Fall into your arms

Oh girl, we are the same: We are young and lost and so afraid. There's no cure for the pain, No shelter from the rain, All our prayers seem to fail. In joy and sorrow my home's in your arms. In a world so hollow it's breaking my heart…       Гаррус оборачивается на глухой звук – едва различимую мелодию. В паре метров от него Шепард что-то делает на своём омнитуле, и музыка становится практически неслышной.       Капитан стоит спиной к нему на краю небольшого плато, где они, завершив дела на Онтароме, ожидают, когда их подберёт «Нормандия». Вакариан подходит ближе и замечает, что женщина рассматривает открывающийся с высоты пейзаж.       Посмотреть в самом деле есть на что. Закат на этой планете подходит к концу, ярко раскрашивает небо в причудливую палитру, от приглушённо-красного до тёмно-синего. Бледные очертания близкого спутника, редкие звёзды, и на фоне всего этого великолепия, сколько хватает глаз, бесконечные зелёные горы и холмы.       Задание выдаётся не из лёгких как физически, так и в моральном смысле. Гаррус не решается заговорить с Шепард, но по непонятной причине ему хочется что-то сказать. Он всё ещё не досконально разбирается в выражениях человеческих лиц, но такая застывшая мимика, как сейчас у его капитана, вроде бы свидетельствует об отстранённости.       Поза Шепард на первый взгляд кажется расслабленной, однако Вакариан почти бессознательно чувствует исходящее от неё напряжение. За последние месяцы он привык наблюдать за малейшими жестами и изменениями в положении её тела – это необходимо прежде всего в боевой обстановке, но и в повседневном общении тоже оказывается полезно. Турианцы всегда внимательны к деталям в поведении сородичей – в древности, до освоения речи, это спасало им жизнь. А теперь привычка считывать невербальные посылы на автомате серьёзно помогает наловчиться в понимании инопланетян.       И сейчас Гаррус может заключить, что беспокойство капитана связано не с тем, что её насторожило нечто в пейзаже. Очевидно, Шепард тревожат собственные мысли. Но он считает себя не вправе поинтересоваться, что у неё на уме.       Когда турианец уже решает вернуться к МАКО и дремлющему в его кабине Рексу, Шепард оборачивается к нему и, окинув Вакариана взглядом, отчего-то усмехается.       — Здесь красиво, — осторожно замечает Гаррус.       Шепард, кивнув, снова обращает лицо к небу.       — Очень, — тихо отзывается она.       — Вы в порядке?       Турианец надеется, что вопрос звучит ненавязчиво, хотя надо признать, что вид капитана его действительно несколько тревожит. Когда он подходит ближе и встаёт рядом, то видит, как побелели у неё щёки.       — Да… — с заминкой отзывается женщина, — просто вспомнила. Я ведь могла оказаться на месте Тумса. Ну или одного из его погибших сослуживцев. В тот год, когда случилась трагедия на Акузе, я могла получить распределение в его отряд командиром после Скиллианского блица. Но незадолго до этого руководство вручило мне приглашение от Арктурской академии присоединиться к программе N7.       «Вот оно что…»       Гаррус не сразу находится с ответом. Но в итоге говорит то, что думает на самом деле, как и всегда.       — Быть может, под вашим началом выживших было бы гораздо больше. А о грязных делах этих учёных стало бы известно намного раньше.       — С чего вы так думаете? — хмыкнув, спрашивает Шепард, не поворачивая головы. — На тот момент мне было двадцать три, и, откровенно говоря, мозгов у меня было не густо.       — Тем не менее, их хватило на то, чтобы спасти целую колонию, — усмехнувшись, негромко отвечает Вакариан.       — Знаете, я обычно не против, когда другие обо мне лучшего мнения, но не хочу, чтобы у вас складывалось ложное впечатление, Гаррус. Вам не приходило в голову, что всё, чем я отличаюсь от прочих – отказавшие тормоза и толика везения, которая в один прекрасный момент может закончиться? Когда в тебя верят, легко забыть, но капрал мне сегодня напомнил – я не всесильна.       Женщина поворачивается к нему и смотрит прямо в глаза. Гаррус ловит себя на том, что несколько секунд просто её рассматривает.       — Я не так наивен, Шепард, чтобы переоценивать простую удачу. Сегодня на моих глазах вы убедили слетевшего с катушек солдата убрать оружие без единого выстрела. Не зная вас лично, я мог бы просто восхищаться вами. Однако я нахожусь на борту вашего корабля уже несколько месяцев, поэтому имею вполне конкретное представление о том, на что вы способны.       Уголки губ Шепард вздрагивают, и в сумеречном свете турианцу видится, что краски возвращаются на её лицо.       — Простите. Наверное, это прозвучало так, будто я на похвалу напрашиваюсь, — говорит она, снова отводя взгляд. — Не обращайте внимания, день был тяжёлый. А ещё у меня до чёрта живое воображение, и всё никак не получается выкинуть из головы мысль о том, где я была бы сейчас, если бы не события на Элизиуме.       — С вашего позволения, предположу, что там же, где и сейчас. — Гаррус складывает руки на груди и тоже рассматривает окрестности. — У моего народа нет такого понятия судьбы, как у людей. Мы верим, что каждый сам определяет свой путь теми или иными поступками. Но, в конечном счёте, есть те, кто просто подчиняется обстоятельствам, и те, кто подчиняет их себе. А вы явно принадлежите ко вторым, капитан.       Шепард усмехается, делает пару шагов к нему. Вакариан поворачивается к ней, и теперь они стоят друг напротив друга, довольно близко.       — Ваша непоколебимая уверенность во мне смущает, — говорит женщина, чуть откинув голову назад, чтобы смотреть ему в лицо, и по её улыбке Гаррус догадывается, что это не настоящий упрёк. — Разочароваться однажды не боитесь?       На последних словах её голос звучит тихо, ниже обычного, словно они находятся тут не одни и Шепард нужно сказать ему что-то личное. Турианец шумно вдыхает, пытаясь понять, к чему этот вопрос, отдающий провокацией.       Если по правде – да, его иной раз удивляет собственное отношение к своему нынешнему командиру. Но касается это не только уверенности в Шепард как в солдате и капитане. Ведь она, наверное, просто не знает, что на службе в Иерархии доверять командованию без задней мысли – норма. Гаррус, конечно, в этом отношении не самый правильный турианец, однако с поступлением на борт «Нормандии» становится на путь исправления. Наблюдение за работой Шепард с командой и на высадках приводит к тому, что ему оказывается совсем не сложно положиться на её руководство. Дело в другом…       В последнее время Вакариану трудно отделаться от мысли, что он больше не видит в Шепард только лишь капитана или СПЕКТРа. Они много общаются, нередко на темы, совсем не касающиеся их работы. После того, как они находят доктора Салеона и решение его судьбы вызывает у них разногласия, их общение не теряет своей частоты и живости. Гаррус понемногу узнаёт капитана как личность, и чем дальше, тем больше это занятие его увлекает. Тем больше ему нравится не только его командир, но и сама Шепард. Это ново и странно для него.       Если чего-то Гаррус и боится, то вовсе не разочароваться в ней. Скорее, ему внушает опасение мысль, что однажды она потеряет интерес к нему. И то, что её общество с некоторых пор ему так ценно.       — Не имел намерения вас смутить, — честно признаёт он, — просто сказал, что думаю. Вы уже знаете, есть у меня такой недостаток: выражать своё мнение при начальстве.       Гаррус разводит мандибулы в усмешке и с некоторым облегчением видит, как капитан улыбается в ответ. На щеке у неё проступает крошечная ямочка, и почему-то только на одной, хотя у других людей подобную мимическую особенность турианец видел исключительно симметричной.       В голову закрадывается мысль, почему он вообще уделяет внимание таким вещам.       — За это вы мне и нравитесь, — судя по всему, совершенно искренне говорит Шепард. — На самом деле я не смутилась – разве что немного, и очень рада, что смогла заслужить ваше уважение, Гаррус. Просто… Знаете, как говорят: чем выше заберёшься, тем больнее падать. Так вот, здесь что-то подобное. Не думайте, что я не могу однажды упасть.       — Да, разумеется, — соглашается он и, чувствуя, как разговор дошёл до некой острой грани, с ужасом понимает, что сейчас сморозит чушь, но остановиться вовремя по традиции не выходит. — Можете, даже прямо сейчас и совсем не фигурально.       Гаррус кивком указывает на крутой склон, рядом с которым они оба стоят, а Шепард, сделай она неверный шаг назад, рискует оступиться и если не разбиться насмерть, то скатиться кубарем точно.       — Вот чёрт, — проследив его взгляд, вздыхает женщина.       Она шагает от опасного места в сторону и ещё ближе к турианцу.       — У нас на флоте натаскивают просчитывать два последующих шага наблюдаемого объекта и членов своего отряда на линии огня. Также от нас добиваются секундной реакции. И раз уж я здесь, думаю, успею вас поймать, если будете падать.       Глаза Шепард слегка расширяются, и она несколько мгновений просто смотрит на Гарруса в упор. Когда на скулах капитана проступает краснота, он думает, что юмор она не оценила. Однако женщина в конце концов улыбается, хотя такая её улыбка ему незнакома и Вакариан не вполне уверен, что это хороший знак, пока она молчит.       — Претенциозное заявление, Гаррус, — негромко тянет она. — А если поймаю вас на слове?       Капитан снова отступает ближе к краю плато, причём спиной к склону. Турианец, чуть наклонив голову, наблюдает за плавным шагом Шепард и последующей за ним позой, в которой явно намеренно демонстрируется расслабленность. Это какая-то игра на доверие, догадывается он. Но решить, что на это ответить, не успевает.       Всё происходит в ту самую пресловутую секунду. Пространство заполняется нарастающим гулом двигателей спускающегося с неба корабля. Капитан рефлекторно вскидывает голову вверх. Дальше сознание Гарруса выхватывает только резкое движение женщины назад, краткое выражение испуга на её лице и едва различимый за ревом «Нормандии» вскрик. Реальность снова становится осязаемой и привычной, только когда он чувствует тело Шепард в своих руках.       Некоторое время они просто смотрят друг другу в глаза, поскольку между их лицами считанные сантиметры.       — Убедительный ответ, — выдавливает капитан, и только тогда Вакариану удается отпустить её, разжав сведённые судорогой руки.       Слов для ответа у него, к счастью или сожалению, не находится. Оглянувшись на пропасть за своей спиной, Шепард только ещё раз странно улыбается и, так же не говоря ни слова, направляется к МАКО.       Шагая за ней следом, Гаррус не может отделаться от мысли, что что-то произошло, но понимание, что именно, от него ускользает…

***

      — Гаррус?       — Я здесь, капитан.       Вакариан откладывает на корпус МАКО мультитул и сканер, после чего переводит взгляд на Шепард, стоящую внизу у вездехода.       — Надеялась, что сегодня нашей машинке не досталось, — усмехнувшись, говорит она, подходя вплотную к борту.       — В сравнении с прошлыми высадками – почти что нет. Систему наведения орудия калибрую, только и всего, — поясняет турианец, не торопясь слезать с крыши танка. — Я вам нужен?       — Разве только затем, чтобы сказать в очередной раз: мне правда жаль. Я не специально каждый раз гроблю эту развалюху.       Гаррус пристально смотрит на женщину сверху вниз, и хотя звучит она вполне искренне, у него стойкое ощущение, что в мыслях она смеётся, причём от души.       — Даже не предполагал, что вы это делаете намеренно, — так же честно, хотя и с оттенком сарказма в субгармониках, отвечает он.       — И ещё, — капитан опирается на покрышку вездехода, отводит взгляд и рассматривает пол под ногами, — сегодня я оступилась тоже случайно.       — Да, Шепард, я так и подумал.       Гаррус сам поражается тому, как легко позволяет себе это откровенное подтрунивание, а когда капитан снова на него смотрит, ему ещё и едва удается сдержать усмешку. Но Шепард не выдерживает первой – пустующий в это время ангар наполняется её смехом. Она ловко взбирается на колесо МАКО, явно намереваясь забраться к       Вакариану на крышу, но в последний момент рука капитана соскальзывает по только что полированному металлу.       — Разрешите помочь, — предлагает Гаррус и перехватывает женщину за предплечье раньше, чем получает согласие.       — Видите? У меня просто руки из задницы. А иногда ещё и всё остальное, — смеётся Шепард, заправляя за уши растрепавшиеся прядки волос, и садится с противоположной от Вакариана стороны.       Их разделяет орудийная башня танка, но к Гаррусу на мгновение возвращается то непонятное ощущение, что он испытывает сегодня, держа Шепард в своих руках.       — Не помешаю вам? Да, Гаррус, я вполне представляю, что вы думаете о моих способностях водителя, можете не насиловать себя вежливостью. Смена окончилась час назад, что позволяет вам не только закончить работу на сегодня, но и сказать мне обо всем как есть.       Вакариан усмехается, берясь за мультитул.       — Если как есть, то я почти закончил. И хотя водите вы действительно весьма оригинально, — подняв на неё взгляд, Гаррус видит улыбку Шепард, — я не переношу профессиональное на личное и рад вашему обществу.       Прикрепляя на место снятую ранее защитную пластину панели вездехода, Гаррус чувствует на себе пристальный взгляд.       — Знаете, я начинаю понимать, чем вы так бесите сержанта Уильямс, — задумчиво тянет капитан и, когда они снова встречаются взглядами, поясняет: — Вас сложно спровоцировать словами. И ещё сложнее – презирать, ведь противника, умеющего вежливо и филигранно отбрить, поневоле начинаешь уважать.       — Давайте дождемся её возвращения, и сержант вам расскажет, что я лицемерная инопланетная сволочь, ведь с ней я куда менее вежлив, особенно когда мой род приравнивают к беспощадным животным.       — Хотите сказать, ей всё-таки достается, а я просто ещё не нарвалась? – приподняв бровь в своей уникальной манере, интересуется капитан.       — И у вас есть право вышвырнуть меня с корабля, — добавляет Вакариан.       — Можно подумать, я каждый день этим занимаюсь. — Шепард демонстративно закатывает глаза.       — Ну, — тянет турианец, берясь за вторую из двух крышек панели МАКО, — я привык в таком деле полагаться на внутреннее чутьё. За годы службы уже научился распознавать, на что человек способен.       — В этот раз оно вас явно подвело, Гаррус. Думаете, я самый опасный человек на борту? Вот попробуйте подойти к пульту управления кораблём без разрешения Джокера. А если смыться из медотсека раньше, чем доктор Чаквас сочтёт возможным для пациента, тут уж даже я в шлюз прогуляюсь.       Гаррус разводит мандибулы в широкой улыбке, но, так и не придумав, что остроумного ответить на это заявление, возвращается к работе.       Скажи ему кто несколько месяцев назад, что с вышестоящим офицером и человеком в довесок возможны подобные отношения, пожалуй, турианец не поверил бы. А теперь вот… Если это ещё не дружба, то нечто очень близкое к ней.       Он украдкой смотрит на то, как женщина, усаживаясь удобнее, скрещивает ноги и открывает интерфейс омнитула. Чувство непринуждённости, что он испытывает в её присутствии, явно взаимно. Шепард сейчас с ним действительно не столько капитан, сколько та, кем является вне этого звания – женщина с хорошим чувством юмора, острым умом и открытым взглядом.       «Всё как ты любишь, да, друг?» — саркастично шепчет внутренний критик, которому Гаррус желает в данный момент удавиться. Впрочем, глупо отрицать, что в Шепард он находит много общего с собой и того, что ему нравится в других. Кроме того, она явно даёт понять, что и ей интересно общение с ним. Если бы он только был уверен, что это не простое любопытство и естественное для этой женщины дружелюбие…       «Иначе что, м-м?..» Дерьмо. Стоит меньше задумываться о подобном. Oh girl, we are the same: We are strong and blessed and so brave. With souls to be saved, And faith regained, All our tears wiped away… In joy and sorrow my home's in your arms. In a world so hollow it's breaking my heart…       Турианца выдёргивает из задумчивости еле слышная, но уже знакомая мелодия. Шепард, перехватив его взгляд, извиняется.       — Сейчас выключу. Привычка, знаете, таскать гарнитуру в ухе и слушать музыку на ходу. Свободного времени ведь на это почти нет.       Только теперь Гаррус замечает небольшое устройство, которое почти скрывают волосы женщины.       — Мне не мешает, — отвечает он, затягивая последние крепления защитной панели, — хорошая песня.       — И о-очень старая, — с улыбкой добавляет капитан. — Как говорит Джокер – мамонты помнят.       — А вам больше нравится музыка прошлых лет?       Закончив наконец с работой, турианец откладывает в сторону инструменты и поворачивается к собеседнице.       — Скорее уж прошлых веков, — смеётся она. — У моего отца была огромная фонотека, там были сборники самых разных жанров, начиная от середины двадцатого столетия. Когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, родителей зачастили перебрасывать с места на место. В долгих перелётах иногда не было совершенно никаких развлечений, кроме музыки и книг. Бывало, что на корабле или станции, где нас размещали, даже не находилось детей моего возраста, и общаться толком мне было не с кем. Моей компанией становились давно почившие исполнители, а также герои многочисленных приключенческих и фантастических историй. Ещё компьютерные игры, когда удавалось за хорошие отметки выпросить их у мамы.       — Одинокое детство, — замечает Гаррус.       Шепард пожимает плечами.       — Какое есть. — Она снова листает что-то в омнитуле. — Не скажу, что сильно страдала от одиночества. У меня были рядом родные люди, много времени на самые разные занятия и мечты. А это немало.       Она смотрит на него, и Вакариан испытывает странное чувство, подобное тому, что посещает, когда впервые делаешь нечто, вызывающее интерес и одновременно опасение. Скажем, прыжок из челнока с приличной высоты. Знаешь, что гасители инерции брони смягчат удар, а испытать эйфорию от свободного падения будет здорово. Но внутри всё сводит затаённым страхом.       — Это больше, чем имеют многие, полагаю. У меня сложные отношения с отцом, как вы уже, наверное, догадались. Не заладились они ещё в моём детстве. Я уже тогда серьёзно недотягивал до его ожиданий, и это… В общем, было не просто. Но за годы службы в СБЦ, порядком потаскавшись по неблагополучным районам, я увидел, что на самом деле значит «жизнь не задалась», и тех, кому действительно с малых лет нелегко. Так что соглашусь: следует ценить то, что у нас есть.       Гаррус ловит внимательный взгляд капитана. Она отключает омнитул и пододвигается ближе, опираясь рукой на башню танка.       — Скажите, если это не слишком личное, — немного тише, чем до этого, обращается к нему Шепард, — а что же ваша мать? Вы всегда рассказываете только об отце.       Турианец глубоко вдыхает, прежде чем ответить. Нет, дело вовсе не в том, что это действительно личный вопрос и ему не хочется отвечать. Просто теперь, говоря о матери, он не может не думать и о её болезни. Но Шепард об этом ничего не известно, а жаловаться никакого желания нет.       — Мама у меня, можно сказать, идеальная, но в отличие от отца, она не ищет идеала в своих детях. Не могу припомнить с ней ни одной ссоры и даже значительного разногласия. Пожалуй, поэтому ничего и не рассказывал, — усмехается Гаррус. — В наших с ней отношениях ничего примечательного.       Собственные слова отдаются горечью на языке. Поразительно: мама единственная, кто любил его всю сознательную жизнь, просто за то, что он есть, а теперь, оказывается, ему даже рассказать о ней особо нечего – хорош сын… Однако женщина напротив молчит, всё так же с интересом глядя на него, что помогает Вакариану продолжить.       — Она научила меня верить в себя. И всегда поддерживала. Во всём. Даже когда ребёнком я заявил, что не пойду в армию, а буду рисовать.       — Да ладно? — вскинув брови, говорит Шепард.       — Ага. Наверное, это была моя первая крупная стычка с отцом. Он тогда порядком перенервничал, — отвечает он.       — И вы действительно хотели рисовать, а вам не позволили?       В голосе женщины турианцу слышится не то возмущение, не то осуждение, и он отмахивается.       — Да нет, конечно, никто не ломал мне жизнь и не губил талант, если вы об этом. Просто детская прихоть, которая быстро прошла, уступив место новой. Наверняка знакомо каждому. Вот вы о каком будущем мечтали, когда вам не было десяти?       Гаррус поздно понимает, что, возможно, не вполне корректно спрашивать о подобном. Улыбка сходит с лица капитана, её взгляд становится таким же задумчивым и отстранённым, как несколькими часами ранее, когда они вместе смотрели на небо Онтарома. Он думает извиниться.       — Не поверите, — говорит Шепард и, снова удивляя его своей реакцией, мягко улыбается, — но одна из моих таких фантазий сбылась. Я часто представляла себя капитаном корабля, вроде персонажа популярных сериалов, который вместе с верной командой отправляется навстречу опасностям и приключениям для борьбы со злом.       — Действительно, поверить сложно. Хотя, наверное, стоило ожидать, что вы с юности знали, чего хотите, — замечает турианец.       — Справедливости ради, это не всё. Подростком я была твёрдо уверена, что если не возьмут в армию, стану писателем. А к положенному возрасту, разумеется, мечтала о любви. И ни там, ни тут уже не задалось. В рапорте на три страницы я умудряюсь налепить такое, что руководство всем составом разбирает. Письменное изложение, как оказалось, совершенно не моё. Что же до романтических надежд юности… К счастью, они и существуют только для того, чтобы разбиться.       — Звучит довольно грустно, Шепард.       Капитан прикрывает глаза, негромко хохотнув. Она меняет позу, прислоняется спиной к башне МАКО и спускает ноги с края крыши.       Строение тела заставляет людей, подобно азари, двигаться иначе, чем выходцев с Палавена. Гаррус и раньше замечал эту несвойственную ему самому пластику. Но только сейчас он обращает внимание, насколько приятно смотреть на эту гибкость, на плавность в линиях рук, плеч, талии…       «А ведь она красива».       До этого момента он толком не задумывается о подобном, однако, пропустив через сознание эту мысль единожды, отделаться от неё, как и перестать время от времени посматривать на собеседницу, решительно не выходит. То есть, разумеется, Вакариан не раз слышит и даже видит свидетельства того, что его капитан по меркам людей, а также некоторых инопланетян – привлекательная особа. Но турианец не соотносит это знание предметно с восприятием Шепард как личности. И теперь на глаза Гаррусу попадаются детали её внешности, которые цепляют взгляд, вызывая куда больше интереса, чем следует.       — Нет, Гаррус, грустно бывало капитану Андерсону читать мои опусы о проделанной работе. А я не отчаиваюсь. В конце концов, к пенсии у меня накопится невыдуманных историй на десятки эпических саг. И может быть, даже выправится стиль повествования, — отвечает капитан, подпирая рукой голову, и слегка ерошит волосы.       Вакариан наблюдает за тем, как тусклый свет играет в золотистых прядях, и всё-таки решается уточнить, о чём говорит:       — Я имел в виду отрешение от романтических надежд. Вроде у людей есть поговорка о том, что не существует возраста, в котором неуместно любить. Нечто подобное говорят и у нас.       — Верно, — кивнув, соглашается Шепард и переводит взгляд на потолок, — об отрешении я и не говорила. Просто, как выражается наш посол, концепция поменялась. В юности душа хочет романтики, а зад приключений. Нужна драма – всё или ничего. А теперь… Теперь нужна стабильность. Надёжный тыл. И, как оказалось, найти их не так-то просто.       — Чтобы в радости и печали объятия стали домом?* — спрашивает Гаррус, чувствуя, что разговор всё ближе подходит к тому, о чём говорить со своим капитаном опасно.       Шепард замирает, не сводя с него взгляд. Что-то неуловимо меняется в её лице. Она по-прежнему улыбается, теперь совсем едва, но прежде всего изменяется её взгляд. Вакариан даже приблизительно не может описать значение такого выражения человеческих глаз, но чувствует себя под ним так, словно попал точно в цель.       — Да, — однозначно соглашается она и тихо повторяет: — В радости и печали…       Гаррусу кажется, что Шепард снова уходит мыслями куда-то далеко. Она отводит глаза на глубоком вдохе, а потом облизывает губы, словно те пересохли.       У людей это, судя по всему, нечто рефлекторное – простое неосознанное движение, на которое мозг не имеет влияния, когда занят другими задачами. И турианец изо всех сил запрещает себе думать о том, что подобный интимный сигнал от представительницы своего вида, означающий недвусмысленное предложение, проигнорировать было бы сложно. Хотя кого он обманывает? Это и сейчас сделать непросто.       «Ещё немного, Вакариан, и ты вляпаешься. По самый свой бесстыжий гребень…»       — Пожалуй, это то, что хотелось бы найти и мне, — наперекор глумящейся совести говорит Гаррус.       Шепард смотрит на него из-под упавшей на глаза прядки волос. Еще бы пара секунд такого ее взгляда, и турианец уверен, что сказал бы куда больше, окончательно смутив себя и капитана. Но на его счастье за спиной раздается глухой звук опустившегося подъёмника.       Вакариан уже собирается обернуться, посмотреть, вернулся ли с позднего ужина Рекс или это Эшли принесло поработать на сон грядущий. Однако Шепард жестом просит его соблюдать тишину.       — О, да ладно тебе, что, обиделась? — звучит искажённый связью мужской голос с характерным кварианским говором.       — Не связывайся со мной больше, Зион. Знать тебя не желаю! И удачи тебе с Мирим! — обрывает его Тали.       Гаррус всё же аккуратно оборачивается и видит кварианку с активированным омнитулом у спуска в инженерный отсек.       — Эй, ты же в Паломничестве и…       На этом Тали отключает передачу и сворачивает интерфейс голосовой связи.       — Бош’тет! — зычно рявкает девушка и пинком отправляет в стену пустой ящик из-под оружия, оставленный интендантом.       Так и не посмотрев в сторону МАКО, кварианка уходит, бормоча ругательства, которые стихают, только когда она скрывается за дверью.       Повернувшись обратно к Шепард, Гаррус наталкивается на её смешливый взгляд и улыбку. Впрочем, у самого мандибулы от распирающей ухмылки сводит.       — Вот примерно так концепции и меняются, — резюмирует капитан.       Ему нечего добавить, кроме как поддержать её смех.       — На самом деле жаль. Может, предложить ей в ближайшее время выпить? — делая вид, что всерьёз об этом размышляет, предлагает турианец. — Хотя, вспоминая свой опыт, может стать ещё хуже.       — Ну-ну, попробуйте только сунуться, Гаррус. Она сейчас ненавидит весь мужской род независимо от вида. Огребёте ни за что ни про что, — смеясь, уверяет Шепард и, немного помолчав, заявляет: — Лучше мне предложите пропустить стакан, если нужна компания и благовидный предлог. Пьяные истерики я уже благополучно переросла, а до унылых нетрезвых разговоров ещё не дозрела.       По правде сказать, он сам себе не верит, когда понимает, что вполне готов отправиться с ней в бар и согласен на всё, что бы за этим ни последовало. Внутренние голоса сомнений и здравого смысла наперебой уверяют, что Шепард говорит несерьёзно. А если и действительно хочет с ним выпить, это не значит ничего больше приятельской посиделки.       Капитан так и не даёт какого-либо намёка на то, что это шутка. И Гаррус просто велит трусливому подростку внутри себя заткнуться. Жизнь у него одна и, учитывая выбранный род занятий, может в любой момент закончиться. Когда ещё наслаждаться ею во всех проявлениях, как не теперь?       — С удовольствием, Шепард, — уверенно говорит он.       — Осталось только дождаться, когда бар будет находится ближе, чем в нескольких десятках световых лет от нас, — грустный голос у Шепард сейчас точно не настоящий, и она добавляет: — Когда я стану адмиралом, на кораблях Альянса появятся питейные заведения с приличным алкоголем. В рамках программы по снижению стресса у экипажа. Точно вам говорю.       — А пока вы ещё не адмирал, кают-компания с кофе вас устроит?       Теперь, когда опасения посланы в известное место, Гаррус в полной мере осознаёт, насколько нравится ему взгляд Шепард. Прямой, открытый, его чувствуешь, и почти всегда можно понять, о чём думает эта женщина. Молчаливое указание на поле боя или приветствие утром в столовой, намерение устроить выволочку или мягкое одобрение – как он раньше не замечал, что достаточно просто внимательнее смотреть в её глаза? Сейчас в них совсем немного удивления, радость и что-то новое, чего турианец ещё не видел, но уверен, что и это ему тоже нравится.       — Уговорили, — с улыбкой отвечает Шепард.       Он спускается с крыши вездехода первым. И когда капитан, отталкиваясь руками от края, прыгает вниз, Гаррус едва успевает её перехватить, прежде чем она приложилась бы спиной о покрышку.       Без веса брони и оружия Шепард кажется совсем лёгкой, хотя под руками чувствуются твёрдые мышцы, и разница в росте у них не так уж велика. А ещё Гаррус отмечает, что на её лице нет и тени замешательства, которое он наблюдал несколькими часами ранее на Онтароме.       — Не специально, я понял, — не удержавшись, турианец прищёлкивает жвалами и получает взгляд ещё более красноречивый, чем до этого.       — Специально, — вкрадчиво и вместе с тем улыбаясь уголком губ, парирует капитан, — вашу секундную реакцию и способность просчитывать ходы проверяла. Должна же я быть в них уверена, раз уж вызвались меня ловить…       По дороге к подъёмнику, идя плечом к плечу с Шепард, Гаррус думает, что никогда ещё не был так близок к тому, чтобы действительно вляпаться. Но, Духи, едва ли его когда-нибудь пугала подобная перспектива меньше, чем сейчас, рядом с этой человеческой женщиной.