Встретить тебя вновь

      И было всё — страны, погибшие сотни лет назад, и приключения, которым не было конца, были волшебные предметы и великие люди. Была боль. Её было столько, что нельзя и представить, были безграничные возможности и могущество, были боги, и были люди. Был бесконечный светлый поток чистой энергии, забытые языки и дружба, способная на многое, была и любовь. Были непомерные амбиции и стремление ввысь, слепое желание достичь божественного, забыв обо всём человеческом.       Син днями, неделями, перетекающими в месяца, видел во сне обрывки этой истории, и для него всего это было чем-то вроде загадки — не сказать, что он увлекался фантастикой, или вообще когда-либо видел что-то подобное этому, но это было интересно. Он смотрел на мир глазами человека, лица которого он никогда не видел, но зато чувствовал во всех, кто был рядом, далёкое, но такое тёплое и родное чувство, обволакивающее его мягким коконом. Син чувствовал поблекшую за долгое время привязанность, неясные её очертания и расплывчатые силуэты. Он никогда не видел их лиц, мог только ощущать какой-то частичкой души, узнавать образы. Синдбад почти кожей чувствовал тёплый южный ветер, касания бледных рук, крепкие дружеские объятия и собственное положение, которое менялось с каждым днём, поднимая его на одинокий пьедестал, холодную вершину мира. После этого он больше не чувствовал тёплых объятий, а потом и вовсе — размеренные сюжеты сменились тёмными обрывками, не имеющими ни формы, ни чётких границ. Син вздрагивал, ворочался во сне, и каждый раз просыпался в холодном поту, фантомно чувствуя чужую боль. Он едва ли мог спокойно спать, пока длились эти сцены из смеси бесконечной агонии и божественных амбиций, он слышал чужие крики у себя в голове, слышал свой собственный, когда открывал глаза. Горячим импульсом бились внутри него чужие слезы — он чувствовал печаль сотен, тысяч людей, когда всё оборвалось, разбилось мутными осколками, но ярче всего он ощущал боль одного единственного человека, и эта боль заставляла его кричать во сне, сожалеть и сжиматься в комок до тех пор, пока не наступит рассвет. Он не понимал почему, но фактом оставалось то, что он чувствовал вину перед человеком, которого он не знает и не узнает уже никогда, Син сожалел за того дурака, который потерял что-то настолько важное. Потерял всё. Просыпаясь ещё более уставшим и вытирая слёзы, он приводил себя в порядок, стараясь не думать обо всём этом, но сердце предательски ёкало каждый раз, когда в голове всплывали руки, эти руки, опутанные красными нитями, — он острыми электрическими разрядами чувствовал каждое их касание, даже не к нему, и развеявшееся сотни лет назад. Но он помнил их так отчётливо, будто это было вчера и с ним самим.       Сину двадцать два. У него много друзей, ещё больше — приятелей и собутыльников в каждом баре, где он появляется. Он яркий и амбициозный, мотается от подработки к подработке, не стараясь найти своё место, а перепробовать всё, что может. Синдбад не держится за место жительства — часто меняет его, не держится и за людей — они в его жизни сменяются так часто, что он не успевает следить за этим. Да и не хочет, его жизнь — череда новых впечатлений, и каждый день он проживает как последний, однако стараясь заботиться и о завтрашнем тоже.       Синдбад чистит зубы — и перед глазами снова всплывают обрывки снов, он смотрит в зеркало, трогает лицо руками, проверяя, реально ли оно вообще, умывается, и решает больше не думать об этом. Сегодня у него насыщенный день, впрочем, как и все остальные, однако именно сегодня он действительно ужасно занят, и времени для лишних мыслей у него совершенно нет. Син дожёвывает завтрак, запивает его остывшим в сборах кофе и бежит, бежит, едва не наталкиваясь на людей в спешке. Он никогда не всматривается в лица прохожих, редко запоминает людей, с которыми встречался лишь раз или два, но именно сейчас, стоя посреди толпы, у него предательски сжимается в груди от в равной степени знакомого и незнакомого ему силуэта. Он никак не может понять, на кого же похож этот белокурый парень в светлой, идеально выглаженной рубашке, и почему Син почти задыхается, глядя на него. Проходят доли секунды, но у него перед глазами проносятся годы, в голове невыносимо кричат тысячи голосов, в конце концов замолкая и уступая место одному единственному — беззвучному, тянущемуся в бессловесной мольбе к этому парню, которого он видит впервые в жизни. Тело его совершенно не слушается, он делает пару шагов вперёд, и они сталкиваются взглядами, крохотный момент, который ударяет Сину в голову так, что она начинает болеть. У незнакомца глаза-изумруды, глаза, которые он впервые увидел воочию; Синдбад решает, что он точно рехнулся, если думает, что именно такие глаза были у человека из сна. У человека, который жизнь положил к ногам того, от чьего лица Син видел всё это. Он видел лишь руки да полы одежд, но если бы у него спросили, какого цвета могли бы быть глаза у того, кто столько перенёс ради любимого человека, он бы ответил, что именно такие. Глубокий зелёный, тёмная роща и залитая солнцем равнина — это всё этот оттенок, оттенок любви, оттенок самого верного спутника в любом путешествии. Оттенок утраты.       Син очнулся, когда парень уже исчез в толпе, и всё, что ему оставалось, это беспомощно оглядываться по сторонам. Город шумел множеством звуков, но Синдбад чувствовал только звенящую тишину, которая наступила после этого наваждения. Всё это всего лишь глупое совпадение — он ерошит короткие волосы цвета спелого винограда и мотает головой, как бы стараясь отогнать от себя ненужные мысли, которые довели его до такого состояния. И дураку понятно, что быть такого не может, и он сам заморочил себе голову, но всё же где-то в тёмном уголке его сознания теплится вопрос: «Мы ведь встретимся снова, если на то будет воля судьбы?»