Дальше только вместе

      С самого детства старший брат всегда надевает старенькие наушники и включает в проигрывателе любимую музыку Клаудии, стараясь уберечь её от страхов наяву. Стараясь защитить. В один из таких случаев он надевает по обыкновению наушники, обнимает плечи, давая возможность уткнуться ему в шею и тихо заплакать. Двери подпёрты, всё оружие закончилось, защищаться нечем, остаётся только ждать. Ждать, пока заражённые или мародёры прорвутся за дверь и убьют их. Сбежать нельзя, дверь в комнату на втором этаже заколочена, выхода на крышу нет, да даже если бы и был черепица непрочная, вся прожжённая солнцем за последние двадцать лет без ремонта, а сейчас и вовсе покрытая потрескавшимся слоем льда. И наклон такой резкий, ступишь — покатишься прямо вниз, без вариантов. А прыгать не хочется, высоко, вокруг ограждение из колючей проволоки, легко провалиться и напороться на неё. Тогда и бежать уже никуда не нужно будет. Мертвецам вообще уже ничего не нужно.       Когда Клаудия вновь открывает глаза, сердце брата больше не бьётся. Девушка не может сказать, сколько они так просидели вдвоём в обнимку, сколько она выплакала слёз, прижимаясь к его груди и чувствуя тёплые ладони на своей спине, прикрывающие от всех бед и несчастий. Тогда, но не сейчас. Надетая последняя маска защищает её от распылённых спор. А сам парень погибает, прижимая девичье трясущееся тело к себе. Торрес открывает глаза, тяжело дыша, видит перед собой брата. Не двигается. Можно было бы подумать, что спит, но он не дышит. Сердце не бьётся. И тепло тела, которое он всегда дарил ей больше не греет. Кожа прохладная, волоски вздёрнуты вверх. Умер совсем недавно, так и обнимая её.       Тянется ладонью к его щеке, дрожащими пальцами касается кожи. Глаза приоткрыты. Он видел свою смерть. Хрипло выдыхает, давясь собственными слезами, хлюпает носом, спускается рукой к некогда крепкому мужскому плечу. Резко отрывает ладонь от кожи. Ещё холоднее, чем на груди. Неприятно. Больно. В наушниках доигрывает очередная песня из плейлиста, ещё секунд пятнадцать — и звук оборвётся, оповещая хозяина проигрывателя о том, что необходимо запустить плейлист снова или выбрать что-то другое. Но Клаудия этого не делает. Ждёт, когда песня закончится, когда прозвучит последний аккорд, когда голос певца смешается с щемящей тишиной и пустотой в груди.       Оборачивается, по-прежнему тяжело дыша. Заражённый. Пробрался в выломанную дверь. Двигаться страшно. Страшнее — издать звук. Поворачивается обратно к брату, подносит ладонь к щеке, но коснуться больше не может. Рука застывает в сантиметре от похолодевшей кожи, Клаудия сжимает пальцы в кулак, подавляет истерику и тихонько убирает руки брата от себя. Поворачивает голову вполоборота, осматривает комнату боковым зрением и медленно поднимается на ноги. Сантиметр за сантиметром. Половицы скрепят едва слышно, но Торрес страшно, что заражённый услышит и тогда точно не сбежать. Решает прокрасться на четвереньках, не вставая. Опускает ладони на пол, нервно косясь в сторону зомби, крадётся на дрожащих руках и шатающихся, цепляющихся друг за друга ногах к выходу. Впереди ступеньки, придётся встать. Сил подняться нет, цепляется за перилла, хватаясь за выступы как утопающий за спасательный круг, приподнимается и едва слышно тащится вниз, на первый этаж — там выход, там свобода, там укрытие. А ещё там жуткий мороз, куча других заражённых, заметённая снегом дорога и полнейшая потерянность. Куда дальше? Дальше больше некуда.       Дальше только вперёд. И она идёт, едва переставляя ноги в огромных сугробах выше колена, проваливается, падает, затем снова поднимается и бредёт. Куда глаза глядят? Да если бы они в этой метели хоть что-то видели. Может, оно и к лучшему. Не увидит свою смерть, не увидит оружие, наставленное в районе головы, не увидит заражённого в паре шагов, не услышит гадкий скрежет из-за вьюги. Может, именно так и стоит погибнуть. Не видя и не слыша, а лучше ничего не чувствуя.       Джинсы давно покрылись слоем снега, заледенели, кажется, их вовсе не снять, а ноги синие-синие, как Клаудия ещё ступает на них. А ступает не чувствуя. Переставляет кое-как шаг за шагом, и при метели кажется, что не идёт вовсе. Не видно, насколько продвинулась и продвинулась ли вообще. Ресницы в снежинках, перекрывают ещё больше обзор, можно подумать в какой-то момент, что она так и застряла где-то в сугробе и дальше пары шагов от дома не сделала. Всё равно ни сзади, ни спереди, ни по бокам ничего не видно, кто знает, может, действительно, не ушла никуда и скоро придут заражённые обгладывать её тощее тельце, бьющееся в конвульсиях от горячки.       — Её нужно отогреть, живо, носилки сюда, — где-то на подкорке сознания звучит вполне себе живой и очень даже беспокойный женский голос. — Неси тёплые вещи, всё, что есть. И алкоголь. Чем крепче, тем лучше, — приказной тон затихает, хотя на самом деле должен звучать лишь громче, но Торрес не слышит. Чувствует, как стремительно теряет сознание и ничего с этим поделать не может. Возможно, так даже лучше, провалиться в вечный сон, напоследок услышав голос своего ангела-хранителя.       Клаудия снова приходит в сознание, когда тело скручивает судорога. Девушка трясётся, бьёт руками и ногами по твёрдой поверхности, готовая скатиться с неё и упасть на пол. Падать уже не страшно, куда страшнее чувствовать пронзающую боль, с которой ничего не можешь поделать. Мышцы не слушаются, остаётся только терпеть и ждать, когда само пройдёт.       Она совсем не чувствует, когда тёплая женская ладонь сильно надавливает на конечности, когда девушка седлает её бедра, крепче прижимая руки и ноги к кровати, чтобы Торрес не делала себе же хуже. Она не чувствует также и прикосновения к рукам и ногам, поступательно растирающимся жёсткой влажной губкой.       — Вот так, — тяжело выдыхая, шепчет незнакомка. Клаудия едва ли улавливает дивный силуэт в тусклом свете старенькой керосиновой лампы. Такие ещё существуют? — Всё в порядке, теперь ты можешь немного поспать, — звучит как шутка, но организм не обманешь. Торрес быстро проваливается в болезненный нездоровый сон. Но сейчас спокойнее, сейчас Она рядом. Сейчас не так страшно, хоть в кошмарах ей и снится лицо брата. Когда это было? Час назад? Два? День? Неделя? Клаудия не смогла бы ответить на этот вопрос, даже если бы ей сунули под нос календарь. Она давно сбилась со счёта дней, сколько они с братом выживали. Не жили, а именно выживали. Сколько им приходилось голодать, особенно сейчас. Зима в этом году выдалась суровой, обоим казалось, что они её не переживут. Питаться было нечем, охотиться было не на кого и не с чем. Всё оружие спустили на борьбу с заражёнными. Но вместе ведь не так страшно?       И сейчас, когда брата больше нет, Торрес кажется, что она всё ещё не до конца потеряна. Потому что появился кто-то, кто почему-то решил позаботиться о ней. Хотя Клаудия знала, что это ненадолго, она была благодарна за своё спасение. Но, может, умереть в том сугробе или вместе с братом было бы лучше?       Нет, определённо нет.       Именно к такому выводу приходит Клаудия, когда впервые открывает глаза и наконец может видеть не только силуэт, но и лица. Правда, если они достаточно близко к ней. А Элли всегда наклонялась ближе.       Элли... Именно так представилась её спасительница, честно признавшаяся, что была смущена хриплым, едва уловимым «мой ангел-хранитель» в ночь, когда Торрес билась в лихорадке.       — Давай попробуем встать, ладно? — Элли нервничает и оттого выглядит очень мило.       Она заправляет прядь коротких волос за ухо, подбоченивается и шумно выдыхает через нос. Клаудия коротко кивает и приподнимается на локтях. Уильямс слегка наклоняется, перекидывает руку девушки на свою шею и просит держаться покрепче, насколько это было возможно. Разворачивает боком тело Торрес и по одной спускает ноги на пол.       — Вот так, давай мне руку, — она подхватывает вторую ладонь и прижимает к своей талии, заставляя обнять её для удержания лучшего равновесия. — На счёт три: раз, два... — Элли выпрямляется в спине, тянет за собой тело Клаудии и, кряхтя, пытается сделать вместе с ней пару шагов по полу.       Ноги ноют, сводят, бьют мурашками от пяток к бёдрам. Торрес зажимает зубы, болезненно мычит и непроизвольно тянется к ногам, приземляясь на самый край постели.       — Ничего, уже лучше. Чувствительность потихоньку возвращается, скоро бегать будешь даже без моей помощи, — Элли улыбается тепло, почти также как брат, а в глазах печаль. Клаудия часто подмечает это, но ничего не говорит. Она вообще мало, что говорит. Это Элли расстраивает куда больше.       — Когда мы тебя нашли, то с тобой были наушники и плеер. Ты лежала в снегу, они тоже и... В общем, вода пробралась внутрь. Джоэл обещал, что посмотрит, но, к сожалению, в сохранности остались только наушники, плеер починить не удалось, извини, — Уильямс виновато улыбается уголками губ, протягивая сломанный плеер, из которого уже не прозвучат любимые песни, и наушники, которые без плеера не имеют значения.       — Ничего, я в любом случае благодарна вам, — лицо безэмоциональное, плечи опущены и в целом вся фигура какая-то осунувшаяся, поникшая.       Элли молчит некоторое время, кусая губы и не находя слов, чтобы что-то ответить. А затем в голове зажигается мысль.       — Давай ещё попробуем походить и, если повезёт, сегодня ты сама дойдёшь к нам на ужин. Такой тихий семейный вечер или типа того. Как на это смотришь? — глаза Уильямс блестят надеждой, она смотрит на девушку и ждёт безоговорочного «да» в ответ, Клаудия нерешительно пожимает плечами, опуская глаза на сломанный плеер. Такой же сломанный, как и она сама.       — Звучит здорово, — пытается улыбнуться, но получается скверно.       — Если ты не хочешь, то мы не...       — Всё нормально, — Торрес поднимает голову, кротко кивает и поджимает губы, — правда, спасибо.       Элли виновато переплетает пальцы в замок, прокручивая друг за другом большие пальцы. Она делает это почти всегда, когда нервничает. Клаудия не может сказать, как часто это происходит в обычной жизни, потому что за пределами небольшой комнатки ещё не бывала, но рядом с ней Элли нервничает часто. Даже слишком.       — Я приношу вам большие неудобства, — вдруг заговаривает она. Элли хочет что-то сказать в противовес, но не успевает вставить и слова, как Торрес продолжает свою реплику, — если бы не ты и твоя доброта, он бы не согласился подобрать меня и уж тем более так обо мне заботиться.       Уильямс понимает, что девушка права, она не упоминает их разговоры с Джоэлом, его запреты, но тот факт, что он всего раз поднимался в комнату Клаудии прикрыть никак не удастся, они видели это обе.       — Джоэл просто очень волнуется за меня, — Элли знает, что не должна оправдываться, тем более за чужое поведение, но она доверяет Миллеру и при этом хочет помочь Торрес, но, к сожалению, два этих чувства никак не могут поладить, — он не плохой и часто приносил дичь, чтобы тебя накормить, искал лекарства, но... Ему сложно. Сложно справляться с нами обеими. Он не был готов к этому. Это очень тяжело объяснить. Просто постарайся поверить наслово. Он рад, что я тогда пошла наперекор его указаниям и помогла тебе и он, конечно, не признаётся, но я по его глазами вижу, что хочет наконец полноценно встретиться с тобой. Только упёртый ужасно, сам не поднимется ни в жизни, так что... Давай потренируемся вставать и ходить, спустимся к нему и весь вечер будем болтать прямо ему над ухом.       Клаудия впервые за долгое время слабо, но искренне улыбается. Элли не может не притягивать к себе тёплые чувства, потому что дарит их сама в куда больших объёмах.       Дело близилось к вечеру, когда тихое шуршание на втором этаже усилилось и на ступеньку, одну за одной, стали опускаться нерешительные тяжёлые шаги, почти шлёпания по деревянной поверхности.       — Осторожно, шаг за шагом, я держу, — Элли управляет движениями Торрес, пока та впивается в её плечи со страхом упасть и кубарем скатиться по лестнице до первого этажа. Может, ну его этот ужин и встречу с Джоэлом, и вообще ходьбу? Кому она нужна вообще? Но нет, Уильямс уже не выпустит девушку из своих рук, будет держать до победного, пока та не переступит на ровный пол с последней преодолённой ступени.       Миллер отрывается от готовки, разворачивается лицом к девушкам и с улыбкой на лице цепляется большим пальцем за пряжку от ремня, наблюдая за героическим подвигом обеих. Где-то на середине пути поднимается по лестнице навстречу Клаудии, выставляет локоть в её сторону и интересуется:       — Разрешите помочь? — Элли слегка отпускает талию девушки, придерживая чуть меньше, давая выбор: пойти с Джоэлом или спуститься до конца с ней.       Торрес благодарно кивает в сторону Элли, получая ответный кивок, осторожно меняет положение рук с плеч Уильямс на крепкую руку Миллера. Боже, да одна его рука почти как половина всей Элли.       Джоэл ловким движением подхватывает Клаудию под коленями, придерживает спину другой рукой и, развернувшись вполоборота, быстро спускается по лестнице, усаживая девушку за стол.       — Ужин скоро будет готов, — спокойно констатирует факт Миллер, продолжая помешивать рагу в кастрюле, в то время как Элли подсаживается к Торрес и многозначительно тычет локтем в бок, довольно улыбаясь и одними лишь глазами радостно вопя: «Я же говорила. Говорила!».       После того, как все поели, а горячее рагу лишь разморило и щёки немного горели, Элли выдвинула предложение, скорее похожее на просьбу.       — Сыграешь что-нибудь?       Джоэл озадаченно вскидывает брови и смотрит то на Уильямс, то на Клаудию.       — Ну же, Джоэл, дай нашей гостье послушать твои старческие завывания, — мужчина закатывает глаза, намеренно-тяжело вздыхая, но всё же достаёт из-за дивана старенькую, немного расстроенную гитару.       Миллер настраивается где-то минуту или две, в то время как девушки с нетерпением ждут начала исполнения песни. В голове Элли крутится мысль о том, какая будет на этот раз, ведь все, что он уже успел спеть по сотне раз она знала наизусть. А вот у Торрес была странная смесь страха с волнением.       Её брат тоже играл на гитаре. Когда-то давным-давно, когда они были помладше и в гараже отца пылилась старенькая акустическая гитара, Клаудия решила стащить её, чтобы Густаво сыграл для неё. В тот день отец нашёл гитару в комнате мальчика, отобрал, вылив всё своё недовольство через ругань, оскорбления и несколько ударов. Торрес-младшая так сильно винила себя после этого, ведь совсем не хотела, чтобы брата ругали и уж тем более били за её ошибку, она просто хотела послушать, как он играет.       Когда они стали постарше и ругать было уже некому, Густаво научил её аккордам и парочке любимых песен, а когда пришлось бежать в поисках более безопасного укрытия, пропитания и оружия, которого всегда ужасно не хватало, по пути они обыскивали давно опустевшие дома, в одном из которых и наткнулись на старенький плеер, который до сих пор чудом всё ещё работал. Там было несколько песен, которые напевал раньше на гитаре брат, именно их Клаудия чаще всего переслушивала.       В комнате повисла тишина и через мгновение первые аккорды разнеслись по помещению, а после них зазвучало немного приглушённое мычание Джоэла. Затем последовали слова. Торрес не знала этой песни, и последующих двух тоже, но она чувствовала себя спокойно, слушая мягкий голос Миллера под звуки старенькой расстроенной гитары. Девушка на несколько минут вновь ощутила себя в детстве, когда рядом был старший брат, напевающий её любимые мелодии.       — Я помню одну песню из детства, но не знаю названия, — Джоэл внимательно смотрит в глаза Клаудии, словно пытаясь найти там ответ.       — Попробуй напеть, — предлагает Элли.       Торрес неловко теребит пальцами краешек любезно предложенной толстовки, прочищает горло и пытается напеть на одном слоге «ла» нужный мотив.       Джоэл вслушивается, пытается прогнать в голове все когда-либо услышанные песни и вдруг в памяти мелькает старая пластинка, которая была у него ещё до начала всего этого, когда жизнь была спокойнее и понятнее, когда рядом была Сара. Мужчина начинает тихонько наигрывать под такт, озвученный Клаудией, примерно вспоминает слова и начинает подпевать, чуть прикрыв глаза, словно так сосредоточиться было проще, словно так можно было ненадолго нырнуть в прошлое и вытащить оттуда кусочек воспоминаний. Не таких болезненных, как смерть дочери, но приятных, вроде запаха домашнего чуть подгорелого пирога, которым Сара пыталась накормить его в один из его дней рождения, или как та самая песня.       Слова не идут, но музыка... Он помнит её отчётливо. Перебирает струны увереннее, пытается напеть дальше, но выходит не очень, поэтому Джоэл решает просто сыграть.       Клаудия чувствует лёгкое касание пальцев к своей руке, переводит взгляд на Элли, которая сидит рядом, кутается в её объятия и пускает слезу. Первую с того момента, как она сбежала от заражённого, бросив уже мёртвого брата в старом убежище.       Он был бы рад узнать, что теперь его сестрёнка с теми, с кем чувствует себя также спокойно, как с ним. Она выжила всем назло, по счастливой случайности оказалась спасена именно Элли и Джоэлом, нашла новую семью, к которой лишь нужно привыкнуть. Может, оно и к лучшему.