Steel & platinum

      Между ними с самого начала были довольно странные отношения — вроде бы и не были близки, вроде бы и относились друг к другу с отчего-то несколько подчеркнутым безразличием, но зачем-то старались в некоем роде незаметно «выпендриться» друг перед другом, но так, чтобы другой не понял, что это все делается нарочно.       Казалось бы, что тут необычного, странного? А все дело в том, что они делали это как будто не из желания соперничать, не из обоюдного презрения и, вроде как, каждый из них хотя в некоей мере, но догадывался, предполагал, что все это происходит все-таки не просто так. Им это нравилось.       Да и, хотя они и не спешили признаваться в этом самим себе, между ними изначально витала некая химия. Едва уловимая, практически незаметная для посторонних глаз, но она была. Конечно, напоказ они порой держались чересчур на расстоянии, будто их совершенно не интересовало общество друг друга, и некоторым даже казалось, что эти двое настроены по отношению друг к другу отнюдь не благодушно, но в основном они так и оставались в глазах других учеников обычными однокурсниками.       Между ними всегда была дистанция примерно в метр-два, а порой и намного больше. И это было странно для них, ведь, в самом деле, они были довольно похожи во вкусах, взглядах, предпочтениях. Кого-то даже удивляло, что эти двое не стали, по крайней мере, друзьями. Или хотя бы кем-то в этом роде.       Оба чистокровные, презирают грязнокровок и маглов и заинтересованы темными искусствами, любят пышность и роскошь, избалованные и испещренные детища богатых и влиятельных родителей. Ее род, пускай себе и был так же старинным, но, увы, не входил в те самые «28», что, как она считала, все-таки изначально сильно пошатнуло ее положение в кругу таких же аристократов, с которыми, к слову, она мало общалась, будь то родственники или чужие.       У него сталь в глазах, у нее — эгоизм и белоснежная прядь в каштановых волосах спереди, — врожденное явление, которому она так и не смогла найти толкового объяснения. Он надменный и безразличный, она озлобленная (хотя не бессердечная). Оба не терпят поражений и добиваются желаемого всеми путями. Цвет глаз у них пускай и различался частично — у него серый, у нее — зелено-серый, — но под определенным углом падения солнечного света он волшебным образом становился совершенно одинаковым в пользу чего-то среднего.       Они уважали друг друга, невзирая на показное отчуждение, хотя и не спешили как-либо сближаться и, никак не выказывая этого, все же не раз задавались вопросом о том, насколько же странны их взаимоотношения. И не только в стенах Хогвартса. Конечно, нет. Еще до поступления их познакомили связанные теплыми отношениями (которые давно уже перешли в тесные дружеские) семьи, и во время вакаций порой навещали друг друга. У них были свои темы, а детей они оставляли вдвоем поиграть. Играть они, конечно, не играли, скорее изредка перекидывались парой слов от безделья. Вообще, в те годы наедине они чувствовали себя скованно. То ли не имели общих тем для разговора (что точно утверждать нельзя за незнанием истины), то ли — что каждый мог сказать лишь за себя — чувствовали некую… неловкость?..       Само собой, обоим так же была знакома и Нарцисса Блэк, которую родители иногда называли принцессой. Что ж, положа руку на сердце, не напрасно. Девочка была очень мила и обходительна, прекрасно воспитана и обладала неплохим вкусом. По правде говоря, Алисия завидовала Нарциссе. А Нарцисса (о чем первая и не подозревала) завидовала Алисии. Между ними было что-то вроде тотальной войны. Увы, семейство Блэк было все же богаче, и так же, как и Малфои, входило в те самые «28», чем Блэк порой косвенно кичилась перед ней. В остальном же они соперничали почти на равных — внешностью, все же, природа больше побаловала девочку с белой прядью в волосах, нежели блондинку, а в манерах обе старались «обскакать» друг друга, но, опять же, так, чтобы прочим не было дела, чтобы это все казалось как можно более незаметным. Также Нарцисса, которую Алисия за глаза зачем-то звала Нарис, любила поддразнивать дальнюю родственницу цветом ее кожи, дескать, какая же ты аристократка, «раз не бледна, как ночная луна» — сарказм. Вот на это уже ей было глубоко плевать. И кто создал этот стереотип, что аристократ обязательно должен быть бледен?.. Тут роль играет не загар или врожденная пигментация, а манеры, но кто-то (в смысле блондинка) категорически отказывался это понимать. Да не она одна.       Вообще, они с Нарциссой состояли в каком-то родстве, очень далеком, хотя и не питали друг к другу сильных родственных чувств. Вообще практически никаких. Оно и неудивительно. Всю жизнь они вели незаметную, тихую борьбу между собой; хотя порой готовы были глаза друг другу повыцарапывать, не позволяли себе ничего лишнего. Они соперничали во всем: сперва — у кого наряд красивее, затем у кого комната богаче, затем у кого лучше вкус, потом — кто лучше учится, а уже после — кому из них достанется Малфой. В черном юморе нет ничего хорошего, но, пожалуй, они даже потягаются, кто будет похоронен с большими почестями и пафосом. Да, все рассчитав, обе они предполагали, что, вероятнее всего, если Люциус не женится сам, то достойную партию для него подыщет его отец, и это, с наибольшей вероятностью, будет одна из них. Кто знает, привлекал ли он Нарциссу только из-за выгоды, или она действительно была влюблена, Алисия могла сказать лишь за себя.       Как ни прискорбно было девушке это принимать, а «какая-то там по родству» сестрица Блэк все же была партией повыгоднее и, хотя ей ничуть не менее не хотелось признавать этот факт, тут уже ничего не попишешь, — придется принять и идти дальше. Или нет? Говорят, что выход есть всегда. Ну, а если и не выход, то его альтернатива. Хотя ей и не очень нравилась своя же идея, но она уже приблизительно знала, что будет делать в случае провала. Нет, не выскакивать замуж и не подыскивать пару. Она не привыкла проигрывать.       Опять же, у них с Малфоем были странные взаимоотношения. Было ли это ответной симпатией, или просто слепая вера, находящая желаемое там, где его на самом деле нет, говорить было трудно. Крайне трудно. Однако, все же, какими бы ни были из себя видными и влиятельными две девушки, решать должен был сам Малфой. Решать, кто для него ближе. Так, по крайней мере, думали обе девицы.       Он странно вел себя по отношению к Алисии, даже, стоит лучше сказать, необычно, но больше времени, из них двоих, проводил в обществе Нарциссы, потому что Люциус и Алисия будто… избегали друг друга?.. нарочно?.. Но зачем?.. А если и приводилось по учебе проводить время вместе, они не могли даже толком поговорить на какую-либо другую тему. Между ними по-прежнему осталась та самая… скованность?.. или… неуверенность?.. Да нет, это же просто смешно! Чтобы хоть что-либо могло вызвать в надменном «Короле Слизерина» неуверенность?.. Никто не знал об этом и никогда не узнает, но однажды, в один из скучных зимних вечеров, Люциус и сам, причем не от скуки, задался этим вопросом. Попыткой отличить маску от истины. Чувства от принципов. Фантом от реальности.       Четвертый курс. Они все так же продолжали держать дистанцию. Нарциссе было куда легче вступать в диалог, а Алисия, как и прежде (за что миллионы раз попрекала себя изо дня в день), оставалась в стороне. Как бы то ни было, она, в отличие от дальней сестры, пока что предпочитала оставаться на расстоянии. Совсем скоро будет бал, наподобие Святочного, по случаю какой-то памятной для Хогвартса даты, и с него она и начнет свои действия. Все же, у Алисии было главное преимущество перед Нарциссой — она была настоящая. А в Нарциссе нередко проскальзывала фальшь.       В кои-то веки у нее не было более-менее конкретного плана, но именно на тот вечер она уже все продумала, начав приготовляться еще летом, ибо одна из их общих с Нарциссой знакомых, обладавшая даром предвидения, предсказала торжество ещё задолго до его объявления. О, она практически не сомневалась, что сестренка Нарис может запросто об этом пронюхать, посему не сообщила даже семье. Они не раз уже так поступали — вызнавали всеми способами, кто из них, что и на какие мероприятия собирается надеть, чтобы подобрать наряд побогаче. Причем обе знали, что другая так поступает, а также знали, что этой другой известно, что об этом знают. Витиеватая фраза, вот тут нелегко разобраться. Зато суть проста. Парадокс.       Обе ломали головы, что бы себе прикупить. Наряд вовсе не обязательно должен был иметь пышную юбку, неисчисляемое количество рюшей, буфы и тому подобное, нет — они не сумасшедшие и не идиотки. Принцип был прост — чем дороже платье и чем лучше смотрится, подчеркивает фигуру — тем лучше.       Хитрым трюком выцарапав информацию про наряд блондинки и предположив как весьма возможный исход событий, что Нарис об этом узнает, она начала пересматривать все витрины и журналы в поисках того, что придется по душе. Обе неугомонные девицы пересмотрели все, что только было можно и что нельзя, и Блэк определилась довольно скоро, а вот ее сестренка — отнюдь. Было много, как вариант, роскошных нарядов, но ни один не пришелся ей по сердцу, все вызывало некий диссонанс, хотелось чего-то другого. В конце-концов, она решила не гнаться за роскошью. Они обе — соперницы во всем, и если в этот раз Нарцисса, как и обычно, выберет что-нибудь подороже, поэффектнее — может, стоит найти себе вещицу попроще? Или, может, самой создать свой наряд?.. Эта идея ей пришлась по нраву, и, покопавшись в старинных фолиантах в поиске нужных заклинаний, а прежде задернув шторы и заперев дверь, она начала твроить.       Пожалуй, она не ошиблась тогда. Хотя наряд ее и не был особо попроще, как планировалось ранее, но ей, наоборот, так нравилось даже больше. В отличие от синего платья Нарис, она предпочла вполне заурядный белый цвет, хотя долго колебалась между белым и черным. Платье было с пышной безъярусной юбкой и покрыто фатином с расположенными на нем блестящими белыми бусинами, достаточно закрытое, чтобы не нарушать ее предпочтений, а также к нему атласные перчатки. На груди была приколота гранатовая брошь — украшение, принадлежавшее еще ее прапрапрабабке. Прядь волос, ту самую белую прядь, она специально не собрала в прическу, как и небольшую, но уже другого цвета и с другой стороны. По правде сказать, ей не слишком хотелось идти, так как она прекрасно понимала, что с наибольшей вероятностью ее не пригласит нужная личность. Малфой. Ну, что же, она решила, что не будет лыком шита, и все равно отправится с кем-нибудь, дабы поблистать. Нельзя же отдавать весь форс нахальной сестре. Да и не могла она, по привычке, ставшей между ними уже традицией, не «повыпендриваться» перед блондином.       Они ведь всегда отчего-то пытались незаметно друг другу «насолить». Ей даже стало интересно, что же он предпримет, чтобы «поднять авторитет в ее глазах еще больше». Конечно, это все делалось шутя, и она это прекрасно понимала, так как «Ледяному Королю» плевать на всех, кто ему не интересен, да и, пожалуй, на тех, кто интересен, тоже плевать, как и на их мнение. Хотя, они, возможно, относились друг к другу одинаково. Может, попросту оттого, что она была почти такой же? Иногда она спрашивала у себя самой: а способен ли он вообще на чувства? Не суть важно, к кому и на какие. В перспективе, на чувства. И к чему их эта странная игра?..       Она не ошиблась. Люциус действительно пригласил Нарциссу. Что ж, выбрав из тех, кто предлагал ей партнерство, и кому она, как и всем до этого и после, ответила: «Дай мне время подумать», парня повлиятельнее, она отправилась с ним в Большой зал. На душе скребли кошки, но актриса из нее была превосходная, и она без никакого труда изобразила удовольствие от происходящего. Нет, ей все с большего нравилось, за исключением одного небольшого аспекта, уже упомянутого прежде.       Кружась в танце, незаметно бросает взгляд на Нарциссу. Она счастливая. Алисия вновь ей завидует. У блондинки есть все шансы. Ну да ладно, этот бал — не конец света. Если она делает что-то не так, все пока еще исправимо, надобно только понять причину, или же действовать, не понимая. Главное — что-либо делать, а не сидеть, сложа руки, как прежде. По положению в обществе Нарцисса, конечно же, всегда будет впереди, но ее можно обойти по другим параметрам. Остается лишь два способа — быть во всем лучше ее, или же добиться своего иными методами. Она тверда знает одно — что попросту не уступит. Не в ее принципах опускать руки, даже если совсем плохо.       Вечер проходит отлично. Оба — она и он, меняют партнеров. Как будто между прочим, он приглашает ее на танец. Как будто между прочим, она соглашается. Поначалу немного страшно, но она быстро запихивает это подальше, не желая оплошать, отвлекшись на что-то. Она не глядит на него. Или смотрит, но не видит. Заметно, что она о чем-то думает. И она, пожалуй, так и не узнает, все та же сталь в его глазах, или хоть что-то в них изменилось. А ему так и не станет понятно, о чем были ее мысли, ведь глаза ее так и не выразили ничего определенного. Вот только отчего-то поменяли цвет. Теперь они были практически зелеными. Виновато ли в том освещение или ее настроение, пожалуй, так и останется неясным.       Она очень холодная. Он замечает небольшой, практически незаметный, неброский шрам у нее на подбородке. Когда-то она говорила кому-то, что он появился сам собой. Пожалуй, она была бы очень удивлена, если бы ей довелось узнать, что он это запомнил.       Она гадает, способен ли он на какие-либо чувства, а у него тот же вопрос о ней. Но вслух он не будет озвучен. Холодно. Слишком холодно в помещении. Это странно. Но не имеет значения. Как и то, что танец закончился. Как-то слишком печально. Все возвращаются на свои места.       Танцы начинают поднадоедать. Все больше становится тех, которые просто небольшими компаниями обсуждают что-то в стороне. Кто-то острит, кто-то смеется, кто-то сетует на горькую долю ученика (и даже в этот день отыскались такие). Мало кто слышит в этой суете два женских голоса: — Ты что творишь? — А что не так, сестренка? — Алисия говорит просто, без никаких издевок и злости, которые неожиданно находит в сестре. — Не называй меня так. — Хорошо. Нарцисса. Так что случилось? По-моему, я не позволила себе за весь вечер ничего лишнего. — Позволила. Слепа ты, как крот, или прикидываешься? — Кажется, Нарис всерьез разозлилась. С чего бы? Что пошло не так? — Я просто не понимаю, о чем ты. — Ее голос звучит твердо, как констатация факта, а не желание узнать, в чем проблема. Что бы ни произошло, пускай Алисии и было интересно, что же все-таки случилось, она никак не выкажет этого. А если что и произошло, оправдываться не собирается. — Не делай из меня идиотку, Элис. — Я не могу сделать из тебя то, чем ты и так являешься по жизни. — Коротко отрезает девушка и уходит. Какая муха укусила ее сестру, она не может понять. Чего она так взбеленилась?.. Чем Алисия ей насолила?.. Может, она и впрямь чего-то не заметила?.. В любом случае, она уже не узнает этого.       И дальше все шло какое-то время прилично. За горьким исключением неприятного осадка на душе после той странной, загадочной ссоры, от которого трудно было отвлечься. Но она это сделала внешне. Пускай Нарис и не надеется, что испортила ей настроение.       Спустя какое-то время в воздухе раздается непонятный звук, словно звон разбитого стекла, и через несколько мгновений появляется необъяснимая резь в груди. Машинально, причем и не сразу, она опускает глаза и в ужасе застывает на месте. По белоснежному платью плывут вниз широкие кровавые полосы. Бросив напуганный взгляд по сторонам, она зажимает непонятно каким образом возникшую рану и пятится к выходу, надеясь незаметно исчезнуть. Не выходит. Некоторые все же замечают стекающую по платью кровь. По залу пробегает замешательство. — Не обращайте внимания, просто царапина. — Довольно твердо произносит она, хотя на самом деле от боли на глаза наворачиваются слезы. Никто не должен их видеть. Девушка поспешно покидает зал, в котором все внимание теперь переключилось на стремительно покинувшую помещение волшебницу. Ничего себе царапина… Гул переговоров, сперва совсем тихий, стал нарастать. Что произошло, не мог предположить никто. Танцы прекратились.       Пробежав по коридору шагов двадцать, она чувствует, как силы начинают покидать ее, и опирается ладонью о шершавую каменную стену. Все в глазах заходится в жутком танце и водит вокруг нее бешеный хоровод — пол, стены, старинные гобелены и картины на стенах, — все. Ей становится тошно. Все смешивается в одну кучу и она просто сползает по стене на пол. Она спешила к мадам Помфри, которая, невзирая на юный возраст, была достаточно опытной целительницей, но вдруг осознание ледяной волной ужаса окатило ей спину — она уже никуда не сможет дойти.       В коридоре ее окликнул кто-то. Леденящий душу холод окутывал ее. Она уже не разбирала голоса, и ничего не видела перед собой. Осознав, что это последний шанс на спасение, она, оставив в стороне один из своих главных принципов — никогда не просить помощи, собрав последние силы, выдавила из себя довольно слабое: — Помогите!.. Погибаю…       Кто-то стремительным шагом подошел к ней и опустился рядом на пол. Она сидела на холодном полу и смотрела перед собой затуманенным взглядом. — Кто… кто это?.. — Начиная куда-то проваливаться, уже практически шепотом вопросила она, подняв глаза на находявшегося рядом человека. У нее началось что-то вроде агонии. И лишь в последний момент она, к своему удивлению, смогла рассмотреть в дьявольской пляске всея школы… те самые белые волосы. «Да не может этого быть… Нет, это галлюцинания…» — подумала она, провалившись куда-то в черноту вечной бездны.       Очнулась она в этом же безлюдном коридоре. Режущая боль в груди больше не ощущалась. Все тело было словно ватным, а голова — тяжелой, как чугун. Если бы не эта тяжесть и жуткий холод каменного пола, она решила бы, что умерла. Припомнив последние произошедшие события, она опасливо приоткрыла один глаз, затем другой. Она, конечно, слабо верила в то, что блондин не был лишь предсмертным фантомом ее воображения. Очень слабо. Потому и боялась открывать глаза и возвращаться в действительность. Посему она и не стала тешить себя какими либо надеждами.       А как она вообще выжила? Ну, потом она вернется к этому вопросу. Все потом. — Очнулась… — Произнес кто-то рядом.       Она повернула голову на звук и на какое-то время широко распахнула глаза. Кажется, удивление даже немного привело ее в себя. Ведь это был не фантом. — М-м-м… Ну вроде да… — Ответила она. — Как себя чувствуешь? — По…пожалуй, несколько лучше, чем… А сколько я… пробыла в отключке? — Двадцать минут. — Что со мной произошло? — Это была магия. Черная магия. Очень редкое заклинание. — Гм, любопытно, кому это моя жизнь понадобилась. — Задумчиво произнесла она, оглядев окровавленное платье. Это было утверждение, а не вопрос. — А у тебя какие варианты? — Ну, есть один. Но я в нем сомневаюсь. Хотя Нарцисса и взъелась на меня Бог весть за что, я не думаю, что она стала бы меня устранять из-за какой-то мелочи. — Жаль тебя расстраивать, но ты ошибаешься. — Мрачно изрек Малфой. — А почему ты так решил? — Потому что никто, кроме нее, не вынимал палочку и не читал заклинание за минуту до произошедшего.       Его слова оставляют ее в неопределенном настроении. Конечно, странно, что он пришел к ней на помощь, ведь это… для него ведь это… Невозможно?.. Действительно, все это было так непохоже на Люциуса, что она вновь убеждается в том, что перед ней глюк. Но, с другой стороны, ежели все же не глюк, и ежели он — единственный, кто понял, в чем дело, тогда, выходит, что он за Нарциссой наблюдал. А значит, она ему небезразлична?.. Но если это не разыгравшееся от всего пережитого воображение, тогда, возможно, она, Алисия, для него что-то значит?.. Да быть не может. Правда, и еще (что для нее является десятой водой на киселе) — она не могла понять, как Нарис могла так поступить с ней. Да, они поссорились из-за чего-то не названного, но это же не повод так разрешать конфликт… Боже…       Помолчав, она тихонько вопрошает: — Жить буду? Проклятой не останусь? — «Да» и «нет». По ответу на каждый вопрос. — Поднимая ее с пола, произносит он. — Идти можешь? — Не… не знаю… Наверное… Усталость страшная. — Это нормально. Тебе стоит полежать в больничном крыле. Ты, все же, потеряла достаточно крови.       Ступив нетвердо один небольшой шаг, она пошатнулась. — Пойдем. — Поддержав ее, чтобы она вновь не упала, произнес он.       Нет, это было чертовски на него не похоже. Но это не мираж. Она бы грохнулась, кроме всяких шуток. Галлюцинации бывают и тактильными, но в данной ситуации они уж точно не помогли бы ей устоять на ногах. Нет, но это ведь совершенно на него не похоже. Хладнокровный, надменный, стальной человек спас ей жизнь, и еще и… беспокоится за нее?.. Значит, ему все же не чуждо такое чувство, как сострадание?.. Но… минуточку… — Это что же, получается, ты мне жизнь спас? — Ну, выходит, что да. — Спасибо… — Ей тяжело говорить. Так и хочется провалиться в сон и проспать двое суток. Собственно, она практически не сомневается, что так оно и будет.       Он останавливается и неоднозначно глядит на нее какое-то время. Она не может понять мысль, скрывающуюся под этим взглядом. — Что? Что я сказала не так? — От недоумения становится несколько тревожно.       Вместо ответа он просто подается вперед и медленно целует ее. От неожиданности девушка вздрагивает.       Это не тот поцелуй, который может подарить влюбленный человек, но и не тот, который можно ожидать от матери или тети. Нечто неопределенное, но манящее. Обладающее несомненной химией, но не утверждающее ничего конкретного. Возможно, ему просто захотелось поддразнить ее подобным образом? Это лишь ее мысли — ей не в привычку кому-либо доверять. А может, напрасно? Она не любит менять привычки. Возможно, ей просто кажется, ведь ей сложно убедить себя в подобном, но… неужели хоть что-либо может проявить в нем некую… неуверенность?..       На него это так непохоже. Неужели и он хоть иногда может быть другим? Это так непривычно — видеть в нем что-то новое. И это даже странно — ведь они в этом сходны — никогда еще никто не видел ее эмоций. Многие видят в ней лишь озлобленную эгоистичную стерву, хотя в душе она все же не совсем точная копия своего поведения. Выходит, он такой же? Пока она не может сказать ничего определенного, и нет уверенности, что когда-либо сможет — все зависит от множества факторов. Нет твердой уверенности, что уже завтра все не пойдет как прежде, словно ничего и не происходило.       Но это только ее мысли. Она не знает, о чем он думает в данный момент. Не замечает, как в уголках его губ практически незаметно появляется некий намек на улыбку. Не ту удовлетворенную улыбку человека, привыкшего добиваться всего, что возжелает. Нечто иное. А может, она и замечает, но не верит самой себе. Просто порой не бывает честной даже перед самой собой. Это же она. Возникает вопрос: а что дальше? Время покажет. Вот только теперь она уверена еще больше: она не уступит сестренке (которая, вдобавок, попыталась ее убить) и заодно отомстит ей. Нет, не так, как Нарис может ожидать. У нее была идея получше…