Тот, кто сливается с тенью

Перед ним стояла женщина. Женщина-гигант. Она не помещалась в дверь камеры целиком и потому пригнулась, чтобы он лучше её видел. — Эй, там? Ты в порядке? Это… нордка?.. Довольно грубые черты лица и акцент (...он различал акценты?..) не оставляли сомнений. Не отвечая, он тупо таращился на неё: что-то в этой нордке нет так, и дело вовсе не в том, что она вдвое выше его. — Я Лирис, а здесь бунт. В тебе ещё остались силы? Она что, предлагала бунтовать? Снова? Он прислушался: действительно, шум стоял такой, будто поднялась вся тюрьма. Мимо пронеслись несколько душелишённых, ещё не утративших более-менее нормальный облик. В руках у них было оружие. И что это вдруг вспыхнуло в груди? Неужели… воодушевление? Рывком поднявшись на ноги, он заинтересованно прильнул к барьеру, отделявшему его от прутьев решётки, и… рот у него вдруг сам собой растянулся в хищной, злой улыбке. — В конце коридора рычаг. Потяни его, сними барьер, и я порву каждую даэдрическую блядь, которая встанет у меня на пути. Тихое жужжание барьера и лязг поднимающейся решётки… ничего более прекрасного он не слышал. Он вышел из камеры, размял плечи, огляделся. Половина клеток открыта, душелишённые добивали нескольких сопротивляющихся даэдра… и довольно грубо издевались над их трупами. Другие пытались забаррикадировать те входы, что вели в цитадель — оттуда могло прибыть подкрепление. Он забрал из неподвижных рук кинвала меч, надел чуть великоватые перчатки с острыми шипами на костяшках и быстро обул неожиданно лёгкие, удобные ботинки, тоже с шипами на носках. — Отлично! За мной, — подначила его Лирис. Из этой секции тюрьмы был лишь один выход — через Кровоточащую кузню. Он обернулся… и вдруг увидел знакомое лицо. Эр-Джейсин, вместе с двумя другими душелишёнными удерживающий дверь в цитадель, тоже узнал его и крикнул: — Не ос-станавливайся! Беги, с-скоро здес-сь будет больш-ше с-стражей! — аргонианин подмигнул ему и снова навалился на дверь. И он побежал, с трудом поспевая за Лирис. Он оставил Эр-Джейсина позади. Преодолев длинный коридор, они почти достигли кузни, когда в воздухе появился… прозрачный человек. Старик в рваном балахоне поднял руку, и Лирис остановилась, будто её парализовало. Он попытался проткнуть призрака… если это был призрак… мечом, но тот даже не заметил. Приглушённый голос разнёсся по коридору, эхом отдаваясь в голове: — Здравствуй, Отголосок. Я такой же узник, как и ты. Ты должен освободить меня. А взамен я освобожу тебя. Спектральный образ утратил чёткость и постепенно исчез. Лирис взволнованно выдохнула: — Это Пророк! Его тоже здесь держат. Если он обратился к тебе, он думает, что ты можешь помочь. Идём. Он затормозил. — Не буду я его спасать. Я его не знаю, — если этот Пророк такая важная персона, его наверняка хорошо охраняют. А попасться в руки охраны он не хотел. Одного раза хватило. Нужно, наоборот, скрыться, сбежать подальше, и тогда… а что тогда? Что он собирался делать потом? Лирис обернулась, взяла его за плечо и встряхнула так, что его голова мотнулась из стороны в сторону. — Отвали! — он оттолкнул её, весь подобрался, готовый защищаться. — Да послушай ты! Пророк единственный, кто может вернуть нас на Нирн, понимаешь? Вернуть… на Нирн?.. Вернуть. На Нирн. Нельзя вернуться туда, где никогда не был. Тепло от её ладони, розовая мягкая кожа, глаза, голубые, как… как… он вспомнил ясное летнее небо. Яркое жёлтое солнце, прозрачное кружево белых облаков, дымка на горизонте, парящий в небе ястреб... Нормальное небо. Небо Нирна. Не бывает у душелишённых таких глаз. Он вцепился в её предплечье и требовательно заглянул в лицо, прошептав: — Ты… живая? Как? — Да. Я живая, — Лирис легко высвободила руку. — И Пророк тоже. Но об этом потом. Идём же, нужно спасти его, пока есть возможность! Разговоры потом. Нирн… он не знал, что там. Но наверняка лучше, чем всё, что он уже знал. Больше уговаривать его не пришлось. Разделавшись с Ваэкаром и "одолжив" у него короткое, но тяжёлое копье с тонким наконечником, он вновь услышал голос Пророка, предупредившего, что Князь Насилия уже знает об их побеге. В спешке он даже успел удивиться: самому Молагу Балу есть дело до этого? Более близкий путь к камере, где держали Пророка, оказался перекрыт, пришлось искать альтернативу. Лирис, видимо, пробыла в Тюрьме некоторое время: местность она знала лучше и без труда нашла выход — в лице Кадвелла. Он слышал о Кадвелле только слухи: древнейший душелишённый, сохранивший способность мыслить, но не рассудок. Ожидал увидеть… что-то другое, более устрашающее, а получил забавного и абсолютно безумного старика с котелком на голове. Кадвелл одновременно пугал и смешил тем, что явно наслаждался Хладной Гаванью, много шумел и почти не затыкался, исторгая одну нелепицу за другой, но повёл их по туннелям под цитаделью и кузней. Им с Лирис оставалось лишь защищать проводника от возможных угроз. — Как тебя зовут хоть? — Лирис взвесила в руке двуручный меч, доставшийся ей от убитого ими зивилаи, и недовольно поморщилась. — Не помню. — Совсем ничего? — в голосе послышалось удивление… и жалость. Гадость какая. Липкая, студенистая жалость — это последнее, что ему нужно. Он замялся, раздумывая, рассказывать ей или нет, но решил, что вреда от этого не будет. — Помню, как умер, — он описал своего убийцу, альтмера с волчьими глазами, и то, что происходило вокруг. Лирис скривилась и прошипела в ответ: — Маннимарко. Он… лидер культа Червя. Понимая, что времени совсем нет, он постарался не сбавлять темпа и не отставать от Кадвелла, хотя ноги вдруг стали ватными, а движения — тяжёлыми. Он эхом повторил, размазывая имя по языку: — Маннимарко. Во рту появился привкус гнили и яда, в груди, в молчаливой пустоте, зажглось холодное, мертвенно-синее пламя. Его ненависть теперь обрела имя, и он понял, что не успокоится, пока не отомстит Маннимарко. Любой ценой и любым способом. Клетка Пророка… поражала. Он был заперт в шаре наэлектризованной плазмы, соединённом с причудливым и ужасающим механизмом. Разделавшись с охраной — для Лирис, равнявшейся с дремора по силе, это было не так уж трудно, — они подошли ближе, к пульту управления. — Отлично. Хорошая новость: мы целы, а Пророк жив. Плохая новость… — голос Лирис дрогнул. — Я… не смогу пойти с вами. Он ошарашенно посмотрел на неё, ожидая разъяснений, и получил их: клетка спроектирована так, что не может быть пустой. Место Пророка должен занять кто-то другой. — Поэтому я остаюсь. А ты должен помочь ему добраться до безопасного места. Слышишь? — Нет. Ты же… живая. Тебя убьют, — впервые страх не за себя, но за другого человека, поскрёбся в груди металлическим когтем. Следом появился жгучий стыд: он не хотел оставлять Лирис здесь… но ни за что не предложит себя вместо неё. Ни за что. Это выше его сил. — Другого выхода нет. Пророка может заменить лишь другой живой человек. Видишь тут кого-то живого? Вот и я нет, — Лирис горела незнакомой ему решимостью. Неужели Пророк в её глазах действительно стоил… её жизни? Её души? Насколько же этот Пророк важен, если Лирис идёт ради него на смерть, а Молаг Бал лично заинтересован в его заточении? — Я понял. Он запустил механизм, наблюдал, как Лирис затянуло в шар плазмы, а Пророка, наоборот, вытолкнуло наружу. Вживую Пророк выглядел ещё более жалким и дряхлым. А ещё оказался слепым, но двигался достаточно проворно. — Свобода, — выдохнул Пророк. — Да, я помню это чувство. Идём, Отголосок, нам нужно спешить. — Отголосок? — обращение резануло слух. — Ты не помнишь своего имени, так что я дам тебе это. Ты лишь эхо твоей прошлой личности. Бездушный. Пустой сосуд, жаждущий заполнения. Как и предсказывали Древние Свитки. Всё было так, как говорил Пророк. Но ему это не нравилось. Никто не имеет права лепить на него первое попавшееся слово. — Не называй меня так, если хочешь выбраться отсюда невредимым. На угрозу — на самом деле, жалкую и беспомощную; он не стал бы вредить Пророку — старик не отреагировал и продолжил тем же ровным голосом: — Торопись. Нужно успеть к Якорю! По пути Пророк любезно объяснил, что Якори используются Молагом Балом для того, чтобы приблизить Хладную Гавань к Мундусу и слить их в единый план. Через Якори, как через гигантские порталы, можно попасть на Нирн. Бунт и массовый побег из тюрьмы отвлекли внимание дремора, и ему повезло бы… если бы не явился сам Бог Схем. Не во плоти, к счастью. Но одно только внимание Молага Бала, сконцентрированное и воплощённое в нематериальной проекции, едва не раздавило его. Король Рабства лишал воли, жадно выпивал любой намёк на сопротивление. Помог Пророк: он защитил, прояснил мысли, сбившиеся в дрожащую от ужаса кучу, прибавил сил, дал надежду… если даже дряхлый старик способен противиться влиянию Бала, значит, и он может. Якорь они привели в действие вдвоём. Оглушительный рёв механизма и высвобождённой энергии заполонил всё вокруг. Высоко над их головами раскрылось око портала. Пророк неожиданно крепко ухватил его за руку и крикнул, перебивая шум: — Чтобы ты смог по-настоящему сбежать из Гавани, я должен перенастроить тебя, присоединить к Мундусу! Для этого мне нужен небесный осколок! — Где его найти? — взволнованно спросил он, поглядывая наверх. Открывшийся портал манил, но он понимал, что без этой… "перенастройки"… в случае смерти его отголосок вернётся в Хладную Гавань, чтобы обрести физическую форму из хаотической креации. — Не нужно искать, — голос Пророка зазвенел от напряжения. Портал с громким рёвом выплюнул что-то прямо к их ногам. Сияющий, переливающийся всеми возможными и невозможными цветами кристалл небесно-голубого цвета, вот что это было. Ничего подобного он никогда не видел. Ничего более прекрасного… ничего более желанного. — Что это?.. — заворожённый, он осторожно протянул руку, пытаясь потрогать чудо. Поверхность камня обжигала сильнее холодного пламени. — Осколок этерической магики, несущий в себе эссенцию Нирна. Со временем тебе понадобятся больше таких осколков, но пока хватит одного. Ну же, поглоти его! Нити энергии, излучаемой небесным осколком, потянулись к центру груди — туда, где зияла молчаливая пустота, — и прошли насквозь. Он не сопротивлялся, наслаждаясь неведомым ранее чувством. Его заполнили свет, тепло, сила и магия, потекли по венам, подобно крови, прошили тело приятной судорогой вдоль позвоночника. На несколько невыносимо коротких мгновений он почувствовал себя живым: полным, целым… полноценным. Затем энергия просочилась сквозь дыру на месте души; ушла, как уходит масло, неосторожно налитое в кувшин с пробитым дном — оставив лишь жалкие капли на растрескавшихся краях. Глаза обожгло. Не светом… обычными слезами. Он впервые заплакал. Пролитые слёзы были солёными лишь первые две секунды, затем они обращались в хаотическую креацию и впитывались под кожу, не оставляя следов. Даже они — ненастоящие. Теперь, когда он узнал, каково это — быть целым… как он может смириться?.. как он будет существовать?.. зачем, зачем, за что?.. Он зажмурился и, не в силах стерпеть боль, опустился на колени. В чувства его привёл громкий, властный голос Пророка: — Великий Акатош, Бог Времени! Я нуждаюсь в твоей силе! Отвори нам путь, позволь заблудшим душам вернуться домой! Да будет отвергнута воля Молага Бала! Его потянуло вверх, закрутило в водовороте вихрящегося пространства и мощных потоков энергии. Грань, отделявшая Обливион и Мундус, одновременно невероятно тонкая и непреодолимо прочная, поддалась, пропуская два тела. Их тут же отбросило в разные стороны, но он едва ли заметил. Он упал во что-то холодное, влажное, обволакивающее подобно кокону и успел подумать: "Это не плазма", — прежде чем это перестало быть важным. Сокрушительное, оглушительное чувство абсолютной свободы, охватившее его, полностью заняло всё внимание. От счастья он не мог думать, не чувствовал боли, не понимал, что с ним и где он — но это не имело значения. Где бы он ни оказался… это не Хладная Гавань. Он вырвался. Он смог. Он выстоял даже перед взором Короля Насилия и Рабства. Никто больше не посмеет его тронуть. Можно больше не сливаться с тенью.