***
Репетиция не задалась. Каждая извлеченная нота отзывалась болью в поврежденной руке Каедехары, но он продолжал, пока якша не психанул и не пообещал швырнуть в парня хай-хетом, если он продолжит упрямо играть, а не пойдет домой зализывать раны. Ответом ему послужил упрямый гул баса. А потом это переросло в шуточную потасовку. Венти почти валялся на полу от смеха, наблюдая за попытками юношей накостылять друг другу по самое не балуй. Закончилось все тем, что трио уселось спинами друг к другу, пытаясь отдышаться. - Я благодарен вам обоим. Вам всем за то, что заботитесь обо мне. Но не надо. Мне не причиняют боль, ни в одном из смыслов, которые вы себе напридумали. И я не выгораживаю Скарамуччу - он тот еще засранец, но он мой засранец. Вот и весь разговор, - надеясь, что все прояснил, блондин с пола поднялся и застегнул чехол на своем басу, закидывая лямку на плечо. - А сейчас я планирую пойти «зализывать раны» под бок к своему парню, и у вас нет ни одной причины меня останавливать. Венти корчит неопределенную гримасу - что-то вроде обиды и тяжкого недоверия, но все же машет рукой на прощание и обещает позвонить. Сяо отделывается простым прощанием. Каедехара любит своих друзей, как родителей. За такую заботу вовек не расплатишься. Хотя, возможно, он расплатился сполна уже - сведя этих двоих непутевых вместе. Совершенно случайно, правда. Но оно и к лучшему.***
- А я тебе говорил, чтобы ты прислонил задницу и никуда не ходил, - гаркают на него тут же, когда Казуха переступает порог чужой-родной комнаты. Скарамучча, чуть встрепанный, пинком отодвигает кресло с собой от письменного стола, в секунду оказывается рядом. Смотрит гневно и сопит почти точно так же, но гитару отбирает, отставляя в сторону аккуратно и ладонь осматривает, проступившие пятна крови на бинте раздосадованно замечая. - Дать бы тебе по башке, придурок, да ты и так тупица. - Я тоже люблю тебя всем сердцем, - один вид того, как парень напротив заливается краской по самые уши, исцеляет Каедехару и возносит к вратам сказочной Селестии. Казуха любил его любого - вредного и грубого Скара, Скара-ворчливого-деда, чем-то недовольного Скара, вполне себе удовлетворенного Скара и далее по списку. У характера этого парня было так много граней, что не потеряться в них - целое искусство. А Казухе нравится искусство, он, в целом, очень чуткая и поэтичная натура. Но писать хокку - не то же самое, что бродить в лабиринтах чужих эмоций, пытаться заглянуть глубже, чем милая мордашка и скверный характер. Внутренний мир юноши с глазами цвета индиго - черная дыра размером с галактику, и Каедехару туда успешно и безвозвратно затянуло. Впрочем, оставив прекрасные эпитеты, Скарамуччу можно было назвать сложным и тяжелым на подъем человеком, в отличие от самого Казухи, но противоположности притягиваются и их двоих это вполне устраивает. Если бы не устраивало, они бы не лежали сейчас в обнимку на узковатой для двоих, но уже привычной кровати. Тонкие, прохладные пальцы, слабо пахнущие медикаментами из-за смены повязки, не перебирали бы светлые волосы с щемящей нежностью, не тянули бы за выделяющуюся алую прядь игриво. - Когда я впервые тебя увидел, тогда, в толпе, подумал, что если не возьму твой номер, то свихнусь. - Ага, ты тогда чуть со сцены не уебался, я помню. В проводах запутался, смешной такой, - донеслось в ответ откуда-то над макушкой и гитарист заулыбался в тонкую ключицу. Выцеловал ту, вылизал, зубами прихватил, наслаждаясь сбившимся дыханием. - Значит, ты так голодно на меня смотрел, потому что я смешной? - Каедехара чуть отстраняется и равняется с возлюбленным, чтобы взглянуть в порозовевшее в щеках лицо. - Нет, потому что на тебе были те кожаные штаны, а это буквально незаконно, - темноволосый юноша отфыркивается и старается отвести взгляд как можно скорее, но Казуха просвечивает его взглядом до костей, словно рентген, и посмеивается мягко, тихо. Под коленку подхватывает и на пояс бледную ногу чужую закидывает - домашняя юката Скарамуччи распахивается, обнажая бедра и тот тут же старается прикрыться. Только из вредности. Шлепает Казуху по здоровой ладони и грозится откусить ему и ту, пока за секунду не меняет ориентацию в пространстве, оказавшись сидящим на бедрах того. Смотреть на Каедехару сверху вниз - всегда было той еще задачкой. Разметанные по подушке волосы, невозможно-любящий и восхищенный взгляд. Скарамучча чувствовал себя невероятной красоты музейным экспонатом, по которому изучающе пробегается глазами ценитель. Правда, экспонаты, обычно, трогать запрещено, а Казухе ничего не мешает - ни табличек, ни видеонаблюдения. Да и вряд ли это произведение искусства рассыплется пылью в его руках - внутренним стержнем Скара можно бурить нефтяные скважины. Темноволосый задыхается от прикосновения к внутренним сторонам бедер. Кимоно распахнулось совсем - пояс съехал небрежно, поддавшись ласкающим рукам. Они одни в блоке, но хотелось бы, чтобы в целом мире - тоже. Скарамучча хватает чужие руки своими, отстраняет, щурится хищно, хочет, чтобы было по его правилам - и знает, что все и без того будет так, как ему захочется. Каедехара балует своего бойфренда. Собой, просто своим существованием. И в ответ юноше хочется разломить целый мир напополам и бросить к его ногам. Самому рухнуть следом и ткнуться лбом в носки его потертых кед в мольбе. Все, кто думает, что Скарамучча не дорожит своим возлюбленным и относится к нему исключительно потребительски - слепцы. Потому что там эмоций больше, чем можно высказать. Больше, чем возможно разделить даже на двоих.***
Скар сосет усердно, навязчиво-медленно, помогая себе рукой и исследуя все новые и новые горизонты терпения своего партнера. Настолько ли оно бескрайнее, как далекое синее море или же хватит парочки неаккуратных мазков языком, чтобы выбить Казуху из колеи ко всем чертям? Пока что, во всяком случае, не особенно получалось - Каедехара лишь кратко, сипло постанывал, запрокидывая голову, и с небольшой периодичностью приподнимал себя на локтях, чтобы насладиться видом. Посмотреть было на что - румяный, взмокший и едва дышащий носом, Скарамучча упрямо продолжал двигать головой, опустившись перед кроватью на колени. Когда еще на такое посмотреть удастся? Телефон Казухи, забытый на краю кровати начинает разрываться трелью входящего вызова и кто бы сейчас ни звонил, пусть катится далеко и надолго. Приподняв гаджет и взглянув на экран, Казуха лишь тихо вздохнул, убавляя звук звонка на минимум. Сяо может перезвонить и попозже. Они виделись пару часов назад - ничего не могло случиться за это время. Кое у кого, правда, на этот звонок были свои планы. - Бери трубку, - донеслось приказывающе снизу и Каедехара задохнулся. Легкие сжались до микроскопических размеров, отказываясь пускать в себя воздух обратно. В глазах цвета индиго больше не было звездного блеска - сплошь чернота расширившегося зрачка. Скарамучча упивается властью, черт возьми, и гитарист не может ему противиться. Сглатывает ставшую отчего-то вязкой слюну и ведет пальцем по экрану, принимая вызов. - Давно не слышались, Сяо. Что стряслось? - как можно ровнее спрашивает светловолосый юноша и слышит в трубке тихое ворчание и «Давай, скажи, что сожалеешь» на заднем плане. Видимо, одна певчая птичка выклевала кое-кому весь мозг. - Прости, что сказал сегодня плохое о твоем парне, - звучит недовольно, ужасно по-детсадовски, и Казуха бы тихо рассмеялся, представляя лицо друга в этот момент, если бы не одно «но», все еще упрямо обсасывающее его член от навершия до основания и обратно. - Все в... - светловолосый роняет шумный вздох, когда это самое «но» толкает истекающую предэякулятом головку себе за щеку, смачно причмокнув. - ...все в порядке, честно. Мы поговорим об этом позже, если ты не против, я немного... Сейчас! Мф... Казуха с силой закусывает губу, чтобы не издать позорный стон прямо в трубку, ибо последнее восклицание предназначалось совсем не другу. - Перезвоню, - сипло, тонко бросает юноша напоследок, завершая вызов и отшвыривая телефон в сторону, он обеими руками вцепляется в темноволосую голову, толчок за толчком, проталкиваясь в самое горло, чтобы с протяжным, грудным стоном излиться в горячую тесноту. Оргазм опустошал - и тело, и мысли превратились в неясную субстанцию, которая едва ли готова была функционировать в данный момент. Скарамучча не отстранялся долго - пытался перебороть тошноту, чтобы проглотить все и отпрянуть, дразняще высовывая влажный, розовый язык, в центре которого тускло поблескивала штанга пирсинга. - Однажды ты меня убьешь, - отзывается светловолосый, когда на нем вновь усаживаются сверху, трутся влажным членом о низ живота и тихонечко стонут. - Возможно. Не отказался бы сделать это собственными руками, - те самые руки опускаются на бледную шею Казухи, пока Скара заполошно двигает бедрами, и сжимают некрепко. В алых глазах ни капли паники, спокойствие напополам со вновь накатывающим возбуждением. Дышать трудно, в тонких, мягких пальчиках брюнета - какая-то невозможная сила и Каедехара упивается этим, утоляет жажду чего-то странного и темного в своей душе. Задыхается. Стискивает зубы и бедра любовника, позволяет использовать себя как инструмент по достижению кульминации и благодарит за сделанный вдох только тогда, когда собственный торс орошает белесое семя. - Ты сумасшедший. И я, наверное, тоже, - горло все еще саднит и дерет таким живительным воздухом, а Скарамучча лежит поверх - дышит шумно, подрагивает всем телом и едва ли не урчит от полученного удовольствия, разморенный. - Любой бы стал, застрянь он здесь со мной, - почти неслышно ворчат куда-то в плечо, пока парень не приподнимается все же, возвращая контакт взглядов. - Теперь и ты цитируешь Вселенную Стивена, - улыбка, сияющая ярче, чем сотни драгоценных камней, озаряет лицо гитариста. - Пошел нахуй. Я не виноват, что ты заставляешь меня смотреть дебильные мультики и разбираешь такие же дебильные песни оттуда на своей сраной балалайке, - обрастая иголками, словно еж, огрызается Скарамучча в ответ и силится подняться, но ноги все еще дрожат. Казуха смеется открыто и тянет ладони навстречу чужому-родному телу. Он не боится уколоться.***
- Видимо, Казуха не собирается прощать меня за содеянное. Что ж... Я буду нести груз этой вины в своей душе до самой сме— - Сяо, дорогой, перестань, - Венти складывает губы трубочкой и дует щеки, чтобы не засмеяться над излишним драматизмом данной ситуации. - Думаю, ты просто отвлек его от кое-чего интересного. - И от чего же? - барабанщик хмурит темные брови и смотрит на певца выжидающе-удивленно. Кажется, тот едва ли понимает, почему друг так поспешно решил уйти от разговора. Или просто не пытается понять. - Хо~ Садись поудобнее, я тебе наглядно продемонстрирую, - мурлыкают ему в ответ и подбираются ближе, отнимая смартфон, который якша до сих пор не выпустил из рук. Сяо потом отчего-то не может поднять на Казуху свой смущенный взгляд.