индийские ткани были вначале конфискованы, а потом освобождены с парадом, где красивые полуобнажённые девушки заворачивались в шёлк и ехали на повозках через город… Теодор ухмыльнулся, вспоминая Луну в тюрбане. – …Так вот, этот Доминик получил кресло в Палате Депутатов. И это после того, как он нарушил закон о нелегальном импорте. – Этот закон был изменён благодаря Наполеону и Максиму Горькому, – заметил Теодор, чувствуя себя обязанным пояснить действия своих друзей. – Теперь торговцам не обязательно быть членами Бенефийской Торговой Компании, чтобы налаживать связи с поставщиками из других стран. Конечно, есть ещё много правил и процедур, которые могут помешать импорту. Коррупция на границах страшная; Максим и его люди работают над этим. Но преодоление монополии Торговой Компании – уже существенное достижение. Таких, как Доминик, станет больше. Марсель наклонился вперёд. – Вы, Теодор, одобряете действия Наполеона и Максима Горького, не так ли? Теодор спокойно смотрел на собеседников. – Я ничего не одобряю и не осуждаю. Я изучаю богословие и занимаюсь переводами. Но я знаю факты и просто напоминаю вам о них. Теодор осторожничал – нельзя открыто говорить ни о своих взглядах, ни о своей связи с Императором, о которой не знал даже Альфонсо. Молодой человек видел по лицам своих собеседников, что они понимают его осторожность. – Наполеон оказался совсем непохож на своего отца, верно? – снова спросил Андриано с добродушной улыбкой. Теодор кивнул. – Он совершенно другой, конечно. Благодаря Наполеону и его влиянию ремесленники и предприниматели имеют больше возможностей. Право собственности закреплено за каждым гражданином, и его дом и орудия труда принадлежат только ему. Раньше у нас действовал запрет на создание организаций вне официальных гильдий, насквозь коррумпированных. Запрет отменён, и теперь каждый может создать свой цех, свою мастерскую и продавать свой товар на общем рынке. Конечно, есть налоги, но они были снижены достаточно, чтобы даже молодые организации могли переступить этот порог. – Это хорошо, конечно… Правда, таких организаций сейчас очень мало, – Марсель кивал и смотрел куда-то в пространство над столом. – Мало кто из предпринимателей верит в свои силы… – Что мешает им верить? – тихо спросил Тео, заметив грусть на лице молодого человека. – Хороший вопрос, – пробормотал Марсель и вскинул голову вверх, глядя на Тео. – Вы, святой отец, наверное, можете ответить на него лучше, чем я. Что мешает людям верить? Они слишком слабы? – Людям нужен убедительный пример успеха, чтобы начать действовать, – ответил Теодор, – им нужно вдохновение. Но надо, пожалуй, уметь находить вдохновение в самом себе… Андриано и Марсель снова обменялись взглядами, странно печальными. – Нелегко действовать, когда тебя могут на пустом месте обвинить в колдовстве и казнить на площади, – взгляд Марселя вызывающе пронизал Теодора. – Эй! – Андриано неожиданно поднял руку и хлопнул Марселя по плечу тыльной стороной ладони. – Всё в порядке, я понимаю, – Теодор вздохнул. – Вы правы. Впереди ещё долгий путь изменений. Надеюсь, что только в лучшую сторону. Он увидел боль в глазах собеседников, когда Марсель намекнул на казнь Ореста, и ему самому стало не по себе. – Давайте не будем о грустном, – Андриано склонил голову набок и улыбнулся Теодору. – Да, – кивнул тот, – вот про девушек в шелках было неплохо. Марсель хмыкнул. – Когда Бенефийя начнёт активно экспортировать товар в другие страны, надо будет тоже пустить красивых девушек на променады в заграничных столицах, пусть демонстрируют продукцию. – Хорошая идея, может сработать, – Теодор улыбался. – Вас очень беспокоит вопрос экспорта, верно? Снова обмен взглядами. – Я ничего не продаю, – Марсель растягивал губы в натренированной улыбке. Теодор снова кивнул. – О, я именно так и подумал. Андриано покачал головой с выражением лица типа “Кто-то здесь любит играть с огнём”, и снова попытался сменить тему. Они говорили и говорили, и Теодор совершенно забыл о времени. Ему были интересны эти двое, точно так же, как он был интересен им. Но никто не горел желанием рассказывать о себе всей правды, только отдельные избранные кусочки. Так они болтали на праздные темы, избегая существенных вопросов. Теодор узнал, что Марсель вместе с бенефийским товарищем едет обратно в Бенефийю после путешествия в Милан. По пути они заехали встретиться с Андриано, который только что вернулся с охоты в лесу рядом с Ивреей. – Кстати, я отлично понимаю ваше отсутствие аппетита, Теодор. Это часто случается с людьми вашего возраста, не привыкшими к жаре. Мой бенефийский друг тоже отказался от ужина и просто завалился на кровать в нашей комнате, раздевшись до белья. Говорит, что не встанет, пока солнце не сядет. Ужин был окончен, и Марсель пожелал выпить кофе. – В трактире о нас совсем забыли, похоже, – весело сказал он, вставая из-за стола. – Пойду напомню о себе. Марсель исчез в доме, а Тео и Андриано продолжили беседу. Не прошло и трёх минут, как из дома послышался шум: кто-то очень громко говорил, и интонация выражала сильное негодование. Теодор невольно узнал голос Альфонсо. Юноша встал, чтобы пойти узнать, что случилось, но рука Андриано неожиданно легла на его предплечье. – Не стоит вмешиваться, прошу вас, – лицо пожилого человека стало очень серьёзным, а взгляд его при этом оставался спокойным. “Вмешиваться во что?” – хотел спросить Теодор, но внутренний голос бесцеремонно заметил: “Не будь идиотом, включи мозги. Зачем Боргес остановился здесь?” Они слышали, как Альфонсо продолжает возмущённо что-то говорить, и Марсель отвечал ему, тоже на повышенных тонах, но слова было сложно разобрать. Длинные пальцы Андриано сжимали чёрную трость с такой силой, что суставы побелели; мужчина не отрывал взгляд от дома. Тео догадывался, что происходит, и испытывал отчаяние от того, что не может помочь Марселю, который нравился ему гораздо больше, чем Альфонсо. – Чем я могу… – не выдержав, начал он. Андриано резко встал, опираясь на трость, и уверенно сказал: – Прошу вас, оставайтесь здесь. Ради вашего же блага, ради всего, что вы цените, ради ваших целей и желаний, оставайтесь на месте. С такими странными словами он исчез за углом дома, передвигаясь с необычной для его возраста скоростью. Теодор сидел на месте, озадаченный и сгорающий от любопытства. Не просидев и минуты, он встал, подошёл к углу дома и выглянул в передний двор. Во дворе стояли два экипажа; в один из них была запряжена пара лошадей. Он видел их раньше сегодня, когда вернулся с прогулки, но не обратил на них внимания: экипажи были самые обычные, невзрачные, ничем не примечательные, он наблюдал много таких на улицах Бенефийи и Италии. Сейчас он видел, как Андриано ведёт за уздечки лошадей запряжённого экипажа, и они скрываются за домом, исчезая в тени деревьев. Из дома раздался громкий крик Марселя: – Цирковой клоун! Пришло время спать! Теодор застыл как вкопанный, думая, не послышалось ли ему, и не зная, что предпринять. Неожиданно сзади ему закинули на лицо какую-то ткань и рванули его голову назад, так, что он едва не упал. Вывернувшись из хватки, Теодор обернулся. Невысокий жилистый мужчина, широкоплечий и агрессивный, с рыжеватыми волосами и такого же цвета густой щетиной, буравил его взглядом, словно едва сдерживался, чтобы не убить. В руке он сжимал платок. – Тебя, кажется, предупредили, что надо оставаться на месте и не лезть в чужие дела, – он говорил на ломанном бенефийском с сильным итальянским акцентом. Теодор не успел ничего ответить, как мужик вытащил из ножен длинный клинок и прыгнул на Теодора, целясь клинком в лицо. Прижавшись спиной к стене и закрывая голову согнутой рукой, Теодор оттолкнул мужика, ударив ногой в живот. Тот отлетел на пару метров и натолкнулся на пустые бочонки – те повалились с гулким грохотом. Мужик сразу же выпрямился – похоже, у него даже дыхание не сбилось. Он ухмылялся, глядя на Тео немигающим взглядом. – Ты – один из верных псов Синода, не так ли? Или пока только претендент на эту роль? – Что вам нужно? – спросил Тео. Сердце его бешено стучало, а разум лихорадочно старался предугадать следующий удар. – Хочу оставить тебе незабываемые впечатления. И сувенир на память, – с издёвкой в голосе ответил мужик. Он снова атаковал Тео, и, мастерски пробивая его защиту, уворачиваясь от ударов, размахивал клинком у самого лица юноши. Задним умом Теодор понимал, что его всего лишь пугают. Насколько сильно, в каких пределах? Кончик лезвия оцарапал правую скулу Теодора, и юноша почувствовал, как по щеке потекла кровь. – Довольно, – долетел до них негромкий голос Андриано. – Уходим, сейчас. Он стоял, опираясь на трость, в дальнем конце сада и внимательно смотрел на драку. Рыжеволосый мужик тотчас же спрятал клинок и, обращаясь к Тео, указал рукой в сторону переднего двора: – Иди к своему хозяину и скажи, что на тебя напали плохие ребята, но не успели тебе навредить, ибо должны были бежать. – Хватит! – приказал Андриано. – Оставь это. А странные сюрпризы всё не заканчивались. На втором этаже гостиницы, прямо над головой Теодора, с громким треском распахнулось окно. Кто-то выпрыгнул из него и покатился в траву. Не медля, этот человек подхватился, на большой скорости обогнул дом и выбежал в передний двор. У Теодора появилось чувство, что эта худая фигура ему знакома, но человек двигался так быстро, что его нельзя было рассмотреть. На бегу он надел на голову шляпу и надвинул её низко на лоб. За спиной у него была сумка, а развевающаяся рубашка была расстёгнута. Очевидно, мужчина спешил как можно скорее сбежать из постоялого двора и одевался очень спешно. Угол дома скрыл его от Теодора, и тот услышал только ржание лошадей во дворе. Обернувшись, он заметил, что Андриано и его рыжий компаньон исчезли. Из трактира послышался грохот падающей мебели, несколько пистолетных выстрелов, крики и визг, потом хлопанье двери, сопровождавшееся криком Марселя: “Скорее!”. Затем раздался топот копыт и скрип открываемых ворот. Теодор снова подошёл к углу дома и выглянул во двор. Он успел увидеть, как мужчина в шляпе, запрыгнув на лошадь, быстро выехал за ворота и умчался вверх по улице, исчезая за ближайшим поворотом. Марсель только со второй попытки запрыгнул на вторую лошадь – животное испугалось пистолетных выстрелов и рвалось поскорее убежать прочь. Из дома доносились крики и звуки ударов: похоже, Альфонсо со своими рыцарями ломился вдогонку, но Марсель, выскочив наружу, закрыл выход и заблокировал дверь с помощью рукояти метлы. Из разбитого окна высунулась рука, сжимающая пистолет, и раздался новый выстрел. Пуля прошла мимо, Марсель выехал со двора, и, махнув Теодору рукой, скрылся в том же направлении, что и первый беглец. Все эти события произошли в считаные секунды. Когда Марсель исчез из виду, Теодор подошёл к входной двери и вытащил метлу из ручек. Дверь распахнулась, и оттуда, проклиная всех на свете, вывалился Альфонсо, его молодой помощник и один из Рыцарей Христа. С замиранием сердца Теодор увидел второго рыцаря, лежащего на полу в луже крови. В тот же момент из-за противоположного угла дома выбежал взволнованный хозяин гостиницы, вместе с третьим рыцарем – очевидно, они воспользовались задним выходом. – Куда они поехали?! – завопил Альфонсо, обращаясь к Теодору. Его глаза метали молнии, он весь превратился в облако грома. Теодор подошёл к дороге и указал направление, противоположное тому, в котором на самом деле скрылись беглецы: – Вверх по улице и налево. – Догнать немедленно и вернуть сюда! – приказал Альфонсо, и двое рыцарей, оседлав своих коней, отправились в погоню. Альфонсо быстро договорился с несколькими посетителями гостиницы, чтобы они выехали следом и помогли в погоне и поимке. Потом он снова повернулся к Тео. Выражение его лица сменилось за долю секунды. – Ох, мальчик мой, ты ранен! – он осмотрел порез на лице Тео, не скрывая волнения. Убедившись, что Теодор не получил серьёзных повреждений, Альфонсо снова переключился на свой благородный долг. Он подошёл к экипажу, чьи пустые оглобли и шлеи были брошены на землю, и распахнул дверцу. Кабина была пустой. – Теодор, помоги мне! Обыщи экипаж. Возьми нож и вскрой обивку сидений. После этого он обратился к владельцу. – Ну, как они могли успеть передать товар, Лучиано? Они же должны везти его дальше на юг. – Не знаю, ваше преосвященство! – Лучиано смешно разводил руками и качал головой. Пара гостей – мужчина и женщина – выбежали из гостиницы, прижимая к себе свои чемоданы и перепугано оглядываясь. Похоже, грохот и выстрелы растревожили весь дом. – Прошу прощения! – страстно воззвал к ним Альфонсо. – Вы – граждане Бенефийи, не так ли? Соизвольте показать мне содержимое ваших чемоданов! Он развернул перед их глазами свиток пергамента с печатью, и Теодор узнал герб полиции Бенефийи – видимо, это было официальное разрешение на обыск. У юноши появилось смутное чувство, будто поездка в Белладжио была только предлогом… Мужчина издал какой-то булькающий звук и открыл чемодан, являя миру скомканную одежду. Альфонсо поблагодарил и отпустил посетителей, которые были счастливы убраться подальше. – Встречались ли контрабандисты с кем-то здесь, в вашей гостинице? – спросил Альфонсо владельца, имея в виду Марселя и его друга. Лучиано, стоя перед пылающим Альфонсо с опущенными руками, как провинившийся школьник, отрицательно покачал головой и при этом даже не покраснел. – Проведи меня в их комнату, – приказал священник, и оба они исчезли в доме. Теодор осматривал экипаж, но тщетно: тёмные внутренности дорожной кабинки были пусты. С верхних этажей гостевого дома раздались недовольные возгласы Альфонсо и неясное бормотание Лучиано. Теодор понимал, что в комнате они ничего не нашли. Отправленные в погоню всадники тоже вернулись ни с чем. Возвращаясь обратно в Марескалл, их небольшой отряд вёз тело застреленного рыцаря. “Умер ни за что… – с грустью и досадой подумал Теодор, глядя на ноши, закреплённые между двумя лошадьми. – Ни за что. Впрочем, как и все, кто погиб во имя Церкви”.