Хэчин

Следует признать: из неё получилась прекрасная императрица. Она сидит на троне подле него, и глаза её холодны, точно давно угасшие уголья. Под роскошным её платьем не разглядеть тенет, что приковывают её к месту. Шань-Ю нравится смотреть на неё, облачённую в золото и шелка — нравится даже больше, чем самому носить императорское одеяние. Она сидит неподвижно, глядя куда-то перед собой. Она похожа на статую, изваянную и раскрашенную всем напоказ, и лишь то, как чуть слышно вздымается и опадает от дыхания её грудь, говорит о том, что это живая женщина. Её губы — две безжизненные линии, подчёркнутые алым и золотым в тон увенчанным цветами заколкам, сверкающим в причёске. Мало-помалу волосы её отрастают, а у служанок становится всё больше работы — но Шань-Ю удовлетворяют плоды их трудов настолько, что он позволяет им оставаться в живых. Позволяет даже отказывать его воинам, когда их звериное начало берёт верх. Они назвали её хэчин и от души похихикали над этим прозвищем — но она не удостоила их и взглядом. Нет, конечно, она не знала, что означает это слово; не знала, что Шань-Ю выбил из своих воинов всяческое желание прозвать её более оскорбительно. Но прозвать её странной — пожалуй, оскорблением это всё же не было; и нотка страха звенела в их смехе — слишком хорошо они знали, что она некогда чуть не навлекла на них. Порой Шань-Ю замечает, как сжимаются её кулаки. Её ногти — теперь куда длинней, чем прежде, с вызолоченными кончиками — впиваются в кожу, и ручейки крови стекают на трон. Порой он видит, как напрягается её шея — отнюдь не под гнетом убора, что носит она теперь; и на миг Шань-Ю кажется, что прежнее пламя загорается в её глазах. Но пламя гаснет, истекает тот миг, и она по-прежнему сидит подле него, неподвижная и молчаливая, и крестьяне подобострастно склоняются к его ногам. И он не может понять, кого из них они боятся сильней. Когда небеса темнеют, он высвобождает конец верёвки из её рук, передавая стражникам, дабы те отвели её в личные покои. В этот миг она стоит перед ним — такая крошечная, что кажется, будто он мог бы раздавить её всмятку голыми руками, точно птенца. Но всё же она остаётся в живых. И на миг в глазах её вспыхивает прежнее пламя. «Однажды я убью тебя», — безмолвно клянётся она. Однажды. Уже скоро. Шань-Ю смотрит на неё с усмешкой, зная, о чём она думает. Ибо ни о чём ином она не думала с тех пор, как лезвие пронзило её язык, предвосхищая вопль. И с каждым закатом ненависть в её взгляде тускнеет, сменяясь безнадёжностью. Шань-Ю смотрит, как уходит прочь его хэчин, его императрица, и мрачно улыбается собственным мыслям. Обряженная в золото, с гордо вскинутой головой, она не обращает внимания на стражников, что по обе стороны следуют за ней с мечами наголо. Прекраснейшая.