Тепло

Игорь всегда знал, что ему не нужно слишком много уюта. Было бы место поспать, да поесть, а остальное уже мало волновало его. Работа всё-таки не позволяет долго нежиться на диване или дремать до обеда. Приходилось всё время бегать туда-сюда только для того, чтобы успеть на следующее дело. А потом поздно вечером или глубокой ночью было плевать на какой-то там уют или протекающую крышу. Так и продолжалось всё это в бесконечном круге, состоящего из раннего подъема на работу, подозрительной на вкус шаурмы, нового дела и короткого беспокойного сна. Особенно плохо он спал зимой. Старые питерские крыши разваливающихся домов не имели срок годности на века, и морозный ветер нагло пользовался этой слабостью, задувая в самые маленькие и незаметные щели скромной квартиры. В такие моменты Гром хмурился во сне, мелко дрожал, но не просыпался, лишь резко дёргаясь время от времени. На утро он оказывался в ужасном расположении духа, местами вспоминая, что он снова во сне мчался за преступниками, чьих лиц не видел, но знал, что они угрожают множеству граждан. Игорь часто жалел, что с самого детства ему снятся яркие и красочные сны. Гром уже практически привык, что каждый его сон оказывается кошмаром. Его жизнь превратилась в единый грязный комок нелепой рутины, в которой он был один. Перед глазами мелькали серо-белые пятна облачности северной столицы, а под ногами ощущался асфальт, больно вонзающийся в ступни во время очередной опасной погони. Игорь знал, что в этой погони он всегда будет бежать один. И он до самого конца постарается рваться вперёд настолько, насколько сможет. Гром практически уже смирился с тем фактом, что он будет всегда один. А потом случился огонь. Страшный, яростный и очищающий. И до боли опасный. Перед глазами резкой вспышкой пламени затрещал костёр внутренних волнений. Город будто бы тяжело вздохнул и начал сомневаться. Люди будто бы начали кашлять от ядовитой смолистой гари. Следующие дни пронеслись оживляющим калейдоскопом, словно в сказке. Красный губительный огонь, оранжевые взрывы на залитых кровью улицах, кислотно яркие жёлтые конфетти очередного казино, зелёные стикеры на папке о деле серийного убийцы, голубые и восхищающиеся глаза напарника, синие огни, мелкающие при полёте с огромной башни, и фиолетовые синяки по всему телу после того, как он вернулся к себе в квартиру. Игорь улыбнулся и сделал глоток ледяного пива, которое обожгло горло, словно недавний жар огня. Как иронично, что даже сейчас он остается один. Гром был счастлив, что Дима и Юля не пришли вечером, как обещали. Игорь ночью дрожал от того, как они кричали на той башне, сгорая в огне. Но всё же что-то начало меняться. Теперь в замкнутом маршруте появились новые попутчики. Перед глазами постепенно голубые краски смешивались с ярко-красными. А потом Игорь кое-что увидел. Что-то, не связанное с бессмысленной погоней за кем-то неуловимым. Что-то наподобие отсутствующей двери в ванную. И внезапно среди серого неба начали возникать неточности и мелкие детали, будто глаза резко стали видеть гораздо лучше - в холодильнике появился любимый Юлей плавленый сырок, а на столе вечно грязная Димина кружка. И бежать на новое дело стало от этого не труднее. Наоборот, даже как-то легче. Когда Игорь засыпает, он впервые за долгое время не видит кошмаров. Часто они заваливались к нему в прихожую с формальной целью обсудить преступность или уровень раскрываемости в отделе. В такие моменты Пчёлкина по-лисьему хитро щурилась и пыталась выцепить громкие фразы из разговоров, которые уже завтра обычно становились заголовками новых расследований. Но, на самом деле, это всё было лишь маскировкой. Потому что иначе двух привалившихся к нему людей, мирно сопевших куда-то ему в грудь, он объяснить не мог. Конечно, спать в таком положении неудобно, и Игорь обязательно пожалел об этом через несколько часов, когда у него неумолимо отлежалось две руки. Но в тот момент тепло слишком хорошо защищало его от вьюги, которая шатала неустойчивые оконные рамы. Мягкая духота вокруг заставила мир залиться золотым пуховым цветом, а его самого - закрыть глаза. Впервые за всю жизнь он не дрожал во сне.