Baby, come home tonight

Кэм сидела у окна, наблюдая, как здания по ту сторону утопали в ярко-оранжевом пламени уходящего солнца, как постепенно начинал загораться свет в окнах и как быстро он угасал в преддверии наступающей ночи. Девушка все пыталась понять, когда же в ее жизни успел наступить это сплошной, беспросветный пиздец. Вопросы все появлялись, суетились, как сумасшедшие, но ответы так и не приходили. Прошло несколько часов с тех пор, как Кэм вернулась из больницы. В ее голове, на коже и языке был выжжен приговор — вы беременны. Эти слова мечтает услышать чуть ли не каждая женщина, но не она. Девушка, безусловно хоть и косвенно любила детей, точнее она питала к ним особые чувства, но становиться матерью так скоро, да и еще при таких обстоятельствах в ее планы уж точно не входило. О каких планах вообще может идти речь, если будто только вчера она была совсем другим человеком, а сейчас другим стало абсолютно все. Но самым обидным и грустным было то, что вспомнились до последнего все события, случившиеся с хозяйкой этого тела: она помнила, как произошло их с Йеном знакомство, первый секс, ссора и примирение, она помнила свою здешнюю семью, и почему они перестали общаться, девушка вспомнила, что на первом курсе изучала общее право, и что лектором была мисс Томпсон, и главное — Кэм помнила и точно знала, что не изменяла Йену и никогда бы не поступила с ним подобным образом. Почему же он так легко поверил фото, на котором даже толком ее лица не было видно? Странно и горько одновременно. Кэм потянулась к телефону, чтобы написать Йену очередное сообщение, но поняла, что тот все равно не ответит. Она сжимала свой старенький Samsung трясущимися пальцами, тяжело дышала, но всячески пыталась успокоиться и унять страх, что поспособствовал возникновению озноба. Кэм боялась не того, что на ее звонок не ответят, напротив, это был бы стандартный исход ситуации, она боялась услышать и, самое главное, понять, что Йен ее больше не любит. Этот панический страх схватил ее мертвой хваткой и, казалось, выбраться было невозможно. Душа умирала по клеточке, пока Кэм решалась нажать кнопку вызова. Одно резкое движение, и длинные противные гудки раздались по ту сторону линии. В голове беспорядочно роились мысли, которые хотелось озвучить, оседая на кончике языка словами, — которые не следовало бы. — Слушаю, — раздался мужской и определенно недовольный голос. — Хэй, Лип. Я знаю, мне не рады в вашем доме сейчас, но я должна поговорить с Йеном. Мне нужно все ему объяснить, так как я все вспомнила. И клянусь, я не … — Так, Кэм, стапуй. Мне, откровенно говоря, всяко похуй, что и когда к тебе вернулось. Это выглядит нелепо, не находишь? То ты ничего не помнишь, а теперь резко вспоминаешь, а главное, как удобно, ты ни в чем-то и не виновата оказывается. Очень мило и в тоже время слишком по-тупому. Знаешь, мне стоит больших усилий сейчас с тобой разговаривать, потому что, не относись я к тебе хорошо ранее, ты бы уже давно была послана нахуй, а так я решил быть великодушным, что ли, решил поступить правильно. Хотя у тебя понятия «правильного» слегка так размыты. В общем, я прошу тебя сюда больше не звонить и … — Я беременна, — перебила его тираду Кэм. Ее голос звучал слишком тихо и робко. Пускай всем телом она дрожала, как сумасшедшая, но мыслям все же удалось собраться в кучу и выдать правильное предложение. — Поздравляю, — отрезал старший Галлагер и сбросил вызов. Лип не знал, что сказать. Он попросту не ожидал такого исхода и не хотел верить, что ребенок Йена, но сознание твердило ему обратное. Парень стер вызов в журнале звонков и, сжав телефон правой рукой, поднес его к подбородку. Лип пытался понять, стоит ли ему говорить о произошедшем и что ему делать вообще с полученной информацией. Если ребенок не Йена — это разобьёт ему сердце. А если все же отец он? — Кто-то звонил? — Йен возник из ниоткуда. Он выглядел лучше обычного: вместо мертвецки бледного лица — другое, начиная легким румянцем на щеках и заканчивая странной эмоцией спокойствия, глаза были пусты, как и прежде, но взгляд изменился. Брату становится лучше. Эта сраная любовь уходила из его сердца, оставляя лишь сожаление и отголоски прошлого. Быть может, скоро он поправится полностью? — Не, никто. Кэм обреченно рассматривала телефон, осознавая, что это, вероятно, был ее последний звонок Йену. Чтобы она не делала, сколько бы не звонила, не писала и не пыталась с ним увидеться, ее всякий раз сопутствовала неудача. Слова Липа прозвучали резко, но болевого отклика внутри девушки не нашли. Она была и морально, и физически готова получить очередной отказ. Она пыталась поставить себя на место Йена, и ей становилось страшно от осознания, что он ощущал, что мог ощутить, но обиднее всего было то, что Йен поверил кому-угодно, но не ей, он даже не разобрался, а просто ушел. Каждая секунда внезапного озарения дарила силу и неведомую ранее уверенность. Панический страх, боль и разочарование уходили на второй план, сменяясь злостью. В пальцах появлялась сила, чтобы сжать их в кулак. Кровь приливала к ногам, побуждая подняться с места. Решительность одержала верх. — Да пошло оно все к черту!

***

Кэм не понимала, как она очутилась у дома Галлагеров и почему забыла надеть пальто, но одно знала точно, сейчас она раз и навсегда поставит точку в этой уже окончательно измотавшей ее нервотрепке. Если Йену настолько поебать на нее и все, что было между ними — ок, ей тоже будет поебать; если он решил наплевать на все, касающееся их общего будущего — ей будет наплевать вдвойне; если ему проще откреститься и забыть — то она уже забыла. Стук в дверь был громкий и уверенный. Ранее робкая Кэмерон сейчас была решительна, как никогда прежде. Несмотря на то, что на улице было достаточно холодно, а девушка забыла накинуть верхнюю одежду, озноб не содрогал ее тело. — Чем могу помочь? — из-за двери показался Лип. Он был немного выпивший и определенно не в духе, всем своим видом показывая, что разговор предстоит короткий и не из приятных. — Мне нужно с ним поговорить, — ответила Кэмерон, смотря на того по-бойцовски твердо и откровенно озлобленно. Лип на минуту показался озадаченным, но быстро вернул себе лицо. Он сделал пару глотков из бутылки, которая, как оказалось, всегда была в его руке и вышел на улицу, тихо закрывая за собой дверь. — Послушай, Кэмерон, — начал было он, как его прервали. — Нет, это ты послушай меня, Галлагер! Знаешь, меня это все, честно говоря, слишком заебало. Если Йену удобно прятаться от меня и решения проблемы — пускай, это его выбор, но то, что он мне не поверил, я принять не смогу, точнее мириться я с этим не буду. Ты и вся ваша семейка вправе думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но от Йена это был удар под дых. Вы все такие умные, у вас есть доказательства, но лицо на том фото было видно, м? Или, быть может, какие-то мои отличительные черты, а? Ну чего ты молчишь? А молчишь, потому что в глубине души понимаешь, что я права, но солидарность к брату не дает возможности в этом признаться. Все бегали над бедным Йеном, но никто не поинтересовался, каково было мне все это время. — Я верю своему брату, на остальное мне похуй. — Я еще не договорила! — повысила голос Кэмерон и встретилась с полным недоумения взглядом Липа. — Ребенок Йена, можешь в этом не сомневаться. Но у меня будет к тебе убедительная просьба — не говори ему, лады? Я не хочу, чтобы мой, слышишь, мой ребенок имел к вашей семье хоть какое-то отношение. Она не попрощалась. Развернувшись и даже не дав Филиппу возможности возразить, она покинула порог их дома, понимая, что больше никогда не вернется, никогда не позвонит и не напишет. Видимо, это была последняя и самая болезненная капля безразличия. Это конец. И пускай они все катятся к чертям. Пройдя вдоль нескольких домов, Кэм наконец почувствовала, что замерзла. Ее трясло то ли от холода, то ли от переизбытка адреналина в крови, но в тоже время она ощущала легкость, подобие свободы вперемешку с горечью болезненной разлуки. Девушка прятала руки в карманы худи, но даже так ей не удалось унять тот озноб, что окутывал ее колючим одеялом. Шаги ускорялись, а путь к дому будто становился все длиннее. Кэм завернула за угол, как внезапно ее кто-то окликнул. — Эй, малышка, чего так поздно гуляем, да еще и совсем одна? Составить компанию? В тусклом мерцании фонаря Кэм плохо разглядела лица появившихся из ниоткуда парней. Одно она точно успела развидеть — их было трое. Несмотря на скудное количество, их наглое поведение забеспокоило девушку. Она была совершенно одна в темной подворотне с тремя парнями, которым ей навряд ли удастся дать достойный отпор. — Спасибо, но я тороплюсь, — тихо, но по-прежнему все еще уверенно ответила Кэмерон, во что бы то ни стало скрывая подступающую к горлу панику. Ее мутило от осознания того, что может сейчас произойти. — А мы быстро, много времени не займем, — произнес кто-то из шайки и рассмеялся, вызывая такую же волну смеха у остальных. У каждого в руках была бутылка, наверняка с каким-то дешевым пойлом. Тошнить начинало все сильнее, и слегка пошатывало. Девушка скрестила руки на груди в оборонительном жесте, будто бы это могло на что-то повлиять. Она сделала пару шагов назад, когда те сделали пару — в ее сторону. — Прошу вас, — она не успела договорить, как была прервана очередной волной заливистого смеха. — Погоди, ты еще успеешь попросить, — выдал один из парней и щелкнул ширинкой. Кэм была в предобморочном состоянии. Вся былая решительность улетучилась, оставляя после себя лишь легкий шлейф. Думать было тяжко, а двигаться вообще не представлялось возможным. Единственное, о чем смогла думала Кэм на тот момент, был ее ребенок. Она как-то совсем внезапно поняла, что любит эту горошину, что это единственное родное, что осталось у нее. — Так, але, народ, расходимся, — раздался низкий мужской голос из тени по ту сторону подворотни, куда не попадал свет фонаря. Сизые струйки дыма вырисовывались в тени изящными завитками. Он курил какую-то вонючую дрянь, но выглядело это красиво. От мужчины исходила сила, что насквозь прошибла Кэм уверенностью в том, что ее не тронут. Парни напряглись, но попытались скрыть это очередным приступом смеха. — Мужик, давай ты пойдешь, куда шел и дашь нам, как следует поразвлечься, — все тот же голос обладателя расстёгнутой ширинки. — А давай ты закроешь свое ебало и сделаешь так, как я сказал, — мужчина показался из тени, и Кэм потеряла дар речи, она попросту не поверила тому, что сейчас видит. — А, это ты, — робко произнес обладатель уже наспех застегнутой ширинки. — Эм, да, мы уже уходим... Уходим... Парни растворились в полуночной тьме быстрее, чем повторили второй «уходим», оставляя Кэм с незнакомцем наедине, но страха больше не было. — Микки? — произнесла она, все еще не веря своим глазам. — Мы знакомы?