I drink blood and my friends are dead

Зачастую, мне кажется, что я живу в прошлом. И проблема даже не в том, что я не могу пользоваться телефоном или компьютером... на самом деле, — сейчас, — почти никто из вампирского соо не может похвастаться свободой в использовании благ цивилизации, доступных человеку. Риск, паранойя, превентивные методы избегания очередной ошибки... назвать получится любым словом. Суть — останется неизменной. Я, отдаваясь ощущениям, будто бы, живу в начале века. Наверное, мой клан морально устарел. Эта каверзная мысль тяготит меня несколько ночей подряд и за неё, готова поклясться, мне бы спилили башку в Чикаго. Но, подумать только, неужели не легче им было раньше?.. В те времена, когда люди верили в паранормальщину, осваивали фейковые фото с НЛО и лепили жуткие, "убивающие" видео? Расцвет эпохи, хм?.. Вседозволенность и свобода?.. Не знаю. Но это трудно, серьёзно, когда вы с подругой не можете снять наличку в банкомате или заглянуть в молл, ведь там — автоматические, раздвижные двери. В трудностях, впрочем... своя романтика. Калифорния, куда мы заехали из любопытства, тоже привлекательна под пологом ночи. Здесь есть кое-что от Нью-Йорка, — огни, толпы, хаотичный визг тормозов. Вечное, броуновское движение, такое, что не сомкнуть слипающихся глаз. И есть своё. Солёный запах моря, шелест пальмовых листьев... акцент. Тот самый альбом Милен Фармер. Мы идём по улочке на окраинах Санта-Моники, там, где город перерезает прибрежная линия, там, где недалеко от пирса и колеса обозрения. Когда-то, помню, я читала об орудовавшем здесь маньяке. И как же это... по-американски. - Почти пришли, — говорит Дакота. Она, как и я, кажется пришелицей из другого мира. На её мятой, белой футболке красуется обложка древнего и оранжевого альбома группы "Lacuna Coil". На шее висят наушники. Для конспирации, — Я договорилась с каким-то челом, он оставил ключи за мусоркой. Ну, от комнаты над ломбардом. Сказал, халупа дерьмо, но выбирать нам не из чего... светает скоро. - Что за чел?.. — удивительно, как ей удаётся поспевать везде. Наверное, мне стоит смириться, что в нашем дуэте именно у Дакоты — экстравертивная функция. - А, стрёмный, — она кривит лицо, — Носси. Меня передёргивает от бахнувшего в голову воспоминания о Кайзере. Как будто, полоснули ножом, выуженным из морозилки. - И что же он потребовал за услугу?.. - Ничего, — Дакота усмехается, — Хотел поспорить, а я в лёгкую раскидала его аргументы за рептилоидов и орден Тамплиеров. Ха, нашёлся умник. Я сидела на фейсбуке 20 лет. - А он был, вообще, 20 лет назад?.. — её рука вцепляется в мою, увлекая в переулок, перерубленный металлоконструкцией мусорного бака. От нас, в страхе, шмыгает крыса. Опять... Хочется вздохнуть. - Да, чёрт его знает, дорогая... главное же, ляпнуть поувереннее... о, а вот и ключик, — пошарив в каких-то огрызках, подруга выуживает связку на железном кольце, украшенную брелоком-ромбиком, а мне комично видеть её довольной и в позе победительницы на фоне заплёванной помойки. Через четверть часа, мы заваливаемся в... апартаменты?.. Лучше всего ЭТО описывает сама горе-риэлторша, недавно рыскавшая среди отходов. - Ну, и дыра... — Дакота швыряет рюкзак на грязный матрац, — Здесь, отвечаю, кто-то сдох. Я придирчиво осматриваюсь: вроде, есть ванная, холодильник, полки и плита. Каркас кровати, закиданный чем-то обоссаным, телевизор из 90-х, стол и стул. Есть даже ноутбук, жаль только, нам в него не заглянуть... хотя, разбитый дисплей, в любом случае, не внушает уверенности в работоспособности агрегата. - Ну, хоть окна заколочены... — я заглядываю в щель. Виднеется больница, — Подневаемся и свалим. - Ага. Ты уж прости, Джулия, — Дакота находит пульт, — вот же внимательная, — и давит на кнопку. К удивлению, ТВ включается, демонстрируя новостной канал, — О, развлекуха. Первый раз повезло... а мы не такие и пропащие, выходит?.. Ответить мне нечего. Наверное. Я, если честно, всё только ломаю. Мысли занимает голос диктора... из-за старости телика, кажется, что он не вполне человекоподобный. Больше, как в старых боевиках или в видеоигре. - Странно, — копошения моей девушки прекращаются. Она, посновав и обшарив кухонный гарнитур, оборачивается, — Нашла газету за 2004-й год. Только послушай: "Карнавал смерти". На пирсе Санта-Моники... так... ля-ля-ля... изувеченный труп. Пиздец, — на этом слове — округляет глаза, — Тут и фотка есть. Вот это пресса не жалела людей. Фу, гадость. Я же равнодушно рассматриваю картинку с выпотрошенным мужиком, у которого свесились внутренности и вырваны глазные яблоки. Почему-то, вид читающей Дакоты умиляет. - Знаешь, будь сейчас, взаправду, 2004-й, я бы осталась, — слова вылетают прежде, чем я ощущаю двойственное дно их смысла. Подруга встревоженно переводит взгляд с меня на фото. И обратно, — В смысле, не из-за маньяка. И не из-за прессы. Просто... тут хорошо. Ушей касается сирена скорой помощи. Кто-то проезжает вниз по улице — до парковки. Раздаётся трель уличного телефона, которые здесь, как ни странно, ещё в ходу. И мне представляется, что в этой константе Санта-Моника существовала всегда. Всегда монотонно вещал мужчина в телевизоре, всегда вяло гудела жизнь за окном. Деревянная дверь, — всегда, — надёжно запирала убежище от всего остального мира. В воздухе тянет морем. Думаю, мы задержимся. И обязательно сходим на пляж.