Унесённые ветром

Однажды вы сказали: «Помоги, боже, тому, кто её полюбит!» М. Митчелл «Унесённые ветром»

Николай частенько попадал в нелепые ситуации из-за этой своей привычки. Вроде и понимал, что не изменишь уже ничего, как вырос — таким и останется навсегда. Но всё равно дурацко было от того, что все вокруг, кажется, относились к другим людям позитивно, а потом уже корректировали своё мнение. А у него вечно складывалось наоборот. Он всегда, ещё когда был маленьким мальчиком, недолюбливал новых людей. Многочисленные одноклассники, сокомандники и просто друзья братьев; взрослые родственники и знакомые родителей, репетиторы, ученики, няньки — всех их было слишком много и все они чего-то от него хотели. Привыкание шло тяжело и медленно, и чем старше он становился — тем больше замедлялся этот процесс. Поначалу холод отчуждения; и лишь после — первые проблески симпатии. «А, может, и ничего так человек?» «А, может, даже хорош». С Сергеем Муравьёвым-Апостолом этот торжественный полонез шёл особенно болезненно. Слишком нахваливали его окружающие, слишком ценили. Пришёл с рекомендациями с самого верха, мигом очаровал коллектив, хотя Николая вот за три года службы так и не полюбили. И ведь не делал ничего особенного, никаких необычных знаков внимания людям не оказывал — а вот поди ж ты! Всеобщий любимчик Мишель Бестужев-Рюмин, бесценный гонец между их офисом и всеми таможенными постами Москвы, уже был готов у него с рук есть. И даже Александра Христофоровна — личный секретарь Николая, почтенная дама, ведающая, кажется, обо всех стежках и грешках на изнанке московской политической элиты, и та смотрела на него милостиво, будто на родного внука. При первом знакомстве Сергей протянул ему раскрытую ладонь — жест честный, прямой, — и чем-то неумолимо выбесил. Это чувство было невольное, как подкожный зуд, свербило на фоне, отвлекая от нормального течения жизни и заставляя больше должного уделять такому распрекрасному Сергею внимание. Сергея добавили в их рабочую группу, и он на первой же летучке нашёл два небольших косяка, а о третьем, потенциально гораздо более опасном, сообщил Николаю приватно, в курилке. В его словах не было снисходительности или панибратства, он просто довёл до сведения, оставляя решение за Николаем, но при этом не перетягивая всё внимание на себя и свои заслуги. — Я не хотел бы так сразу. Со своим уставом в чужой монастырь, понимаете же, — он затянулся, плотно прижав пальцы с сигаретой к жёстким бледным губам, и Николай снова почувствовал этот неразборчивый зуд на кончиках пальцев. — Принял к сведению. Лаконичность всегда служила ему прекрасным щитом, но в этот раз скупой ответ отчего-то не принёс удовлетворения и не поставил в неудобном разговоре столь желанную точку. Сергей, будто и не слышал мороза в его голосе, смотрел на него сквозь сигаретный дым своим тёплым медовым взглядом и продолжал беседу, рассказав немного о прошлой работе и о косяках бывших коллег (сейчас так удобно оказавшихся конкурентами). Если бы это была обычная болтовня в курилке: семья, бывшие, жалобы на правительство (с ним никто о таком не говорил, но Николай знал, что люди позволяют себе подобное) — он бы сразу свернул этот ненужный разговор как пустую трату времени и вышел. Но рассказы Сергея казались… дельными. Пара случаев даже пригодятся им в будущем, решил Николай, возвращаясь в свой кабинет. Сергей определённо мог стать ценным дополнением к команде. Если бы не раздражал так иррационально. — Я не знал, какой кофе вы любите. По утрам Николай не чувствовал себя в оптимальной форме, не чувствовал себя человеком в принципе. Но ранние подъёмы были традицией в семье — и потому он приходил к дверям офиса чётко к восьми. Мало кто желал разделить с ним его трудовой подвиг, поэтому когда кто-то решился, он от искренней неожиданности принял два бумажных стаканчика, не задав ни одного вертящегося на языке вопроса. А потом очнулся — и смерил Сергея недоверчивым взглядом. — Там в одном чёрный кофе, а во втором молоко, если нужно, — тот выглядел подозрительно свежо и бодро для человека, который всю прошлую неделю пугал девочек в офисе чернотой мешков под глазами. Не то чтобы Николай обращал на подобное лишнее внимание, разумеется. Сергей вынул из кармана пиджака пару длинных пакетиков с сахаром и тряхнул ими в воздухе, как колокольчиком: — Или вы сладкий пьёте? На стаканах была нарисована весёлая мордочка логотипа кофейни, расположенной у самого бизнес-центра. Николай никогда туда не ходил, довольствуясь кофемашиной, установленной у переговорки. Левую ладонь приятно обжигало тепло, которое ощущалось даже через картон стакана, а от обещания хорошего кофе рот наполнился слюной. Это что, забота? — Спасибо. Он не знал, что сказать, но как раз для таких случаев и придумали этикет и формальности. Это стандартное выражение благодарности снова показалось ему недостаточным, оставив неприятное сосущее ощущение в груди. Он развернулся в сторону офиса, невольно пригласив Сергея проследовать за собой. — Вы всегда так рано приходите, я решил попробовать тоже. Может, это поможет мне меньше задерживаться, — он рассмеялся, будто над самим собой, но в то же время ярко, открыто. Николай узнал этот смех, он всегда хотел уметь так свободно признавать собственные недостатки и мечтал, что однажды сможет так же рассмеяться. С кем-то. Мгновение он как заворожённый смотрел на улыбку Сергея и недовольно прищурился, когда блики утреннего солнца ослепили глаза. — Вам это не поможет. Даже когда вы сделаете всю свою работу, наверняка появится кто-то из джунов, кому вы захотите помочь. — Его тон звучал безапелляционно, но он не хотел оскорбить. Простая констатация факта. — Я не говорю, что это плохо. Менторство — это отлично, это часть нашей работы. Вам просто не хватает дисциплины и умения говорить «нет». Он думал, что Сергей снова засмеётся, но, когда обернулся на него, увидел, что теперь тот рассматривал его с внимательностью, достойной лучшего применения. — Мне кажется, у вас… у тебя? Давай перейдём на «ты», сколько можно уже. У тебя бы получилось. Я вижу много людей здесь: и тех, кто помладше, да и любого уровня, кто мог бы у тебя многому научиться. Николая эти слова настолько застигли врасплох, что он даже забыл поправить это его возмутительное «ты». А потом уже стало поздно. К нему приходили люди. Он сам раньше набирал себе команду. Чаще всего это заканчивалось бунтами и слезами, когда прежде, казалось, яркие и толковые мальчики и девочки вдруг переставали понимать элементарные правила игры и ходили жаловаться на его тиранию куда повыше, кто как дошёл. После он целый день вертел в своей голове эти слова. Собирал из них пазлы, замки, а затем наоборот — разбирал на частички кода и кусочки головоломки. Это простая любезность? Правдивое наблюдение? Николай проматывал их разговор, как киноплёнку, до дыр затирая каждый жест и каждую улыбку в поисках двадцать пятого кадра. Он лежал в кровати, уже вечером, ночью, и злился непонятно на кого. На Сергея? На самого себя и своё неумение принять пустой комплимент? На то, что видит — хочет видеть, — в чужих словах то, чего там не было и нет? Эта злость, простая и привычная, тем не менее выжгла в нём первоначальную неприязнь, освобождая место… не для симпатии ещё, нет. Но свято место пусто не бывает. Они так и сосуществовали вместе, в одном рабочем пространстве. Совместный проект закончился очень скоро, слишком быстро, чтобы было время разобраться в новых тревожащих чувствах. Но Сергей всё равно продолжал маячить на горизонте, то и дело раздражающей, волнующей точкой появляясь на радаре Николая. Или вернее было сказать наоборот? Из них двоих это Сергей больше напоминал Солнце, притягивавшее к себе другие планеты — людей, события, перспективы. И Николай, захваченный его обаянием, казалось, вышел на всё сужающуюся орбиту вокруг него, с каждым витком подбираясь ближе. И ближе. И ближе. Номинировать Сергея на поездку на конференцию (читай: выходные в спа-отель на море) было только логично и справедливо. Он был человек относительно новый, но уже себя показавший. Все сходились во мнении, что он заслужил и не посрамит честь офиса, так что когда Николаю задали вопрос, он дал рекомендацию с лёгким сердцем. А вот не пустить туда же Павла Пестеля, назначив три совещания (если так посудить, только одно из которых было лишнее) на те же даты, — стало личной его прихотью. Павел Иванович — человек, несомненно, полезный, но характер у него был тяжёлый, категоричный, да к тому же такой же трудоголик, как Сергей. Представляя отдых в каком-нибудь отеле за корпоративный счёт, Николай бы никогда не хотел иметь такого в попутчиках, вот и Сергею не пожелал подобного. Тот, конечно, добрых намерений не понял. — Отпусти Пашку с нами? Ну зачем вам целых три брифинга по 26-й больнице? — Сергей пришёл просить за Пестеля, и этим снова умудрился застать Николая врасплох. — Или, может, он по зуму к вам присоединится? — «С вами» — это с кем? Вопрос вырвался внезапно, голос прозвучал скрипуче, резко, и этот звук неприятно удивил их обоих. Выяснилось, что прожить без того, чтобы поработать в устроенный ему Николаем выходной, Сергей не мог. Что, в общем, было предсказуемо. Также предсказуемо было, что он потащит с собой кучу людей: и Бельскую из продактов, и того же Бестужева-Рюмина. Обе кандидатуры неожиданно понравились Николаю ещё меньше, чем пресловутый Павел Пестель, о чём он не преминул Сергею сообщить. — Я же тебя не спрашиваю, кого ты себе в команду берёшь, — был ему ответ. Совершенно несправедливый, кстати, потому что именно за этим Сергей и пришёл к Николаю в кабинет. На этом этапе разговор ещё шёл в лёгких, вполне дружеских тонах, и Сергей пытался обратить всё в шутку: — Или ты что, ревнуешь? Слова прозвучали открыто, всё ещё открыто, будто не было в них ничего, просто шутка. Николай пытался себе представить, как можно так жить, как можно было задавать такие вопросы напрямую, будто и не нужно ждать после них подвоха. Сносить это было решительно невозможно, как и найти резкий, напрочь отрезающий все сомнения ответ среди тех слов, мыслей и обрывков образов, которые пьяным роем поднялись сейчас в голове у Николая, застилая ему взор и мешая думать и свободно говорить. — За чей счёт, интересно? Неужто свой? Сергей обиженно поджал губы, и тут-то стало ясно, что с жестокостью Николай передавил. Нащупал болевую точку, нажал, как не ведающий, что творит, ребёнок, а после понял, что дело того не стоило. Пожалел. Они поругались впервые, кажется; даже на совещаниях решали вопросы в изысканно-цивилизованной манере, а тут как вожжа под хвост попала — не сдержался, проявил неделикатность. Николай так радовался, так гордился собой, что всё удачно устроил, а принципиальность Сергея и здесь не позволила планам идти по предначертанному. Ругаться с ним было так же горько, как пить утренний кофе, стоя в одиночестве у офисной кофемашины, пока он с друзьями всё-таки укатил веселиться на своей конференции. Пестель, кстати, остался в конторе. Николай проявил принципиальную позицию и ходил, неприступный и непримиримый, по изрядно опустевшему офису, спиной ощущая ядовитые взгляды и полуразборчивые проклятия на немецком. Обратно закрываться в своей скорлупе было неожиданно больно. Непривычно было чувствовать, как со скрипом захлопывается каждая створка, каждая приоткрывшаяся было (категорически против его воли!) навстречу доброму взгляду или жесту бойница крепости его самоконтроля. Он наблюдал, как возвращается шумная компания, и вопреки себе тянулся к ним — к нему — всем собой. Шёл извиняться, будто на экзекуцию: с выпрямленной спиной и гордо поднятым подбородком. Сергей удивил его снова. В который это уже раз? — Ты по личному вопросу? — Он поймал его в дверях и, даже не дав войти в кабинет, потянул за рукав в сторону коридора. — Пошли в курилку? Умираю, дымить хочу. Набраться смелости во второй раз было даже сложнее, хотя казалось бы. — Так это ты не передо мной извиняться должен, а перед Пестелем, — рассмеялся Сергей, выслушав заранее отрепетированную тираду. — Хотя мы, конечно, больше работали, чем нежились на пляже. Он бы оценил. — Он затянулся, и Николай зацепился взглядом за незагорелое запястье, обнажившееся, когда Сергей поднял руку с сигаретой. Не знал, сколько тоски и желания было в этом его взгляде, но понял, что выдал себя, когда, сделав последнюю затяжку, Сергей потушил окурок в ближайшей пепельнице, и подошёл к нему ближе, близко даже по меркам их скромной курилки. — Я, вообще-то, грешным делом надеялся, что ты с нами поедешь. Николай вопросительно поднял бровь и остановил себя от того, чтобы скрестить руки на груди — знал, что это защитный жест, а от Сергея не хотелось защищаться, хотя тот продолжал расстреливать его признаниями почти в упор. — Планировал тебя там охмурить. Мишка надо мной ржал всю дорогу в аэропорт. Слова ударили прямо в сердце, лишая возможности вдохнуть и произнести хоть звук. Николай мог лишь смотреть, испуганно ли? Открыто ли? Смотрел и видел его всего: от ямочки на щеке, тёмных густых ресниц, до пронзительного взгляда немного печальных глаз, которым он бросал вызов, то ли себе, то ли Николаю. Хотя нет, точно ему: Сергей смотрел пристально, проверяя, решится ли, сможет ли доказать, что достоин только что случившегося признания. Откроется ли в ответ. Сказал вдруг: — Тебя нужно целовать, целовать много и часто. И делать это должен кто-то, кто действительно это умеет. Николай узнавал цитату, но никак не мог припомнить, откуда она, и он отвлёкся, завис, зацепившись за этот неважный, мелкий вопрос, пока Сергей не притянул его за загривок и не поцеловал крепко. Сергей улыбнулся в его чуть влажные от поцелуя губы, дыхнул жарко, никотиново, окончательно дуря голову и заставляя забыть обо всём. Потёрся носом о нос и нажал на шею сильнее, заставляя наклониться, чтобы им было удобнее продолжать целоваться. Николай прогнулся, послушный, ведомый, будто его и вправду околдовали. — Я давно хотел попробовать, — сказал Сергей, хотя мог и не говорить ничего. Николай и так был на всё согласен. Второй поцелуй их вышел ярким, Сергей прикасался к нему губами, раскрывая для себя как цветок, и сердце от этих прикосновений пело, как в старых романсах. Когда Николай наконец поцеловал его сам, и в этом поцелуе было тысяча «да» или «может быть» или «пожалуйста» — он и сам бы не мог точно сказать, потребуй кто от него чёткого ответа. Но Сергей уже изучил его, познал до конца, и мог разобраться там, где остальным был бы нужен профессиональный переводчик. Николай подумает об этом завтра.